Сергей Ермаков Нож вместо микрофона

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 14 15 16 17 18 19 20 21 ... 27

Глава 17.

Журналист по фамилии Стручок, накропавший статью о Татьяне в газету «Факт налицо» был молодым человеком двадцати шести лет, пронырливым, как крысёныш и скользким, как уж. Он приехал в Москву из провинциального маленького Зауральского городка, где работал корреспондентом в заводской газете «Фонарь освещения», откуда был уволен за свои попытки в статьях об интересных трудовых буднях завода всегда вставлять какую-нибудь очередную чернуху. Однажды ему удалось, усыпив бдительность главного редактора, просунуть в газетенку «Фонарь освещения» пикантные подробности о времяпровождении директора завода, который эту самую газету и выпускал, с голыми девицами в сауне. Городок сотрясся от хохота. А такое кто ж потерпит, особенно в провинции. Разгневанный Стручок со следом пинка на ягодицах вылетел из своего провинциального городка, подпоясался и помчался в Москву мстить обидчикам. Но в мешанине столичных дел былые обиды быстро забылись, тем более оказалось, что практически все директора всех известных Стручку столичных предприятий ездят с девками в сауну - это не такой уж и вопиющий факт.

В столице Стручок стал быстро подниматься вверх и завоёвывать славу скандального журналиста благодаря своему таланту находить гнусности в любом, даже самом благом и добронацеленном деле. Так же как революционный поэт Маяковский, который среди пестрого весёлого кубинского карнавала нашел таки одного грязного вонючего негра с метлой, недовольного происходящим праздником, так же и Стручок находил во всем, что творилось вокруг него скрытый смысл и тайные подводные течения, которые он и выносил все свои находки на суд широкой общественности. Часто все эти его домыслы оставались только домыслами, но кого это волновало, если статьи Стручка отлично продавались, потому что существовала целая армия людей, которые мыслили так же как Стручок, например, «а-а, я знал, что этот депутат только прикидывается порядочным» или «А-а, я знал, что она всего достигла через постель» и так далее, и все в том же духе. Стручок не брезговал порыться в помойке или залезть в грязное бельё ради получения сенсации. Вот и сейчас он сидел в гостиничном баре и праздновал успех своей статьи «Нож вместо микрофона», к которой прилепился соавтором пиявка Чмырдин, но от этого деться было некуда – редактор всегда сидит на шее у автора.

Стручок, сидя на высоком стуле возле бара пил микс-дринк – апельсиновый сок с водкой и думал о том как послезавтра с триумфом он прибудет в Москву, где все будут жать ему руку и набиваться в друзья. Он бы уехал сегодня, но в Вольфрамске у него осталась еще кое-какая работа – на завтрашнем концерте на улице нужно будет сделать еще пару-тройку снимков Татьяны, а потом дать в номер новую статью под названием «Убийца веселится» или что-нибудь позаковыристее, например, «Вальпургиева ночь шоу-бизнеса». За прошедший день он попытался пару раз пролезть в гостиничный номер к Татьяне для того, чтобы взять у неё эксклюзивное интервью, но всякий раз его гнал оттуда милиционер, приставленный охранять номера, поэтому у Стручка ничего не вышло. Но этот факт не особо тревожил журналиста – он умел и сам неплохо сочинять интервью, для этого совершенно не нужны были те, у кого он это интервью якобы берет. А уж на Татьяне он отыграется – эта тема никем не пахана, он единственный решился подкинуть этот жареный и непроверенный факт журналистам Москвы и неплохо на этом приподнялся. Стоит работать в этом направлении и дальше, раз дело пошло, нужно его двигать.

В баре было немноголюдно и к Стручку справа от него на стул подсел незнакомый ему мужчина маленького роста, неприятный на вид и какой-то приплюснутый. Он попросил бармена налить ему чашечку кофе, а сам, садясь на высокий для его роста стул, вытащил из кармана и кинул на стойку газету. Стручок непроизвольно заинтересовался названием, скользнул глазами и увидел, что это как раз тот самый номер «Факта налицо» с его свежайшей статьёй, который он имел счастье лицезреть только в Интернете, а в своих руках это издание он пока еще не держал. Его глаза загорелись и он не мог оторвать взгляда от обложки на которой была изображена Татьяна с ножом вместо микрофона.

- Интересуетесь московской прессой? – спросил мужчина, заметив что его сосед во все глаза смотрит на газету.

- Еще бы, - с вызовом ответил Стручок, - ведь в ней напечатана моя статья. А где вы взяли свежий номер, ведь тут у вас «Факт налицо» продается с опозданием минимум на месяц?

- Мне товарищ привез сегодня из Москвы, - ответил мужчина, попивая свой крепкий кофе, - а вы и есть тот самый Стручок, подпись которого стоит под статьёй о Татьяне?

Стручок гордо выпрямился. Всё-таки приятно, когда тебя узнают, помнят по фамилии. Вот она популярность! Он даже не стал ничего отвечать на этот вопрос своего собеседника, а только гордо усмехнулся, мол, да, это моя статья и я и есть тот самый Стручок! Мужчину эти его мимические упражнения заинтересовали, он двинулся ближе, пригнулся к журналисту и таинственным полушёпотом сообщил:

- У меня есть любопытная информация о ходе расследования этого дела об убийстве Офиногенова. Капитан Кожедуб, который ведет это дело – мой кум, поэтому я могу подкинуть вам любопытную информацию. Не бесплатно, соответственно.

«Ох, уж эти провинциалы, - подумал Стручок, - они думают, что мы в Москве деньги лопатой гребём. Сейчас небось зарядит несусветную сумму в шести нолях, покажу-ка я ему, что меня эта информация не интересует».

Он никак не среагировал на предложение собеседника о продаже служебной информации, даже головы не повернул, хотя, само собой, ему хотелось бы узнать что-то новое о ходе расследования дела. Но с другой стороны – что нового он мог узнать, если он итак уже расписал в статье всё, что по его мнению произошло в гримерке. Он же уже описал в своей статье «Нож вместо микрофона» как Татьяна под воздействием наркотически-алкогольного опьянения, которым она страдала ежедневно и под воздействием которого писала свои песни, вошла к Офиногенову, который в это время считал деньги – миллион долларов – гонорар за выступление и обвинила продюсера в недозволенной связи с Алмазом, в которого она была влюблена и за которого собиралась замуж. Но в пылу возникшей ссоры продюсер якобы отказался уступить ей Алмаза, собираясь его усыновить и продолжать грязно использовать для своих эротических утех. И тогда Татьяна, поняв, что проиграла борьбу за любовь, выхватила заранее заготовленный нож и исполосовала им продюсера вдоль и поперёк на шесть частей. Почему Стручок написал шесть частей, а не семь или десять он сам не знал. Главное, всё до последнего слова было напечатано в газете «Факт налицо».

И какая истина о том, что случилось в гримерке была кому-то нужна и интересна теперь после того, что наворотил Стручок, выплеснув на страницы газет свою бурную фантазию? Но всё равно лишняя «инфа» по дешевке еще никому не повредила, тем более, что будет фундамент для формирования последующих фантастически-извращенных статей скандального журналиста.

- Так что? – нетерпеливо спросил собеседник Стручка. – Вас интересует информация о ходе расследования?

- Вообще-то нет, - лениво ответил Стручок, - но так, ради приличия могу послушать.

- Чего послушать? - заёрзал на стуле продавец служебной тайны. – Чего послушать? Смотреть надо! У меня всё дело отксерокопировано, лист за листиком с показаниями свидетелей. Ну там на тысячу договоримся?

- Ты что, мужик, сбрендил? - возмутился Стручок, показав, что он собирается уходить тем, что решительно взял со стойки ключи от номера. - Я за тысячу эту газету целиком сожру!!!

Стручок и не подозревал, что его главный редактор Игорь Леонидович Чмырдин сейчас как раз проделывает с газетой этот самый номер, правда не за тысячу, а за бесплатно. Стручок слез с высокого стула, якобы намереваясь уйти, но мужик просительно ухватил его за рукав желтого пиджака.

- Ну хоть за пятьсот рублей! – жалобно попросил он, схватив со стойки свою газету.

И тут Стручок понял, что это он – с некоторых пор москвич, всё считает в долларах, а провинциалы, они до сих пор считают в рублях и торг шёл не на тысячу у. е., а всего-навсего на тысячу рублей. Журналист остановился, посмотрел на молящие глаза мужика, деловито постучал пальцами по кожаному сидению барного стула прожженному сигаретой и сказал:

- Ладно, хрен с тобой, договорились!!!

Татьяна на джипе Сергеева приехала на улицу Передовиков туда, где находилась «киностудия» Рыбаковского. Дом был старый панельный с пристроенным в торце магазином, возле которого толпились страждущие выпить. Водитель генерального директора ориентировался в городе нормально, как и положено было человеку, который возит самого главного человека в городе. Он знал где раньше была студия глухонемых, а теперь находилась киностудия, поэтому подвёз Татьяну к самому подъезду.

- Спускайтесь вниз по ступенькам в подвал, - сказал он, - а там на двери звонок, позвоните. Вас подождать?

- Не надо, - ответила Татьяна, - я в крайнем случае вызову такси.

Водителя не надо было уговаривать, он развернул машину и поехал в сторону управления ОАО «Сибцветмет». Татьяна зашла в подъезд, который страждущие из магазина, вероятно, использовали, как отхожее место и поспешила поскорее спуститься в подвал, где под буро-пятнистым потолком горела тусклая лампочка. Возле двери была прибита табличка, на которой было написано масляной краской «Киностудия НИГЕРЫ». Татьяна в удивлении остановилась, даже подумала сначала, что куда-то ни туда попала, но потом внизу увидела надпись маленькими буквами: «Ответственный за пожарную безопасность Рыбаковский Н. Г.» и поняла, что все-таки зашла по назначению. Металлическая дверь была приоткрыта, поэтому звонить в звонок, болтающийся на двух проводах она не стала, а протиснулась в дверь и оказалась в небольшом коридорчике с открытой в конце его дверью, откуда лился неяркий свет и неслись нецензурный выражения, высказываемые в припадке яростной импульсивности. Татьяна прошла и заглянула внутрь. Она увидела завпоста ДК, который, стоя на стремянке, старался приделать оторванный карниз вместе с висящей на нём занавеской.

- Здравствуйте, - сказала Татьяна.

Рыбаковский вздрогнул, выронил молоток и едва не свалился вниз со стремянки. Он повернулся и Татьяна заметила под его глазом свежий синяк, а на лбу кровавую ссадину. Студия, которую киностудией назвать можно было только условно из-за полной убогости убранства, представляла собой картину из серии «Прошёл торнадо» - старинная камера вместе со штативом валялась на полу, стулья тоже были повалены, стол перевернут, реквизит раскидан и гардины оборваны. Николай Георгиевич на стремянке тоже выглядел помятым и подавленным. Он явно не намечал увидеть в своей киностудии знаменитую певицу, поэтому остолбенел.

- А мне Катюша Маслова про вас рассказала, - начала разговор Татьяна, - говорила, что вы неординарный, талантливый человек, вот я и решила посмотреть что вы тут творите.

Николай Георгиевич пришёл в себя и стал слезать со стремянки. Подошел к Татьяне, поцеловал её руку, поднял с пола стул и предложил садиться. Сам поднял для себя второй стул и сел напротив, закинув ногу на ногу. Надо было как-то начинать разговор, Татьяна пыталась для себя определить что же за человек этот подпольный Тарантино, насколько он способен воткнуть нож в спину человеку ради того, чтобы завладеть деньгами.

- А почему киностудия называется «Нигеры»? – поинтересовалась Татьяна. – Вам не кажется, что название несколько неполиткорректное и если вы намечаете выход своей продукции на мировой рынок, то могут быть проблемы…

- Да задолбали уже эти американцы со своей политкорректностью! – вскочил с места Николай Георгиевич. – Скоро дойдет до того, что они «Три мушкетера» переснимут и роль Дартаньна сыграет какой-нибудь негр, а Атоса – китаец, а Арамиса – мексиканец, а Портоса – араб!!!

- Без негров в фильме нельзя, - сказала Татьяна, - без них фильм был бы не цветной.

- А вообще название моей киностудии не связано с неграми, - пояснил Рыбаковский, - это аббревиатура – первые буквы моего имени, отчества и фамилии – Ни-Ге-Ры. Николай Георгиевич Рыбаковский. Понятно?

- А-а, вот оно что, - догадалась Татьяна, - а почему, извините, у вас такой погром, вы что собираетесь снимать землятресение?

- Тут само землетрясение ко мне заходило полчаса назад, - ответил Рыбаковский, снова пригорюнившись, - капитан Кожедуб. Вот глаз мне подбил и на лбу ссадину поставил. Заставлял, между прочим, на вас дать показания.

- А вы? – спросила Татьяна.

- А что мне оставалось делать, он же меня бил, - ответил Николай Георгиевич, - обещал прикрыть мою студию, сломать дело моей жизни, а меня выкинуть отсюда на улицу.

- Так что вы написали то, что он вам диктовал? – искренне поразилась Татьяна.

Николай Георгиевич развел руки в стороны с таким невинным видом как будто дело касалось обвинения в том, что обвиняемый отлил на угол памятника основателю города Вольфрамска, а не убил другого человека.

- Вы же лжесвидетель, вас же посадят за это, - сказала Татьяна, стараясь сохранять спокойствие, - я не убивала Офиногенова и я могу это доказать.

- Милиции виднее, - скромно потупив взор, ответил Рыбаковский, - они на то и милиция, чтобы знать кто убийца, а кто нет. Я например, лично могу поручиться за то, что Светлов не убивал вашего продюсера, потому что он был хулиганом, задирой, выпить любил, но убийцей он не был и вором не был. А уже по городу пошли слухи, что это именно Миша убил Офиногенова. Это неправда.

- Тогда, может быть, это вы, Николай Георгиевич, убили моего продюсера? – пошла в атаку Татьяна. – Я прекрасно знаю, что вам нужны деньги на съемку вашего нового фильма, время уходит, а дело вашей жизни стоит на месте. А тут вдруг такой шанс заполучить нужную сумму сразу и целиком. Ну как им не воспользоваться провинциальному творцу блокбастеров? Нож в спину и деньги в карман.

- Это неправда, - невозмутимо ответил Рыбаковский, - я не убивал Офиногенова и денег не брал!

- И чтобы скрыть своё гнусное убийство, - так же невозмутимо продолжила Татьяна, - вы под диктовку Кожедуба пишете пасквиль на меня! Лжете, чтобы уйти от ответственности! Вы думаете у вас проканает ваше кисло сляпанное дело? Вы думаете мои адвокаты не увидят, что дело шито белыми нитками?

- Ну а что вы мне предлагали? – визгливо вскрикнул Николай Георгиевич. – Чтобы дело моей жизни погибло, чтобы Кожедуб растоптал мои материалы и выгнал меня отсюда?

- А-а, я поняла, - медленно поднялась со стула Татьяна, - вам легче посадить на нары невинного человека, испортить мне жизнь и карьеру, чтобы сберечь свою дерьмовую киностудию с некоммерческим названием, чтобы сидеть в богом забытом городишке и шлепать никому не нужные киноленты?

- Неправда ваша!!! – закричал Рыбаковский. – Я еще докажу всем, все еще узнают, что я лучший режиссер мира, я еще получу «Оскара» и «Нику».

- В задницу вы получите и «Оскара» и «Нику» на тюремной зоне, куда вас отправят за убийство Офиногенова, - уверенно сказала Татьяна, - и за лжесвидетельство. Спешите снимать свои паршивые поделки, потому что времени у вас осталось мало, скоро за вами придут люди в черном.

Татьяна развернулась, показывая свое намерение уйти.

- Но погодите, - упал на колени Рыбаковский, - не губите, подскажите мне что делать. Я не убивал Офиногенова, я вам клянусь. У меня есть кое-какие свидетельства, я видел что-то странное. Но вы же видите – Кожедуб прет, как танк, я боюсь, мне некуда бежать из этого города. Я пытался ему рассказать, но он ударил мне под глаз, он не хочет ничего слушать, он хочет засадить вас за решетку. Он раздавит меня, как мошку, я всего лишь завпост ДК, у меня даже нет профильного образования по специальности…

- При чём тут ваше образование, если вы ничтожный лгун и трус?

- При том, что мне некуда бежать, - заплакал Николай Георгиевич. – Я мечтаю поехать в Москву и показать кинопродюсерам свои сценарии, но ведь их никто не будет смотреть, ведь у каждого кинопродюсера есть друзья детства, сокурсники, родня и всем надо дать заработать. Поэтому они будут снимать и показывать дерьмовые фильмы, лишь бы не дать подойти к этой кормушке кому-то со стороны. Без протекции в Москве ничего не делается, я знаю, никуда без волосатой лапы. А я еще к тому же не еврей и не «голубой», мне-то вообще как пробиться в люди с такими недостатками?

- При чем тут все это? – спросила Татьяна. – Неудачники всегда ищут причину не внутри себя, а снаружи, а не стараются упорно делать дело и двигаться вперед. Вот так и вы. Если вы уверены, что в Москве все делается по протекции, я вам её составлю, сведу вас с продюсерами ведущих телеканалов и за вас поручусь как за своего друга. Но и вы должны мне помочь выпутаться из этой дерьмовой истории и себя вытащить тоже, потому что сегодня Кожедуб валит вину на меня, а завтра свалит на вас и тогда кино вы будете смотреть в клеточку. Что вы говорили у вас там есть за свидетельства?

Николай Георгиевич стал нервно щелкать пальцами и кусать губы. В этот момент он мало походил на стареющего плейбоя и на «нового Тарантино» всемирного кинематографа.

- А вы что правда в действительности знакомы с продюсерами ведущих каналов? – робко поинтересовался Рыбаковский.

Татьяна уверенно кивнула. Она, по правде говоря, лично было мало с кем знакома, зато продюсеры её знали все. Этого было достаточно, чтобы навестить их кабинеты без особого приглашения. Рыбаковский поверил ей, сел напротив и она заметила, что завпост так волнуется, что по кровавой ссадине его течет капелька пота. Видимо он и правда знал что-то такое, что заставляло его очень сильно беспокоится, прежде чем начать говорить.

Скандального журналиста по фамилии Стручок взашей втолкнули в какой-то темный подвал, где он, запнувшись о высокий кирпичный порог, споткнулся и упал, больно ударившись коленкой, а затем растянулся, как веник на сыром и холодном полу. А до этого его сначала били по почкам, а потом запихали в багажник какой-то машины, которая потом какое-то время тряслась по ухабам и где Стручок чувствовал себя свиным окороком в морозильной камере. А еще до этого он вышел на улицу из гостиничного бара вместе с человеком, предложившим ему сделку по продаже служебной информации о расследовании убийства Офиногенова, человек предложил ему пройти к машине, где якобы лежали те самые документы. Ничего не подозревающий журналист Стручок деловито пошагал по направлению к старой «Волге», когда вдруг у самой машины получил такой сильный удар кулаком по спине, что носом врезался в задний бампер, поскользнувшись на скользкой дороге и свалился буквально под задние колеса машины. И вот тогда его стали пинать по почкам. Прицельно, очень больно, но мягкой обувью, чтобы не оставлять синяков.

- Помогите! - попытался звать на помощь столичный скандальный журналист, карабкаясь по бамперу «Волги».

Но из его горла вылетал только жалобный хрип – дыхание сперло. Никто не пришёл к нему на помощь, но Стручок и не видел – был ли кто-то поблизости из людей или не было никого. Он попытался отползать под машину, но его вытащили за ноги и несколько раз воткнули носом в дорожный лёд, отчего Стручок на минуту даже потерял сознание. Потом его посадили на задницу, натянули ему его спортивную шапочку на голову по самый кончик носа и мир для него вообще погрузился в полный мрак. Затем руки завернули за спину и связали его же собственным ремнём, выдернутым из брюк. Стручок решил, что когда его начнут тащить куда-то, он соберет полные лёгкие воздуха и что есть силы закричит: «Помогите!!!», чтобы кто-то его услышал и хотя бы вызвал милицию. А ведь он написал в своей статье «Нож вместо микрофона», что Вольфрамск – это русский Чикаго тридцатых годов, но не думал никогда, что всё на самом деле так и обстоит.

И вот когда его связанного и слепого подхватили за шиворот, Стручок сделал шумный вдох, готовый загудеть громче паровоза, но тут же его метко коленом пнули прямо в солнечное сплетение снизу так больно, что он поперхнулся собственным воздухом и не то что крикнуть, даже газы испустить не мог. Щелкнул замок багажника и Стручка грубо затолкали внутрь машины. Пока он корчился там, пытаясь снова начать дышать, «Волга» завелась и поехала, увозя несчастного журналиста в неизвестном направлении. Он ерзал-ерзал в багажнике и таки смог приподнять шапку так, что один глаз мог видеть, да только смотреть пока было не на что – в багажнике «Волги» было темно, хоть глаз коли. И вот машина остановилась, его вытащили из багажника, потащили к какому-то старому дому и зашвырнули в подвал, дав сильного пинка под зад.

- Вы за это ответите! – закричал Стручок в сторону обидчика, когда растянулся на полу. – Всё это станет известно широкой общественности! Я напишу об этом всём в своей статье!

- А кто тебе сказал, что ты вообще отсюда когда-нибудь выйдешь? – спросил насмешливый голос его сегодняшнего собеседника, обещавшего ему продать информацию о ходе расследования убийства продюсера Офиногенова. – Ты сдохнешь в этом подвале, мразь лживая!

Стручок ни на шутку испугался. Ведь и правда могут заточить здесь навсегда, как графа Монте Кристо. Да только здесь не замок Иф, а холодный и мрачный сибирский подвал без отопления, где больше двух суток от холода не протянешь. Стручок был человеком разумным, поэтому решил не угрожать больше своим обидчикам, а наоборот, попытаться договориться с ними, чтобы его простили и отпустили обратно на волю. И он сразу же просёк из-за чего, собственно говоря, его могли зашвырнуть в этой сырой, холодный и мрачный подвал.

- За что вы меня так? – жалобно спросил он, пытаясь выдернуть кисти рук из завязанного сзади кожаного узла. – Что я вам сделал? Если из-за статьи моей, так я не виноват. Я-то ведь написал совсем другое, всю правду написал, как на самом деле было. Это наш редактор Игорь Леонидович Чмырдин все так приукрасил, что мне самому теперь стыдно, я вам клянусь.

- Откуда ты можешь знать как было? – спросил его собеседник откуда-то из темноты. – Если даже я сам, капитан Кожедуб, ведущий это дело, не знаю как оно на самом деле было и кто убийца! Поторопился ты, журналюга, ох, поторопился делать выводы и выносить обвинения!

- Это не я выносил обвинения, я ж вам говорю – это Чмырдин всё написал! – ответил Стручок, понимая, что его сейчас снова будут бить, но уже, возможно, более продолжительное время, чем ему досталось возле автомашины «Волга».

Его собеседник, который оказался капитаном Кожедубом стал приближаться. Испытывать боли Стручку не хотелось, он очень боли боялся. Поэтому он попытался на коленях отползти в угол, но когда он падал, то сильно ударился коленной чашечкой, поэтому привстав на неё испытал адскую боль, вскрикнул и свалился на бок.

- Я знаю как было!!! – закричал Стручок. – Я один видел то, что никто больше не видел! Не убивайте меня, я ценный свидетель, я был на сцене в тот момент, когда убили Офиногенова!

Капитан Кожедуб, который уже намеревался прицельно футболистским ударом врезать по балде журналиста, словно по мячу во время пенальти, остановился и свой удар притормозил.

- Врешь, собака, - неуверенно сказал он, - как ты мог быть на сцене, если она охранялась?

- Я везде и всегда пролезаю мимо охраны, - торопливо затараторил Стручок, - у меня такая профессия, чтобы везде пролезать и замечать то, чего другие не видят. Все Дома Культуры одинаковы и всегда можно попасть на сцену через колосники, через верх, через дымовой люк, вариантов множество. А когда от твоих умений пробираться через узкие щели зависти твой гонорар, научишься даже в унитазе прятаться, лишь бы получить эксклюзивную информацию или фото. Я был на сцене, прятался за роялем, наблюдал за Алмазом и Татьяной и делал снимки.

- Ты мне тут гнилую пургу не гони, - грубо прервал его Кожедуб слабым пинком в живот, - что конкретно ты видел?

Он подхватил журналиста за шиворот, посадил на полу, а сам присел рядом. Стручок торопливо затараторил. Когда он закончил, Кожедуб вскочил, размахнулся ногой и со всего маху ударил журналиста прямо в челюсть. Стручок завалился на спину больно ударившись затылком о холодный и твердый пол. Кожедуб набросился на него, как коршун на цыпленка и стал безжалостно избивать ногами, молотя уже куда попало, потому что он так сильно разозлился как не злился ни разу даже за последние такие нервные дни. Стручок не мог ни крикнуть, ни отползти, ни защититься. Его тоже впервые избивали так жестоко. Раньше ему плескали соком в морду, давали пощёчины, обзывали и даже пытались вызвать на дуэль, но то, что происходило с ним сейчас заставило его задуматься о целесообразности журналисткой карьеры. Хотя не исключено было, что эта теперь карьера могла бесславно погибнуть в сыром и холодном подвале вместе с ним самим.

Blog

Сергей Ермаков Нож вместо микрофона

Глава 17.