О. В. Гаман-Голутвина Прошедшие в декабре 2003 г выборы в Государственную Думу отчетливо высветили ряд существенных тенденций эволюции российского политического организма. Важнейшими из этих тенденций мне предст

Вид материала

Содержание

Список литературы
Теории коалиционного взаимодействия
Институциональный дизайн: стимулы к заключению коалиций
Тип партии

Подобный материал:

1 ... 18 19 20 21 22 23 24 25 ... 45

Список литературы

Гельман В. 1998. Региональная власть в современной России: институты, режимы и практики. - Гельман В. и др. (ред.). Органы государственной власти субъектов Российской Федерации. М.
Гельман В., Рыженков С., Бри М. (ред.) 2000. Россия регионов: трансформация политических режимов. М.
Голосов Г. 1999. Партийные системы России и стран Восточной Европы: генезис, структуры, эволюция. М.
Голосов Г., Лихтенштейн А. 2001. "Партии власти" и российский институциональный дизайн: теоретический анализ. - Полис, N 1.
Козлова Е., Кутафин О. 1998. Конституционное право России. М.
Макфол М., Петров Н. (ред.). 1998. Политический альманах России 1997. М.
Михайлов В., Бажанов В., Фарукшин М. (ред.). 2000. Особая зона: выборы в Татарстане. Ульяновск.
Михайловская Е. (ред.). 1995. Российский сборник. М.
Петров Н. 1995. Выборы органов представительной власти. - МЭиМО, N 3, 4.
Яргомская Н. 1999. Избирательная система и уровень партийной фрагментации в России. - Полис, N 4.
Farrell D. 1997. Comparing Electoral Systems. L.
Frye T. 1997. Politics of Institutional Choice: Post-Communist Presidency. - Comparative Political Studies, vol. 30, N 5.
Gel'rnan V., Golosov, G. 1998. Regional Party System Formation in Russia: The Deviant Case of Sverdlovsk Oblast. - Journal of Communist Studies and Transition Politics, vol. 14, N 1-2.
Golosov G. 1997. Russian Political Parties and the 'Bosses': Evidence from the 1994 Provincial Elections in Western Siberia. - Party Politics, vol. 3, N 1.
Golosov G. 1999. From Adygeya to Yaroslavl: Factors of Party Development in the Regions of Russia, 1995-1998. - Europe-Asia Studies, vol. 51, N. 8.
Golosov G. 2001. Political Parties, Electoral Systems, and Women's Representation in the Regional Legislative Assemblies of Russia, 1995-1998. - Party Politics, vol. 7, N 1.

Herron E., Nishikawa M. 2001. Contamination Effects and the Number of Parties in Mixed-Superposition Electoral Systems. - Electoral Studies, vol. 20, N 1.

leda O. (ed.). 2000. The Emerging Local Governments in Eastern Europe and Russia: Historical and Post-Communist Developments. Hiroshima.

Jones M. 1998. Gender Quotas, Electoral Laws, and the Election of Women: Lessons from the Argentine Provinces. - Comparative Political Studies, vol. 31, N 1.

Lijphart A. 1984. Democracies: Patterns of Majoritarian and Consensus Government in Twenty-One Countries. New Haven.

Mainwaring S. 1999. Rethinking Party Systems in the Third Wave of Democratiwtion: The Case of Brazil. Stanford.

Mansbridge J. 1999. Should Blacks Represent Blacks and Women Represent Women? A Contingent "Yes". - Journal of Politics, vol. 61, N 3.

Massicotte L., Blais A. 1999. Mixed Electoral Systems: A Conceptual and Empirical Survey. - Electoral Studies, vol. 18, N 3.

Moser R. 1999. The Impact of Parliamentary Electoral Systems in Russia. - Post-Soviet Affairs, vol. 13, N 3.

Norris P. 1994. Labour Party Quotas for Women. - Broughton, D. et al. (eds). British Elections and Parties Yearbook. L.

Ordeshook P. 1996. Russia's Party System: Is Russian Federalism Viable? - Post-Soviet Affairs, vol. 12, N 3.

Rae D. 1967. The Political Consequences of Electoral Laws. New Haven: Yale University Press.

Remington T. 2000. The Evolution of Executive-Legislative Relations in Russia since 1993. - Slavic Review, vol. 59, N 3.

Reynolds A., Reilly B. 1997. The International IDEA Handbook of Electoral System Design. Stockholm.

Rose R. (ed.). 2000. International Encyclopedia of Elections. Washington.

Shevchenko I., Golosov G. 2001. Legislative Activism of Russian Duma Deputies, 1996-1999. - Europe-Asia Studies, vol. 53, N 2.

Shiratori R. 1995. The Politics of Electoral Reform in Japan. - International Political Science Review, vol. 16, N 1.

Shugart M. 1998. The Inverse Relationship Between Party Strength and Executive Strength: A Theory of Politicians' Constitutional Choices. - British Journal of Political Science, vol. 28, N 1.

Shugart M., Carey J. 1992. Presidents and Assemblies: Constitutional Design and Electoral Dynamics. Cambridge.

Slider D. 1996. Elections to Russia's Regional Assemblies. - Post-Soviet Affairs, vol. 12, N 3.

Коалиционная политика российских партий^⁸¹

А.Н. Щербак^⁸²

Образование партийных коалиций - один из важнейших механизмов согласования интересов различных политических сил в демократическом обществе. К нему прибегают и российские партии, причем в последнее время их коалиционное взаимодействие заметно активизировалось. Между тем в отечественной политической науке такого рода процессы остаются практически неизученными. Большинство исследователей до сих пор скептически относятся как к перспективе становления в России реальной коалиционной политики, так и к возможности использования у нас уже выработанных мировой практикой схем. В данной статье я попытаюсь выявить те факторы, которые способствуют или, наоборот, препятствуют развитию в нашей стране межпартийных коалиционных взаимодействий, и проверить применимость существующих западных теорий для анализа поведения российских партий. При этом, поскольку по ряду причин роль партий на президентских и региональных выборах в России гораздо ниже, чем на парламентских, я сосредоточу свое внимание на рассмотрении тех коалиций^⁸³, которые имеют отношение к выборам в Государственную Думу и деятельности думских фракций.

Теории коалиционного взаимодействия

Доминирующую роль в исследовании коалиций и коалиционного взаимодействия в политической науке играют дедуктивные концепции, строящиеся на теории рационального выбора. В рамках таких концепций главным условием создания коалиции выступает осознание политическими акторами недостатка имеющихся у них ресурсов для достижения поставленной цели, что стимулирует их активность, направленную на поиск дополнительных ресурсов [Елисеев 1998: 40].

Дедуктивные концепции оформления коалиций можно подразделить на две большие группы. К первой из них относятся теории, исходящие исключительно из количественных критериев, таких как размер и состав коалиции. Примером здесь может служить концепция минимальной выигрышной коалиции У. Райкера, в соответствии с которой число объединившихся в коалицию акторов не должно превышать необходимое и достаточное для победы. Согласно данной схеме, партии, стремясь сделать собственное положение более весомым, пытаются минимизировать количество союзников и выбирают наименьшую по размеру коалицию. Одной из разновидностей указанной концепции является "модель с наименьшим числом партий", основанная на "теореме сделки" [Lijphart 1984: 49-50]. Суть ее заключается в том, что партии, желая сократить издержки по переговорам с потенциальными партнерами, будут выбирать те коалиционные конфигурации, в которых меньше всего участников. Одновременно постулируется, что коалиция с минимальным числом членов более маневренна и устойчива.

Дедуктивные концепции второй группы включают, помимо количественных, критерии близости партийных программ и политических предпочтений.

Так, сторонники модели "минимального пространства" полагают, что сходство политических преференций облегчает соглашение между партиями. В качестве эмпирического показателя программных различий обычно берется дистанция, разделяющая партии по лево-правому континууму. Чем меньше "дистанция" между партиями, тем вероятнее заключение коалиции между ними. Другой вариант подобной концепции - теория "минимально связанной коалиции", приверженцы которой утверждают, что партии будут стремиться создать коалицию с ближайшими соседями на лево-правой шкале [Lijphart 1984: 51-52; Сморгунов 1999: 254]. По заключению А. Лейпхарта, ссылающегося на результаты многих исследований, последние две модели обладают реальной предсказательной силой. Вместе с тем прогностические возможности других концепций вызывают у него серьезные сомнения.

С критикой теорий коалиций в рамках парадигмы рационального выбора выступила группа ученых во главе с Дж. Придемом [Pridham 1986a]. В подготовленной ею работе ставилось под сомнение само предположение о рациональности участников коалиционного процесса. Одновременно были отвергнуты почти все формальные посылки, от которых отталкиваются дедуктивные теории. Отмечалось, что партии способны менять свою мотивацию (участие в правительстве и выполнение положений партийной программы) в зависимости от различных факторов и что далеко не все теоретически допустимые конфигурации коалиций могут быть созданы в мире реальной политики. Обвинив дедуктивные теории в погоне за излишней "теоретической элегантностью" и отрыве от эмпирических данных, группа Придема поставила перед собой задачу выработать новую, индуктивную модель коалиционного поведения [Laver 1986]. В ее основу предлагалось положить семь проблемных измерений: историческое, институциональное, мотивационное, внутрипартийное, межпартийное, социально-политическое и внутри(внешне)политическое [Pridham 19866: 24-29].

На мой взгляд, важнейшим достоинством дедуктивных концепций является их компактность, а главным недостатком - пренебрежение институциональными, региональными и субъективными особенностями. Даже в тех случаях, когда подобные теории демонстрируют высокую предсказательную силу, они не всегда объясняют полученные ранее результаты. В свою очередь, сторонники индуктивной модели впадают в другую крайность. В анализ вводится слишком много переменных, следствием чего становится излишняя дескриптивность и склонность к объяснению коалиционной политики специфическими чертами страны. Вместе с тем представляется, что оба эти подхода имеют рациональное зерно, позволяющее применять их для изучения коалиционного взаимодействия российских партий. Дедуктивный подход чересчур абстрактен, индуктивный - слишком описателен, что делает неэффективным их использование в "чистом" виде. Но если попытаться совместить их сильные стороны, то можно избавиться и от абстрактности, и от описательности.

Принимая тезис о рациональности деятельности партий и признавая возможную валидность дедуктивных теорий для описания коалиционного поведения, стоит согласиться с тем, что подобные теории не позволяют адекватно интерпретировать результаты исследования. В связи с этим целесообразно принять положение индуктивной теории о необходимости более широких рамок анализа коалиционной политики. Применительно к отечественному контексту такими рамками, как мне кажется, должны выступать следующие три измерения: неопределенность, институциональный дизайн и партийная мотивация.

Задавая рамки анализа: неопределенность, институциональный дизайн и партийная мотивация.

Неопределенность и партийные стратегии

Согласно теории рационального выбора, неопределенность, или отсутствие точных знаний о прошлом, настоящем и будущем, есть базовое состояние политической системы, та среда, в которой действуют акторы [Elster 1986: 5-6; Harsanyi 1986: 87-88]. В большинстве случаев неопределенность преодолевается путем получения информации. Но, чтобы обрести информацию, требуются определенные ресурсы, как минимум - время. В устоявшихся демократиях эффекты многих институтов уже известны, кроме того, там имеются эксперты, которые на основе наличных теоретических и эмпирических данных способны относительно адекватно прогнозировать развитие событий. В переходных обществах, где система институтов еще не сложилась, а эксперты отсутствуют, неопределенность гораздо выше. В настоящей статье речь пойдет именно о неопределенности в переходных обществах.

В период трансформации, когда старые институты и нормы поведения начинают дополняться и/или заменяться новыми, политический процесс зачастую носит непредсказуемый характер, а политические решения нередко дают противоречивые эффекты [Гельман 1998]. Это относится и к посткоммунистическим странам, в т.ч. к России.

В "учредительных выборах" обычно участвуют самые разнообразные объединения: общественные движения, избирательные блоки, партии, фронты, ассоциации. Они быстро появляются и столь же быстро исчезают или трансформируются [Olson 1998: 12]. Партийная фрагментация ведет к значительной электоральной неустойчивости в ходе первых двух избирательных циклов. Такая неустойчивость бывает обусловлена множеством причин, в частности возникновением новых партий, изменениями в предпочтениях электората и т.д. Проявлением неопределенности может стать отсутствие достоверной информации относительно поддержки ведущих политических сил, как это, скажем, произошло с администрацией Б. Ельцина во время думской избирательной кампании 1993 г. [Голосов 1999: 76].

Партии, проигравшие выборы или не получившие ожидаемой доли мест в парламенте, имеют серьезные стимулы как для внутреннего реформирования, так и для заключения коалиционных соглашений [Olson 1998: 16]. В ситуации повышенной неопределенности, характерной для первых электоральных циклов, коалиционные стратегии - это реакция на электоральные неудачи, вызванные недостатком информации. Однако, не имея четкого представления об оптимальных решениях и будучи не в состоянии оценить результативность ни собственной стратегии, ни стратегии конкурентов, партии могут неверно истолковать эффекты избирательной системы [Olson 1998; Голосов 1999; Голосов, Яргомская 2000]. Поэтому создаваемые на этом этапе электоральные коалиции отличаются крайней нестабильностью, усугубляемой постоянной угрозой распада самих их участников.

Высокая электоральная неустойчивость, влекущая за собой неожиданные победы либо поражения, способствует частому изменению не только партийных стратегий, но и целей. Если в стабильных демократиях смена партиями целей и приоритетов - событие исключительное, обусловленное весьма серьезными обстоятельствами [Harmel, Janda 1994: 264], то в переходных политических системах такое происходит постоянно. Более того, в условиях повышенной неопределенности партиям приходится принимать подобные решения весьма оперативно, не дожидаясь очередных выборов, которые позволили бы прояснить причины электоральных неудач. Все это показывает, что в течение как минимум двух избирательных циклов коалиционные взаимодействия не могут считаться оптимальной стратегией для партий.

Институциональный дизайн: стимулы к заключению коалиций

По своему конституционному устройству Россия относится к президентско-парламентским системам, при которых президент наделен правом назначения и смещения членов кабинета, а полномочия парламента по отношению к правительству ограничены. Влияние представленных в парламенте партий на формирование исполнительной власти и принятие правительственных решений крайне незначительно, что лишает их одного из важнейших стимулов к заключению коалиций. При этом непартийность правительства препятствует объединению и укрупнению партий, способствует фрагментации партийной системы [Shugart, Carey 1992; Shugart 1996; Голосов 1999; Гельман 2000].

Но если влияние российских политических партий на функционирование структур исполнительной власти весьма невелико, то в парламенте их роль значительно выше. С 1993 г. партии выступают ведущими акторами парламентского процесса [Remington, Smith 2001]. Парламент имеет решающее слово в принятии законов и распределении бюджетных средств, что делает его одной из основных арен лоббистской активности - как региональной, так и отраслевой. Успех на парламентских выборах значим и для организационного развития партий. Отсюда - стремление партий укрепить свои позиции в Государственной Думе путем увеличения числа контролируемых мест или расширения участия в руководящих парламентских структурах (либо и тем, и другим способом). Это стремление и является источником коалиционного взаимодействия.

Для удобства анализа классифицируем партии по политическому "весу", исходя из доли полученных ими на выборах голосов (см. табл. 1).

Таблица 1. Классификация российских партий по политическому "весу"

Тип партии	Процент полученных голосов
большая	свыше 15%
малая	от 5% до 15%
миноритарная	от 3% до 5%
карликовая	до 3%

Blog

Содержание