Оформление и рисунки художника Павлова А

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   11   12   13   14   15   16   17   18   ...   38
божественный мир. Первые узлы на первых суставах дают стройность иде­ям. Это — мир духовный.

"Второй узел дает материальный порядок: вычисление, эко­номия, устроение. Это — мир вещественный.

Короткие пальцы дают любовь к общему.

Длинные — анализ, любовь к мелочам и восприимчи­вость.

Жесткие руки — деятельность.

Мягкие — леность.

Остроконечные пальцы — идеализм, поэзия, искусства. Чрезмерная их длина — ошибочность, ложь.

Четырехугольные — порядок, размышление, мысль. Чрез­мерность — мнительность.

Лопатообразные — деятельность, движение, телесная работа. Чрезмерность — пылкость и даже дерзость. Эти пальцы на мягкой руке дают деятельность ума. Чрезмер­ность — оккультизм (стремление к раскрытию сокровен­ного).

Гладкие пальцы — первое движение, вдохновение, такт. Чрезмерность — ветреность.

Узловатые — рассудочность, вычисление. Чрезмер­ность — эгоизм.

Но все инстинкты могут быть совершенно изменены фор­мой большого пальца.

Большим пальцем совершается всасывание жизненной жидкости. Идиоты, живущие инстинктивною жизнью, почти совсем не имеют большого пальца. В минуту смер­ти он являет знак, предсказывающий ее несомненное приближение: умирающие прячут свой большой палец в руке, ибо прекращается сношение с миром высшим, и, когда искра улетает, материя вступает в свои права. Это ночь, простирающая свои тени, когда скрывается солнце. Находясь в обществе людей подозрительных и чувствуя себя суеверным, необходимо большой палец держать со-•нутымв руке, так же как и пальцы Аполлона (наука, :оторая все всасывает) и 'Сатурна (рок, готовый вдыхать 1сякое дурное влияние), и оставить несжатыми пальцы-юкровители Юпитера (выражающие-господство) и Мер-

137

курия (протектора, несущего жезл Меркурия). И щит и шпагу в одно время!

Большой палец имеет общие формы. Он может все изме­нить. Приведем несколько примеров.

Человек с мягкой, расположенной к лени рукой с длин­ным первым суставом большого пальца (воля) будет рабо­тать, даже не любя работы, и даже более, если нужно, чем другие. Владельцы лопатообразной руки с коротким боль­шим пальцем нерешительны: они все будут пробовать, ни­чего не кончая; их дурно направленная беспрерывная дея­тельность станет для них бесполезной. Они будут нежными, любезными, экспансивными, что совершенно противно их инстинктам. Но если у человека сильно развито логическое мышление, эта нерешительность прекратится, логика вос­торжествует над нерешительностью; он пойдет наверное, и его освященная деятельность принесет ему успех.

Второй узел на пальце, отражающий материальный поря­док, вместе со вторым суставом большого пальца (логикой) при твердой руке (деятелъности)нензбежно приведет к сча­стью.

Философский узел дает стройность идеям и в особенности в поиске причин, которые есть следствие.

Сочетание логики и философского узла делает человека сильным, если только слишком развитое основание корот­кого большого пальца или слабая воля не увлекут его в глу­бокую пропасть. Он пойдет вперед, зная куда, и, во всяком случае, у него есть все, чтобы во время остановиться.

Большой палец посвящен Венере и Марсу, и тогда он — жизнь: любовь и борьба.

Позже мы возвратимся к хирогномии,<когда займемся до­полняющей ее хиромантией. Эти две науки, так же как фре­нология и физиогномика, всегда в совершенном согласии между собою вследствие самой простой причины: они име­ют одну и ту же исходную точку — звездную жидкость.

Бальзак был совершенно прав, когда говорил, что одна из величайших наук древности о звездном магнетизме исхо­дит из сокровенных наук, подобно тому, как химия вышла из печи алхимиков.

Приведем еще одну цитату из книги д'Арпентьена, кото­рая как будто резюмирует и объясняет и его, и нашу систе-

138

мы: "Быть может, вы замечали, — говорит он, — что на­клонность к земледелию и садоводству приходит к нам вме­сте со старостью. Эта склонность, вначале слабая, мало-по­малу увеличивается и развивается полнее при ослаблении способностей нашего воображения; и это тогда, когда руки наши, покрытые морщинами, как бы окостенелые и сделав­шиеся нечувствительными, представляют верное изображе­ние оскудения нашего разума, — это тогда, когда с особен­ной силой господствует страсть возделывать землю.

Мы обыкновенно становимся менее доверчивыми и бо­лее последовательными, более точными по мере большего развития узлов наших пальцев".

Рука д'Арпентьена

Мы здесь даем описание руки д'Арпентьена, объяснив его вкусы и привычки с помощью его системы."

Рука д'Арпентьена особенно замечательна своей редкой красотой: ее длинные и весьма остроконечные пальцы при­дают ей чрезвычайное изящество и благодаря логическому и философскому узлам они доставляют ему полезные качест­ва. Привлеченный своими продолговато-остроконечными пальцами к любви формы, он поклоняется прекрасному в искусстве, поэзии; он обладает тонким и изящным вкусом, но, увлекаемый иногда тем, что ласкает взор и слух, он порою пускается в изыскания. Как бы ни был он удерживаем своей мощной логикой, которая дает ему уважение истины и про­стоту, природа пальцев время от времени берет верх. Он хо­рошо говорит, умно пишет, его стиль никогда не бывает низ­ким и возносится иногда до блистательных вдохновений, которые, однако, не находятся более в согласии с тем пе­чально-материальным веком, в котором мы живем.

Он мало придает значения своему происхождению: он прост, а между тем ищет высшего общества, прекрасные манеры которого вполне усвоил. Вся его личность сияет врожденным аристократизмом, и он приходит в ужас от вульгарных людей. Разговор его всегда поучителен и по временам блистает остроумными словами, но без претен­зий.

Остроконечные пальцы увлекли бы его владельца в ре­лигию, но философский узел делает его скептиком; он рас-

139

каивается в своих тайных порывах, в которых сам себе не хочет дать отчета.

Философский узел, который дает способность к поиску причин, объяснил ему то, что нашептывало воображение; логика явилась, чтобы воодушевить его и дать возможность сделать глубокие заключения.

Несмотря на остроконечные пальцы, скромность его вос­хитительна, и он почти удивляется, когда ему говорят, что он сделал великое открытие.

Но философский узел, конечно, весьма полезный, имеет также серьезные неудобства. Как известно, он делает своего владельца независимым, и любовь к независимости, кото­рую он ощущает, довольно дурно приложимая к военной карьере, помешала д'Арпентьену достигнуть той степени, на которую давал ему право его разум.

Пальцы его, оставшиеся гладкими вследствие отсутствия материального узла, в полной мере дали ему все качества артиста. Но, утолщаясь к основанию, они подарили ему на­клонность к чувственным удовольствиям и сделали для него жизнь столь же сносной, сколько и возможной, предлагая ему только наклониться, чтоб один за одним, и без строгого выбора, подбирать все цветы, которые встречаются на жиз­ненном пути.

Мягкость рук прибавила к его чувственным наклонно­стям прелесть разумной лени.

Д'Арпеньтен сладостно ленив, и, быть может, отсюда его равнодушие к успехам в свете, к знаменитой репутации, ко­торой он должен был бы обладать. Отсюда это отвращение к своим исследованиям, спорам, к своим академическим ба­талиям, неизбежным для изобретателя.

Дорога его шла при полном солнечном свете — он же предпочел идти в тени. Без своего первого сустава большого пальца, довольно широкого, который придает ему известное упрямство, быть может, он там оставил бы и свою систему, не столько из боязни беспокойства и интриг, сколько из презрения к человечеству.

Д'Арпентьен имел, таким образом, все, что присуще изо­бретателю: остроконечные пальцы, получающие божествен­ное вдохновение, большой скептицизм и логику, которая принимает это вдохновение, холодно рассуждая, что есть

140

верного в стремлениях пальцев и в сомнениях. Его длинные пальцы вследствие мелочности, даваемой ими, служили ему в его изучениях, заставляя заботливо исследовать собствен­ную систему в самых мелочных подробностях.

Но то, что служит качеством при поиске системы, может стать недостатком при ее приложении в общепонятном ви­де. Д'Арпентьен, не имея четкого порядка четырехугольных пальцев, а также материального порядка, обусловленного вторым суставом пальцев, позволил себе отдаться прелес­тям описания, прелестям цитат, прелестям науки. Увлекае­мый своим философским.умом, он на каждом шагу находит повод для размышлений, восхитительных и в высшей сте­пени интересных для читателей, а также, быть может, и для него самого, потому что он часто теряет из вида свою исход­ную точку, к которой он возвращается с сожалением, как к вещи слишком положительной, и снова отдается всем фан­тазиям своего прекрасного воображения.

Его большой палец так же остроконечен (довольно ред­кая форма) и еще более увеличивает могущество его созер­цаний, но он довольно длинен для того, чтобы дать ему из­вестную силу сопротивления, недостаточную, однако, для восторжествования над философским равнодушием, кото­рому он очень охотно отдает право господства. Только это помешало нашему изобретателю сделаться руководителем секты; из своего учения он сделал блестящий перстень, но никогда не думал сделать корону. С одной лишь логикой, ко­торая в нем гораздо сильнее устремлений воли, с одним фи­лософским узлом, который срывает с их богато вышитого плаща все величие мира, он, естественно, пришел к тому убеждению, что наука слишком благородна, слишком вели­чественна и слишком горда, чтобы сделать из нее слугу чес­толюбия.

По нашему мнению, знаки хирогномии, т. е. формы рук, передаются по наследству, тогда как хиромантические зна­ки отражают влияние звезд и мозга. Потому-то эти две нау­ки не могут быть разъединены: они и объясняют и дополня­ют одна другую.

Мы повсюду ищем опоры и доказательств и берем их у разных авторитетов. Итак, да позволено нам будет изъять еще одну цитату из "Новой химии" Люка.

141

В свете все аналогия, ибо свет есть электричество.

Люк, исследуя причину, вследствие которой свет,' прохо­дя через призму, разделяется на семь известных цветов — красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий и фиолетовый, делает самое простое сравнение: "Семь пасса­жиров являются в бюро одной железной дороги, имея каж­дый по 10 франков. Предположим, что на этой линии про­езд до следующей станции стоит 1 франк. Если одному из путешественников следует проехать только одну станцию, он заплатит 1 франк и у него останется 9 франков. Если второй проедет две станции, у него останется 8 франков и т. д. В конце концов окажется, что у каждого из путешест­венников останется тем более денег, чем меньшее число станций он проедет.

Не то же самое происходит и со световым лучом, прохо­дящим сквозь стеклянную призму?

Красный цвет представляет самое большее богатство дви­жения... Фиолетовый будет частью светящего луча, который понесет самую значительную потерю. Следует ли после это­го удивляться, что фиолетовый луч будет представителем по­коя, химических сгущений, тогда как красный есть самый деятельный агент воздушных перемен и поворотных движе­ний?"

Не можем ли мы приложить это объяснение к нашей системе? Свет и электричество имеют одно и то же -на­чало. Электричество, проникая в пальцы посредством вдыхания, имеет всю свою силу, приближаясь к первому узлу пальцев — миру божественному, и соответствует красному цвету, второй сустав — мир духовный — жел­тому, а голубой будет тождествен с миром материаль­ным.

Скорее всего это возможно, ибо в природе все — анало­гия. -

Люк добавляет далее: "Движение, проникая субстан­цию сквозь бесконечно малые частицы сопротивляющей­ся материи, должно понести известную потерю своей си­лы, пропорциональную представленному ему сопротивле­нию".

Таким образом, жидкость должна потерять часть своей мощи, переходя из одного мира в другой.

142

Человек — совершеннейшее растение

Оставим скитаться нашу фантазию. В снах бывает много правды. Иногда мы спрашивали самих себя, основываясь на законах аналогии, не есть ли человек совершеннейшее рас­тение? Химия учит нас, что колючки растений притягивают электричество. Таким образом, растения пьют свет своими 1 шероховатостями. У человека также много колючек: ресни­цы, волосы, нос, руки, ноги. В этом он походит на растение. Не содержит ли он в себе, подобно растению, и материаль­ного или сопротивляющегося начала, способного испарять­ся под тем или другим влиянием света и предназначенного сиять вне тела? И дыхание трех тел не будет ли иметь анало­гии с кислородом, водородом и азотом, послушное, таким образом, тройственной мировой гармонии, неизменному за­кону творения?

Почему растение, вдыхающее днем кислород, ночью выдыхает водород? Не имеет ли оно, подобно человеку, время для отдыха, во время которого его благородное на­чало, его действительная душа становится бездействен­ной? Растения, печально склоняющие свои головки во время грозы, свертывающие свои листики при солнечном блеске, растения, которые в комнатах обращают свои вет­ки и отростки к свету, который они, кажется, обожают, и которые вянут и умирают, если их надолго лишают воздуха, растения, имеющие привязанности и антипатии, мужские и женские растения, стремящиеся соединиться и оплодотвориться и иногда так близко соединяющиеся, что разрознить их невозможно, эти растения не обнару­живают ли инстинкта, чего-то вроде разума, приближаю­щего их к человеку?

Нет ли и у них интеллектуального (звездного) и вещест­венного тела, так как и они, подобно нам, носят звездные знаки? Интеллектуальное (звездное) тело есть связь, соеди­няющая всю природу, и человек потому так и близок к при­роде, что имеет это интеллектуальное тело.

В природе солнце наполняет атмосферу целебными аро­матами и подымает с болот ядовитые испарения, а между тем это одно и то же солнце. Свет всегда одинаково прекра­сен, одинаково чист, между тем в одном месте он приносит здоровье, а в другом причиняет лихорадку.

143

По нашему мнению, человеческое тело представляет то же самое.

Тот же свет, проникая в мозг, становится мыслью, а про­никая в органические и материальные части тела, он стано­вится или интеллектуальным, или материальным телом. В зависимости от этого и человек будет иметь большую или меньшую моральную силу, более или менее здоровья, более или менее совершенства.

Если мысль позволит ослепить себя испарениям матери­ального тела, то станет бездейственной, тяжелой, как будто пьяной.

Если благоприятные мысли господствуют над .туманами интеллектуального и материального тела, человек прибли­жается к совершенству и может возвыситься до выспренно­го мира.

Интеллектуальные тела прямо сообщаются со звездным светом, который есть создатель форм, источник природы и, следовательно, сама природа. Следует заметить, что так как все в природе есть гармония, то половые органы, или орга­ны создания, как у мужчин, так и у женщин суть тела интел­лектуальные.

Интеллектуальные тела, сказали мы, принадлежат всем существам. Только человек имеет мысль, зависящую от пре­восходства его мозга, предназначенного разрабатывать эту мысль.

Мысль возвышает человека над всеми существами и ме­шает ему сноситься с ними. Образно говоря, это королевский дворец, куда народ проникнуть не может.

Если король хочет узнать народ, ондолжен выйти из двор­ца и смешаться с этим народом.

Если человек хочет достигнуть совершенного согласия со всей природой, он должен усыпить свои чувства. Только той частью, которая присуща всем существам, может он гар­монично слиться с ними, и эта всеобщая гармония природы есть инстинкт. Разве животные не предчувствуют бури, зем­летрясения и великие наводнения? Говорят, что некоторые собаки видят призраки, и это очень возможно. Все прозор­ливцы выходят из простого народа и в большинстве случаев бывают простоваты, а иногда и вовсе идиоты; сомнамбулы вынуждены бывают "усыпить" свои мысли, чтобы читать в

144

звездном свете. Люди, которые читали в этом свете, должны были привести в оцепенение свои мысли, пристально и по­стоянно смотря в одну точку, отдаваясь одной только идее. Одним словом, им необходимо было остановить действие разума могущественным усилием воли.

Эти люди делали иногда удивительные открытия, когда, теряя только на минуту сознание своего существа, по сво­ему желанию приходя в себя, припоминали все, что было замечено ими во время созерцания тайн природы.

Поэты, мечтатели ходят, ведомые инстинктами, с тревож­ными, потупленными глазами, ничего не видя, ничего не чувствуя — ни холода, ни ветра, ни дождя, и их переполня­ют впечатления природы, по которой они настраивают свое бытие. Этими впечатлениями позже воспользуется их мысль более или менее счастливо. Всего чаще они таким образом читают в звездном свете то, что ранее их написали в нем великие гении. Другие, как Эдгар По, например, сковывают свою мысль пьянством, и зги люди в их грезах иногда пред­сказывают будущее.

Во всяком случае, на подобного рода откровения способ­ны только высшие натуры, которые, пользуясь пьянством как средством, непрерьшно очищают свое интеллектуаль­ное тело своими трудовыми привычками, отдавая