Рассказано ниже, происходит в параллельной реальности, удивительным и непостижимым образом похожей на нашу, иногда так, что становится по-настоящему не по себе
| Вид материала | Рассказ |
- Орифлейм побеждает целлюлит, 151.93kb.
- Даниленко Оксана Васильевна I. лекция, 90.26kb.
- «Анализ почерка как инструмент психодиагностики», 112.45kb.
- А. С. Пушкина "Евгений Онегин" "энциклопедия русской жизни" Сочинение, 47.89kb.
- Фотограф ищет свою картинку. Икогда находит, говорит: да, о’кей, это мое. То есть этот, 155.33kb.
- Курсовая работа на тему: «Я (не) хочу быть похожей на мать», 298.71kb.
- Сложилась такая ситуация, что настоящих специалистов, работающих с энтузиазмом и поднимающих, 188.68kb.
- Что такое сверхпроводимость, 73.86kb.
- О. И. Гацихо о планировании социологического исследования в праве, 111.68kb.
- 150-ти летию отмены, 2986.44kb.
– Я пока не хочу спорить или соглашаться. Я хочу дослушать. Дико интересно, что и как вы видите.
– А я вот так это вижу... У меня очень жесткие правила в отношении женщин... Как и в отношении мужчин. Женщины в «Golem Interworld» работают меньше мужчин, приходят на час позже и уходят на час раньше. Беременные после четырехмесячного срока не работают – слишком много стресса, мы не почта. Замужние с одним ребёнком работают максимум три дня в неделю, с двумя – максимум два. Подряд или в разбивку, как кому больше нравится...
– Это безобразие.
– Почему?!
– А равноправие?
– Глупости, – отмахнулся Майзель. – Равноправие – выдумка идиотов. И идиоток. У женщины есть её предназначение, определенное Создателем. Никакие конституции и демонстрации это не могут отменить, понимаете? Это дети... – Он не смотрел на Елену, говоря это, и ей показалось, что он нарочно избегает на неё смотреть. – И эмоциональный контакт матери с ребёнком важнее любой карьеры и любых денег. Это аксиома, как говорит его величество. У нас и так мало детей. Я же не говорю, что женщины должны непременно метаться всю жизнь между кухней, церковью и детской. Это устарело, к счастью ли, к сожалению, – другой вопрос. Женщина – носитель духа народа, недаром у евреев вопрос о принадлежности к еврейству решается по женской линии. Женщины – это душа, а душе нужны внимание и забота. Выжимать соки я могу из мужчин. У женщин – другая роль, пани Елена...
– Какая?
– Будить творческое начало. Вы посмотрите, как подпрыгивают мои мужчины, чтобы понравится моим женщинам. Я, когда это вижу, сам подпрыгиваю...
Елена, представив себе подпрыгивающего Майзеля, засмеялась.
– А почему на два часа меньше работают? Что, мужчины выносливее?
– Не в этом дело. А носик, как вы говорите, попудрить? Я причесаться-приодеться перед романтическим вечером? Пани Елена, женщина в отличном настроении способна на такие трудовые и творческие подвиги, какие мужчине не снились. Мужчину, наоборот, нужно всё время манить несбыточной целью, фата-моргану ему рисовать...
– Ну да. Я знала, что вы редкий циник, но такого...
– Разве это цинизм?
– Нет. Конечно, нет, это просто фигура речи... А люди знают, что вы про них понимаете?
– Не знаю. Мы ладим...
– Я заметила.
– И это – главное... Я вам ещё одну вещь скажу, дорогая, которая вас, возможно, удивит, или испугает, или оба вместе, как говорят... Я просто очень люблю женщин, пани Елена.
– Ну, это мы уже выяснили...
– Я не шучу, на самом деле.
– Вот как... Что это значит?
– Это значит, что я не могу видеть женских слёз. Не могу ударить женщину. Не могу видеть мертвых женских тел. Детских тоже, но это немного другое... Не могу ни понять, ни простить насилие, направленное на женщину. Я столько видел этого, и в Африке, и в Азии... Я этого не могу переносить, понимаете? У меня такое включается внутри... Не могу. Знаете, за что я ненавижу Сталина?
– Это тоже связано с женщинами?!.
– Обязательно... Когда Красная армия вошла в Германию, вы знаете, вероятно, что началось тогда... Все участвовали в этом. И солдаты, и офицеры. И фронтовые части, и тыловые... Больше тыловые, конечно. У них было больше сил... – он усмехнулся, и Елену передёрнуло от этой усмешки. – О, нет, не было никакого приказа, отпечатанного на машинке верным Поскребышевым, грифованного и пронумерованного... он был мерзавцем, великий вождь, но не был идиотом... Люди, озверевшие от войны. Он просто не остановил этого. Не только взрослых женщин, – и девушек, и девочек, всех подряд. Действительно всех подряд, везде. И это не было стихией, как подается сейчас, которую, якобы, удалось позднее обуздать. Нет. То есть это была стихия, но ожидаемая им и желанная для него. Он знал, что она будет. Знал – и ничего не сделал, чтобы остановить это в самом начале. Это был хладнокровный, рассчитанный удар прямо в сердце народа. Прямо в душу. И этот удар достиг цели, пани Елена. Даже притом, что они остановились на Эльбе. Теперь в Германии вместо мужчин рождаются ходячие заводики по переработке сосисок и пива. Я не хочу обсуждать, кто там что заслужил, почему и прочее. Это сейчас неважно... – Майзель снова вздохнул, покачал головой. – Я много думал об этом и понял – я бы не смог... Если бы даже я знал, что не могу остановить это, что это невозможно, я бы попытался. Он потом издал грозный приказ... Но потом. После. Не до. Хотя должен был – до.
– Я понимаю, что вы хотите сказать, – Елена посмотрела на него и вздохнула. – Я ненавижу войну... Это всегда происходит, когда идёт война...
– Да. Обязательно. Первое правило победителя – насиловать женщин, чтобы унизить врага, растоптать его, напугать навеки. Но такого, как тогда... Такого никогда не было. То самое количество, которое перешло в качество. И даже при зачаточных коммуникативных возможностях середины двадцатого века это стало известно всем. И все испугались до смерти, и немцы в первую очередь. Он добился своего. Ему почти ничего не удалось из задуманного и начатого, а это – удалось. И я задаю себе вопрос – почему? Почему именно это?
Майзель замолчал, глядя в окно.
– И чучмеков я тоже за это ненавижу, – вдруг сказал он. – Там вообще нет женщин, понимаете, пани Елена? Коровы, детородные машины, собственность, что угодно... Они потому такие уроды, полулюди, что у них женщин нет...
Боже мой, подумала Елена. Боже мой, что ты за чудище...
– И несмотря на всё это... Совсем никого?
– Никого.
– Не хотела, но спрошу, пожалуй. Уж очень любопытно.
– Вы о чём?
– Что это за история с Габриэлой Златничковой?
– Это не с ней, – усмехнулся Майзель.
– Пан Данек, я не имею намерения уличать вас в непоследовательности или чём-нибудь таком. Эта история вызвала столько разговоров в Праге. И не только в Праге... Да и удивительного ничего в этом нет, предосудительного – тем более. Она красавица, знаменитость, вы...
– Вы думаете, я постеснялся бы признаться в этом?
– Но это ведь вы избили её друга, не так ли?
– Друга? – удивился Майзель. – Друга? Вы называете другом женщины говнюка, который сначала сделал ей ребёнка, а потом начал гулять направо и налево, раздавая при этом интервью таблоидам и причитая, что она не может понять его тонкую творческую душевную организацию?! Разумеется, что, столкнувшись с ним нос к носу, я ему сунул прямо в бубен, как следует.
– Пан Данек. Нельзя избивать человека...
– Человека нельзя. Ни в коем случае, – согласно покивал Майзель. – А подонку нужно совать в бубен прямо там и тогда, где и когда. Понимаете? Что такое, чёрт побери?! Одна из красивейших женщин планеты любит тебя, живет с тобой, захотела родить от тебя ребёнка, – а ты что творишь, урод?! Крутил ей мозги чёрт знает сколько лет, то женился, то не женился, кобель вонючий...
– О Господи. Вы ненормальный. Какое вам-то до этого дело?!
– Мне не было и нет никакого дела до их отношений. Мне есть дело до поведения этого сморчка, который полощет на весь свет доброе имя чудесной женщины, к тому же моей соотечественницы...
– Но послушайте. Если она сама...
– Она женщина, пани Елена. И потому имеет право – и ошибиться, и на то, чтобы мужчина, которому она доверилась, по крайней мере, вёл себя прилично. А мужчина, который не умеет вести себя как мужчина, должен получить в бубен. Вот как хотите.
– Это возмутительно. У вас с ним несопоставимые весовые категории.
– То есть?!
– Во-первых, вы явно сильнее, моложе и наверняка лучше владеете приёмами... э-э-э... рукопашного боя...
– Обязательно, – кивнул Майзель.
– Во-вторых, ваш общественно-политический и финансовый статус...
– Статус здесь совершенно ни при чём. Если бы я захотел использовать свой статус, его бы приволокли ко мне связанного, как барана, а после душеспасительной беседы изготовили из него ящик собачьих консервов. А что касается приёмов... Я подошёл к нему при всём честном народе и прямо спросил: стыкаться будем? Причём сразу же сказал, почему. И предупредил, что мне всё равно, будет он защищаться, или нет, и чем. А он... Ну, сказал бы – это наше дело, мы с ней сами разберёмся... Да я и не бил его совсем... Так, стукнул разочек... Тем более, она же просила его не трогать...
– Ах, так всё-таки...
– Ох, да нет же... Ну, я просто... Я просто её выслушал. Она в самом деле чудесная и милая девочка. Неудивительно, что я взбесился. Меня всегда от женских историй выворачивает наизнанку. Да ещё когда этот хорёк пытается заработать на своей подлости... Их отношения – это их отношения. Но это отношения двоих, а не всего света, который следит за знаменитостями, пуская слюни от любопытства. Вот я ему и предоставил возможность зарабатывать на том, на чём он только и достоин зарабатывать – на разбитой морде лица.
– Вы не можете броситься сразу на все амбразуры, пан Данек...
– Да. Уж это вряд ли, – вздохнул он. – Увы. Но когда мне удаётся заткнуть хотя бы одну, я чувствую, что не зря живу на свете. В наш пошлый век, восторженно любующийся своей пошлостью, век вездесущего гламура и бесконечно кривляющегося постмодернизма, кто-то должен иметь мужество и возможность вступиться за честь женщины, пани Елена...
– За всех?
– И это невозможно, – он так горько вздохнул, что Елене стало его жалко. – Ну, хотя бы за наших... Которых мы знаем...
– Невозможно наказать всех, кто этого заслуживает. Вы же не Бог, в конце концов...
– Ну... Я думаю, к этому следует стремиться, – он усмехнулся. – Хотя бы самых наглых, что лезут в глаза и выставляют напоказ свою мерзость... Может, на кого-то это подействовало, как ушат холодной воды... И скажите спасибо, что это сделал я, а не его величество.
– Что?!?
– А он мог. Но я не мог ему этого позволить, потому что он король, публичная персона и у него множество дел... И вообще семья...
– Вы... Вы серьёзно?!
– Обязательно.
– Ах, так кроме Ланселота, у нас есть ещё и король Артур...
– Нет только королевы Гиневры, – улыбнулся Майзель. – То есть, королева-то есть, нет истории...
– Мне трудно поверить, что пани Габриэла была в восторге от вашей выходки. Если бы не это, их отношения с... о, Боже, как его зовут-то... Неважно, – могли бы вернуться в нормальное русло...
– Нет. Никогда. После нашего разговора – нет.
Ничего удивительного, подумала вдруг Елена со злостью. Поговорив с тобой, она в тебя втрескалась по самые уши. И поэтому не проронила ни полсловечка на публике о том, что встречалась с тобой... А чего ещё можно было ожидать?! О, Господи...
– А в суд он на вас почему не пробовал подать, интересно?
– Ну, это вряд ли. Он подонок, но не дурак. Я думаю, у него хватило ума понять, что, захоти он продолжить это, то отправился бы в бетонных сапожках любоваться красотами подводного мира. Потому что меня полоскать небезопасно для жизни, я не одинокая беременная женщина.
– Да уж...
– А вообще, – Майзель вдруг усмехнулся, – случись такое, я с удовольствием отсидел бы в тюрьме десяток суток за хулиганство. И вышел бы оттуда, имея просто чёртову уйму друзей. И они бы с ним что-нибудь эдакое учинили, на что у меня даже фантазии не хватает...
– У вас точно не все дома. Вы криминальный тип с мифологическим сознанием, дикарь, чудовище и... и...
– Ну, дорогая, – Майзель развел руками и смущённо улыбнулся. – Что выросло, то выросло...
Так вот почему ты так прячешься, подумала Елена. Ты боишься, что тебя когда-нибудь подловят на этом. А ведь подловят... Боже, этот Ланселот меня просто... Как можно быть таким... невзрослым?! Перевернуть весь мир – и остаться мальчиком, играющим в рыцарей и королей? Нет, он не играет, поняла Елена. Это не игра, такое сыграть нельзя, невозможно...
– Кто была ваша мама, пан Данек? – вдруг тихо спросила Елена.
Ей показалось, что он вздрогнул. И улыбнулся:
– Пожилая еврейка. Не простудись, сыночек. Застегнись, сыночек. Съешь котлетку, сыночек...
– Нет. Было что-то ещё...
– Обязательно. Только я не знаю, как это назвать...
– Как её звали?
– Рейзл. Её хотели назвать Рахелью, но это было время, когда подобные имена в Советском Союзе могли стоить человеку многих, очень многих проблем... И её назвали Розой. А дома называли Рейзл. И отец её так называл. А она его – Сёмочкой...
– Роза. Ружена... Красивое имя.
– Ружена, – Майзель грустно усмехнулся. – Да. Мне тоже нравится...
Когда-нибудь я буду плакать оттого, что я не могу поговорить с твоей мамой, подумала Елена. Кажется, прямо сейчас... Скотина, где тебя черти носили всю мою жизнь... О Господи, испугалась она. Господи, да что же это такое?!.
Прага. Июль
У Елены, как у всякого журналиста, было невообразимое количество знакомых и полузнакомых людей. Как журналисту талантливому, ей всегда удавалось достаточно легко выстроить не слишком длинную цепочку связей, выводивших её на того или иного человека, который был нужен ей, – на любом уровне, в любой системе. Так произошло и теперь.
Она вошла в кафе и сразу вычислила свою будущую собеседницу. Молодая женщина, моложе Елены, сидела за столиком за колонной и курила недавно вошедшие в моду золотистые сигареты невообразимой длины. Она была похожа на всех фотомоделей и манекенщиц сразу – высокая, с длиннющими ногами, пепельно-золотистыми волосами, простоватым, но красивым лицом, одетая спокойно и неброско, но так, что сомнений в её прелести не оставалось ни у кого, кому довелось за ней наблюдать.
Ага, подумала Елена. Блондинка. Ну, кто бы мог сомневаться...
Елена подошла, улыбнулась, присела за столик:
– Спасибо, что пришли, пани Марта...
– Приветик. И брось ты эту хуйню, Елена, – Марта усмехнулась. – Называй меня на «ты» и по имени. Мне так спокойнее.
– Хорошо. С удовольствием.
Елену эта преамбула не столько ошарашила – скорее, озадачила. Контраст между ангельским личиком Марты и её речью был тоже рассчитанной на определённый эффект частью имиджа. Ставшего, возможно, второй натурой... Елена знала, по крайней мере, нескольких мужчин, на которых такой «контрастный душ» действовал, как афродизиак. Неужели и он...
– Да? Ну, и ладушки. Ты спрашивай, что хотела. Мне Богушек разрешил с тобой потрещать... Уж и не знаю, зачем да почему.
– А что, ты спрашивала у него разрешения? Это было обязательно?
– Елена, не прикидывайся. Как я могла бы без его разрешения с тобой встретиться?! Да меня Гонта под трамвай бы сунул, посмей я такое подумать даже...
– Вот как всё запущено...
– А ты что же хотела? Ну, про трамвай, я, может, и хватила лишку... А может, и нет... Если без спросу... Мы с Драконом... Я к его телу прикасалась. Про это никому никаких подробностей знать не положено. Он Дракон, не какой-нибудь купчик подгулявший, или там депутатишка...
– А как вообще произошла ваша встреча?
– Да обыкновенно. Мы же элитный эскорт-сервис. Ты же знаешь, сколько тут всяких фирм и банков, сколько народу со всего света тут крутится... А мы, можно сказать, в первой десятке. Репутация, дискретность, класс обслуживания... И так далее. Гонта нас выбирал. Не Дракон же...
– И давно вы знакомы?
– Да уж года три, наверное... Что до нас было, я тебе не скажу – не знаю просто. Ну, какие-нибудь другие девочки, может быть...
– Ты сказала «девочки»? Ты не одна разве?..
– Ну... Он вообще-то со мной в основном... был. Ну, есть ещё две девочки из нашего клуба... С ними тоже, но редко. Сандра, она рыженькая, помельче меня, и мулаточка, Шерри её зовут. Один раз мы даже втроём у него были... – Марта мечтательно прищурилась.
– Ага. Значит, оргии имели место...
– Ты что, какая же это оргия, – рассыпалась русалочьим смехом Марта. – Оргия – это когда мужиков хотя бы двое... Не-е-т... Дракон не такой... Да и было-то это несколько раз всего... Разок вдвоём с Сандрой и раза два с Шерри на пару... Я даже знаю, зачем...
– Что зачем?
– Ну... Вдвоём и втроём...
– Зачем?
– А чтоб не расслаблялись, – затянулась дымом Марта. – Чтобы романтику посбивать. С него, так я понимаю, в первую голову. Ну, и с нас, понятно... Но это редко...
– И что? Хватило его на троих? – Елена почувствовала, как у неё покраснели уши.
Марта тоже это заметила это, засмеялась:
– Чего ты краснеешь-то, Елена... Его не на троих, его на три сотни хватит, мы что втроём, что по одиночке, еле выползали от него к утру... Он ласковый, и пока не улетишь от него, ни за что не выпустит... С ним никогда притворяться не нужно, не то, что с другими разными... И никакого экстрима, знаешь. Мужики, которые побогаче, они всякие экстремальные штуки любят, и довольно часто. Чтобы их плеткой там, по жопе да по яйцам, золотой дождь, латекс, браслеты... Он – не такой. Обнимает, целует, слова всякие приятные говорит. Фрукты, шампанчик, в телеке картинки разные крутятся, не порник, не хардкор, а такое все, из кино про любовь... Я первый раз обалдела просто. Потом привыкла. Ну, в смысле... Перестала на себя это примерять, понимаешь? Он просто такой, а по-другому его, видать, не торкает...
– А... стимуляторы какие-нибудь?
– Наркота, что ли?! Не-е-ет... – протянула Марта, покачала головой, и Елена поняла, что она не врёт. – Я ж говорю, – никаких глупостей. Очень всё миленько. Так миленько, что даже шлюхой себя перестаешь чувствовать. Нет, ты не думай, я люблю то, что делаю, иначе б не была в этом бизнесе, и трахаться я люблю, и интересно мне с людьми... Со всякими разными. Но Дракон... Дракон – это совсем другое. Он не трахается и не ебёт. Он с девушкой всегда любовью занимается. Всегда. Да ты сама небось знаешь, чего я тебе рассказываю-то...
– Нет. Я не знаю.
– Брось... – Марта погасила сигарету. – Не может быть. Ты очень хорошенькая. И в его вкусе, – Марта рассматривала Елену так, словно впервые увидела.
– Ты хорошо ориентируешься в его вкусах? – улыбнулась Елена одной из своих светских улыбок.
– Да уж неплохо, – вздохнула Марта, словно не замечая иронии и продолжая разглядывать её. – Что, правда нет?
Елена пожала плечами. Она почему-то не могла прямо посмотреть Марте в глаза.
– А что, все, кто в его вкусе, непременно укладываются с ним в постель?
– Ну, не знаю... Нет, наверное... Всё равно... Плохо дело, значит, – Марта закурила новую сигарету. – И последний раз... Как прощался, блин... И Гонта мне давно не звонил. Ну, понятно...
Чёрт подери вас всех совсем, в ужасе подумала Елена, чувствуя, как к горлу подступает комок.
– А что, всегда Богушек тебя вызывал?
– Конечно. Дракон до таких вещей не спускается, да и некогда ему... Гонта всегда знает, когда время. Я тоже сначала думала, что это игра такая... Ну, он всегда так радостно удивляется, когда я прихожу. То есть, он знает, конечно, что Гонта меня вызывает, но... Он его не просит никогда. Понимаешь?
– Ну... Возможно. И Богушек этим сам занимается? Или присылает за тобой кого-нибудь?
– Я сама всегда приезжала. Он мне звонил, я приезжала. Никаких там ночных погонь и всякой такой хуйни. Обыкновенно всё. Тайны никто из этого не делает, понятно, что к чему, но про это не принято звонить...
– И часто вы... встречаетесь?
– Встречались, – усмехнулась Марта, и Елена, увидев эту усмешку, обмерла. – Да уж гораздо реже, чем мне хочется, это уж точно... Ну, у него дела такие, что ему по жизни не до баб бывает...
– А где это происходит?
– Ну, где... У меня проблемы с географией, – Марта хихикнула. – А «Golem Interworld Plaza» – это ж целый город, ты же знаешь...
– А если ты работаешь? Или занята?
– Так не бывает, – засмеялась Марта. – Гонта всегда знает, когда я свободна. Или девочки... Он же мент. Крутейший мент, кстати.
– А он сам?
– Кто, Гонта?! Да что ты... Он свою жену обожает... Я не знаю, что у него там в жизни бывало или есть, конечно, я свечку не держала, но с нами он никогда ничего себе не позволяет. Первый раз лекцию читал, как себя вести. Ну, пугал, понятно, чтобы не болтала. Особенно после первого раза. Так хочется всему свету растрезвонить, что с Драконом... Да ещё как... Но нельзя.
– Почему?
– Ну... просто нельзя, и всё. Нельзя ему мешать. Нехорошо это. Разные в жизни случаи бывают, иногда с удовольствием сплетничаешь, мужикам косточки перемываешь... Я про мужика, с которым в постели покувыркалась, мно-о-огое могу порассказать. Я, может, и шлюхой потому стала, что мне про всяких разных мужиков ужас как всё интересно. Как у них всё происходит... Мужики вообще-то все засранцы, некоторые побольше, некоторые поменьше. А бабы – дуры... Некоторые девушку любят, чтобы перед самим собой покрасоваться, какой он молодец-удалец. Другие сольют за полминутки – и такие довольные, ну, чисто джек-пот сорвали по трамвайному билету. Так уж они в койке-то раздеваются, прям смешно иногда даже. Больше всего я всяких артистов не люблю. Это ж кровососы, а не мужики... Он тебя трахнет, и ускачет, а ты спишь потом целыё сутки, как выжатая... И ещё расскажи ему, как ты им восхищаешься, а то у него не встанет, или не кончит... Ну, всякие бывают, конечно. А Дракон... После него неделю летаешь, даже если всю ночь прокувыркаешься... Он же как вечная батарейка, блин, атомная... Дракон – это... про него... Нет. Как-то... не могу – и всё. Слушай, можно, я спрошу?
– Конечно.
– Ты что, правда хочешь книжку про него написать?
– Совершеннейшая правда.
– А зачем?
– Ну, – опять светски улыбнулась Елена, – хотя бы за тем, что если он такой замечательный во всех отношениях, то вовсе не помешает приоткрыть слегка завесу секретности над его жизнью и деятельностью.
– Ты чего, подруга? Ты рехнулась, что ли?! Зачем? Зачем всяким чертям поганым знать-то, какой он самом деле?! Да-а-а... Наверное, они чего-то там опять задумали интересное. Ну, не моего ума дело. И что, разрешили тебе?
– Что значит – разрешили? Я никого не спрашиваю, что, когда и как мне писать...
– Я не про то... Раз тебя пустили к себе, – значит, разрешили. Иначе ты б к нему и на пушечный выстрел не подошла. Значит, надо так. Ну, пиши тогда...
– Большое спасибо, Марта.
– Я знаю, ты крутая и языкастая... Ты не злись. Я твою «Ярость пророка» читала. Здорово. И про черножопых этих ублюдков всё правильно там у тебя написано. А про Дракона, – нет, чего-то не понимаешь ты. Наверное, надо, чтобы поняла. Поэтому и пустили...
– Как интересно. Ну, ладно. А кто платит за весь этот пароход?
– Какой? А... Что значит – кто платит? Гонта платит.
– Что, прямо наличными?
– Елена, ты чего дуркуешь-то? – Марта совершенно неподдельно изумилась. – Ну, а что, кредиткой, что ли?! Конверт в косметичку, и все дела. Да я же не блядь какая, на пять минут и отсосать, я с ним целый вечер, а то и два...
– А куда-нибудь брал он тебя с собой?
– Нет. Ты что... Там такие дела... – Марта закурила очередную сигарету.
А она нервничает, поняла вдруг Елена. Или переживает. Или всё сразу... Господи, да что же это такое...
– И какой толщины конверты, если не секрет?
– Секрет. Ничего особенного. Ты что, думаешь, миллионы мне платит, что ли?! Денег мне хватает... Да и не из-за денег я с ним вовсе...
– То есть? – по-настоящему удивилась Елена.
– Ой, да ты как будто не сечёшь, – отмахнулась Марта. – Ты смотри... Такой мужик... Он никогда со мной как со шлюхой не обращался. Никогда. И с другими тоже, я знаю... Ну, я деньги брала всё равно, ясное дело, я ж не дебильная, понимаю, стоит мне раз не взять, и – прощай, Дракон... А мне... Нам, бабам, что нужно? Чтоб послушали нас, посочувствовали. А он так слушает... – Марта мечтательно подняла глаза к потолку и глубоко затянулась. – Морду кому-нибудь за нас начистили, опять же... Как он этому козлу-то, который со Златничковой... Один удар – семнадцать швов на хлеборезке... Пиздец... Ты же слышала эту историю?
– Конечно, слышала. Кто не слышал...
– А у него с ней не было ничего... Вообще... Да она уже беременная была...
– Откуда ты знаешь?
– Ха, подруга... Я всё про него знаю... И понимаю... А если мозгов не хватает, так у меня пизда для этого имеется... Он же псих... Он с ней только разговоры разговаривал... Слушал... И этого ему хватило... Да я только представлю, что, вот скажу я ему, что меня хмырь какой... Не так на меня посмотрел... Или, не дай Бог... И чего он с ним сделает... Я уже от этого одного только кончаю, понимаешь?!
Господи, как все, оказывается, просто, усмехнулась про себя Елена.
– Ты вот тоже... Ты слушаешь, не болтаешь своё, как другие бабы... Я тебя за это уже только за одно расцеловать готова... Понимаешь?
– Понимаю, – Елена улыбнулась, но не снисходительно, а действительно – понимающе.
– Вот... И он... Он же не тянет в койку никогда... Он слушает, слушает, а потом как чего-нибудь скажет, – я охуеваю просто...
– Что скажет?
– Ну... Какая ты прелесть, говорит... Или за руку возьмёт... Блин... Телефон нахуй выключает... Всё выключает, только музыка остается... И смотрит... И лыбу давит, типа, нравишься ты мне, подруга... Да чтоб под такого мужика залезть, любая баба, хоть королева, хоть кто, полжизни отдаст, – и глазом не моргнёт...
– И королева?
– Да ну тебя, – рассердилась Марта. – Я серьёзно...
– Извини, – Елена поняла, что Марта знает, – если бы было что-то, она бы тоже это почувствовала.
– Я же не больная какая-нибудь, понимаю, что к чему, – Марта наклонилась к Елене поближе. – Шлюха, это да. Но крыша у меня не протекает. Это с одной стороны. А с другой... Ну, ты сама подумай, где ему себе ровню найти? Ты, вообще, ты представляешь, сколько у него денег? Даже не денег, а... И как это на нас, на баб, действует? И кто за всем этим его самого разглядеть может? Все эти мокрощёлки из высшего общества, актрисульки да модельки, – они что, понимают в нём что-нибудь?.. Да у них в головах мозгов меньше, чем у меня в сиськах. Но знаешь... Я бы это тоже не подняла. С Драконом... Нет.
– Почему?
– Потому что такой любви, какую он ждёт и какую сам дать может, не бывает, – усмехнулась Марта. – Сечёшь ты, подруга? Может, и бывало когда-то такое... В прежние времена. А теперь... Что за мужики-то вокруг... И бабы под стать... Мы же всегда под мужиков подстраиваемся... А когда такое встречаешь... Сразу всё... Может, и хотелось бы, да где ж силёнок взять-то на такое... Не на день, не на два... На всю жизнь... А, ладно. Хуйня это всё...
Боже правый, подумала Елена. И она, Господи, и она тоже...
– А ты сама его не боишься?
– Не-е-ет, – протянула, улыбаясь, Марта. – Ты что... Он к себе никого не подпускает, чужих... У него такой приборчик внутри есть, хуй знает, как называется и работает... Но если проверку на нём проходишь и в ближний круг попадаешь... Считай, что жизнь удалась. Так вот, подруга, – Марта потушила сигарету и достала косметичку, поправила помаду на губах.
– А можешь поподробнее?
– Не-а. Не могу. Я только знаю, что он никого никогда просто так не отпускает. Не в смысле... Держит, понимаешь? Упасть не даёт. Соломку подстилает. Бережёт... Как будто ты сокровище какое, просто... Иногда даже не замечаешь. Только потом начинаешь понимать... И сама к себе по-другому начинаешь... А крутизна... Это так... Для всяких чертей поганых... Так что ты смотри, подруга, аккуратнее со своей книжкой-то...
Елена никак не могла набраться мужества посмотреть Марте в глаза. Да что это такое со мной, разозлилась она на себя. И, чтобы занять руки, тоже достала сигарету и закурила:
– И что дальше?
– А, – Марта беспечно улыбнулась. – Откуда я знаю... До тридцатника доработаю, потом найду себе какого-нибудь Буратино богатенького, лет под девяносто, из тех, что тут крутятся... А Дракона попрошу, чтобы на прощание пацана мне замастырил... – Марта засмеялась, но, взглянув на Елену, словно осеклась. – Да не пугайся ты так, шучу я. Ему со мной удобно и приятно было, я знаю. Я молодая, чистая, за собой слежу и никому без резинки не даю... Кроме него, понятно. Он этого терпеть не может – резинки всякие, прокладки... И завожусь на него с пол-оборота... Конечно, на приём к его величеству со мной не сунуться, но в остальном – полный порядок. Да и поговорить со мной можно. Он всегда так над моей болтовней посмеивается... Мелочь, а приятно.
– Скажи, пожалуйста... Никогда у тебя не возникало насчёт него никаких планов?
– Чего?! Ну, подруга, ты вообще, – Марта покрутила у виска пальцем. – Кто он, и кто я... Понимать надо. Конечно, я бы от счастья, наверное, на месте усралась бы, если бы он что-нибудь такое... Но это так, в принципе. А на самом деле... Нет, конечно.
– И ваши отношения...
– Да нет у меня с ним никаких «отношений», – поморщилась Марта. – Просто я к телу допущена, потому что он молодой, здоровущий, отпадно красивый и свободный мужик, которому оттягиваться нужно куда сильнее, чем любому другому... куда-то же надо эту хренотень девать, что в нём кипит. Дело делом, а без настоящей-то пизды, чтоб горячо и скользко, любому скучно. Даже Дракону.
– А тебя устраивает роль громоотвода?
– Ещё как устраивает, – кивнула Марта. – Да меня в жизни, может, никто никогда не слушал толком. А потом так интересно, красиво, сладко и длинно не... – Марта замешкалась, подбирая слово, что стоило ей, видимо, немалых усилий, но всё же нашла, – и просияла: – ...не любливал, как он. Когда меня черти в аду станут по-всякому пялить, я про Дракона вспомню – и на небушко взлечу, – Марта посмотрела на Елену и расхохоталась. И вдруг нахмурилась: – Ты его не обижай, смотри, подруга. Мы со всей своей хуйнёй и одной чешуйки его не стоим, поняла? Я вот на тебя смотрю и думаю – чего-то в тебе такое есть, наверное, раз он на тебя запал. Наверное, ты ему ровня... но это ничего не значит, подруга. Только если ты его полюбить сможешь... Тогда не зря. Тогда пускай, тогда не жалко... А если нет, то ему со мной лучше будет. А тебя Бог накажет. Поняла?
– Ну, уж это вряд ли, – криво усмехнувшись, сама того не замечая, употребила Елена одну из любимых майзелевских присказок. – Больше, чем есть, уже не накажет...
Елена даже не поняла, как у неё это вырвалось. Последнее время она так часто думала об этом, что слова просто выпали из неё...
Марта, хотевшая ещё что-то сказать, будто споткнувшись, умолкла, приоткрыла нежный алый рот и долго смотрела на Елену. Очень долго... И вдруг слёзы, одна за другой, покатились у неё из глаз:
– Ой... Как же это... Нет... Так... не может такого быть... Елена... А дракончики маленькие как же?!. Это что же такое делается-то, Господи, ты чего, Господи Иисусе, ты охуел, что ли?!. Он же... Если он тебя любит... Он же не сможет больше ни с кем никогда... Он дурак такой, на всю голову отмороженный... Ой, мама, ой, мамочка...
Марта рванулась, сгребла Елену в охапку, прижала к себе изо всех сил, зашептала в самое ухо горячо, сбивчиво:
– Это хуйня, подружка, хуйня на постном масле, слышишь?! Он чего-нибудь придумает обязательно, это же Дракон, понимаешь, он с Богом добазарится, он с ним всегда такие дела трёт, ему Бог отказать не может, он тебя отмажет, подруженька дорогая, обязательно отмажет, слышишь?! Ты только люби его, не обижай, он дурак такой, самый лучший, других таких нет, не бывает, Елена, ты только люби его, люби! Ах, Господи, да что ж это за такая ёбаная жизнь?!.
...Господи, да что же это за такая жизнь, думала Елена, летя в потоке автомобилей за рулём своего старенького «пыжика» восемьдесят лохматого года издания, и слёзы, душившие её, всё никак не могли пролиться. Что же это такое, что же они все про него такое понимают, короли и шлюхи, трактирщики и кардиналы, фермеры, менты, лекари и пекари, – что такое, чего я, чего мы не понимаем?! Как это произошло, когда и почему мы так от людей оторвались, что случилось, что же он с нами и с ними сотворил такое, Господи?!.
Елена стукнула кулачком по красному треугольнику аварийной сигнализации и, съехав на техническую полосу, резко затормозила, забыв выключить передачу. «Пыжик» обиженно хрюкнул и заглох. Елена сидела, не шевелясь, с огромным комком в горле. Не прошло и трех минут, как она услышала сзади басовитое рявканье полицейской сирены, а ещё спустя мгновение – стук в боковое стекло.
Елена покрутила ручку, опуская стекло. В проеме возникла огромная простецкая физиономия полицейского вахмистра:
– Что случилось, милая пани? Вам плохо?
Да, мне плохо, подумала Елена, мне просто так плохо, как, наверное, никогда ещё не бывало, только что тебе... Надо же, как смотрит участливо, и полицейские у нас такие стали – не менты, а сплошь дяди Стёпы какие-то... И машины у них, как у министров... Да что это со мной, в самом деле?!.
– Вы меня слышите, милая пани? Вам нужна помощь? – снова донёсся до неё голос полицейского.
Елена вымученно-дежурно улыбнулась, отрицательно помотала головой:
– Нет-нет, спасибо... Я в порядке... Я... Заглох двигатель просто...
– Так и не удивительно, – проворчал вахмистр, выпрямляясь. – Разве ж можно на таком металлоломе ездить, это ж форменное самоубийство, и как такое техосмотр-то пропустил...
В этот момент у него в ухе ожило переговорное устройство. Он выслушал сообщение, слегка наклонив голову и прижимая динамик пальцем:
– Понял... В лучшем виде, не извольте беспокоиться, пан комиссар, – он как-то странно посмотрел на Елену и вздохнул:
– Приказано вас сопроводить, пани Томанова.
– Куда сопроводить? – не поняла Елена.
– Куда скажете, туда и сопроводить, – пожал плечами полицейский и улыбнулся. – Адрес назовите, милая пани, и за нами выезжайте аккуратненько. Доставим в лучшем виде.
Елена поняла, что спорить бесполезно, и назвала адрес. Полицейский кивнул, наклонился, просунул руку в салон и повернул ключ в замке зажигания. «Пыжик» похрюкал и застрекотал клапанами. Послушав звук двигателя, полицейский снова вздохнул:
– Пора вашему старичку на покой. Вон как молотит-то, того и гляди, поршневую переклинит... Ещё в аварию попадёте... Ну, мы впереди, а вы за нами.
Он пошёл назад, к патрульному автомобилю. Снова рявкнув – коротко-предупредительно – сиреной, сверкающе-новый полицейский «Мерседес», включив весь комплект проблесковых маячков, выехал на полосу движения, объехал Елену и, подождав, когда она выедет следом, плавно тронулся, не спеша набирая скорость.
То и дело озабоченно поглядывая в зеркало заднего вида, словно проверяя, не потерялась ли Елена, полицейский пробурчал, ни к кому не обращаясь:
– Что ж он, бабе-то своей нормальную тачку купить не может, что ли?
– Кто? – спросил напарник, молодой парень, такой же здоровый и румяный, как сам вахмистр, так что их легко можно было принять за папочку с сыночком.
– Кто-кто... Дракон, кто...
– Чё-о-о-о-о?!? – завопил напарник. Подпрыгнув на сиденье, он вывернул шею на сто восемьдесят градусов, пытаясь разглядеть Елену в едущем сзади «пыжике»: – Это как же? Чё, в натуре, его это баба?!
– А ты сядь, сядь, – пробурчал опять старшой. – Не нашего ума дело...
– Ну, блин, чё творится... Я думал... А красивая хоть?!
– Цыц, щенок! Нам с тобой таких принцессочек только в кино показывают, чтоб колом стояло, не падало... Эх, чудны дела твои, Господи...
Прага. Июль
Ночью Елена не спала. По-настоящему не спала. Сначала всплакнула, – как она сама это называла, развела сырость на подушке, потом вертелась, пробовала читать, и, наконец, решила отполировать своё выдающееся состояние духа абсентом. И уже почти преуспела, но вспомнила, что вставать-то в половине шестого...
Утром она долго и придирчиво рассматривала себя в зеркале. И, как ни странно, осталась вполне довольна. Конечно, не Марта, думала Елена, и старше лет на десять, и, э-э-э, форм-фактор не совсем голливудский, но всё на месте, вот только пиллинг не помешал бы, всё-таки не девочка... Ну, погоди у меня, усмехнулась Елена, мы ещё посмотрим, кто кого когда и где... Она долго рисовала лицо и перебирала гардероб. Это её всегда успокаивало.
А Майзель расколол её прямо с порога. После обычных утренних колкостей вдруг сказал:
– Вероятно, настало время мне заткнуться и выслушать вас. Ныряйте, пани Елена, тут неглубоко.
Она замолчала на полуслове и собралась уже было ответить очередной дерзостью, но передумала. Наверное, знает уже, скотина такая, подумала Елена. Плечи у неё опустились:
– Я вчера пообщалась с вашей девушкой для интимных встреч... Где вы находите таких людей, пан Данек? Откройте секрет...
– Нет никакого секрета, – он покачал головой, улыбнулся. – Все люди ходят по этой самой земле, пани Елена. Нужно просто научиться сдувать с них мусор...
– Но это же и есть самое трудное.
– Не знаю. Возможно. Даже наверняка. Но у меня получается... Идите в душ.
– Что?!
– Горячий, потом контрастный, потом опять горячий душ. Минут пятнадцать, в общей сложности. Туда, пожалуйста, – он опять нажал какую-то кнопку, и в стене образовался проем.
– Пан Данек...
– Разговорчики, – Майзель так на неё посмотрел, что Елена невольно сделала шаг в указанном направлении. И страшно разозлилась на себя за это. – Халат на батарее. И не вздумайте со мной спорить, а то я разгневаюсь.
Она пробыла в душе не четверть часа, а минут, наверное, сорок. Когда Елена вышла в кабинет, Майзель стоял у окна, глубоко засунув руки в карманы брюк и раскачиваясь медленно с пяток на носки... Услышав её шаги, он обернулся:
– Отлично. А теперь – сюда, – он опять нажал кнопку на своём чудо-брелке.
Там должно быть минимум сто кнопок, как они там умещаются, как это вообще всё крутится, с раздражением подумала Елена. Она увидела, как центральная часть дивана поднимается и превращается в кушетку для массажа.
– Пан Данек, это, наконец...
– Разговорчики. Ложитесь и не забудьте расстегнуть халат.
– А если...
– Не думаю, что третья мировая война начнется именно сейчас.
– Не смешно.
– И не надо.
– Вы чего-нибудь не умеете?
– Многого. К сожалению...
Она легла на кушетку, Майзель скинул свой плащ-пиджак, подошёл, одним движением сдёрнул с неё халат и тут же накрыл большим, пушистым, удивительно нежным полотенцем, достал откуда-то флакончик массажного масла, вылил себе на руки и немного Елене на спину и начал её разминать.
– Ну-ка, расслабьтесь, – проворчал он. – Я вас не съем...
Лучше бы ты меня съел, подумала Елена. Тогда бы всё сразу кончилось... Но промолчала. Он, кажется, правильно это понял и тоже промолчал, – только вздохнул.
Елена на самом деле очень быстро расслабилась и поплыла. И её развезло так, как никогда не развозило от массажа и даже от занятий любовью – нечасто. Такие у него были руки...
– Ну, как? Чуточку полегче? – спросил он, улыбаясь, и вытирая ладони салфеткой.
– Это восхитительно. Спасибо, – прошептала Елена, всё ещё лёжа с закрытыми глазами и не желая шевелиться, боясь растерять хотя бы капельку волшебного тепла и дрожащей радости в каждой клеточке своего тела.
Он присел на диван прямо перед её лицом, опять улыбнулся:
– Расскажите мне, пани Елена.
– Что?
– О себе.
– А вы чего-нибудь обо мне не знаете?
– Я ничего не знаю о вас. Это вы знаете обо мне уже практически всё. Мне известны лишь факты вашей жизни. Конечно, я читал вас, но это так опосредованно... Кто ваши подруги, друзья...
– Мужчины, – закончила она его фразу.
– Это как раз меня не интересует, – он отрицательно качнул головой.
– Ну, отчего же. Это ведь тоже обо мне...
– Нет. Это не о вас. Это о них. Они мне неинтересны. Если нужно, я их просто вытру, чтобы они не мешали мне разговаривать с вами.
Вот о чём она говорила, поняла Елена. Все мужчины всегда чем-нибудь обижают женщин, а он просто не может это перенести. И реагирует так, как может реагировать персонаж его масштаба, – просто вытирает, как след от кофейной чашки на столе. А сам-то?!? Господи, да что же это такое...
– Мне совестно, честное слово. У вас столько дел, а вы возитесь со мной уже часа два, не меньше...
– Я всё успею, дорогая. Не волнуйтесь. Послезавтра мы вылетаем в Намболу, так что вы нужны мне в полной боевой готовности.
– Ах, так вот оно что...
– Нет, пожалуйста. Я не хочу с вами сегодня говорить о делах. Я вообще не хочу говорить, я хочу слушать...
То ли он окончательно загипнотизировал её всем этим, – вниманием, массажем, тихим низким голосом, – то ли по какой-то другой причине, объяснить которую Елена была не в состоянии, хоть убей, но она подчинилась. И, по-прежнему лёжа и ощущая умиротворяющее тепло во всём теле, стала рассказывать ему о журнале, о главном редакторе и старинном друге и ученике её отца Ботеже, о Полине, о Бьянке, которая, будучи глупой болтушкой и болтливой глупышкой, впрочем, премиленькой, умудрялась сверстывать на компьютере несверстываемые в принципе блоки материалов, о том, что она перестала понимать, что творится вокруг неё и с ней, особенно с тех пор, как она узнала его, о том, что она чудовищно устала, что ей хочется просто поваляться на песке у тёплого моря и ни о чём, ни о ком не думать, – только о песке и о море... А он слушал её, улыбался, кивал, где нужно – вздыхал и соглашался, где нужно – хмурился и качал головой или грозно прищуривался... Елена вдруг умолкла и подозрительно посмотрела на Майзеля:
– Вы это подстроили, не так ли?
– О чём это вы?!
– Марта. Массаж. Это...
– Вы слишком высокого мнения о моих талантах провокатора, пани Елена. Вы мне просто ужасно нравитесь.
– Что?!
– Извините. Что выросло, то выросло. Я должен был это сказать.
– Вы... Вы всё-таки пытаетесь меня клеить, да?! Я, кажется, вас предупреждала...
– Я вас не клею, пани Елена, – мягко сказал Майзель. – Я даже не ухаживаю за вами, если вы об этом. Я просто даю вам понять, что вы мне ужасно нравитесь. Что я дорожу вашим мнением и... и... и вами вообще. Что вы удивительная женщина, что мне с вами хорошо и интересно, а без вас – пусто и скучно. Что мне приятно доставлять вам удовольствие и видеть, как вы радуетесь и оживаете. И трогать мне вас приятно, я это тоже вовсе не собираюсь от вас скрывать. И я торжественно обещаю вам, что после Намболы – не сразу, может быть, на следующей неделе, но я обязательно отвезу вас в Словению, в Порторож, попрошу Александра сдать нам с вами его летнюю виллу и устрою вам дней десять настоящего курорта, которого у вас в жизни никогда не было – солевые ванны, грязь, море, массаж, минеральный комплекс...
– А гормональная поддержка?
– Если захотите, – он посмотрел на неё без всякой улыбки.
– А вы при этом будете присутствовать?
– Обязательно, – вот теперь он улыбнулся. – Договорились?
– Я должна сказать «нет».
– Не должны.
– Должна. Обязана.
– Нет.
– Да.
– Так да или нет?
– Вы негодяй и провокатор. Вы меня окончательно запутали. Во всех смыслах, понимаете?!
– Ладно. Вернёмся к этому разговору после Намболы. Вам и в самом деле нужно отдохнуть и набраться сил. Впереди ещё столько всего...
– А вы?!
– А я даже не сплю почти никогда. Ну, разве что по привычке...
– Это правда? – тихо спросила Елена.
– Да. Правда. Мне это чертовски нравится... почти всегда.
– Кошмар...
– Что выросло, то выросло. Одевайтесь, пудрите ваш носик, и пойдём обедать. Всё равно вы ещё не завтракали...
– Всё вы знаете, – пробормотала Елена. – Отвернитесь...
– Доктор, я понимаю женщин...
– Что?!
– Это такой анекдот. Пациент делится с врачом всякими бреднями, пытаясь убедить того, что он сумасшедший, и добивается успеха только тогда, когда заявляет, что понимает женщин.
– Мило. Вы сумасшедший, но совершенно по другому ведомству. Если вас это утешит.
– Обязательно.
– Да отвернитесь вы, чёрт вас возьми!!!
Прага. Июль
На следующее утро, едва Елена успела переступить порог его кабинета, Майзель сразу же спросил:
– Ну что, вы ещё не передумали лететь со мной в Намболу?
– Конечно, нет... Что, прямо сейчас?!
– Ну-ну, не пугайтесь. Не сейчас. Нужно провести кое-какие подготовительные мероприятия. Сейчас появится сотрудник из отдела технического обеспечения, вам придётся провести там некоторое время, – Майзель посмотрел на часы на стене, – примерно до обеда. Вам объяснят, что к чему, а я пока съезжу к его величеству. Договорились? Нет-нет, это совсем не больно...
В этот момент раздалась мелодичная трель звонка. Майзель нажал кнопку на брелке, и двери бесшумно разъехались, пропустив кабинет миловидную молодую женщину:
– Доброе утро, пан Данек...
– Здравствуй, Кариночка. Знакомьтесь – пани Елена Томанова. Твоя подопечная на сегодня. Ну, занимайтесь, милые дамы, не смею вам мешать!
Сопровождая Елену к очередному лифту, Карина вводила Елену в курс предстоящих манипуляций:
– Для того, чтобы изготовить экзоскафандр, нужно замерить довольно значительный объём индивидуальных биопараметров. В самом начале проектирования эта процедура занимала несколько недель. Теперь мы справляемся за каких-нибудь пять-шесть часов.
– Это та самая штука, в которой щеголяет наш доблестный спецназ?
– Совершенно верно, – кивнула Карина. – И не только спецназ, но и спасатели Министерства по предотвращению чрезвычайных ситуаций, пожарные... Для каждого – свой. Его ещё называют «драконья кожа»...
– Это действительно такая чудодейственная штука?
– Это настоящий триумф современных технологий. Никто больше ничего подобного делать не умеет. В нём никогда не бывает жарко или холодно, он гасит кинетическую энергию пуль, попадающих в него, его волокна многократно увеличивают мышечную энергию своего хозяина... Ну, вы сами почувствуете, какая это восхитительная вещь, когда наденете!
– А за какие заслуги мне предоставили такую возможность, вы случайно не знаете?
– Нет. Эта информация находится за пределами моего уровня допуска. Личное распоряжение Дра... пана Данека. Это все, что мне известно и следует знать... Вот мы и на месте. Прошу вас...
Приложив ладонь к сканеру, Карина открыла дверь и отступила в сторону, пропуская Елену вперёд.
Елена вошла в помещение, напоминающее биохимическую лабораторию, разделенную на отсеки молочно-белыми пластиковыми перегородками. Сначала ей дали проглотить блестящую металлическую капсулу, заверив, что это совершенно безвредно и покинет организм в самое ближайшее время совершенно естественным образом. Потом Елену засунули в трубу агрегата, похожего, по её представлению, на гибрид томографа и ускорителя элементарных частиц, где ей пришлось пролежать довольно долго. А вместо того, чтобы обмерять Елену сантиметром, её заставили снять абсолютно всю одежду, стянуть волосы на макушке и окунуться по самый подбородок в приятно-тёплое желе. Желе почти мгновенно застыло, став похожим на каучуковый облив. Эту заготовку с Елены быстро и ловко сняли, разрезав в нескольких местах безопасным пластиковым ножом.
– Ну, вот и всё, – сказала Карина, когда все манипуляции были закончены. – Советую принять душ, это здесь. Скафандр будет готов к концу рабочего дня. Когда оденетесь, я провожу вас назад...
«Драконью кожу» для Елены доставили в специальном чемодане, похожем на саркофаг, прямо к Майзелю в кабинет. Когда сотрудники покинули его, Майзель сказал:
– Надеть эту штуку не так легко, особенно в первый раз. Вызвать инструктора или воспользуетесь моей помощью?
– А это что, нужно обязательно прямо сейчас?
– Это крайне желательно. Завтра утром мы вылетаем в Намболу, и вам следует привыкнуть к вашей новой коже. Кстати, надевать следует безо всякого белья и...
– Я догадалась, спасибо. А какие опасности нас там ожидают, что вы так основательно потратились на мою защиту?
– Никаких особых опасностей не предвидится. Предстоят перегрузки при взлёте, наборе высоты и снижении. Кроме того, я живу в соответствии с японской мудростью: меч, который понадобится один раз, нужно носить всю жизнь...
– Вы просто едите слишком много суши, – усмехнулась Елена. – Мы что, через Луну туда полетим?
– Нет. Но полетим быстро... Завтра увидите. Так как насчёт инструктора?
– Я предпочту ваше чуткое руководство. Если моя нагота не будет слишком уж сильно вас смущать...
– Ну, я видел вас в купальнике. И без тоже. Мне понравилось. А смущаться я не умею. Приступим?
Елена кивнула утвердительно, и Майзель открыл саркофаг...
– Если вы рассчитывали, что это выведет меня из равновесия, то вы ошиблись, – улыбнулась Елена, разглядывая нежно-розовый скафандр. – Мне кажется, мы уже как-то раз с вами выяснили, что за цвета, по вашему убеждению, мне особенно идут. Я, конечно, никогда таких цветов не ношу, но прекрасно понимаю, что мне к лицу белое, голубое и розовое. И как вы теперь собираетесь из этого выпутываться?
– Легко, – Майзель нажал что-то на скафандре, и тот мгновенно стал антрацитово-чёрным. Елена, не сдержавшись, ахнула. – Некоторые из моих подчинённых слишком буквально понимают указания, отданные в виде шутки. Не обижайтесь. Я сам чуть не разозлился. Так лучше?
– Да... Потрясающая мимикрия...
– Это естественный цвет волокна, из которого он сделан. Когда подсоединён аккумуляторно-процессорный блок, цвет и степень маскировки можно менять с наручного информ-браслета. Раздевайтесь, дорогая. Я уже отвернулся...
Ему пришлось повозиться, чтобы упаковать Елену в скафандр. Он старался не прикасаться к её телу без особой необходимости, но совсем избежать прикосновений ему не удалось. Он заметил, конечно же, как предательски налились рубиновым светом уши Елены, но не подал вида... Он помог ей надеть и застегнуть сапоги и, шагнув назад, полюбовался творением своих рук:
– Превосходно. Теперь АПБ – и полный порядок...
– А что... Спать в этом тоже можно?
– Вполне. Если уж очень сильно нужно, в нём можно даже пережить дня три без туалета...
– Что?!
– Техника, дорогая, – пожал плечами Майзель, прилаживая и подключая АПБ. – Нигде не давит? Ну-ка, пройдитесь!
– Вот это да, – Елена, сделав несколько шагов по кабинету, просияла. – Мне бы такую вещь в Пакистане в прошлом году... Потрясающе!
– Он ваш, дорогая.
– Нет-нет, я... Сколько это стоит?
– Пани Елена, перестаньте. Это глупо, наконец. Это не продаётся и поставляется в армию и госструктуры по специальной кредитно-зачетной схеме. И никто не будет здесь специально для вас разводить по этому поводу целую бухгалтерию. Считайте, что вам его передали в бессрочное пользование. Предмета для дискуссии не существует, – Майзель так сверкнул глазами, что Елена, вздохнув, предпочла не вступать с ним в пререкания.
– Ну, всё равно спасибо...
– Пустяки. Дело житейское. Я заеду за вами в половине пятого.
– О Боже...
– А что вы думали? У меня насыщенная программа, а утром четверга я должен снова быть на рабочем месте. Так что немедленно спать, дорогая.
– Но ведь ещё и семи нет!
– Ничего-ничего. Сегодня я вас отвезу домой. Эта штука никак в вашу коробчонку не поместится, хотите или нет. Так что на этот раз увильнуть не получится.
Он захлопнул саркофаг, положил его на пол и кивнул Елене:
– Попробуйте взять футляр...
– Вы хотите, чтобы я это несла?!
– Он весит килограммов сорок, но это вас не должно теперь смущать. Попробуйте.
– Ах, вот в чём дело... – Елена с некоторым опасением взялась за рукоятку и осторожно потянула вверх. В тот же миг на её лице отразилось такое радостное детское удивление, что Майзель, не выдержав, улыбнулся. – О-о-о... С ума можно сойти! Какой-то фантастический роман просто! Сорок кило?! Да это и сорок граммов не весит!
– Превосходно. Поехали!
Прага – Луамба, Намбола. Июль
Хотя и не сразу, но Елене всё же удалось заснуть. Прежде, чем сделать это, она читала инструкцию на электронной бумаге. Инструкция была простая, как мычание, что несказанно обрадовало и удивило её, – Елена никогда не отличалась сколько-нибудь существенной технической сметкой и компьютер использовала исключительно для набора текста и поиска информации в Сети...
Ей показалось, что она только завела глаза, как раздался телефонный звонок Майзеля:
– Я так и знал, что вы проспите, дорогая. Собирайтесь, я внизу, в машине.
Обжигаясь, Елена опрокинула в себя чашку какао и, подхватив лёгкие для неё теперь, как пух, футляр от скафандра и средних размеров пластиковый кофр, ссыпалась по лестнице и выскочила на улицу. Майзель вышел из машины, помог ей сложить вещи, усадил на пассажирское сиденье, сел за руль и плавно тронулся с места.
Перед въездом на автомагистраль, прямую, как стрела, упирающуюся в новый аэропорт, он включил проблесковые маячки и сирену и, выехав на полосу движения, вырулил в третий ряд и понёсся так, что Елена вцепилась обеими руками в подушку сиденья:
– Вы нас угробите, ненормальный!
– Ну, это вряд ли. Я всегда так езжу...
– Но зачем?!
– Потому что в сутках только двадцать четыре часа, дорогая. И каждая минута – это чья-то жизнь. Я, конечно, чудовище, но не маньяк – убиваю, только когда хочу кушать, – и Майзель озорно подмигнул Елене.
Они влетели в аэропорт с какой-то другой стороны – пассажирский терминал, сверкающий стеклом и хромом, и диспетчерская башня остались далеко в стороне. Они подкатились к ангару необъятных размеров, ворота которого, – как обычно маятниковые, только такие, как самые быстро работающие, признавал Майзель – распахнулись, пропуская их внутрь.
Взору Елены предстала следующая картина: небольшая группа военных, человек десять, ещё какие-то люди, наверное, из корпорации, три нестандартно камуфлированных бронированных армейских вездехода, – и самолёт.
Такого самолёта Елена не видела никогда в жизни. Даже на картинках. Это было гигантское зеркально-чёрное крыло замысловатой, состоящей из треугольников и прямоугольников, формы, на толстенных коротких стойках шасси, с сигарообразным утолщением фюзеляжа посередине. Чрево крыла было распахнуто, готовясь, по-видимому, поглотить бронемашины и путешественников... Это сооружение, и весь антураж выглядели, как сцена из фантастического боевика.
– Что это? – одними губами прошептала Елена.
– Это прототип аппарата, который должен был стать третьим поколением стратегических бомбардировщиков ВВС США. В-3, так сказать. Но надобность в проекте отпала. Зато мне эта машинка как раз в пору пришлась. На этой штуке я могу за один день, используя разницу в часовых поясах, побывать в Намболе, Бразилии и в Америке, – Майзель заглушил двигатель, вышел из автомобиля, обошёл его, открыл пассажирскую дверь и почти насильно вытащил за руку Елену. – И летает он так высоко, где до него никакой ракетой не дотянуться.
– Вот откуда берутся легенды о вашей вездесущности... А когда вы на нём не летаете? Стоит в ангаре?
– Нет. Спасатели пользуются. Довольно часто. Столько всего... Как вам моя птичка?
Тачка, пушка, птичка... Господи, ну что же ты за ребёнок такой, грустно подумала Елена.
– Это... жуть. Я понимаю, что чувствуют чернокожие воины императора Намболы, когда этот ужас идёт у них на глазах на посадку. Или на взлёт...
– Пани Елена... Превосходное наблюдение. В самую точку.
– А что, видеосвязь действует хуже, чем личное присутствие?
– Знаете, почему Ким Ир Сен был великим вождём, пани Елена? Потому что осуществлял руководство плотинами и заводами на месте. Учиться у врагов совсем не зазорно, пани Елена. И, кстати, у меня есть предложение.
– Какое? Сбросить по дороге атомную бомбу на Мекку и Медину?
– Нет. Перейти на «ты».
– Какое счастье, честь какая, – усмехнулась Елена, слегка оправившись от впечатлений, которые, как она подозревала, ещё только начали на неё сыпаться. – А давай попробуем. И как мне тебя называть? Дракон?
– Дан, – Майзель протянул ей ладонь и ослепительно, как он умел, улыбнулся.
– Елена. Очень приятно, – она тихонько пожала его руку и задорно вздёрнула подбородок.
Майзель галантно склонился в полупоклоне и, подхватив оба кофра, указал кивком головы в направлении самолёта. Елена зашагала туда, и Майзель шагнул следом...
Пред трапом они остановились. Военные козырнули, Майзель ответил таким же киношным жестом. Выслушав короткий доклад, кивнул. Раздались отрывистые команды, броневики взревели и медленно стали въезжать по пандусу внутрь крылатой машины. Елена, Майзель и остальные встали на передвижной эскалатор и поднялись внутрь.
Елена уже догадывалась, что внутри не будет никакого буржуазно-плебейского китча, но то, что она увидела, в любом случае находилось за пределами её ожиданий. Кабина пилотов не была отделена от отсека, который с некоторой натяжкой можно было назвать пассажирским. Там стояли такие же, как в пилотской кабине, противоперегрузочные кресла, оснащенные информационными ЖК-панелями, и больше ничего. Не было даже иллюминаторов.
Майзель помог ей сесть, заботливо пристегнул, поправил ремни, показал, как включается подача воды и питательной смеси, надел на голову Елены сферу с плексигласовой маской, подключил разъёмы экзоскафандра:
– Ну, так. Пить каждые пятнадцать минут, по сигналу таймера, не меньше ста граммов за один раз. Скорость – четыре Маха, это не игрушки. Вставать нельзя. Туалет в скафандре, как я и предупреждал. Я знаю, знаю, но если прижмёт... Ты не первый раз в переделках, бывало и круче, дорогая, не правда ли? Отлично. Время в пути чуть больше полутора часов. Теперь вот что. Дорогой поговорить не удастся, в Намболе... бой покажет. Просто наблюдай. И попытайся свою обычную иронию, которая приводит меня в неописуемый восторг, слегка придержать. Обещаю, что по возвращении в Прагу выслушаю всё до последнего слова. Я беру тебя с собой не за тем, чтобы устраивать пикировки на глазах у изумленных аборигенов. Договорились?
– Ты... ты... ты, говорящая ящерица, – прошипела Елена. – Почему ты не предупредил, что я должна участвовать в твоих дурацких спектаклях?! Я бы...
– Не согласилась. Я знаю. Именно поэтому. Ну, стиль такой, – он пожал плечами и обезоруживающе улыбнулся. – Так как?
– Когда вернёмся домой... Увидишь, – Елена прищурилась и сжала губы.
Майзель продолжал улыбаться и так смотреть на неё, что у Елены опять запылали уши. На счастье, под сферой это невозможно было заметить. Она махнула рукой, – мол, согласна, и отвернулась. Майзель осторожно тронул её за плечо – ей даже показалось, что она почувствовала это прикосновение, хотя знала, что в экзоскафандре это невозможно, – и стремительно уселся в своё кресло. Пристегнулся, надел на голову сферу... Елена невольно позавидовала, с какой лёгкостью и сноровкой он проделывает все эти манипуляции. Он закончил приготовления и дал знак пилотам на старт...
Перегрузки действительно были нешуточными. Елена почувствовала это по мышцам лица, которые не были защищены скафандром – только сферой, куда нагнеталось избыточное давление. Она с беспокойством подумала, что будут какие-нибудь последствия, но прогнала от себя эту мысль...
Луамба. Июль
Когда они приземлились, Елена, ещё с трудом переводя дух с непривычки, увидела, как Майзель стремительно освободился от ремней, сорвал с себя сферу и ринулся к ней. Отстегнув её шлем, он отшвырнул его в сторону, и с поразившей Елену тревогой стал рассматривать её лицо, – так близко, что она ощутила его горячее дыхание.
– Что?!. – Елена попыталась отстраниться, но Майзель держал её, словно клещами.
– Руки! – прорычал он. – Вот дерьмо... Прости. Я не подумал, надо было тебя недельку на центрифуге покрутить, чтобы мышцы привыкли...
– Да что такое?! Я ничего не чувствую...
– Да ужасного ничего... Синяки под глазами будут. Заметные. Если меры не примем, – он щёлкнул пальцами, и через секунду в его руке оказался тюбик с каким-то кремом.
Не обращая внимания на протестующие вопли Елены, он сдёрнул перчатки скафандра, натер её лицо этим кремом и отстранился, словно любуясь, наклонив голову набок:
– Ну... Должно существенно сгладить эффект. Прости, дорогая.
– Дай мне зеркало.
– У меня нет зеркала, я не пидор, зеркальце в косметичке таскать, – рявкнул он так, что Елена испугалась. Он заметил это, присел перед ней на корточки: – Ну, извини, извини... Правда, ничего страшного. И ещё дорога назад... Я просто идиот. Не сердись.
– Я не сержусь, – Елена посмотрела на него и улыбнулась. – Как ты засбоил, дорогой. Что скажут аборигены – зачем Дракон притащил сюда эту облезлую левретку...
Сравнение с левреткой понравилось Майзелю. Он улыбнулся:
– Мы договорились. Помнишь?
– Помню. Не мельтеши. Тебе не идёт.
– Ну, тогда вперёд...
Они прошли в грузовой отсек и сели в первую бронемашину – унтер-офицер спецназа за руль, Майзель на пассажирское место, Елена и ещё трое спецназовцев – назад, в десантное отделение. Елена в который раз отметила, какая везде и во всём продуманная эргономика, забота о людях: добротные, удобные кресла, мягкий пластик, шумоизоляция... Да, в таком броневике и повоевать можно, подумала она. Майзель обернулся, бросил на неё короткий озабоченный взгляд. Елена улыбнулась своей самой искусственной улыбкой и послала ему воздушный поцелуй. К счастью, она не увидела, как переглянулись при этом бойцы, иначе им бы тоже не поздоровилось. Майзель хмыкнул и отвернулся.
Дальше все замелькало, как в гигантском сумасшедшем калейдоскопе. Император Квамбинга встречал их на взлётной полосе сам, с маленькой свитой, безо всяких почетных караулов и прочей дребедени. Майзель выпрыгнул ему навстречу из бронемашины, они обнялись, как старые друзья – они и были, наверное, друзьями... Император был такого же роста, как Майзель, но из-за своей комплекции казался крупнее. Потом они мчались куда-то, потом летели на жутких армейских вертолётах, закладывая такие виражи, что Елене становилось муторно. И кругом были сотни людей, которые, увидев императора и Майзеля, начинали скакать от радости в самом прямом смысле этого слова...
Они летели над бескрайними пространствами пустыни и саванны, перехваченными во всех направлениях удивительно прямыми и добротными дорогами, Квамбинга всё время что-то показывал Майзелю, скаля в улыбке огромные розовые зубы... Внизу сменяли друг друга захватывающие дух панорамы: гигантские терминалы морских портов Луамбы и Страндхука, нефтехранилища и прииски Наминги, стартовые платформы космодрома с готовыми к запуску свечками «Орионов» и взлётно-посадочными полосами, и разгонный комплекс «Мечта» с треугольным силуэтом космолёта на нём, проходившем, как знала Елена, последние испытания... Потом её взору предстали какие-то странные сооружения посреди пустыни, назначение которых осталось для Елены совершенно непонятным. Здесь, когда они приземлились в университетском кампусе Луамбы, она увидела – впервые за много лет – пропадающего в Намболе основателя современной климатологии и климатодинамики, Юзефа Герцига, и его жену-африканку, такую потрясающую красавицу, что у Елены перехватило дух... И русские учёные и инженеры были здесь, и много, – чем они тут занимаются, Елене тоже было не очень понятно. Но здесь вовсе не было так жарко, как она ожидала и как должно было быть. Тепло было, но не жарко. И воздух не был таким тяжёлым, как в Камеруне или Нигерии... Дышалось удивительно легко. Так вот оно что, обмерла Елена от мгновенной догадки. Неужели это возможно?! Просто невероятно, что вытворяют эти люди... Этот человек...
Елена плохо понимала английский императора, но уловила, что страна, поставленная на дыбы, готова принять первых переселенцев. Первый миллион – через восемь месяцев. В следующем году три, и потом по пять миллионов человек в год, всего около тридцати. Значит, это не шутка, подумала Елена. И пускай это всего лишь первый шаг... Он это сделает. Он... Они сделают это, чёрт побери их совсем!..
Они вернулись в Луамбу, когда быстрая южная ночь уже накатилась на город, и тот засверкал огнями фонарей, засветился рекламой, запел, застонал, закричал автомобильными гудками... Императорский дворец, бывшая резиденция португальского генерал-губернатора, утопал в зелени и фонтанах и был совсем не по-африкански ухожен и чист. Елену вообще потрясла здешняя чистота – конечно, с пражской стерильностью не сравнить, климат и темперамент своё берут, но и с остальной Африкой – просто ничего общего. Елена бывала в нескольких странах континента, однажды прожила в Камеруне почти два месяца, и её просто вымотала до предела невозможность как следует помыться и сходить в туалет. Здесь, в Намболе, было по-другому...
Пока Елене показывали её комнату и помогали освоиться, Квамбинга с Майзелем уединились в императорском кабинете. Налив в высокий стакан ледяного сока и плеснув туда немного виски, Квамбинга протянул ему коктейль:
– Хочу спросить тебя, Дракон...
– Валяй, – Майзель отхлебнул напиток, сел в мягкое кресло и вытянул ноги.
– Это твоя женщина?
– Нет, друг мой. Это мой... биограф. Почему ты спросил?
– Ты так на неё смотришь... – Квамбинга покачал головой, словно осуждая. – Она разве глупая? Если я разглядел... Она красивая. Я бы тоже взял её в жены.
– Тоже?! Ну-ну... Ты же знаешь, друг мой. У нас бывает так всё непросто и не сразу...
– Я знаю, – кивнул император. – Белые женщины удивительные. К ним так прилипаешь, что они становятся частью тебя. Не оторвать потом. И хотят, чтобы мужчины всю жизнь держались за их юбку. Разве мало у мужчины дел?! Ах, Дракон... Тебе нужна наша девушка. Будет любить тебя, когда ты хочешь. И сколько хочешь... Наши девушки хорошие, ласковые, и не ждут, что мужчина будет, как мальчик, сидеть возле неё и смотреть ей в лицо. Помнишь Макимбе?
– Кого? – удивился Майзель. – Кто это?
– Ты тогда прилетел со своими воинами, когда унитовцы51 и «дикие гуси»52 вошли в наш лагерь и никого не выпускали, у них же никогда не было проблем с патронами... Ты её вытащил... Они прятались в церкви, её тоже подожгли, мы вовремя успели тогда...
– Я не помню её, друг мой. Мы там много кого вытащили, – Майзель пожал плечами, отхлебнул ещё коктейля. – И что?
– Она тебя помнит. Ждёт тебя. Когда ты прилетаешь, тебе всегда некогда... Она такая стала, ты её не узнаешь теперь. Я её для тебя берегу, Дракон.
– Хочешь породниться со мной, плутишка? – Майзель рассмеялся, всё ещё не принимая выходку Квамбинги всерьёз.
– Конечно, хочу, – кивнул император, пристально, без всякой улыбки глядя на Майзеля. – Кто, будучи в здравом уме, откажется от такой невероятной удачи? Я вижу, тебе тоскливо, – Квамбинга наклонился к Майзелю. – Возьми себе Макимбе. Мой народ будет счастлив и горд. Я буду рад. Макимбе будет счастливой. Она будет твоя жена в Намболе. Будет всегда тебя ждать. Ты будешь чаще к нам прилетать, всем будет хорошо... Эту женщину забудь. Она будет уходить, приходить... Будет душу твою держать за горло. Мешать тебе. Удали её, Дракон. Возьми Макимбе...
Майзель, перестав улыбаться, смотрел на императора. Он знал, что один из титулов Квамбинги на его родном языке звучит как-то вроде «друг Великого Белого Дракона»... Г-споди Б-же, подумал он, какие же они первозданные, эти люди... А может, мне только и надо того, чтобы она душу мою держала за горло, если есть ещё у меня душа... Только как объяснить тебе это, дорогой мой вождь мумбо-юмбо?!.
Он понимал, что не может сказать «нет». От таких предложений, сделанных подобным тоном, не отказываются. И Квамбинга тоже знал это. И ждал его ответа...
– Я буду с ней, Квамбинга. Но при одном условии: если она понравится мне, а я – ей.
– Что?! Ты Великий Дракон. Ты сделаешь её самой счастливой женщиной на свете. Понравится... Это неправильное слово. Не подходит тебе...
– Хватит об этом, Квамбинга. Скажи, чтобы накрывали на стол. Я голоден...
Ужин был вполне традиционным, хотя и очень вкусным. Елена смертельно устала – не столько физически, сколько от обрушившихся на неё впечатлений, которых для одного дня было слишком много. И с Майзелем ей не удавалось и словом перемолвиться. Он иногда посматривал на неё, но как-то очень странно. Она никак не могла понять, почему он так смотрит на неё. То есть... Она всё понимала, конечно же. Она уже почти разрешила себе это. Почти. И вдруг...
Когда он поднялся, увлекаемый юной прелестной африканкой из свиты императрицы, когда она прильнула к нему, когда погладила его по волосам и шее, – жестом, не допускавшим и тени неопределенности, когда Елена увидела, как смотрит на него эта почти девочка, как сверкают её глаза, улыбка, как цветет её лицо, как он обнимает её... Елена не разозлилась, не обиделась, даже не удивилась. У неё просто всё застыло, заледенело внутри. Они скрылись в глубине дворца, даже не оглянувшись. Елена встала из-за стола, и, скупо, дежурно улыбнувшись, быстро ушла к себе. Выпила, давясь, две таблетки релаксина, упала на кровать и заснула, как выключилась. Ей ничего не снилось. Совсем ничего.
Луамба, Дворец императора Намболы. Июль
Он лежал на спине, закинув руки за голову, предоставив Макимбе возможность делать всё, что ей хочется. Девушка целовала его грудь и живот, шептала что-то, – Майзель словно не замечал ни её саму, ни её ласк... Но инстинктам было плевать, и они сказали своё веское слово, и он, резко поднявшись, взял Макимбе – сильно и стремительно, ворвавшись в неё, так, что она вскрикнула, прижавшись к нему изо всех сил... Не от боли, нет. Это он едва не закричал от боли.
...Он прижимал к себе эбеновое тело девушки, так сильно, словно пытался выжать, выдавить из себя всё, что так неудержимо влекло его к Елене... Макимбе уже не вскрикивала и не стонала, а только едва слышно повизгивала от оргазмов, которые накатывали на неё один за другим без перерыва... Такое происходило с ним впервые. Впервые Майзель думал не о женщине, с которой занимался любовью, а о себе. Вернее, о той, с кем у него не было ничего, кроме бесконечных, начинавшихся и заканчивавшихся на полуслове, иногда выматывающих разговоров, той, перед кем он так безжалостно выворачивал наизнанку свою душу, той, которой ему стало так физически не хватать, словно она была воздухом или водой... Скрипя зубами, он терзал мягкое и податливое лоно Макимбе, словно она была виновата в том, что творилось с ним.
Опомнившись, он отпустил девушку, оттолкнул от себя её мокрое от любовного пота, горячее и мягкое тело, сел на кровати. Потом, обернув вокруг своих бедер полотенце, прикрыл бесстыдно и жарко разметавшуюся на постели Макимбе, встал и подошёл к французскому окну, выходившему на балкон, нависавший над внутренним двором дворца. Он всегда получал все, что хотел. А хотел он вовсе не так часто, и никогда не гонялся за женщинами: он был слишком для этого занят, и он слишком хорошо знал, что