Оформление и рисунки художника Павлова А
Вид материала | Документы |
- Е. С. Подольская сш «Любовная лирика Пушкина». Оформление урок, 79.28kb.
- «Прозрение здесь и сейчас», 1359.86kb.
- Порфирьевой Любовью Вениаминовной. Человек с каменным сердцем урок, 49.4kb.
- Героя Советского Союза И. Ф. Павлова (гбоу пк №8 им. И. Ф. Павлова) утверждаю директор, 1660.44kb.
- Литературный квн "Что за прелесть эти сказки!", 154.27kb.
- Задачи : расширять кругозор учащихся. Оформление : картины, иллюстрации, рисунки, 167.13kb.
- Иллюстрации А. Филиппова П31 Петухов Ю. Д. Меч Вседержителя: Роман. Оформление, 5717.29kb.
- Вклад художника лева геца у мистецьку скарбницю культур польського та українського, 132.79kb.
- Оформление: слайды с осенней природой, проецируемые на большой экран, зал украшен гирляндами, 86.33kb.
- Басни дедушки крылова, 92.09kb.
"Второй узел дает материальный порядок: вычисление, экономия, устроение. Это — мир вещественный.
Короткие пальцы дают любовь к общему.
Длинные — анализ, любовь к мелочам и восприимчивость.
Жесткие руки — деятельность.
Мягкие — леность.
Остроконечные пальцы — идеализм, поэзия, искусства. Чрезмерная их длина — ошибочность, ложь.
Четырехугольные — порядок, размышление, мысль. Чрезмерность — мнительность.
Лопатообразные — деятельность, движение, телесная работа. Чрезмерность — пылкость и даже дерзость. Эти пальцы на мягкой руке дают деятельность ума. Чрезмерность — оккультизм (стремление к раскрытию сокровенного).
Гладкие пальцы — первое движение, вдохновение, такт. Чрезмерность — ветреность.
Узловатые — рассудочность, вычисление. Чрезмерность — эгоизм.
Но все инстинкты могут быть совершенно изменены формой большого пальца.
Большим пальцем совершается всасывание жизненной жидкости. Идиоты, живущие инстинктивною жизнью, почти совсем не имеют большого пальца. В минуту смерти он являет знак, предсказывающий ее несомненное приближение: умирающие прячут свой большой палец в руке, ибо прекращается сношение с миром высшим, и, когда искра улетает, материя вступает в свои права. Это ночь, простирающая свои тени, когда скрывается солнце. Находясь в обществе людей подозрительных и чувствуя себя суеверным, необходимо большой палец держать со-•нутымв руке, так же как и пальцы Аполлона (наука, :оторая все всасывает) и 'Сатурна (рок, готовый вдыхать 1сякое дурное влияние), и оставить несжатыми пальцы-юкровители Юпитера (выражающие-господство) и Мер-
137
курия (протектора, несущего жезл Меркурия). И щит и шпагу в одно время!
Большой палец имеет общие формы. Он может все изменить. Приведем несколько примеров.
Человек с мягкой, расположенной к лени рукой с длинным первым суставом большого пальца (воля) будет работать, даже не любя работы, и даже более, если нужно, чем другие. Владельцы лопатообразной руки с коротким большим пальцем нерешительны: они все будут пробовать, ничего не кончая; их дурно направленная беспрерывная деятельность станет для них бесполезной. Они будут нежными, любезными, экспансивными, что совершенно противно их инстинктам. Но если у человека сильно развито логическое мышление, эта нерешительность прекратится, логика восторжествует над нерешительностью; он пойдет наверное, и его освященная деятельность принесет ему успех.
Второй узел на пальце, отражающий материальный порядок, вместе со вторым суставом большого пальца (логикой) при твердой руке (деятелъности)нензбежно приведет к счастью.
Философский узел дает стройность идеям и в особенности в поиске причин, которые есть следствие.
Сочетание логики и философского узла делает человека сильным, если только слишком развитое основание короткого большого пальца или слабая воля не увлекут его в глубокую пропасть. Он пойдет вперед, зная куда, и, во всяком случае, у него есть все, чтобы во время остановиться.
Большой палец посвящен Венере и Марсу, и тогда он — жизнь: любовь и борьба.
Позже мы возвратимся к хирогномии,<когда займемся дополняющей ее хиромантией. Эти две науки, так же как френология и физиогномика, всегда в совершенном согласии между собою вследствие самой простой причины: они имеют одну и ту же исходную точку — звездную жидкость.
Бальзак был совершенно прав, когда говорил, что одна из величайших наук древности о звездном магнетизме исходит из сокровенных наук, подобно тому, как химия вышла из печи алхимиков.
Приведем еще одну цитату из книги д'Арпентьена, которая как будто резюмирует и объясняет и его, и нашу систе-
138
мы: "Быть может, вы замечали, — говорит он, — что наклонность к земледелию и садоводству приходит к нам вместе со старостью. Эта склонность, вначале слабая, мало-помалу увеличивается и развивается полнее при ослаблении способностей нашего воображения; и это тогда, когда руки наши, покрытые морщинами, как бы окостенелые и сделавшиеся нечувствительными, представляют верное изображение оскудения нашего разума, — это тогда, когда с особенной силой господствует страсть возделывать землю.
Мы обыкновенно становимся менее доверчивыми и более последовательными, более точными по мере большего развития узлов наших пальцев".
Рука д'Арпентьена
Мы здесь даем описание руки д'Арпентьена, объяснив его вкусы и привычки с помощью его системы."
Рука д'Арпентьена особенно замечательна своей редкой красотой: ее длинные и весьма остроконечные пальцы придают ей чрезвычайное изящество и благодаря логическому и философскому узлам они доставляют ему полезные качества. Привлеченный своими продолговато-остроконечными пальцами к любви формы, он поклоняется прекрасному в искусстве, поэзии; он обладает тонким и изящным вкусом, но, увлекаемый иногда тем, что ласкает взор и слух, он порою пускается в изыскания. Как бы ни был он удерживаем своей мощной логикой, которая дает ему уважение истины и простоту, природа пальцев время от времени берет верх. Он хорошо говорит, умно пишет, его стиль никогда не бывает низким и возносится иногда до блистательных вдохновений, которые, однако, не находятся более в согласии с тем печально-материальным веком, в котором мы живем.
Он мало придает значения своему происхождению: он прост, а между тем ищет высшего общества, прекрасные манеры которого вполне усвоил. Вся его личность сияет врожденным аристократизмом, и он приходит в ужас от вульгарных людей. Разговор его всегда поучителен и по временам блистает остроумными словами, но без претензий.
Остроконечные пальцы увлекли бы его владельца в религию, но философский узел делает его скептиком; он рас-
139
каивается в своих тайных порывах, в которых сам себе не хочет дать отчета.
Философский узел, который дает способность к поиску причин, объяснил ему то, что нашептывало воображение; логика явилась, чтобы воодушевить его и дать возможность сделать глубокие заключения.
Несмотря на остроконечные пальцы, скромность его восхитительна, и он почти удивляется, когда ему говорят, что он сделал великое открытие.
Но философский узел, конечно, весьма полезный, имеет также серьезные неудобства. Как известно, он делает своего владельца независимым, и любовь к независимости, которую он ощущает, довольно дурно приложимая к военной карьере, помешала д'Арпентьену достигнуть той степени, на которую давал ему право его разум.
Пальцы его, оставшиеся гладкими вследствие отсутствия материального узла, в полной мере дали ему все качества артиста. Но, утолщаясь к основанию, они подарили ему наклонность к чувственным удовольствиям и сделали для него жизнь столь же сносной, сколько и возможной, предлагая ему только наклониться, чтоб один за одним, и без строгого выбора, подбирать все цветы, которые встречаются на жизненном пути.
Мягкость рук прибавила к его чувственным наклонностям прелесть разумной лени.
Д'Арпеньтен сладостно ленив, и, быть может, отсюда его равнодушие к успехам в свете, к знаменитой репутации, которой он должен был бы обладать. Отсюда это отвращение к своим исследованиям, спорам, к своим академическим баталиям, неизбежным для изобретателя.
Дорога его шла при полном солнечном свете — он же предпочел идти в тени. Без своего первого сустава большого пальца, довольно широкого, который придает ему известное упрямство, быть может, он там оставил бы и свою систему, не столько из боязни беспокойства и интриг, сколько из презрения к человечеству.
Д'Арпентьен имел, таким образом, все, что присуще изобретателю: остроконечные пальцы, получающие божественное вдохновение, большой скептицизм и логику, которая принимает это вдохновение, холодно рассуждая, что есть
140
верного в стремлениях пальцев и в сомнениях. Его длинные пальцы вследствие мелочности, даваемой ими, служили ему в его изучениях, заставляя заботливо исследовать собственную систему в самых мелочных подробностях.
Но то, что служит качеством при поиске системы, может стать недостатком при ее приложении в общепонятном виде. Д'Арпентьен, не имея четкого порядка четырехугольных пальцев, а также материального порядка, обусловленного вторым суставом пальцев, позволил себе отдаться прелестям описания, прелестям цитат, прелестям науки. Увлекаемый своим философским.умом, он на каждом шагу находит повод для размышлений, восхитительных и в высшей степени интересных для читателей, а также, быть может, и для него самого, потому что он часто теряет из вида свою исходную точку, к которой он возвращается с сожалением, как к вещи слишком положительной, и снова отдается всем фантазиям своего прекрасного воображения.
Его большой палец так же остроконечен (довольно редкая форма) и еще более увеличивает могущество его созерцаний, но он довольно длинен для того, чтобы дать ему известную силу сопротивления, недостаточную, однако, для восторжествования над философским равнодушием, которому он очень охотно отдает право господства. Только это помешало нашему изобретателю сделаться руководителем секты; из своего учения он сделал блестящий перстень, но никогда не думал сделать корону. С одной лишь логикой, которая в нем гораздо сильнее устремлений воли, с одним философским узлом, который срывает с их богато вышитого плаща все величие мира, он, естественно, пришел к тому убеждению, что наука слишком благородна, слишком величественна и слишком горда, чтобы сделать из нее слугу честолюбия.
По нашему мнению, знаки хирогномии, т. е. формы рук, передаются по наследству, тогда как хиромантические знаки отражают влияние звезд и мозга. Потому-то эти две науки не могут быть разъединены: они и объясняют и дополняют одна другую.
Мы повсюду ищем опоры и доказательств и берем их у разных авторитетов. Итак, да позволено нам будет изъять еще одну цитату из "Новой химии" Люка.
141
В свете все аналогия, ибо свет есть электричество.
Люк, исследуя причину, вследствие которой свет,' проходя через призму, разделяется на семь известных цветов — красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий и фиолетовый, делает самое простое сравнение: "Семь пассажиров являются в бюро одной железной дороги, имея каждый по 10 франков. Предположим, что на этой линии проезд до следующей станции стоит 1 франк. Если одному из путешественников следует проехать только одну станцию, он заплатит 1 франк и у него останется 9 франков. Если второй проедет две станции, у него останется 8 франков и т. д. В конце концов окажется, что у каждого из путешественников останется тем более денег, чем меньшее число станций он проедет.
Не то же самое происходит и со световым лучом, проходящим сквозь стеклянную призму?
Красный цвет представляет самое большее богатство движения... Фиолетовый будет частью светящего луча, который понесет самую значительную потерю. Следует ли после этого удивляться, что фиолетовый луч будет представителем покоя, химических сгущений, тогда как красный есть самый деятельный агент воздушных перемен и поворотных движений?"
Не можем ли мы приложить это объяснение к нашей системе? Свет и электричество имеют одно и то же -начало. Электричество, проникая в пальцы посредством вдыхания, имеет всю свою силу, приближаясь к первому узлу пальцев — миру божественному, и соответствует красному цвету, второй сустав — мир духовный — желтому, а голубой будет тождествен с миром материальным.
Скорее всего это возможно, ибо в природе все — аналогия. -
Люк добавляет далее: "Движение, проникая субстанцию сквозь бесконечно малые частицы сопротивляющейся материи, должно понести известную потерю своей силы, пропорциональную представленному ему сопротивлению".
Таким образом, жидкость должна потерять часть своей мощи, переходя из одного мира в другой.
142
Человек — совершеннейшее растение
Оставим скитаться нашу фантазию. В снах бывает много правды. Иногда мы спрашивали самих себя, основываясь на законах аналогии, не есть ли человек совершеннейшее растение? Химия учит нас, что колючки растений притягивают электричество. Таким образом, растения пьют свет своими 1 шероховатостями. У человека также много колючек: ресницы, волосы, нос, руки, ноги. В этом он походит на растение. Не содержит ли он в себе, подобно растению, и материального или сопротивляющегося начала, способного испаряться под тем или другим влиянием света и предназначенного сиять вне тела? И дыхание трех тел не будет ли иметь аналогии с кислородом, водородом и азотом, послушное, таким образом, тройственной мировой гармонии, неизменному закону творения?
Почему растение, вдыхающее днем кислород, ночью выдыхает водород? Не имеет ли оно, подобно человеку, время для отдыха, во время которого его благородное начало, его действительная душа становится бездейственной? Растения, печально склоняющие свои головки во время грозы, свертывающие свои листики при солнечном блеске, растения, которые в комнатах обращают свои ветки и отростки к свету, который они, кажется, обожают, и которые вянут и умирают, если их надолго лишают воздуха, растения, имеющие привязанности и антипатии, мужские и женские растения, стремящиеся соединиться и оплодотвориться и иногда так близко соединяющиеся, что разрознить их невозможно, эти растения не обнаруживают ли инстинкта, чего-то вроде разума, приближающего их к человеку?
Нет ли и у них интеллектуального (звездного) и вещественного тела, так как и они, подобно нам, носят звездные знаки? Интеллектуальное (звездное) тело есть связь, соединяющая всю природу, и человек потому так и близок к природе, что имеет это интеллектуальное тело.
В природе солнце наполняет атмосферу целебными ароматами и подымает с болот ядовитые испарения, а между тем это одно и то же солнце. Свет всегда одинаково прекрасен, одинаково чист, между тем в одном месте он приносит здоровье, а в другом причиняет лихорадку.
143
По нашему мнению, человеческое тело представляет то же самое.
Тот же свет, проникая в мозг, становится мыслью, а проникая в органические и материальные части тела, он становится или интеллектуальным, или материальным телом. В зависимости от этого и человек будет иметь большую или меньшую моральную силу, более или менее здоровья, более или менее совершенства.
Если мысль позволит ослепить себя испарениям материального тела, то станет бездейственной, тяжелой, как будто пьяной.
Если благоприятные мысли господствуют над .туманами интеллектуального и материального тела, человек приближается к совершенству и может возвыситься до выспренного мира.
Интеллектуальные тела прямо сообщаются со звездным светом, который есть создатель форм, источник природы и, следовательно, сама природа. Следует заметить, что так как все в природе есть гармония, то половые органы, или органы создания, как у мужчин, так и у женщин суть тела интеллектуальные.
Интеллектуальные тела, сказали мы, принадлежат всем существам. Только человек имеет мысль, зависящую от превосходства его мозга, предназначенного разрабатывать эту мысль.
Мысль возвышает человека над всеми существами и мешает ему сноситься с ними. Образно говоря, это королевский дворец, куда народ проникнуть не может.
Если король хочет узнать народ, ондолжен выйти из дворца и смешаться с этим народом.
Если человек хочет достигнуть совершенного согласия со всей природой, он должен усыпить свои чувства. Только той частью, которая присуща всем существам, может он гармонично слиться с ними, и эта всеобщая гармония природы есть инстинкт. Разве животные не предчувствуют бури, землетрясения и великие наводнения? Говорят, что некоторые собаки видят призраки, и это очень возможно. Все прозорливцы выходят из простого народа и в большинстве случаев бывают простоваты, а иногда и вовсе идиоты; сомнамбулы вынуждены бывают "усыпить" свои мысли, чтобы читать в
144
звездном свете. Люди, которые читали в этом свете, должны были привести в оцепенение свои мысли, пристально и постоянно смотря в одну точку, отдаваясь одной только идее. Одним словом, им необходимо было остановить действие разума могущественным усилием воли.
Эти люди делали иногда удивительные открытия, когда, теряя только на минуту сознание своего существа, по своему желанию приходя в себя, припоминали все, что было замечено ими во время созерцания тайн природы.
Поэты, мечтатели ходят, ведомые инстинктами, с тревожными, потупленными глазами, ничего не видя, ничего не чувствуя — ни холода, ни ветра, ни дождя, и их переполняют впечатления природы, по которой они настраивают свое бытие. Этими впечатлениями позже воспользуется их мысль более или менее счастливо. Всего чаще они таким образом читают в звездном свете то, что ранее их написали в нем великие гении. Другие, как Эдгар По, например, сковывают свою мысль пьянством, и зги люди в их грезах иногда предсказывают будущее.
Во всяком случае, на подобного рода откровения способны только высшие натуры, которые, пользуясь пьянством как средством, непрерьшно очищают свое интеллектуальное тело своими трудовыми привычками, отдавая