Рассказано ниже, происходит в параллельной реальности, удивительным и непостижимым образом похожей на нашу, иногда так, что становится по-настоящему не по себе
| Вид материала | Рассказ |
- Орифлейм побеждает целлюлит, 151.93kb.
- Даниленко Оксана Васильевна I. лекция, 90.26kb.
- «Анализ почерка как инструмент психодиагностики», 112.45kb.
- А. С. Пушкина "Евгений Онегин" "энциклопедия русской жизни" Сочинение, 47.89kb.
- Фотограф ищет свою картинку. Икогда находит, говорит: да, о’кей, это мое. То есть этот, 155.33kb.
- Курсовая работа на тему: «Я (не) хочу быть похожей на мать», 298.71kb.
- Сложилась такая ситуация, что настоящих специалистов, работающих с энтузиазмом и поднимающих, 188.68kb.
- Что такое сверхпроводимость, 73.86kb.
- О. И. Гацихо о планировании социологического исследования в праве, 111.68kb.
- 150-ти летию отмены, 2986.44kb.
Он набрал полные легкие тёплого ночного воздуха, пахнущего Африкой, – лениво качающимся океаном, саванной, джунглями, пустыней, – всем сразу, – и ему стало легче. Конечно, ему стало легче. Он был всего лишь человек, а Макимбе была такой чудной, ласковой обезьянкой, пахнущей остро и сладко, – ему стало легче, и он почти возненавидел себя за это.
Он быстро принял душ, оделся и вышел из комнаты, оставив спящую Макимбе, и зашагал к кабинету императора.
Квамбинга ещё не спал, – работал, как все, кого он создал в этом мире. Создал из крови, из праха, из ничего... Увидев его, охрана молча отступила, склонившись, и распахнула двери. Император поднялся из-за стола ему навстречу, и горечь печали промелькнула в его огромных, лиловых, как африканская ночь, глазах.
Майзель подошёл к нему и сильно нажал на плечо, усаживая Квамбингу назад в плетеное из раттана кресло, и сам уселся на стол, не заботясь сейчас ни о каких церемониях и условностях. Сказал глухо:
– Выдай её замуж, Квамбинга. И сделай это быстро, друг мой.
– Она не понравилась тебе, – вздохнул император. – Конечно, куда ей, дикарке из Намболы, до искушенных в любви белых женщин... Мне жаль, Дракон.
– Я прослежу за тем, как ты устроишь её судьбу, – Майзель смотрел Квамбинге в глаза до тех пор, пока император, вздохнув, не отвел взгляд. – Она чудная девочка, и дело не в ней, а во мне. И не смей обижать её, Квамбинга. Я многое прощаю тебе за твою преданность и веру в наше дело. Но если обидишь её – я не смогу любить тебя, как прежде.
– Я позабочусь о ней. Даю тебе слово, что ни один волос не упадёт с её головы. Я просто хотел, чтобы...
– Я знаю, знаю, друг мой, – Майзель положил руку на плечо императора и, сильно сжав его, встряхнул. – Я знаю, и я благодарен тебе. Но пусть случится то, что должно...
Что-то же должно случиться, подумал он. Так дальше не может быть. Что же творишь Ты со всеми нами, с ней и со мной, эй, Ты, как там Тебя?!.
Луамба, Императорский дворец. Июль
Наступило утро. Елена встала с саднящей головной болью, приняла прохладный душ, и ей немного полегчало. Она накинула на себя махровый халат, выпила, давясь, ещё одну таблетку... В это время раздался стук в дверь.
– Кто там? – по-английски спросила Елена.
– Свои, – по-чешски ответил Майзель. – Можно?
– Заходи.
Он вошёл и остановился на пороге. Ни тени усталости, ни тени сомнения не было на его лице. Только глаза выдали его с головой, – жуткий огонь полыхал в них, казалось, освещая всё вокруг неподъёмным, давящим светом.
– Помочь тебе надеть скафандр? Мы вылетаем через час.
– Спасибо. Я сама справлюсь.
– Ты уверена?
– Обязательно, – она усмехнулась.
– Елена...
– Да?
– Нет. Ничего. Извини. Если хочешь, я уйду...
– Прекрати оперетту. Тебе придётся уйти, потому что я собираюсь пудрить носик, и зрители мне при этом абсолютно не требуются. Я буду готова через полчаса, если тебя это устроит. Один вопрос.
– Конечно.
– Вы что, климат здесь меняете?
– Ты почувствовала?
– Ещё бы.
– Это только местная, так сказать, анестезия. Города, промышленные зоны... Мы же не маньяки...
– Маньяки. Именно маньяки. Вы ненормальные. Причём все...
– Обязательно. В прежнем климате невозможно было заниматься делами. Только петь, плясать и совокупляться. Мы с этим покончим.
– И с совокуплениями тоже? – усмехнулась Елена.
Он пропустил это мимо ушей и протянул ей вчерашний тюбик:
–Смажь, пожалуйста, лицо. Хочешь съесть что-нибудь?
– Кофе.
– Хорошо. Как скажешь. Я распоряжусь... Увидимся.
– Пока, дорогой, – Елена улыбнулась, а Майзель дёрнулся от этой улыбки, как от пощечины.
И, не сказав больше ни слова, по-военному развернулся и вышел в коридор. Елена немного постояла, зажмурившись, помотала головой и вернулась в ванную, преисполненная решимости, как и обещала Майзелю, «попудрить носик». Она по-прежнему не злилась на него. То есть, злилась, конечно... Нет. Злостью это нельзя было назвать. Это была такая горькая, почти как в детстве, обида, – как он мог так?! Ведь он же... Ведь я... То, что произошло вчера, должно было произойти, подумала Елена. Так мне и надо. Распустила слюни, идиотка. Ну, я тебе покажу экскурсию...
Квамбинга провожал их, – снова в рабочем порядке. Елену поразил взгляд императора, адресованный ей – взгляд, полный уважения, восхищения, даже благоговения... Она совершенно не поняла, что это значит. И потому не придала этому большого значения.
Прага. Август
На следующий день он снова разбудил её телефонным звонком ещё до рассвета, как ни в чём не бывало:
– Елена, я еду в Будапешт. Поехали со мной.
– Что, прямо сейчас?! О-о... Ещё пяти нет... Ты больной...
– Я здоров. У меня кое-что есть для тебя в машине.
– Что?!
– Фаршированные кнедлики, что! Отличный кофе, на самом деле. Выходи, говорю!
– Послушай, кто дал тебе право в таком тоне...
– Я никого не спрашиваю. Форма одежды парадная. Ты выходишь?
– Да. Мне нужно двадцать минут, чтобы собраться. А надолго?
– Узнаешь в дороге.
– Ты раньше никогда не приглашал меня. Что изменилось?
– Всё изменилось. Долго ты ещё собираешься копаться?
– Хам и маньяк.
– Да выходи ты наконец!!!
Она вышла из подъезда. Майзель стоял возле своего «дракономобиля», распахнув пассажирскую дверь.
– А что, мы вдвоём?
– Тебе кого-нибудь не хватает? Свита мне в такой поездке не нужна.
Елена уселась, он тоже. Помог ей пристегнуться крестообразным ремнём, пристегнулся сам:
– Дорогая, предупреждаю и прошу: поедем быстро. Участками – очень быстро. Не пищать, ладно?
– Подожди... Мы что, на машине – в Будапешт?!
– Да. Машиной быстрее. По воздуху я летаю только на расстояния больше тысячи километров в одну сторону. Потому что самолёт – очень дорогое удовольствие и отвлекает от работы массу людей.
– Какая восхитительная скромность. Ты меня растрогал. И как быстро мы поедем? Ещё быстрее, чем в аэропорт?!
– Да я там даже разогнаться не успел...
– Кошмар какой-то...
– Елена! Мы для чего столько тысяч километров супердорог в Альянсе построили?! Чтобы ползать по ним, как черепахи?! Я быстро езжу, потому что я... Да просто потому, что мне так нравится!
– Вот-вот, – проворчала Елена. – А то всё про человечество да про великие свершения...
Майзель расхохотался.
– Не сердись, дорогая. Я правда спешу, потому что хочу к ночи быть дома. Ты ведь не сердишься?
Елена сделала вид, что не расслышала, и Майзель не стал форсировать разговор. Только ввинтился в поворот чуть резче, чем обычно.
Прага – Будапешт – Прага. Август
Они разговаривали дорогой мало, – Майзель всё-таки действительно слишком быстро ехал, и Елена в самом деле опасалась его отвлекать. Хотя автомобилем он управлял, как бог. Ну, или, по крайней мере, как его первый заместитель... Он вообще всё делал удивительно вкусно. С таким необъяснимым и непередаваемым изяществом красивого самца, что Елене, наблюдая за ним, оставалось только облизываться и глотать слюнки. И злиться на него было решительно никак невозможно. Это просто масштаб такой, подумала Елена с грустью. Ну, нельзя разглядеть всё и везде успеть. И чтобы никому не было больно, – так не бывает тоже...
Через какое-то время Елена даже перестала ощущать скорость. Глядя на ЖК-панель пассажирского инфотерминала, куда транслировалось изображение камер кругового обзора, она усмехнулась:
– А дальнобойщики не в восторге от твоих манёвров...
– С чего ты взяла? – удивился Майзель.
– Ну, как же. Все свои фары и прожекторы включают. Наверное, ещё и сигналят, только не слышно...
– Обязательно. Только это не то, что ты подумала.
– Нет, – Елена даже забыла о том, что ещё минуту назад готова была его убить. – Нет. Это просто не...
Он пожал плечами, улыбнулся, – как показалось Елене, немного смущённо:
– Ну... Дороги – песня. Они тратят на топливо теперь гораздо меньше. Получают прилично больше. На границах почти не стоят. Чистые, недорогие мотельчики с отличной едой – повсюду. Ну, не только с едой, что понятно... Работы навалом. Они просто хотят сказать спасибо...
– Да. Разумеется. Как я могла подумать...
– Перестань, Елена, – он поморщился. – Ну, что мне, просить короля издать указ запретить им это делать? Ведь и не послушают... От меня не убудет. Я аварийную иллюминацию даже не выключаю, когда тут езжу – спасибо, ребята, спасибо, ребята...
Да, подумала Елена. Наверное, ради таких вот моментов и стоит всё это делать. И вообще жить. Когда люди вот так... Наверное, кто-нибудь другой от всего этого уже лопнул бы, от любви к себе, великому и ужасному. Как ему удаётся ещё сохранять самообладание...
– Извини. Я в самом деле не хотела тебя обидеть.
– Я тоже.
– Лучше заткнись, иначе я за себя не отвечаю.
– Слушаюсь.
Он вздохнул и чуть увеличил скорость.
Когда, по её расчётам, они должны были приближаться к границе, Майзель набрал чей-то номер, и Елена услышала в динамиках громкой связи голос:
– Начальник штаба пограничной охраны Гашек. Здравия желаю, пан Данек!
– Спасибо, пан Милан, тебя тем же туда же. Подлетное время шесть минут, освободи полосу и предупреди соседей.
– Есть освободить и предупредить! Счастливого пути, пан Данек...
– Благодарю. Привет семье и отбой...
– Кстати, я давно хотела спросить, – подала голос Елена. – На каком основании вся эта шатия-братия перед тобой в струнку вытягивается? Ну, то, что ты всех поишь и кормишь, это понятно... – И трахаешь, чуть не вырвалось у неё, но она сдержалась. – И в сопредельных вотчинах тоже, хотя и в меньшей степени. Но должны же быть какие-нибудь формальности, мы же не в шестом веке, когда достаточно было герб на щите намалевать...
– За герб, не по праву намалёванный, голову сносили тоже ох как легко, – серьёзно сказал Майзель. – А основания-то есть, конечно. Я имею статус чрезвычайного и полномочного посланника для особых поручений Его Величества. Со всеми бумагами, разумеется. Точно такие же бумаги имеются от понтифика, Генерального секретаря Пражского Альянса и Генерального секретаря ООН. Я могу ехать куда хочу и делать, что мне нужно. При этом нельзя меня трогать и осматривать мой багаж, потому что это фактически означает объявление войны Ватикану и Альянсу. Я не думаю, что у кого-нибудь из современных вменяемых политиков достаточно большие яйца для такого афронта. А к невменяемым я не езжу, – с ними договариваются генералы...
– Ага. Вот она, спайка бизнеса и политики...
– Конечно. Я смелый, но не идиот. Ну, вот и граница, придётся чуть притормозить...
В Будапеште они были к девяти. После короткого знакомства, которое было обставлено просто и не протокольно, Майзель с королём удалились для разговора, а Елену взяла в оборот королева. Пока Майзель обсуждал свои дела с Иштваном Третьим, её величество добросовестно развлекали Елену завтраком и беседой. Как и в Намболе, да и дома, в Праге, Елену поразило какое-то даже нарочитое отсутствие роскоши и дворцовое полубезлюдье – было совершенно непреодолимое ощущение, что все ушли на фронт. Не долго думая, Елена задала королеве мучавший её вопрос. Её величество понимающе, и, как показалось Елене, чуть снисходительно улыбнулась:
– Мы стараемся обходиться своим подданным как можно дешевле. К сожалению, мы не так богаты, как наш пражский кузен, и нам приходится существовать на бюджетные средства. Неудивительно, что мы стараемся экономить. Деньги нужны совершенно не для того, чтобы увешивать стены картинами и плодить полки придворных...
– Вы просто повторяете слово в слово то, что постоянно твердит мне Майзель...
– И он совершенно прав, дорогая. Деньги нужны для дела. Это лишь в детских сказках короли только тем и заняты, что кружатся в мазурках... У нас для этого просто нет времени. Я много занимаюсь детьми, его величество работает, прости Господи, как проклятый, я его иногда днями не вижу. А побрякушки всякие, – королева небрежно махнула рукой, – это для арабских шейхов... Ничего, Даниэль и до них скоро доберётся!
Они все словно инкубаторские цыплята, подумала Елена. Вацлав Пятый и Михай Второй. Болгарский царь Борис Четвертый и югославский король Александр Второй. Квамбинга и Иштван Третий. Молодые, полные сил, красивые, волевые мужчины. Верные мужья и заботливые отцы. Труженики и воины, тянущие каждый свою страну вперёд и вверх, и все вместе – всех остальных следом. Суровые и справедливые судьи. Действительно похожие на кого угодно, только не на паразитов и иждивенцев. Где же он их всех нашёл-то, Господи?! Как разглядел?! Как сумел так всё перевернуть и устроить?! Где сам он берет для этого столько сил?..
Елена хорошо помнила Будапешт девяностого года. Теперь город было просто не узнать: множество новых автомобилей, нарядные и улыбающиеся прохожие, много молодёжи... Надо же, он и тут всех уконтропупил, с неожиданной злостью подумала Елена, что за невозможный тип, да как же можно так вообще трясти всех и вся, как грушу... Нет, нет, испугалась Елена собственных мыслей. Я просто устала. Я просто ужасно устала, это чудовище вымотало меня, измучило меня, Господи, ну сделай же что-нибудь, придумай что-нибудь, как мне быть?!.
Дорогой назад он украдкой посматривал на угрюмо молчащую Елену, которая то и дело прикладывалась к фляжке с коньяком. У самой границы он, вздохнув, спросил вдруг:
– Сколько ты весишь?
– А что?
– Так сколько?
– Сорок шесть килограммов. Что, я кажусь тебе толстой?
– Елена... Если ты допьешь эту фляжку до конца, ты напьешься так, что перестанешь быть адекватной.
Я давно уже неадекватна, со злостью подумала Елена. Странно, что ты до сих пор этого не заметил. Или заметил? О, Боже... Она усмехнулась:
– Какая трогательная забота. Не собираешься ли ты, случайно, воспользоваться моей беспомощностью?
– Меня действительно беспокоит твоё состояние. И я понимаю, что это я виноват... Я вижу, ты устала. Прости, я не должен был тащить тебя с собой сегодня... Я могу поехать медленнее, чтобы ты немного поспала...
– Я не могу спать в машине. Я устала, но это не физическая усталость. Я устала от впечатлений, их слишком много за такой короткий срок. Даже для меня...
– Хочешь отдохнуть от меня и поработать? Конечно, я понимаю...
Ничего ты не понимаешь, хотелось завопить Елене, ничегошеньки ты не понимаешь, скотина чешуйчатая, ничего...
– Я действительно хочу отдохнуть. Я не могу так эффективно расслабляться, как ты это делаешь, у женщин, если тебе известно, несколько иной механизм...
Она не знала, зачем говорит это. Ей просто хотелось его достать побольнее. Теперь она снова на него злилась. Да что там, – она была просто вне себя от бешенства. Алкоголь странным образом не мешал этому чувству, а скорее, обострял его, снимая торможение...
– Всё это чушь. Абсолютная. Мне известны все механизмы, которые меня интересуют, – зло сказал Майзель. – А которые не интересуют, те меня просто не интересуют – и всё. Хочешь поговорить про то, что было в Намболе? Я готов ответить на все твои вопросы.
– Да нет у меня никаких вопросов, – пожала плечами Елена. – Я тебе не жена и даже не любовница, чтобы контролировать твои маленькие мужские развлечения. Мне просто интересно, как ты мог это сделать, – тебя же просто угостили ею, как яблоком. А ты взял и откусил. Что будет с этой девочкой теперь? Как ты мог? Ты, столько времени подряд твердящий мне изо дня в день про спасение всего мира? Я ведь уже почти было поверила тебе...
Он вздохнул. И вместо того, чтобы пуститься в рассуждения, оправдания и филиппики, как, возможно, сделал бы прежде, тихо сказал:
– Я всё понимаю, Елена. Я просто не мог иначе.
Это правда, с ужасом подумала Елена. Господи, это же правда... Он просто должен быть Драконом. Не может им не быть... Она уже поняла. Окончательно поняла. И всё знала уже про себя... И сказала:
– Ты знаешь... – Она почему-то никак не могла заставить себя называть его просто по имени. И называть его Драконом ей тоже не хотелось. – Я думаю, мне уже хватит. Я уже узнала практически все, что хотела. И даже намного больше, чем следовало. Я хочу, чтобы мы расстались друзьями. Потому что за это время... – Елена проглотила комок в горле. – Я очень признательна тебе. Ты был лучшим партнёром из тех, с кем мне доводилось... И о ком мне доводилось писать. Я... Спасибо. Я обязательно дам тебе прочесть то, что получится. Я никогда этого не делаю и не буду делать впредь. Но для тебя я это сделаю...
– Почему?
– Потому что я хочу помочь тебе. Не навредить, а помочь. Поэтому. Я... я на твоей стороне. Я хочу, чтобы ты это знал...
Я не хочу быть ни на чьей стороне, хотелось крикнуть Елене. Я хочу быть твоей, вот чего я хочу... Ох, подумала Елена. Я, оказывается, могу такими понятиями оперировать... Это действительно предел...
Он тоже всё понял. И сказал:
– Один вечер.
– Что?!
– В воскресенье. В «Плазе», наверху, на крыше, под куполом, где сады. Один вечер. Только ты и я. Ни души вокруг. Никакой политики. Никаких споров. Пожалуйста, Елена.
Вот как, подумала Елена. Хорошо. Хорошо. В конце концов, я же живая женщина. Я разрешаю. Один вечер. Один раз... Пускай...
– Хорошо. Когда?
– Когда захочешь. Я буду там. Буду ждать.
Елена посмотрела в окно:
– Отвези меня домой, пожалуйста...
– Поспи. Я занесу тебя наверх.
– Ты с ума сошёл. Я еле жива.
– Нет. Всё нормально. Я только занесу тебя наверх и сразу уйду. Слово.
Елена кивнула. Он остановил машину, помог ей перебраться в заднюю часть салона и накрыл неизвестно откуда взявшимся тонким, удивительно тёплым верблюжьим одеялом. И поехал снова...
Он и в самом деле занёс Елену в квартиру, сонную, размякшую, обнимавшую его за шею, пока он поднимался с ней по лестнице... Там он уложил её в кровать, не раздевая, накрыл тем же самым одеялом, немного постоял рядом и, увидев, как она вздрогнула, окончательно засыпая, вышел.
Прага. Август
Елена всё воскресенье провела в каком-то странном настроении, о причинах которого старалась не думать. Правда, она выспалась, – впервые за это время...
Она приехала на такси. «Пыжик» отказался заводиться, и, похоже, окончательно. Поднялась по ступенькам к входу... Двери с еле слышным гудением разъехались в стороны, Елена вошла внутрь и, не успев толком удивиться полному безлюдью, – даже охрана отсутствовала, – услышала в динамиках его голос:
– Здравствуй, Елена... Центральный лифт. Я открываю.
Как романтично, усмехнулась Елена. Красавица и чудовище. Он ждёт её в своих покоях, боясь показаться ей на глаза...
Едва она переступила порог лифта, двери его сомкнулись, и кабина плавно, но очень быстро стартовала наверх. Ей даже не пришлось нажимать никаких кнопок, Майзель сам всем управлял.
Она вышла из лифта – прямо на крышу, накрытую стеклянным куполом. Вид отсюда открывался совершенно умопомрачительный, – кажется, не только вся Прага, но вся страна раскинулась внизу. Елена шагнула вперёд и услышала музыку. Это была песня сербского певца Зорана Милича «Пражский ангел», которую уже две или три недели крутили по нескольку раз в день на дюжине радиостанций. Милич много лет жил в Праге, говорил, что ему здесь легче дышится... Клип Елена не видела – ей некогда было смотреть телевизор. Красивый клип, говорят... Песня ей ужасно нравилась. Она понятия не имела, почему. Какая-то там была удивительная музыкальная гармония, отзывавшаяся в груди у Елены странным, томительным трепетом, – то ли сильный, мягкий и глубокий баритон Милича на неё так действовал, она не могла сказать, да и, по правде говоря, не особо задумывалась над этим. Просто плыла в этой мелодии. Слова были там самые обыкновенные, – «о, пражский ангел, ты взяла моё сердце, будь со мной, о, мой пражский ангел»... Ничего такого. А вот музыка... Откуда он знает, удивилась Елена. Он никогда ничего случайно не делает, неужели я проговорилась?
Посередине необъятного пространства зимнего сада стоял стол, накрытый на двоих, свечи, цветы, шампанское в ведерке со льдом на длинной стойке, удобные на вид стулья с высокими спинками, чуть поодаль – передвижной кухонный автомат... Ни официантов, никого. Только Майзель.
Он, видимо, решил окончательно выбить Елену из седла. На нём были тёмные брюки из тонкой шерсти, отутюженные так, что о стрелки можно было порезаться, мягкие туфли и белая просторная шёлковая сорочка с длинным рукавом и воротником апаш, открывавшем глубоко его шею...
Он шагнул ей навстречу. Ничего не сказал, – только взял её руку, поцеловал, склонившись. И словно спохватился:
– Ты выглядишь потрясающе, Елена.
– Это ты выглядишь потрясающе, – она усмехнулась, но не ехидно, а чуть печально.
– Ну... я старался.
– Отлично получилось.
Он осторожно, словно опасаясь лишний раз до неё дотронуться, помог снять плащ. На ней было простое чёрное платье, открывавшее руки, плечи и шею, и тонкая золотая цепочка с распятием, туфли на каблуке, потому что без каблука рядом с Майзелем она смотрелась совсем как пичужка. Он взял её под локоть, проводил к столу, усадил, выложил еду на тарелку... И еда, и тарелки были от Втешечки. Это было так мило, что Елена еле сдержалась, чтобы не прослезиться:
– А где Карел?
– У Карела дочка только что родилась. Ему немножко не до нас.
– Поздравь его от меня... Обязательно, – улыбнулась Елена.
И Майзель улыбнулся.
Это был действительно чудесный ужин. И вечер. И вино. И погода, как по заказу, – ясное августовское небо с мириадами звёзд, которые здесь, на высоте, куда не доставал почти свет городских огней, были ясно видны... Они говорили о каких-то пустяках, Майзель рассказывал Елене бесчисленные истории, и пражские, и прочие... И еврейские тоже. Елена до поры плохо представляла себе еврейскую сторону его натуры. Нет, она знала, конечно, что в Праге от века жили евреи, что в Юзефове стоит древнейшая синагога Европы, и легенду о Големе знала, и читала, конечно, и Майринка, и Кафку... Но эта часть мира была бесконечно далека от неё всегда, существовала на периферии сознания. Пока она не узнала Майзеля. И не начала, пусть и почти подсознательно, отождествлять их друг с другом. А он продолжал говорить, – словно ткал на её глазах причудливый, волшебный ковёр, в узорах которого так отдельно и вместе было всё: и страна, и город, и люди, всё, что так любила Елена...
Он ни разу не сбился на злобу дня, ни разу телефонный звонок не потревожил их уединения. От немыслимо вкусной еды, от его рассказов, от всей этой атмосферы у Елены кружилась голова. Потом он вдруг замолчал, посмотрел на неё и улыбнулся:
– Ты Елена Прекрасная.
– Льстивый лгун и дамский угодник.
– Что выросло, то выросло. Пойдём танцевать.
Он поднялся, обошёл вокруг стола и помог ей встать. Музыка зазвучала громче. Как он это делает, пронеслось в голове у Елены.
– Я объелась, – попыталась увильнуть Елена. На самом деле она ела совсем чуть-чуть, да Майзель и не думал её перекармливать.
– Нет. Это кажется. Мы никуда не спешим, потому что вечер только начался.
– Ах ты...
– Доктор, я понимаю женщин. Прости меня, Елена.
Они стояли друг против друга. Елена изо всех сил стукнула его кулаком в грудь. Он улыбнулся. Она стукнула его ещё раз. Он улыбнулся ещё шире:
– Мир?
– Тебе что, не больно?!
– Нет. Ты хиленькая. Елена Прекрасная, но слабосильная. Впрочем, сила женщины – в её слабости...
– Перестань изрекать трюизмы. Тебе не идёт.
– Так что?
– Я подумаю.
– Танцуем?
– Нет. Я хочу посмотреть на звёзды...
Они взяли по бокалу с вином, подошли к краю террасы, и Майзель выключил свет.
– А-ах... – не сдержалась Елена.
– Так лучше, правда?
– Конечно... А ты знаешь, как созвездия называются?
– Нет. Я только Ковш знаю и могу найти. Больше ничего.
– А я знаю. Вот смотри...
Теперь Майзель её слушал, а Елена рассказывала про созвездия и знаки Зодиака, про Сириус и Венеру в знаке Марса... Он покачал головой:
– Невероятно. Откуда ты всё это знаешь?
– Я лет до двенадцати хотела стать астрономом.
– Правда?
– Абсолютная.
– Елена, ты прекрасная и мудрая женщина.
– Прекрати подлизываться.
– А я не подлизываюсь. Я говорю тебе комплименты.
– Зачем?
– Не зачем, а почему. Потому что мне хочется и я не могу сдержаться.
– Чего тебе ещё хочется?
– Танцевать с тобой.
– Ну, танцуй...
И танцевал он просто здорово. Это было, наконец, нечестно. Елена так и сказала ему. И спросила:
– Откуда ты узнал, что мне нравится «Пражский ангел»?
– А тебе нравится?! – радостно удивился Майзель так искренне, что она ему поверила.
– Я не должна повторять это сто раз, не правда ли?
– Я люблю Милича. Он умеет очень просто сказать очень сложные вещи. В этой песне всего две музыкальные темы. А если ты спросишь его, как это сделано, он не сможет ответить...
– Ты и в музыке разбираешься.
– Ориентируюсь. Совсем чуть-чуть. Лакуны в классическом образовании, знаешь ли. Если бы я мог это сам...
Елена долго-долго смотрела ему в глаза. Потом прошептала:
– Не может быть...
Он чуть отвернулся и промолчал.
– Милич... ты его... Ты?!
– Елена...
– Только не ври. Если ты соврёшь, я...
– Я никогда не вру.
– Говори.
– Я... Я не думал, что ты догадаешься. Я... То есть, я очень этого хотел, но я бы никогда...
Просто невозможно было поверить, что Дракон может вот так мямлить. Как мальчик. Неужели, подумала Елена. Неужели... Я не могу...
– Заткнись и целуй меня, скотина...
А кто может что-нибудь с этим поделать, пронеслось в голове у Елены. Кто, кто, у кого есть силы на это?! У меня – нет. Не осталось. Совсем. И пусть будет, что будет, потому что я делаю то, что должна...
Елена не помнила, как они оказались у него в кабинете. Почему в кабинете... Ей было уже так это безразлично, что словами передать невозможно. Она была вся как туго натянутая струна из нерва, и каждое прикосновение отзывалось в ней трепетом крыльев – крыльев бабочки у неё под сердцем...
– Елена... О, Г-споди, Елена... Ангел мой, Елена...
Он слишком давно и сильно хотел её. Иногда чуть не до обморока. И сейчас он желал этому сопротивляться меньше всего на свете... Потом он понял, что всё случилось. То, чего так долго хотелось ему. Понял, – когда ощутил, как мечется Елена под ним и на нём, когда услышал её стон, её крик, когда увидел, как выламывает её от страсти, ощутил, как сильно и удивительно нежно целует она его, как покраснели её щеки и лоб, как она дышит, какая она мокрая вся – и внутри, и снаружи... Понял, что это – оно. Что просто так – так не бывает... По её первому взрыву, взорвавшему их обоих. По второму – такому сильному, какого не доводилось ещё ему видеть. После которого Елена просто потеряла сознание, выключилась. А потом вернулась... Ему было просто удивительно хорошо с ней. Никогда в жизни ни с кем не было ему так... Он угадал. Она была то, что называется – «его размер». И он продолжал любить её до тех пор, пока не ощутил, что Елена обессилела окончательно. Едва он оторвался от неё, как Елена, сладко постанывая, свернулась калачиком и мгновенно уснула, смешно, по-детски подтянув под себя простыню.
Приняв душ, он вернулся в спальню и осторожно прилёг рядом с Еленой. Она, не просыпаясь, повернулась и прильнула к нему. Он ощущал её ровное, легкое дыхание на своём плече, и чувство, похожее на адреналиновую тоску, медленно, но неотвратимо накрыло его с головой.
Спать он не мог, – даже если бы и захотел. После своего второго рождения он вообще действительно мало спал, двух, максимум – трёх часов даже не сна, а полудрёмы, да и то пару раз в неделю, ему хватало, чтобы полностью восстановить силы... Один вечер, подумал Майзель. Всего один вечер. И я растяну этот вечер на всю мою жизнь, – вот как хотите. Примите и прочее.
Полежав ещё немного, он, осторожно высвободившись из объятий Елены, поднялся, вышел в кабинет. Вызвал на экран видеосвязи дежурного помощника. Выслушал короткий, в три предложения, отчёт, кивнул:
– Спасибо. А теперь – не службишка, но служба: мне нужен новый «Мерседес»... Купе какой-нибудь, в самой полной комплектации, с бесступенчатым автоматом, обязательно с навигацией и телефоном. И про стекла не забудьте... Свяжитесь с конвейером в Остраве, скажите, что я лично просил. Заплатите, сколько скажут. У вас пять часов. Номера корпоративной серии и пропуск «Проезд всюду» на лобовое стекло. Далее. Один телефон с GPS модулем и закрытым номером на мой счёт, прослушка по санкции начальника службы безопасности, GPS в пассивный режим с разрешением в 10 сантиметров. Пропуск общего типа по биометрии без ограничений по расписанию, группа личных помощников... Разрешить вход в здание, пользование обычными лифтами, безлимитный кредит на коммуникации, опознавание при доступе включить для группы и для меня. Файл с данными уже у вас, в моей папке. Приготовьте кабинет на моём этаже, вход и выход регистрируется. В кабинет стандартную мебель для группы личных помощников, палмтоп и нормальную машину, доступ к корпоративной информации закрыть, к общей информации разрешить. В остальном допуск обычный. Трассировку данных включить, доступ к логу разрешить мне и Богушеку, больше никому. Всё указанное – лично мне в руки по исполнении. Да, ещё. Дополнительно двух человек для наружной охраны в жёлтую готовность, постоянно... Все. Вопросы? Нет? Отлично. Выполняйте...
Он отключился и стал готовиться к рабочему дню. В фитнесс-студию, против обыкновения, не пошёл – было неловко оставлять Елену, вдруг проснётся... Он оставил дверь в спальню открытой, чтобы не напугать её и услышать, если она встанет...
Без десяти восемь зашёл Гонта, принес телефон и брелок дистанционного управления новой машиной для Елены. Молча вздохнул, покачал головой, ещё раз вздохнул. Майзель поморщился, сказал вполголоса:
– Перестань, братец, сопеть. Всё в цвет, как ты выражаешься, – Майзель усмехнулся.
– Ага, щас, – Богушек покосился на открытую дверь в спальню и снова вздохнул. – Ты уверен?
– Я первый раз до такой степени ни в чём не уверен. Но пусть случится то, что суждено. Спасибо, Гонта. И не спускай с неё глаз...
– Знаю, знаю, – проворчал в усы Богушек. – Вечно бабы тебе жить не дают... Что за напасть такая – весь мир в кармане, а с бабами никак не устаканится...
– Закон термодинамики, братец, – опять усмехнулся Майзель. – Все, иди, мне работать надо...
– Что с её лайбой делать?
– В металлолом. Документы только вытащить не забудь...
– Младшего обидеть всегда легко...
Последний раз вздохнув и не сказав больше ни слова, Богушек покинул кабинет.
Когда Елена проснулась, ясный солнечный день уже заливал ярким светом спальню через окно, заменявшее собой одну из стен. Она рывком села на кровати, натянув простыню до подбородка, и огляделась. Её одежда лежала, аккуратно сложенная, на мягком хокере рядом. На расстоянии вытянутой руки от неё находилась вешалка, на которой висел трогательно-голубой махровый халат, даже на вид казавшийся невообразимо уютным. Она потянулась к сумочке, чтобы достать сигареты, – ей вдруг нестерпимо захотелось курить. В этот миг и появился Майзель. Елена так и застыла с сигаретой и зажигалкой в руках.
– Привет, щучка, – Майзель подошёл, присел на кровать. Покачав головой, осторожно отобрал у Елены сигарету и зажигалку, привлёк к себе и поцеловал в губы. И ощутил с изумлением, как Елена длинно и сильно вздрогнула. Он услышал её тихий стон и почувствовал, как её руки тянут вверх его рубашку...
Она была такая горячая и шелковисто-влажно-скользкая внутри, что он буквально ошалел от желания. Елена почти не давала ему двигаться, ногами, руками и животом вжимая его в себя... Выпив его всего до последней капли, Елена медленно отстранилась, и на её чудесно разрумянившемся лице появилась такая улыбка, от которой у Майзеля защемило под ложечкой. Она провела кончиками пальцев по его груди и, увидев, как вздрогнули крупно его мышцы, отзываясь на её ласку, прошептала, по-прежнему улыбаясь:
– Какой ты гладкий...
– Тебе не нравится?
– Нравится. Просто странно.
– Это из-за скафандра.
– А-ах... Как просто...
– Иногда даже слишком.
– Ну, все. Мне нужно в ванную... Который час?
– Девятый.
– Так рано?!
– Это рано?! Ах, ну да, извини... Что выросло, то выросло. Я заказал завтрак, его, наверное, уже принесли.
– Я сейчас, – Елена встала и направилась в ванную, взяв по дороге с вешалки халат. Запах её духов, смешавшийся с запахом любви, снова вошёл ему в ноздри, заставив кровь застучать в висках.
– Я жду в кабинете, – громко сказал Майзель и, не дожидаясь ответа Елены, оделся и вышел.
Она появилась через четверть часа, – похорошевшая, свежая, с блестящими влажными волосами, туго стянутыми на затылке. Её вечерний наряд выглядел сейчас не самым органичным образом, но Елену это, похоже, особо не волновало:
– Какие планы?
– У меня нет на сегодня никаких особенных планов. Через двадцать минут у меня совещание с руководителями подразделений, это примерно минут сто – сто двадцать. Потом мне нужно посмотреть документы и потом ещё одно совещание с другим полушарием в половине шестого и где-то до восьми. Если ве... его величество не позвонит и не возникнет, как это частенько случается, никаких нештатных ситуаций, значит, после восьми я буду полностью в твоём распоряжении. Садись завтракать.
– Как мило.
– Елена... Что-то не так?
– Я просто хочу кое-что обсудить.
– А я не хочу. И не могу сейчас это обсуждать, потому что мне нужно работать, и...
– Ага, понятно. Я с удовольствием трахнул тебя, дорогая, нам обоим было очень приятно, а теперь посиди, пожалуйста, в уголке, подожди, когда я освобожусь и снова тебя трахну. Замечательно!
– Я не трахал тебя, Елена, – Майзель поднялся. – Я занимался с тобой любовью. Мне кажется, ты это почувствовала...
Встретившись с его взглядом, она снова убедилась в том, что его называют Драконом совершенно правильно и заслуженно. Он подошёл к Елене, и, взяв за руку, почти насильно притянул к себе, заставил положить руки себе на плечи и заглянул в глаза:
– Мы не будем ничего обсуждать. Мы не будем выяснять, как ты выражаешься, диспозицию. Мы вместе. И мы будем вместе. Пока что-нибудь по-настоящему ужасное не случится, Елена. А оно не случится, потому что я не хочу.
Майзель потянул её к накрытому для трапезы столику в мягком углу кабинета, усадив на диван, сел рядом, приобнял за плечи:
– Поешь.
– А разве это самое... ещё не произошло?
– Нет.
– Она знала, что так будет.
– Я не успеваю за полётом твоей мысли, дорогая.
– Её Величество. Она знала.
– Не думаю, – с сомнением покачал головой Майзель. – Зная... Нет. Не думаю. Хотя, конечно, чисто по-женски она могла что-нибудь эдакое предчувствовать... Так что?
Елена молчала несколько секунд. Потом, проглотив комок в горле, улыбнулась и посмотрела на Майзеля, – он в который раз поразился, какие невероятно синие у неё глаза:
– Если я буду с тобой, я не смогу написать ни строчки. Мне нужно работать.
– Тебе нужно быть со мной. А мне – с тобой.
– Но ты не бросишь свои дела.
– Нет.
– Вот видишь.
– Я обещаю тебе. Столько времени, сколько нужно.
– А сколько нужно?
– Столько, чтобы ты чувствовала, – мы вместе.
– Прекрати на меня давить. То, что я... Это ещё не повод...
– Это не повод. И не причина. Это следствие.
– Ты чудовище.
– Что выросло, то выросло, дорогая.
Елена подхватила маки с авокадо и красной икрой и целиком отправила его в рот:
– Чего ты улыбаешься? У тебя, между прочим, совершенно дурацкий вид...
– Не сомневаюсь. Не болтай с полным ртом. Мне нравится смотреть, как ты ешь.
– Тебе недолго удастся это делать. Я сейчас выпью кофе, выкурю сигарету и поеду по своим делам.
– Как скажешь. Вообще-то я распорядился. Напротив, – Майзель махнул рукой в сторону входной двери, – для тебя приготовили кабинет.
– Ох... Мой «пыжик»... Он сломался.
– Ах, да... – Майзель движением фокусника достал откуда-то изящную вещицу, похожую на перламутровую раковину. – Вот.
– Что это?
– Это ключи от твоей машины.
– От моей машины?
– Да. Извини, дорогая. Ты не можешь больше ездить на прежней таратайке. Тем более, если она сломалась...
– Кто это решил? Ты?
– Да. Я в самом деле не могу разрешить тебе ежесекундно рисковать жизнью, сидя в консервной банке. Кстати, ты что, не можешь позволить себе нормальную машину?
– Я могу, но не хочу брать кредит в каком-нибудь из твоих банков, дорогой. А поскольку других у нас нет...
– То теперь у тебя нет другого выхода, кроме одного – принять её от меня в подарок. Какой я ловкий, это что-то.
– Это не ты устроил?
– Что?
– Я же сказала – «пыжик» сломался. Это твоих рук дело?
– Я попросил своих друзей в Ватикане помолиться об этом. Наверное, сработало.
– Данек...
– Всё, всё, ёжичек. Это не обсуждается. Это безопасность. Одна из моих священных коров, которых могу резать только я сам лично по собственному усмотрению. Твоя старая картофельная тележка уже наверняка в кузнечном прессе.
– И что мне сказать...
– Скажи, что в твою жестянку угодил метеорит.
– Ну да... Эта версия ничуть не хуже, чем вариант с подарком...
– Она лучше, – убежденно заявил Майзель.
– Чем?!.
– Она гораздо, гораздо смешнее...
Елена действительно улыбнулась.
– Я надеюсь, это что-нибудь обозримое по деньгам и размерам?
– Это такой маленький «Мерседес», отдашь деньги, когда разбогатеешь. Ты ешь, ешь...
– А как я его узнаю?
– Я провожу тебя. Нажмёшь кнопочку на брелке, он и замурлыкает. Удачи на дорогах, дорогая.
Майзель проводил её, как и обещал. Рядом с его болидом стоял маленький перламутрово-серебристый «Мерседес» с кузовом «купе», казавшийся ещё меньше рядом со своим «старшим братом». С точно такими же непрозрачно-зеркальными стеклами. Он был такой милый на вид, что Елена тут же про себя окрестила его «машинчиком». Она вовсе не была бой-бабой, мужиком в юбке, – при всей своей искушённости, проницательности, остроумии и таланте Елена была женщиной до мозга костей... В ответ на нажатую Еленой кнопку на брелке «машинчик» действительно нежно мурлыкнул и два раза мигнул габаритами. Майзель галантно распахнул ей дверцу:
– Ключ никуда вставлять не надо, просто жми кнопку «старт». Сделай пару кругов, пожалуйста, я хочу убедиться, что вы подружитесь... – Дождавшись, пока Елена усядется, он закрыл её дверь, обошёл автомобиль кругом и устроился на пассажирском сиденье.
– Уау-ау, – Елена оглядела интерьер, покачала головой. – Дружочек, я столько не зарабатываю...
– Ну-ну, без излишнего пессимизма, пожалуйста. Трогайся, дорогая.
Сделав несколько кругов по огромному пустому пространству гаража, Елена притормозила и посмотрела на Майзеля:
– Конечно, это прелесть. Мне очень нравится. И с «пыжиком» это сравнить невозможно. И вкус у тебя есть... И всё такое прочее. Но ты ничего такого себе не воображай, понял? Мне нужна машина, а поскольку мою старую ты... аннулировал, я возьму эту. На время.
– Как скажешь, дорогая.
– Пожалуйста, сообщи, куда я должна перевести деньги.
– От мёртвого осла уши. Получишь у Пушкина, – ясно, раздельно и по-русски сказал Майзель.
Елена некоторое время молчала, пытаясь осознать произнесенную фразу. Наконец, ей это удалось, и она нахмурила брови:
– Что?!
– Я же сказал – когда разбогатеешь. Гонорар за меня получишь, например. И давай прекратим эту глупую игру, хорошо? Пожалуйста. Доставь мне удовольствие.
– По-моему, я и так доставила тебе довольно много удовольствия сегодня... Хорошо. Отложим это пока. Вылезай, у меня очень много дел.
Майзель посмотрел на Елену и покачал головой. Потом взял её за руку и, преодолевая легкое сопротивление, потянул к себе и прижался губами к её ладони. У Елены слова застряли в горле, и затрепетала крыльями бабочка под сердцем... Он держал её руку, наверное, с полминуты. Отпустив, он вдруг достал из внутреннего кармана пиджака изящный чёрный замшевый пенал и бросил его на колени Елене:
– Это тебе. От Квамбинги.
Что-то было в его тоне такое, что заставило Елену молча открыть пенал. Не в силах сдержаться, она тихо ахнула: на чёрном бархате сиял причудливо огранённый алмаз размером с крупный миндаль, на тонкой, похожей на проволочку, платиновой цепочке. Это был настоящий камень, удивительно редкой игры и прозрачности, из тех, что стоят, наверное, немыслимых денег.
– Он просил меня извиниться перед тобой за него.
– За что?!
– За всё, Елена. Потому что это война... И Квамбинга воевал за меня. С тобой. И проиграл. Возьми это, Елена. Пожалуйста.
– Так вот почему он так смотрел...
– Наверное.
– Боже мой, Данек... Как же ты чувствуешь себя, когда твои игрушки пытаются управлять тобой?! Какой ужас, Господи, какой ужас...
Он молчал, опустив голову на грудь. Потом сказал, не глядя на неё:
– Поезжай, щучка-колючка. Только обязательно возвращайся... – и стремительно вышел из машины.
Елена видела в зеркало, как он идёт к лифту. Какая прямая у него спина, подумала Елена. Конечно, я вернусь, будь я проклята. Куда же я денусь?!. И она вдавила педаль акселератора так, что жалобно взвизгнули покрышки и от тормозных дисков повалил вонючий синий дым...
Прага. Август
Елена заехала домой, убрала подарок Квамбинги подальше с глаз, сменила вечерний наряд на уютные и привычные джинсы и свитер и поехала в редакцию, где не была целую вечность. Когда Елена вошла в кабинет главного редактора, где уже началась летучка, повисла странная тишина, от которой у неё покраснели и стали горячими уши. И опять напомнила о себе бабочка... Такого уже давно с ней не случалось. Собственно,