Сергей Антропов наш друг саддам

Вид материалаДокументы

Содержание


В поисках идеи
Слабость силы
Подобный материал:
1   ...   9   10   11   12   13   14   15   16   ...   35

В ПОИСКАХ ИДЕИ


Где-то в середине девяностых Первый президент России потребовал от подчиненных срочно выработать национальную идею. Все СМИ потешались месяца три, по традиции полагая, что всякое указание, спущенное сверху, ничем, кроме глупости, быть не может. Мне, однако, кажется, что осмеянная и забытая мысль была не столь уж анекдотична.

Ведь глобальная идея время от времени возникает не только у каждой страны, но и у каждой деревни – скажем, соорудить мостик через ручей или вырыть новый общественный колодец. Возникает она и у каждой семьи: определить сына в институт, выдать замуж дочку, построить гараж, купить новый холодильник. Ради воплощения такой идеи люди идут на жертвы – копят деньги, подрабатывают вечерами.

Ну, а у огромной России такая идея есть?

Сегодня, пожалуй, нет.

Национальная идея, если говорить о ней не в возвышенно-мистическом, а в сугубо практическом ракурсе, всего-навсего перспективный план на обозримое будущее. Скажем, в Средние века была идея избавиться от ордынского ига, потом – выйти к незамерзающим морям, потом – овладеть европейской культурой, потом – освободить крестьян. К сожалению, все это делалось либо с большим опозданием, либо через спину, в результате чего империя и рухнула в октябре семнадцатого. Краткое время спустя возникла следующая идея – освободиться от нового ига, на этот раз, большевистского, что и случилось в девяносто первом году.

Сегодня в России решается, порой успешно, множество локальных задач. А вот главная, объединяющая, не сформулирована и, боюсь, даже не намечена. Создать новую, благополучную, процветающую Россию? Кто же откажется! Но можно ли строить дом по десяти противоречащим друг другу проектам? А у нас как раз и происходит нечто подобное – даже в Думе без конца дискутируют, что именно надо созидать: капитализм с человеческим лицом, социализм со зверским или что-либо еще.

Какая же из сегодняшних задач представляется мне самой существенной?

Чтобы Россия была свободной, процветающей и уж, тем более, великой, она должна, как минимум, сохраниться. Не распасться на составные, как в семнадцатом и в девяносто первом. Реальна ли сегодня угроза распада? Остерегусь сказать твердое «нет». Ведь и развал СССР за какой-нибудь месяц до путча выглядел утопично.

В семнадцатом распалась империя. В девяносто первом – опять-таки империя. Но ведь и нынешняя Россия тоже империя, хоть и уменьшившаяся на треть. И тоже от бед не заговорена.

Слово «империя» по традиции совковых учебников до сих пор звучит, как ругательство. Между тем, это всего лишь многоплеменная страна, исторически сложившаяся из разных государственных образований. За века совместной жизни все эти территории сплавились, проросли множеством общих систем: промышленными и торговыми связями, железными и шоссейными дорогами, трубопроводами, водными и воздушными маршрутами. Любой разрыв этих кровеносных сосудов обходится очень дорого – недаром обломки английской, французской или португальской империй, освободившись от ненавистных колонизаторов, лет на тридцать рухнули в нищету. Да и нам распад Союза, даже бескровный, обошелся очень не дешево…

Так, может, имеет смысл перекреститься, не дожидаясь грома – хотя бы вспомнить, что конкретно дважды за один век привело державу к катастрофе.

Внешне все выглядело просто: разом отваливались так называемые «национальные окраины». Да, взрыв смотрелся именно так. Но что послужило запалом? Кто бросил спичку в пороховой склад?

Если бы не в нашем доме пожар, можно было бы даже усмехнуться: оба раза взрывателем послужили маргинальные группки, созданные спецслужбами для локальных целей, малочисленные и неавторитетные. В начале века это были черносотенцы, в конце – так называемое общество «Память». Сами по себе они реальной опасности для огромного государства не представляли. Но реакция на их появление была мощной и разрушительной: национальные движения во всех концах страны обрели не только массовость, не только силу, но и непримиримость. Те, кто прежде вел речь только о культурной автономии, после первых шумных акций маргиналов заняли самую жесткую позицию: только отделение! Самое любопытное, что и в начале, и в конце века группировки, спровоцировавшие развал страны, называли себя национально-патриотическими…

Что же это такое – патриотизм? Почему он обладает и сплачивающей, и разрушительной силой?

Во всем цивилизованном мире слово «нация» тождественно слову «гражданство». Приезжая за границу, в любую страну, где надо заполнять декларации, мы в графе «нация» пишем – «Россия». Когда американский президент выступает с обращением к нации, он имеет в виду не англосаксов, славян или негров – он впрямую обращается к американской нации. Когда на чемпионате мира чернокожая девушка первой пробегает стометровку, ее называют француженкой, потому что она и есть француженка, то есть гражданка Франции. Одно время к нам часто приходила в гости София, иностранная студентка, два семестра практиковавшаяся в русском. Черные волосы, смуглая кожа, раскосые глаза…Двадцать лет назад шведская семья удочерила маленькую кореянку, и она стала шведкой со всеми правами и без всяких комплексов.

У нас же…

Недавно я прочел в популярной газете, что в России живет сто девяносто наций – не этносов, не народностей, а именно наций. Не стану винить незнакомого газетчика в малограмотности: ведь это не он так считает, это миллионы людей привыкли так считать. Задайте хотя бы в МГУ сотне студентов один и тот же «национальный» вопрос, и услышите: якут, бурят, русский, татарин, армянин. Так нас учили десятилетиями. Так, к сожалению, приучили. Не случайно в ряде автономных республик возникла некая напряженка в связи с новыми российскими, без графы «национальность», паспортами…

Надо отдавать себе отчет: даже в нынешнее, относительно стабильное время мы живем на минном поле. Пока взрывается редко. Но где гарантия на будущее? Ведь сто девяносто патриотизмов способны в клочья разнести и более благополучную страну, чем Россия.

Так что же нам делать? И – причем тут национальная идея?

Мне кажется, на ближайшие десятилетия нашей национальной идеей как раз и должно стать осознание себя единой нацией, с общими целями, общей родиной и одним на всех патриотизмом. Это не вопрос идеологии, это вопрос выживания страны.


Вроде бы, уже решили: экономика страны должна быть рыночной. Но всегда найдется в Думе дебил, который регулярно бредит национализацией заводов и банков. Куда идти – на Запад или на Восток?

_____________


Леонид Жуховицкий


МЕСХЕТИНЦЫ


Среди прочих газетных информашек промелькнула как то и такая: 13 000 турок-месхетинцев попросили политического убежища в Соединенных Штатах. Говорят, что американское правительство отреагирует на просьбу положительно.

Событием эта новость не стала – ну, уедут, и уедут. Одной головной болью у великой державы меньше. Много ли этих турок-то? Всего тысяч пятьдесят, ну, семьдесят. И, вообще, баба с возу – кобыле легче. Что мы, без турок не проживем?

Но проблема не так проста, как кажется.

Это не первый народ, покидающий Россию в последние десятилетия. Уезжали немцы. Уезжали евреи. Уезжали поляки. Уезжали греки. Уезжали испанцы. Формулировка была одна на всех – ехали на историческую родину. В результате этого переселения народов в Германии, Израиле, Польше, Греции и Испании населения прибавилось, а Россия на ту же цифру оскудела. Если верить пословице, кобыле стало много легче.

Возникает, однако, вопрос: откуда все эти народности взялись? Как очутились на бескрайних евразийских просторах? Может, силой прорывались когда-то сквозь пограничную стражу? Может, совали мзду в лапу таможеннику – пропусти, мол, благодетель?

Да нет, все было иначе. Это российские цари, министры и губернаторы зазывали к себе знающих и мастеровитых иноземцев, лекарей и пекарей, полководцев и строителей, балетмейстеров и ювелиров, мореходов и живописцев, поваров и пивоваров, садоводов и виноградарей. И правильно зазывали. Зря, что ли, навечно вписаны в историю России Беринг и Беллинсгаузен, Брюллов и Барклай де Толли, Росси и Рубинштейн, Петипа и Фаберже, Гааз и Даль, Тамм и Ландау, Рихтер и Ойстрах? И ведь не случайно по праздникам мы пьем Каберне и Шампанское под салат Оливье…

Впрочем, с турками-месхетинцами вышло проще. Они в Россию ниоткуда не приезжали. Это Российская империя сама пришла к ним. Они испокон веков жили в одном из районов нынешней Грузии, пока Сталин из каких-то своих соображений не выселил их в Среднюю Азию. Так они оказались в Узбекистане. А в конце восьмидесятых случилась беда – в местах, где маленький народ обрел новый кров, начались погромы, и пришлось месхетинцам бежать от гибели. Узбекистан их изгнал, Грузия назад не приняла. Часами стояли они в Москве, на Манежной площади, напротив Кремля с плакатами: «Горбачев, где наша земля»? Что им ответить, не знал ни Михаил Сергеевич, ни кто-либо еще. Пришлось южному народу, потомственным крестьянам, самим искать пристанище. Так часть их оказалась на Кубани, откуда их сегодня столь успешно выдавливают местные власти.

А почему, собственно, меня эта история волнует?

Причины две. Во-первых, жалко месхетинцев. Во-вторых, жалко Россию. Не слишком ли щедро разбрасываемся мы целыми народами? Ведь так можно и пробросаться. Два десятилетия назад болгарский диктатор Тодор Живков выдавил из страны своих турок, веками крестьянствовавших в Причерноморье – а через пару лет на софийском базаре впервые появились длинные очереди за помидорами и виноградом…

Преследование людей за их этническое происхождение называется геноцидом. Геноцид – палка о двух концах: один конец бьет по гонимым, другой по гонителям. На этот счет история преподала человечеству немало уроков. Такой, например.

В конце Средневековья в самой могущественной тогда державе, Испании, начались жестокие гонения на морисков – рьяные католики решили изгнать из страны законопослушных и трудолюбивых иноверцев. Пришлось морискам бежать во Францию – но их не приняли и там. Лишь еще севернее, в портовом городе Антверпене, изгнанникам дали гражданство, кров и возможность работать. Через сто лет стали ясны результаты этнической перетряски – Антверпен стал алмазной столицей мира, самым процветающим городом Европы, а Испания навсегда утратила сперва богатство, а потом и могущество

Не сомневаюсь – Америка месхетинцев примет. Не потому, что добра – потому, что умна и расчетлива. Лет через пять, когда у нас начнутся перебои с фруктами, и цены на них взлетят до небес, братская Америка поможет – через океан повезут к нам абрикосы и персики, выращенные турками-месхетинцами в какой-нибудь Аризоне…

_____________


Леонид Жуховицкий


СЛАБОСТЬ СИЛЫ


Новая система выборов принята или вот-вот будет принята. Губернаторов станут назначать из Москвы. В Думе останется три-четыре партии, свободное, “снизу”, создание новых не реально. Судить да рядить, нужна ли эта реформа, бессмысленно: она практически утверждена, страна свернула на новую дорогу, значит, остается принять это как факт. Зиму тоже можно ругать, сколько угодно, но снег от этого не растает.

Однако новая дорога, по которой мы уже идем, все равно требует изучения. Где ровная, где ухаб, а где, может, и обрыв – это хорошо бы определить заранее. Хуже всего знакомиться с канавой, когда в нее свалишься.

На дружный восторг губернаторов от новости, что теперь их станут назначать и снимать, смело можно не обращать внимания: потому и восторгаются, что боятся – а вдруг не назначат? Одобрение выборов только по партиям “списочными” законодателями и дружное возмущение одномандатников тоже понятно. Так что анализировать ситуацию, видимо, резонней не учитывая мнение лично заинтересованных лиц.

Есть ли у новой дороги плюсы?

Есть.

Самодурство, вороватость, а то и бездарность целого ряда губернаторов настолько очевидна, что и доказывать не надо. Слишком часто наш лучший в мире народ выбирал не работников, а лжецов и демагогов. Мы прекрасно помним, как иные областные начальники, растащив деньги, присланные из центра на зарплату, вместо того, чтобы тут же уйти в отставку, организовывали марши шахтеров или учителей на Москву за новыми деньгами. А погнать этих лидеров с работы не было никакой возможности – избранники! Да и карликовые партии в бюллетенях для голосования вызывали недоумение: куда выбираем, в парламент или в цирк? Другое дело, что предлог для избирательной реформы был найден случайный и крайне не убедительный: причем тут события в Беслане? Впрочем, при нынешних СМИ с предлогами можно особенно не утруждаться.

Возможно, настоящим поводом для реформы послужило избрание алтайским губернатором актера Михаила Евдокимова. Кремль четко показал, что предпочитает прежнего губернатора, сам президент уважительно беседовал с ним перед объективами телекамер – а избиратель предпочел замечательного исполнителя монологов про баню, оглоблю и красную морду. Тут бы хоть кто обиделся, а в Кремле ведь тоже люди сидят. Да и выборы оптом, не людей, а сразу партий, опробованы во многих странах. К тому же российская власть еще при прошлом президенте начала склоняться к трех, а то и двухпартийности по совсем не худшему образцу Германии, Англии, Швеции и США.

Словом, безумной или оголтелой реформу не назовешь. Вполне достойные державы управляются по той же схеме. Так чего бы и нам не попробовать?

Но Россия – не Англия, не Германия и не Швеция. Там, где у них за спиной долгая традиция, у нас чиновничий беспредел, хамство и хаос. У нас не было ни Рузвельта, ни Черчилля, ни Де Голля, ни Пальме – у нас были Сталин, Брежнев и Черненко. У них ворующий губернатор такое же редкое исключение, как у нас губернатор не ворующий. Короче, мы и тут пойдем особым путем – не потому, что так хочется этой особости, а потому, что на стандартный путь просто не хватит керосина.

Эта реформа, как и большинство инициатив сверху, направлена на укрепление властной вертикали. Мол, хватит бардака, страна должна быть управляема – противостоять страшной угрозе международного терроризма способна только сильная Россия. Во имя этой силы, во имя победы над жестоким и подлым врагом не стоит ли на время пожертвовать кое-какими завоеваниями демократии?

Может, и стоит.

Но меня волнует вот что: а приведет ли укрепление государственной власти к появлению сильной страны? Есть ли такая гарантия?

Пожалуй, такой гарантии нет.

Ведь государство – это еще не страна. Государство – это существующий во всех странах и, к сожалению, неизбежный аппарат насилия. У нас в России это миллион чиновников, деятельность которых может страну и усилить, и ослабить, и даже привести к краху. В Семнадцатом году именно государственный аппарат подтолкнул Россию к гибели – большевики оказались просто расторопней других и изловчились ухватить падающее яблоко прямо на лету.

Кстати, когда Российское государство (не страна, а аппарат управления!) было самым могущественным? При Иване Грозном, при Петре Первом и при Сталине. Иван оставил после себя разрушенную страну и столетнюю смуту. После Петра, самого энергичного и талантливого из российских царей, опять-таки, последовал период развала, вакханалии дворцовых переворотов, правящих любовников и авантюрных временщиков. Четверть века сталинского правления заложили под страну все те мины (коллективизация, репрессии, уничтожение собственной армии, втягивание страны в холодную войну), которые взрывались в нашем отечестве все минувшее столетие и до сих пор не дают нам присоединиться к процветающей части человечества.

Наиболее показателен, пожалуй, период Второй мировой войны. Самый мощный государственный аппарат был в двух странах, сталинском Советском Союзе и гитлеровской Германии – ни у Рузвельта, ни у Черчилля никогда не было такой власти, как у этих двоих диктаторов. Ни в Англии, ни в США никогда не было такой абсолютной управляемости, такого контроля над всеми процессами жизни, как у двух тоталитарных режимов, коммунистического и фашистского. Результат войны известен: союзники победили. Но не худо осмыслить некоторые цифры. Англия и США вместе потеряли в войне миллион человек. Германия – девять с половиной миллионов. Советский Союз – двадцать семь миллионов своих граждан. Ссылки на то, что наши союзники воевали спустя рукава, вряд ли корректны: ведь им не только пришлось сражаться в Африке, в Италии, во Франции и на Балканах, была еще долгая кампания на Тихом океане, где необходимо было освободить от японцев огромные территории – половину Китая, Филиппины, Малайю, Сингапур, Бирму и даже часть Индии.

Если бы сталинский аппарат не уничтожил руководство собственной армии, если бы Рокоссовского и Туполева не пришлось разыскивать по лагерям, если бы в самом начале войны фронтами командовали не политруки вроде Ворошилова, а Тухачевский, Блюхер, Якир и Уборевич, немцы за три месяца не докатились бы до Москвы. А изуверская машина нацизма, отлаженная до последнего винтика, автоматически выдавила из покоренной Европы тех ученых, что в сорок пятом создали в США первое атомное устройство. Германии еще повезло, что Берлин пал в мае, а бомбы подоспели только к августу: ведь физики-антифашисты готовили их не для японцев...

В обеих тоталитарных державах запредельное усиление государств привело к слабости стран и фантастическим потерям в войне.

Не думаю, что сегодняшней России реально грозит тоталитарность. Но надо помнить, что за каким-то пределом сила аппарата неизбежно оборачивается слабостью страны. “Если мы от чего погибнем, так это от бюрократизма”, предостерегал когда-то очень неглупый политик, основатель первой в мире коммунистической империи. Его тревоги сбылись: империя погибла именно от бюрократизма, развалилась без единого выстрела, далеко отстав в экономике и потерпев жесточайшее поражение в бескровной “холодной” войне. Как это всегда и бывало в истории, свободный гражданин оказался неизмеримо эффективнее командующего чиновника.

А нынешние административные изменения могут привести именно к усилению роли чиновника.

У меня нет оснований сомневаться в добрых намерениях действующего президента хотя бы потому, что он не только постоянно говорит о демократических ценностях, не только отказывается идти на третий президентский срок, но и регулярно приводит во власть далеко не худших людей. Можно сколько угодно высмеивать команду “новых питерцев” – но они, как минимум, образованы, деловиты и не замешаны в коррупции. Для России не так уж мало! Но, не сомневаясь в намерениях Путина, есть, к сожалению, достаточно поводов сомневаться в его возможностях. Российский чиновник обладает вековым опытом борьбы за реальную власть в стране. Он хорошо знает ритуалы: над его рабочим столом портрет президента, он по любому случаю подчеркивает личную роль высшего начальства, любое указание сверху восторженно объявляет мудрым, а потом все делает по-своему. Характернейший пример – так называемое “Дело ЮКОСа”. Сколько раз президент говорил, что разорение крупнейшей российской компании противоречит интересам страны! Ни один чиновник президенту ни разу не возразил, все согласны. А результат? ЮКОС откровенно подталкивают к банкротству, его имущество растаскивают по частям и норовят продать за треть стоимости, чтобы потом, естественно, перепродать уже за настоящую цену.

А ведь это происходит в нескольких километрах от Кремля! Так что станут творить назначенцы в отдаленных регионах, куда президент если и заглянет, то лишь пролетом в Японию или Индию? И не утонет ли новая реформа в чиновничьем болоте, как тонули все предыдущие?

Допустим, президенту удастся (что будет совсем не просто при короткой скамейке запасных) найти 89 трудолюбивых, образованных и элементарно честных губернаторов для всех российских регионов. Но бесконтрольная власть развращает. Нынче губернаторов хоть как-то контролирует избиратель: если глава администрации слишком зарывается, могут и не избрать. А как назначенных чиновников сможет контролировать президент? Реалистичный ответ только один – никак. Придется создавать целый аппарат проверяющих. Но кто станет контролировать контролеров?

Конечно, надежная система контроля в развитых странах давно существует: это гражданское общество, политическая оппозиция, независимый суд и свободная пресса. У нас эта система находится в зачаточном состоянии, и изменений к лучшему пока не видно. Я, например, затруднюсь назвать хоть одну по-настоящему влиятельную общественную организацию. Оппозиционных партий в Думе три – но в чем их оппозиционность? Коммунисты, ничего вразумительного не предлагая, вот уже пятнадцать лет, как попугаи, твердят о “преступном режиме”, ЛДПР забавляет публику, регулярно собирая среди благодарных зрителей свои 10% рейтинга, а “Родине” откровенно плевать на реальные заботы родины: эта горластая компания, собравшая в кучу всех неудачников, во имя карьеры многократно менявших свои убеждения, вполне закономерно начала разваливаться сразу после выборов. Судейский корпус сложился еще при диктатуре, в мало-мальски существенных конфликтах решения судов до сих пор зависят не столько от гражданского или уголовного, сколько от “телефонного” права. Случайно ли так прочно вошел в обиход термин “басманное правосудие”?

Видимо, надеяться можно только на “четвертую власть” – на прессу. Ей сегодня нелегко – в борьбе с газетами и каналами ТВ чиновники отвоевывают одну позицию за другой. И все-таки пресса держится. Причина тут объективная: в отличие от политика или судьи, журналист прямо зависит от народа – кому он нужен, если его не станут читать или слушать? Понятно, что ни в одной стране ни одному чиновнику свобода печати не нужна. Но – терпят! Почему? Это почти век назад объяснил уже помянутый прагматичный политик, жестко предупреждавший, что без самокритики советская власть развалится. Советская власть Ленина не послушалась – и развалилась.

Неужели независимая Россия наступит на те же грабли?

Наше государство настолько далеко от идеала, что эксперименты в управлении им неизбежны. Но любой автостроитель знает: чем выше скорость машины, тем надежнее должны быть руль и тормоза. Чем крепче властная вертикаль, чем могущественней каждый чиновник, тем независимей, финансово обеспеченней и неприкосновенней должна быть пресса. Это не вопрос борьбы за влияние – это вопрос выживания нашей не слишком комфортабельной, но единственной и незаменимой страны.

_____________


Леонид Жуховицкий