Geum.ru

Альной философии: пространственные структуры, порядок общества, динамика глобальных систем под редакцией профессора В. Б. Устьянцева Саратов 2010

Вид материалаДокументы

Содержание


Раздел ii. власть и порядок: социально – философский дискурс
4.1. Пространства власти в философской культуре индустриального общества
На макроуровне
Подобный материал:
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   ...   25

РАЗДЕЛ II. ВЛАСТЬ И ПОРЯДОК: СОЦИАЛЬНО – ФИЛОСОФСКИЙ ДИСКУРС




ГЛАВА 4. ВЛАСТЬ В ЖИЗНЕННОМ ПРОСТРАНСТВЕ ОБЩЕСТВА


Власть в разных социальных пространствах содержит различные условия самореализации, испытывает давление экономического, культурного, бытового пространства. Преобладание политологических и социологических исследований влияния власти на пространство России приводит к обилию дисциплинарных моделей, где высвечиваются механизмы деятельности территориальных органов власти и остается неуловимой бытийственная сторона субъектов власти, фундаментальные проблемы существования властных структур в многомерном пространстве социума. Новые аспекты философского исследования власти открываются в связи с разработкой теории жизненного пространства общества. Эта теория, сохраняя принципы исследования и категориальный аппарат концепции социального пространства, способна выявить жизненно значимые, ценностные структуры пространства, необходимые для создания оптимальных моделей действий субъектов власти в конкретном обществе. Эта концепция открывает еще один горизонт проблем, связанный с конструированием новых пространственных структур, отвечающих жизненным интересам социальных субъектов, действующих в силовом поле власти. Исходя из понимания жизненного пространства как территории, обустроенной человеческими общностями и ассоциируемыми индивидами посредством социальных институтов и стандартов культуры для реализации их жизненных ресурсов и устремлений, представляется возможным обсудить фундаментальные проблемы взаимосвязи властных и пространственных структур современного социума.

4.1. Пространства власти в философской культуре индустриального общества


В истории философской и политической мысли проблема взаимосвязи власти и пространства общества представлена различными парадигмами. В зависимости от исторически сложившегося влияния власти на жизнь общества, уровня знаний о природе власти и пространственных формах ее существования в методологической культуре Нового времени развиваются теории, представленные концепциями географического детерминизма. Методологические основания этой концепции формируются под влиянием культуры промышленной цивилизации и преобладания позитивного стиля мышления в исследовании социально-политической реальности. В первые десятилетия XX века идеи географического детерминизма, исчерпав свои эвристические возможности, вытесняются новыми концепциями взаимодействия пространственных и властных структур. Интеграционные процессы в политике и национальных движениях перемещаются в сферу межгосударственных отношений. Сильный этнос и мощное государство образуют новые силовые линии социального пространства. Государство становится системообразующим элементом жизненного пространства, определяющей формой жизни народа. В работах классиков геополитики пространство – это непрерывное жизненное тело этноса, способное к расширению-сжатию в зависимости от действий государства (Ф. Ратцель). Последователь Ратцеля Карл Хаусхофер в категориях политической географии определил жизненное пространство как минимальный территориальный объем, позволяющий народу достичь своих национально-политических устремлений. Несмотря на сдержанность и определенную академичность определений, геополитическая модель жизненного пространства в содержательном плане предстает агрессивной субстанцией, способной расширяться за счет внешней среды – захвата и ассимиляции слабых этносов, что достаточно четко прослеживается в семи законах экспансии Ф. Ратцеля. Несомненно, что геополитические теории появились как реакция на обострившиеся противоречия техногенной цивилизации и усиление геополитических притязаний милитаризованных государств.

Подходя к оценке классических парадигм геополитики с методологических позиций, следует отметить, философская рефлексия жизненного пространства в этом теоретическом поле не могла состояться хотя бы потому, что в исследовании преобладал категориальный аппарат политической географии и давлели прагматические установки, продиктованные конкретными внешнеполитическими задачами. Как следствие – человеческие измерения жизненного пространства были вытеснены на задний план, а политизированное жизненное пространство обрело этатистскую направленность. В геополитических концепциях России эвристические возможности понятия жизненного пространства и методологическая культура его исследования практически не реализованы. Видимо, одной из причин сложившейся теоретической ситуации является слабая теоретическая проработка пространственно временных структур геополитического положения России в современной отечественной философии политики и политологии.

Выделяя существенные черты эволюции взглядов на концепцию жизненного пространства, следует отметить, что классические теории геополитики вывели проблему взаимодействия власти и пространства на качественно новый горизонт познания. Формы государственного устройства и жизненные устремления этносов, народов были осмыслены в отношении к пространству и представлены в категориях культуры индустриального общества.

Рефлексия пространства власти в философии жизни дала весьма интересные результаты. Для анализа познавательных структур интегрирующих идеи философии жизни и философии власти несомненный интерес представляют идеи Генриха Риккерта. В его работах пространство обретает смысловые характеристики жизненного пространства благодаря способности человека посредством культуры выявлять ценности жизни и распространять их на окружающий социальный мир. Проблема жизни, по мнению Г. Рикерта неизбежно ведет к проблеме ценностей. Развивая эту мысль философ утверждает, что «понятие жизни и ценности неразрывно связаны не только в проблеме теоретической истины о жизни, но вообще во всех проблемах жизни»67. Мыслитель уверен, что философия жизни, устанавливая ясное понимание жизненных целей, раскрывая внутреннюю связь социально-политических идеалов, в том числе и идеалов власти, с миром ценностей, открывает путь к выявлению роли власти в жизненном пространстве цивилизации. Следуя логике философии жизни Г. Риккерта, можно заключить, что центром жизненного пространства социума оказывается не государство-Левиафан, берущее жизненную энергию из ассоциированных индивидов, а мир человеческих ценностей, структурирующий горизонты пространства. Ценности, выраженные в отношении к власти, значительно расширяют границы наших представлений о природе власти, ее предназначении для человека. Начиная с «идеального государства» Платона, философы создавали идеальные модели гармоничного пространства власти, где человек находит оптимальные средства и пути реализации своих политических и социальных устремлений. Эти идеальные конструкции не совпадали и не могут совпадать с реальным политическим пространством, но за философией политики всегда существовало и будет существовать право оценивать власть, соотносить ее со смыслами и целями человеческого бытия. Поэтому развитое ценностное сознание и категориальный аппарат современной философии жизни содержит широкие эвристические возможности для исследования ценностных структур власти.


4.2. Ценности, институты, структурные уровни пространства власти

Понятие власти имеет мощный теоретико-методологический уровень выражения как в философских, так и в политологических исследовательских моделях. Многочисленные определения власти указывают на способность упорядочивать социальные отношения, осуществлять руководство жизнедеятельностью общества68, влиять, устанавливая нормы и цели69, контролировать каналы поведения других лиц и применять санкции. Власть рассматривается с позиций возможности определять социальное пространство других70, ограничивая сферу взаимодействия субъектов и как результат необходимости бороться против энтропии и неупорядоченности71.

Постижение внутренней структуры политической реальности с точки зрения характеристик и параметров социального пространства и времени актуализирует такое атрибутивное измерение как "пространственно-временной континуум политики"72. Со времен Декарта пространственное измерение традиционно связывалось с протяженностью, временное – с длительностью процессов и явлений природного и социального мира, а Ш.-Л. Монтескье выводит определенную взаимозависимость между оптимальной формой правления и масштабами территориального пространства, выражающуюся в том, "что для сохранения принципов правления государство должно сохранять свои размеры и что дух этого государства будет изменяться в зависимости от расширения или сужения пределов его территории"73.

В ХХ веке осуществляется разделение категорий социального и политического пространства с пространством физическим и географическим. Актуализация понятия политическое пространство инициировано возникновением теорий пространства социального "созданных в конце XIX – первой половине ХХ столетия под влиянием культуры мышления техногенной цивилизации"74. Так политика у П. Сорокина трактуется не как трехмерное Евклидово пространство, а многомерный континуум, стратифицированную "пирамиду" политической субстанциональности во множестве "вертикальных" и "горизонтальных" измерений, в рамках которой им устанавливается взаимосвязь "флуктуаций" политической стратификации с колебаниями размеров и однородности политической организации.

В соответствии с методологией "социальной топологии", предложенной П. Бурдье, социальное пространство конституируется ансамблем подпространств или полей (экономического, политического и др.). Подразделяя каждое из обозначенных пространств на поля властного взаимодействия, Бурдье выделяет в рамках данных пространств движение и обмен соответствующих видов капитала и прибыли, достижений и потерь. Таким образом, в социальной жизни в целом играет определяющее значение не только экономический капитал, "но и капитал политический, связанный с обладанием и использованием власти"75, а пространство в политике проявляется через некое поле взаимоположенных инвариантов позиций политических агентов, то есть как совокупность их диспозиций и видов политических практик.

Интерпретация политического пространства как социального подпространства приводит к пониманию того, что именно посредством доминирующего положения человека осуществляется взаимосвязь различных подпространств между собой. Политическая сфера, предстает в качестве "подпространства" руководства деятельности людей и управления ресурсами, которая образуется властным механизмом регулирования целесообразного функционирования социума.

Политическое пространство, выступая атрибутом политического бытия человека, указывает на степень соотношения между различными объектами, человеком, его способами организации окружающей реальности76. Власть оказывается пространственно упорядоченной, неоднородной, "концентрироваться в зависимости от силового потенциала взаимодействующих субъектов",77 а ее локализация зависит от определенного набора критериев.

Человеческое измерение пространственной организации политической реальности не ограничивается его социальными качествами, выраженными статусами и ролевыми характеристиками. Определяя расположенность бытийный структур, пространство актуализирует реальность, приближая ее к человеку, конституирует ее посредством нормативно-ценностного измерения. Так модели политического пространства выражаются в виде политического поведения человека, а совокупность организаций человека в политике продуцирует смыслообразующий вектор его политического погружения в пространство.

Политическое пространство, наполненное содержанием, которое выражается в знаково-символическом, структурно-институциональном, нормативно-ценностном измерении, осваивается и актуализируется человеком.

Особое измерение политическое пространство получает при интегрировании в ее теоретико-методологическое поле базовых компонентов теории жизненного пространство человека и социума. Так жизненное пространство социума, его целостность определяется следующими измерениями:
  1. Антропогенное (телесные, экологические, социокультурные аспекты его жизнедеятельности);
  2. Институциональное (система социальных институтов, поддерживающих внутренний и внешний порядок, и позволяющих реализовывать базовые, нормативно-правовые комплексы);
  3. Ценностное (базовые ценности индивидуальной и коллективной жизни в цивилизационном пространстве и средства их реализации в культуре; наличие ценностного ядра, из которого выделяются ценности-доминанты, интегрирующие институциональные, поведенческие, информационные структуры в ареалы жизненного пространства социума)78.

Понимаемое таким образом пространство социума, рассматривается через призму жизненных характеристик, что позволяет интерпретировать структурные компоненты пространства власти в особенности – человека. Антропогенное измерение пространства власти актуализирует понимание человека в качестве базового компонента этого пространства. Политическое пространство выступая атрибутом политического бытия человека, указывает на степень соотношения между различными объектами, человеком, его способами организации окружающей реальности. Пространство власти выступает в качестве пространства реализации фундаментальных человеческих свойств, базовых интересов, биосоциальных потребностей.

Власть немыслима вне человека, его способности упорядочивать пространство, осуществлять в нем движение в процессе завоевания, удержания и использования власти. Образ "человека политического", человека в политике представлен во всем своем многообразии. Так, безусловно, следует различать "человека-управляющего" (профессионально ориентированного в политике) и "человека подчиняющегося" (объект властного воздействия) с присущими им моделям реализации своей субъективности в пространстве власти (модели поведения, доступ к ресурсам, особенности менталитета и др.); типология политического лидерства, модели политического участия человека. Антропосоциальное измерение политики позволяет выявить детерминирующие характеристики взаимодействия индивидуального и группового начала при всей сложности и противоречивости результирующего показателя (личность и политическая организация, лидер и толпа и др.).

Человек в качестве "человека политического" не может существовать вне институционального измерения: системы институтов, концентрирующих функции управления-подчинения, иерархичности и упорядочивания элементов экономического, культурного, национального порядка. Политические институты играют роль определяющего критерия реализации базовых человеческих потребностей – ценностей – целей: порядка, безопасности, стабильности. Институциализированное пространство оказывается целью-средством основных интенций человеческого существования. Этот факт является связующим звеном между человеком и его организационно-институциональной матрицей в пространстве власти. Организационно-функциональное измерение акцентирует внимание на том, что функционирование властных механизмов осуществляется в противоречивой среде, обусловленной разной направленностью векторов политического интереса (где критерием выступает фактор распределения ресурсов).

Введение рассмотрения ценностного измерения актуализирует понимание феномена человека, его сознательной деятельности как фундаментального элемента процесса структурирования, упорядочивания политического пространства. "Если в мире присутствует Наблюдатель – носитель сознания, – то мир оказывается нетривиально пространственно упорядоченным"79, и ценностью будет являться "феномен сознания, имеющий мировоззренческо-нормативную значимость для субъекта и общества в целом"80. Ценность является ключевым критерием в процессе освоения человеком пространства власти. Входя в него, субъект оценивает реальность, находясь на определенных позициях и "примеряет", "сверяет" его с собственными нормативами (электоральный процесс, вступление в политическую организацию). Осуществляя движение, человек не только реализует себя в уже существующей реальности, он также продуцирует новые нормативные комплексы, вырабатывает лично-личностные (жизненные) модели поведения, конструирует свое жизненное пространство. Ценности выступают здесь не только как ориентир, указатель движения, но и как средство переоценки критического характера, продуцирования особой, жизненной реальности (где более значимой для личности является выработанный "вторичный" комплекс). Ценностно-мотивационное измерение позволяет выявить то, что жизненное пространство власти определяется взаимодействием компонентов рационально-иррационального комплекса (например, в процессе принятия политического решения доминантой должен выступать рациональный пласт (программа, доктрина, реформа), а процесс его реализации зачастую подразумевает активизацию иррационального комплекса (революция, демонстрация, выборы).

Интегрируя полученные результаты анализа жизненного пространства социума в пространство власти, можно сделать следующие выводы. Антропологическое, институциональное и аксиологическое измерение позволяют осуществить целостный анализ жизненного пространства власти. Конституируя человека в качестве основной единицы, его способности институционально организовывать пространство на основе базовых аксиологических доминант, необходим выход на проблематику политической культуры, выражающей собой механизм образования политического действия (мотивация, принятие решения), регуляции политических отношений.

Жизненное пространство власти становится пространством реализации обществом базовых интересов (права, потребности), на основании доступа к политическим ресурсам, ориентируясь на нормативно-ценностный комплекс цивилизационного образования (осознание, рефлексия политической реальности). Рассмотрение политической действительности представляет плодотворную почву для осмысления базовых положений жизненного пространства власти, корректировки выявленных позиций. Так пространственное измерение властных отношений можно выразить через эволюцию образов власти в исторической перспективе.

Исторический контекст рассматриваемой проблемы представляет, на наш взгляд, ряд образов-ракурсов власти, которые условно можно дифференцировать на три типа:

Понимание пространства власти как телесной субстанции. Восприятие власти характеризуется воззрениями с доминированием витальных, организмических характеристик. Пространство власти, например, пространство государства, наделяется и выражается через критерии телесности – организма, со всей совокупностью органов, органично связанных между собой. Эпицентр концентрации власти, полномочий, ассоциируется с головой, а такие характеристики тела как ум, сердце, тесно связываются с позитивными качествами властвующих субъектов (справедливость, порядочность, разумность).

Постепенный переход от телесной модели наблюдается в эпоху Нового Времени (точнее в 18 – 19вв.) в период имперского разделения мира – образованием крупных территориальных, административных единиц с (одним) центром власти, с поляризацией на центр-периферия. Здесь начинает формироваться образ власти-машины с доминированием индустриальных, производственных мотивов. Начинают оформляться понятия механизма власти, бюрократической машины, аппарата власти. Так интересно высказывание В.И. Ленина о социализме: "Социализм порожден крупной машинной индустрией. И если трудящиеся массы, вводящие социализм, не умеют приспособить своих учреждений так, как должна работать крупная машинная индустрия, тогда о введении социализма не может быть и речи"81. Власть становится субъектом и объектом производства, актуализируются понятия власть как производство и производство власти.

Пространство власти в 20 в. характеризуется активизацией роли масс в процессе реализации политического интереса. Такой важнейший институт политического пространства как государство все более и более конституируется в публично-властной форме, а само пространство власти становится сферой реализации массовых жизненных интересов: экономических, гражданских, этнокультурных. Ценностно-нормативное содержание подвергается коренной трансформацией. Для властвующих элит императив Канта приобретает противоположное звучание. Вместо "поступай так, чтобы максима твоего поведения могла стать максимой для всех", звучит "правило всеобщего поведения стала максимой и для тебя" (модель тоталитарных режимов). Рост роли СМИ (масс-медиа), информатизация жизненного пространства с доминантой информационного обмена, способствует формированию нового образа власти: власть как текст. Текстуальность выражается в возможности читать, изучать, влиять на власть. Текст (конституция, законы, постановления) становиться как базовым институциональным элементом, так и средством политического воздействия-взаимодействия (агитматериалы на выборах, статьи в газетах, политические конвенции, телерепортажи, Интернет-сайты).

Институциональная динамика пространства власти может быть представлена через взаимодействие двух трендов: процессов гомогенизации и гетерогенизации. Гетерогенизация пространства власти, характеризуется плюрализацией этого пространства, образованием множества достаточно автономных (по структуре и по функциям) центров власти, конкурирующих во-первых друг с другом за обладание общественным ресурсом, а во-вторых с государством, имея сравнимую с его механизмами реализации интересов (политические, финансовые и т.д.). В транзитивном обществе это проявляется в дезинтеграции частей целого и дисбаланс структуры отношений власти, как по вертикали, так и по горизонтали. В современном гетерогенном мире происходит деприватизация политических функций власти и их сосредоточение у других социальных институтов. В связи с кризисом традиционных политических институтов возникают новые институты, способные принимать на себя политические функции и успешно выполнять их (ТНК, масс-медиа).

В противоположность тенденции гетерогенизации пространства власти мы можем выделить тенденцию гомогенизации власти, направленной на монизацию пространственных форм и выражающейся в унификации политического пространства, которая предполагает не автономно действующие структурированные единицы, а доминирование единого центра, реализующего функцию «управление-подчинение». Двойственная природа государства как института власти проявляется в стремлении к обновлению при необходимости сохранения устойчивости своей институциональной основы. Государство ориентировано на поддержание центростремительных сил, действие которых направлено на сохранение сложившейся системы распределения ресурсов, ценностей и роль власти заключается в регулировании этого процесса. Власть здесь проявляет себя и как источник центростремительных движений, а само понятие «центр» здесь тождественно понятию государства, являющегося ядром политического пространства. Кроме того, центр выступает средоточием социального, политического, экономического притяжения, канализируя ресурсные потоки и формируя устойчивую институциональную матрицу. Реализуя центростремительную стратегию, власть в лице государства интегрирует общественные слои, способные к поддержанию существующего порядка. Так ресурсами власти выступает потенциал лидеров общественного мнения в сфере религии, культуры, науки, институциональные и функциональные возможности данных сфер социума.

Упорядоченность центростремительных движений, согласно В.Б.Устьянцеву, поддерживается, закрепляется и инициируется посредством действенных норм, институтов и законов, обеспечивающих социально-политическую и культурную стабильность общества. Устоявшийся в обществе порядок, выражающийся в системе распределения ресурсов, в отсутствии развитой законодательной базы и контроля за ее исполнением с одной стороны и отсутствием эффективно функционирующего гражданского общества с другой, способно привести к росту таких явлений как коррупция (паразитизм на системе распределения ресурсов).

Кроме того, резкий переход от единовластия к многовластию, не подкрепленный выработкой нормативно-ценностного комплекса для такого перехода порождает перманентные кризисы в управлении, социально-политические конфликты и ряд других негативных явлений, представляющие угрозу стабильности и целостности государства.

Проблема взаимодействия центростремительных и центробежных стратегий акцентирует внимание на понимании институциональной структуры власти. Справедлива позиция В.Н. Гасилина, согласно которой исследовательское внимание необходимо обращать «не на устойчивость и стабильность соответствующей институциональной системы, а на гармоничность взаимоотношений оставляющих ее элементов». Плюрализация политического пространства, отличающаяся созданием и развитием новых центров власти со своими системами притяжения общественного ресурса, наряду с таким фактором как увеличение свободы в построении самостоятельных стратегий развития способна привести к противоположному результату. Так возможно противостояние всех против всех: частей против целого, целого против частей, частей против частей. В российской действительности это проявилось в формировании групп интересов – так называемых групп давления по клановому признаку, ведущие борьбу за раздел и передел государственной собственности и т.п. Попытка образования множества центров власти, например, в Российской Федерации, не знавшей иной формы объединения, кроме как централизованной, не только не способствует демократизации управления и общественных отношений, но и создает предпосылки для еще большего отчуждения отдельных частей государства (центр-регионы; регион-регион) друг от друга, а также - общества от государства.

В случае доминирования центростремительных сил над центробежными и закреплением этого в институциональном пространстве, главным фактором политической жизни становится государство в образе бюрократической системы. Экспансия власти в жизненное пространство социума происходит за счет доминирования формальных процедур в системе политических отношений, слабом развитии традиций и норм гражданского общества, отсутствием механизмов эффективного контроля за деятельностью государства со стороны негосударственных структур. Власть не встречает ни ценностных, ни институциональных ограничений своей деятельности. Такая ситуация чревата ростом угрозы авторитарных и тоталитарных форм политического режима. Проникновение власти в приватное пространство индивида чревата необратимыми последствиями: власть воспринимается как тотальность, отсутствует конкуренция и взаимодействие ценностных инвариантных образований. Центростремительная сила пытается устранить все многообразие локальных форм и проявлений, подчинить свободу личной жизни интересам властных институтов.

Далее следует отметить противоречие между авторитарной формой государственного строя на разнообразных его уровнях и демократическими компонентами. Как ни парадоксально, элита, прежде всего заинтересованная в авторитаризме, чаще всего и активнее выражает демократические интенции. Так средством развития демократизма в условиях трансформации является авторитаризм, а сами процессы трансформации могут угрожать становлением авторитарных форм правления. Специфика данной ситуации заключается в том, что власть оказывается заинтересована в хаотизации социального пространства, внесение в нее элементов неопределенности в тех или иных интересах. Данная ситуация чревата тем, что кризис может стать перманентной характеристикой общества и личности. Такое состояние является рискогенным прежде для самой власти, а хаотизация может привести как к разрушению властных механизмов, так и утратой ценностных ориентиров у общества. Возникает аномия как непризнание норм, действующих в обществе. Другой аспект рискогенности данной ситуации находит свое выражение в позиции У.Бека, согласно которому бессилие современных демократий в минимизации рисков, в том числе глобальных, способно обратить благосклонный взгляд общества на жесткие формы политических режимов, гарантирующих хотя бы приемлемый уровень контроля и безопасности.

С другой стороны переходные и кризисные состояния общества используются властью как возможность экспансии во внутренний мир человека, воспользовавшись дезориентацией последнего в политическом пространстве. Здесь стоит отметить неоднозначную реакцию на усиление мер со стороны власти по предотвращению террористических актов (изменение порядка выборов губернаторов, усиление роли спецслужб). Трансформационные процессы характеризуются тем, что в них встречаются и взаимно переплетаются две тенденции в пространстве политических отношений. С одной стороны сохранить имеющиеся ресурсы, и не растерять их. Отсюда ориентация на консервативность, устойчивость. С другой стороны, данные ситуации привлекают возможностью получения новых ресурсов и благ, и тем самым инициируется выход за границы норм и установленного порядка.

Другой аспект в понимании стратегий власти в транзитивном социуме открывается с пониманием того, что источником интеграции общества может выступать общая угроза. Более того, негативный компонент является источником позитивного аспекта социальной динамики, а именно становления новой интеграции. Осознание единства общей бедственной судьбы сплачивает общество и мобилизует его для новых трансформаций. Также следует отметить, что угроза обладает большим интеграционным потенциалом, если она находится за пределами пространства государства. Только тогда, когда угроза действует со стороны, можно надеется на интеграцию общественных сил. Примером этого может явиться тот факт, что в современном этапе борьбы с терроризмом и другими угрозами современности крайне важным является обнаружение связи с локальных проявлений с глобальными факторами и этим достигается высокий уровнень понимания и мобилизации общественного ресурса.

Модель общества, находящегося в условиях трансформации, выражается в следующих характеристиках:
  1. Рост нестабильности в политической системы, который характеризуется ослаблением структурных взаимодействий, делигитимацией власти, ростом кризисности и конфликтности;
  2. Ослабление политического порядка со снижением эффективности прежних форм общения и взаимодействия, влечет трансформацию коммуникативных стратегий между субъектами в пространстве власти;
  3. Построение новой коммуникационной модели обусловлено наличием у властных центров спектра ресурсов финансовых, политических, информационных ресурсов.

Нарушение функционирования механизмов политического порядка может привести к резкому дисбалансу сил в пространстве власти, доминирования и возвышения одних составных частей государства над другими, приобретение одними из них привилегированного положения.

Реформирование российского общества со всей очевидностью обнаружило тот факт, что невозможно реформировать только экономическую систему общества, не реконструируя одновременно всю социальную систему, включая его культуру и мораль. Так реформы столкнулись со сложнейшей проблемой влияния институциональной среды общества на поведение субъектов экономических отношений. Причем в значительной степени влияния институтов неформальных, влияния институциональных ловушек, одно выявление которых требует масштабных исследований. Отдельно стоит проблема реконструкции общества. В странах Запада в настоящее время широко используются социальные технологии, почти не применяющиеся в России. Это развитие локальных сообществ, развитие социальных сетей, коммуникативные технологии и планирование с соучастием (participation planning). Применение этих технологий особенно актуально к обществам переходного типа. Проблема продолжения реформ состоит в выявлении взаимодействия экономики и институтов общества, как в плане анализа, так и в плане реконструкции общества.

В транзитивном обществе любые, даже самые лучшие, экономические программы и любые финансовые ресурсы не срабатывают. Его институты деформированы, а экономические программы используются для создания финансовых потоков в целях личного обогащения; выделенные для их выполнения финансовые ресурсы используются неэффективно. Поэтому реальное экономическое развитие оказывается сопряженным с развитием того локального или регионального сообщества, применительно к которому создается программа социально-экономического развития. Контроль за исполнением программ сверху должен дополняться активностью и участием в планировании локального сообщества, что требует развития существующих и создания новых институтов самоуправления.

Ясно, что разные способы выявления социаль­ных интересов и обеспечения их взаимодействия далеко не безразличны для упорядоченности со­циально-политических отношений. Наша нынешняя специфика состоит в переходе от скрытых, бюрократических форм обеспечения этого взаи­модействия к новым, открытым формам на основе политического плюрализма. Указанный принцип предполагает не только осознание множественно­сти интересов и ориентации деятельности, но и понимание их совместимости. Это означает, что в обществе должны существовать зоны согласования интересов и позиций, единые правила поведения, которые принимались бы всеми участниками политического процесса как порядок, норма. Формирование реального, а не эфемерного, мнимого политического порядка происходит на основе наличия у разных политических сил общих коренных интересов и вытекающей отсюда необхо­димости сотрудничества в их защите (конституционализм).


Структурные уровни пространства власти

Другое познавательное поле пространства власти, сложившееся в середине XX века, определяется категориальными рядами и методами социальной метафизики. Это концептуальное поле включает: метауровень, связанный с категориальным анализом социального пространства, жизненного пространства и пространства власти; макроуровень, где жизненное пространство и пространство власти анализируются с позиций исходных функций общества; мезоуровень, направленный на исследование дисциплинарных и междисциплинарных подходов к пространству власти.

Родовым понятием метауровня является социальное пространство. При привлечении в познавательную деятельность этого понятия речь может идти о пространственных структурах трех видов: а) институциональных, необходимых для функционирования общественного строя, — чем выше уровень развития социальных институтов, образующих основу строя, тем сложнее пространственная организация общества и совершеннее система гарантий для нормального функционирования основных сфер общественной жизни; б) пространственно-стратификационных, создающих горизонтальную и вертикальную расположенность больших социальных групп и социальных связей между ними по какому-либо измерению равенства, или неравенства. Социальная стратификация оказывается особым видом социального пространства, где реализуется система статусов, взаимных обязательств индивидов и групп; в) цивилизационных, организующих пространство техники и культуры, где общество реализует достигнутый уровень цивилизационного развития. Социальное пространство измеряется средовыми категориями, и в этом случае мы говорим о государственной территории, территории города, села, территории предприятия.

В сравнении с социальным пространством смысловая структура жизненного пространства раскрывается в предельно общих социально-экологических понятиях, понятиях образа жизни, категориях культуры и в базовых человеческих ценностях. В широком смысле слова — это социоприродная среда, обустроенная людьми посредством институтов, сложившихся технологий, социокультурных стандартов и ментальных структур. Практически и духовно освоенное природное и социальное пространство становятся жизненным пространства общества и человека. В отличие от социального пространства и его функциональных характеристик, жизненное пространство более динамично и связано с ритмами жизнедеятельности различных социальных общностей. Смена поколений порой привносит значительные изменения в жизненное пространство, изменяются гендерные отношения и установки, пространственные связи между поколениями приобретают новые социокультурные измерения. Территориальные связи больших и малых социальных групп, стратов в жизненном пространстве социума детерминированы жизненным уровнем социальных субъектов, объективными и субъективными показателями их качества жизни. В условиях нарастающей структурной безработицы и непомерно высоких цен в сфере сервисных услуг значительно значительно сокращаются пространственные контакты в среде малообеспеченных городских и сельских слоев населения, упрощается пространство досуга. Снижение жизненного уровня приводит к духовной нищете, социально значимые ценностные ориентации на творческую активность и самосовершенствование личности вытесняются в жизненном мире ценностными установками на выживание, борьбой за существование.

Наиболее полно связь между социальной общностью и территорией проживания разворачивается в этнических сообществах, включающих этнонации и другие этнические группы. Прогрессивные культурно-этнические процессы приводят к консолидации этнических групп, живущих на одной территории, действующих на основе общих культурных норм, обладающих определенным политическим статусом и сходными социально-психологическими характеристиками. На этнотерритории личность осознает и особо ценит свою принадлежность к этнической группе и ассоциирует жизненное пространство с достижением определенных благ, предоставлением прав и реальной возможностью решения конкретных бытовых социальных, политических и культурных задач на национальной территории.

Объективное влияние социальных общностей на структуру жизненного пространства дополняется воздействием ментальных факторов. В более широком плане духовное пространство, выраженное в ценностных системах образует весьма существенный элемент жизненного пространства.

Руководствуясь ценностными системами, люди совершенствуют или разрушают установленный порядок и сложившийся образ жизни.

Категории «социальное пространство», «жизненное пространство» занимают ключевые теоретические позиции в метаисследованиях пространства власти. В понятии социального пространства преимущественно выделяются институализация социальных дистанций в обществе, интеграционные качества территориальных связей между социальными объектами и процессами. Преобладание территораально значимых норм и требований в структуре социального пространства раскрывает внутреннюю связь с порядком, укладом общественной жизни. В понятии жизненного пространства объективные пространственные структуры оказываются в зависимости от организации человеческих сообществ, от влияния духовного мира индивидов.

В предложенном логико-методологическом контексте логическая структура понятия пространства власти содержит существенные признаки социального и жизненного пространства, коррелируемые понятийно выраженными волевыми отношениями, интересами и особыми институциональными структурами.

Объективные основания пространства власти заложены в онтологических структурах социального пространства. Общие тенденции расширения, трансформации или уплотнения социального пространства преломляются в политическом пространстве и реализуются в пространстве власти. Политическое пространство выступает одной из форм пространства властных отношений. Выражая многообразие волевых отношений между социальными субъектами, властные отношения и их институты способны устанавливать различные территориальные связи, где реализуется подчинение властной воли и создается социальный порядок. В предельно широком смысле порядок выражает особый способ пространственной взаимосвязи власти и общества, возникший в результате совпадения основных интересов субъектов власти и населения в сохранении целостности общества и гарантированной законами безопасности граждан. Ключевым элементом порядка выступает государство, а гарантом социальной упорядоченности является государственная власть.

Освоенная людьми территория становится составной частью социального и политического порядка этнического или полиэтнического государства в том случае, если на этой территории устанавливаются властные центры и административное управление. В России государственная власть жестко привязана к административным центрам, а пространство власти постоянно находилось и находится под действием центростремительных сил. Эти тенденции хорошо прослеживаются на историческом материале, отражающем освоение Сибири в XVII—XVIII вв. «Овладение сибирской территорией было не столько освоение территории, и даже не столько овладением территорией, сколько созданием на территории властных центров. Более того, именно создание властного центра и воспринималось собственно как освоение (присвоение) территории, его конечная цель»82.

Свойственное российскому менталитету отождествление пространства власти с политическим и социальным пространством имеет глубокие исторические корни. Широко распространенная в языковой культуре славянофилов триада «Самодержавие, православие, народность» выражала внутренне единство пространства власти, религии и народного духа. Идеализируя реальное состояние российского общества, исключая конфликтность во взаимоотношениях государственной власти и российских этносов образ гармоничного российского социума и его пространственных структур становился частью утопического сознания, создавал иллюзию одномерного социального пространства политически и духовно регулируемого единой системой ценностей. В ХХ веке отмечаются сходные тенденции. Стремление российского менталитета, шире-массового сознания, к образному расширению пространства власти до масштабов социального пространства, по мнению исследователей, может иметь весьма негативные политические последствия. Как считает А.А. Казаков, расширение масштабов политического пространства до размеров социального пространства «порождает у политиков иллюзию возможности решения любых проблем политическими средствами, население же предъявляет к власти те требования, которые не могут быть выполнены в принципе»83. Политологическая экспертиза образов пространства власти и социального пространства позволяет выявить связь метауровня исследования пространства власти с политическими практиками, с конкретными типами поведения субъектов власти и массовым сознанием населения.

Понятийный анализ взаимосвязи социального пространства, с одной стороны, политического и властного пространства, с другой, остается не полным без рефлексии проблемы жизненного пространства, точнее раскрытия его логического ядра. Выражая в понятийной форме практическое и духовное освоение ассоциируемыми индивидами сложившихся пространственных структур социума, жизненное пространство, как предельно общая абстракция, включает понятие пространства власти. Жизненный срез пространства человеческих сообществ раскрывает социально-аксиологические и антропологические качества власти и пространственных форм существования.

Разумные границы жизненного пространства власти и содержательные характеристики этого духовно-политического феномена выражают властные волевые отношения. Волевые отношения между субъектом власти и подвластными субъектами, формирующиеся на определенной территории, охватывают широкий спектр действий, поведенческих практик, относящихся к различным сегментам социального пространства. Другой важной характеристикой волевых отношений власти, влияющих на конфигурацию жизненного пространства, является их разумность, осознанность. Целеполагание — необходимое условие появления властной воли и достижения контроля за поведением людей, оказавшихся в поле власти. Духовное начало в отношениях подвластных субъектов к установленному политическому порядку проявляется в ценностных ориентациях и оценках населения. Устанавливающаяся система ценностей способствует укреплению или, наоборот, разрушению властных структур.

Властные отношения, выраженные в понятиях «руководство-подчинение», «господство-подчинение» образует горизонтальную и вертикальную структуры жизненного пространства власти. Горизонтальную структуру создают исторические типы властвования. Макс Вебер достаточно обстоятельно исследовал эту структуру на основе разделения традиционных и легитимных типов господства. Влияние разработанной им типологии на философию и социологию власти во многом объясняется пристальным основанием властвования и широким культурно-историческим контекстом представленной типологии.

Традиционный тип господства своим основанием напоминает патриархальные отношения в семье и во многом основан на традиционных действиях.

Возможная структура представлена иерархией различных уровней жизненного пространства власти, влияющей на жизненное пространство всего общества. Властные отношения, выраженные дихотомией «руководство-подчинение» пронизывают все элементы жизненного пространства общества, и своим основанием уходят в практическую деятельность по воспроизводству материальных и духовных ресурсов власти. Непрерывно восстанавливая свои ресурсы, субъекты власти оказывают воздействие на восполнение ресурсов общества, реализуя при этом собственные экономические и политические интересы. Стремление участвовать в распределении жизненных ресурсов общества оказывается важнейшим источником существования власти и ее жизненного пространства.

Понятийный анализ пространства власти необходимо дополнить выявлением онтологических характеристик властного пространства. В зависимости от уровня организации общественной жизни обнаруживаются различные свойства власти и ее пространственных форм организации.

На макроуровне свойства системной интеграции власти оказывают воздействие на пространство властных отношений. Исследование Т. Парсонсом власти как элемента макросистемы (социума) в контексте структурно-функционального анализа представлено следующим проблемным полем: «Мы можем определить власть как реальную способность единицы системы аккумулировать свои «интересы» (достичь целей, пресечь нежелательное вмешательство, внушить уважение, контролировать собственность и т.д.) в контексте системной интеграции и в этом смысле осуществлять влияние на различные процессы в системе84. Системный анализ власти может быть распространен на ее пространственные структуры. Свойства системной интеграции, присущие пространственной организации, наиболее полно раскрываются в институтах, концентрирующих функции управления, представленные законодательными, исполнительными и судебными органами власти на определенной территории. Институты власти в силу их универсальности образуют центры взаимодействия экономического, политического и правового порядка, устанавливают или закрепляют социально-экономические, социально-политические дистанции между разными субъектами власти. Города с их концентрацией богатства, человеческих ресурсов и социальных технологий, создавая высокую плотность социального пространства, образуют структурные единицы институционального пространства власти.

Подходя к анализу пространства власти в содержательно политическом плане, можно констатировать, что эта проблема пространственного взаимодействия государства и гражданского общества. Выявление пространства власти в жизни гражданского общества не может сводиться только к интеграционным процессам. Власть постоянно оказывается в сфере противоречий гражданского общества, испытывает не себе влияние этих противоречий. Субъекты власти, разрешая возникающие противоречия переструктуируют пространство властных отношений.

Важнейшая функция властного пространства выражается в регулировании центробежных и центростремительных потоков в жизнедеятельности гражданского общества.

Стремясь к самообновлению при одновременном сохранении устойчивости жизненно важных общественных связей и социальных институтов, общество неизменно поддерживает центростремительные силы, заинтересованные в сохранении природных, социальных ресурсов, сложившейся культуры и коммуникаций. В любом интеграционном социуме наиболее надежным средством регулирования центростремительных сил оказываются властные структуры. В пространстве власти центростремительные потоки поддерживаются закрепляются и инициируются посредством действенных норм, институтов и законов, обеспечивающих социально-политическую и культурную стабильность общества. Инициируя центростремительные силы, власть активно поддерживает слои общества, способные интегрировать духовные ресурсы науки. В этой связи весьма показательны наблюдения В.Алексеева, вынесенные из изучения истории русской науки. В лекции, прочитанной в Русском собрании в Варшаве в 1888 году, он отмечал, что науку и научные кадры в петровские времена «насаждала власть, смотревшая на ученых не иначе как на чиновников известного ведомства: это были члены своего рода служивого сословия»85. Научная деятельность становилась своего рода государственной деятельностью, способствующей действию центростремительных сил.

Длительное преобладание центростремительных сил над центробежными закрепляется в институциональном пространстве власти. Феноменом такого пространства становится разветвленный бюрократический аппарат, осуществляющий политику государственного интервенционализма в хозяйственной, социальной и культурной жизни общества. При отсутствии или слабом развитии демократических традиций и форм контроля за деятельностью государства со стороны общества происходит расширение этатистского пространства: жесткая бюрократическая иерархия и диктат формального лидерства распространяются на негосударственную сферу жизни и пространство гражданских отношений. В политических стратегиях стабилизации или модернизации пространства власти преобладают традиционалистские подходы и консервативные технологии, направленные на доминирование центростремительных тенденций, ограничивающих демократическую интеграцию социально-политических единиц социума. Пространство власти, приспособленное к жесткому регулированию центростремительных сил, способствует усилению бюрократии и «бюрократизации» пространства, приводит к блокированию центробежных процессов и политической стагнации общества. Наблюдается нарушение адаптации государства к внешнеполитической среде. Расширение институционального пространства власти с неизбежностью приводит к сокращению демократического пространства, пространства свободы личности.

Противоположный социально-политический сценарий развития пространственных структур взаимодействия власти и гражданского общества обнаруживается при преобладании центробежных структур в пространстве власти. Усиление центробежных сил в этой форме политического пространства объясняется рядом факторов: началом распада до этого единого государственного образования, нарушением равновесия между политическим центром и территориальными (местными) органами власти; концептуальными поправками и законодательными актами, предоставляющими новые права.

Центробежные силы в пространстве власти не могут рассматриваться изолировано от центростремительных сил. Центробежные политические поля в общем пространстве власти выступают как оппозиция этатистским структурам. Масштабы оппозиции чаще всего прямо пропорциональны организации и состоянию центростремительных сил. Различным формам государственного интервенционализма и идеологии этатизма противостоят институционально и идейно оформленные центробежные силы, отличающиеся широкой амплитудой политических противодействий от политических движений в провинции, до идей классического либерализма, где отстаиваются договорной характер отношений между государством и индивидом, утверждается автономия индивидуальной воли и свободы личности. Вполне естественно, что пространство свободы личности не может определяться лишь действием центростремительных и центробежных сил. Оказываясь в сложной системе гражданских отношений, личность выстраивает в своем жизненном пространстве пространство свободы, согласуя свои действия и позиции с другими индивидами.