Geum.ru

Сергей Ермаков Нож вместо микрофона

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   12   13   14   15   16   17   18   19   ...   27

Глава 15.


В номер к Татьяне постучали. Она не хотела никого видеть, сидела, прижавшись спиной к стене и без звука смотрела телевизор, щелкая пультом с канала на канал. Постучали еще раз, уже более требовательно, но Татьяна не реагировала. Она подумала, что наверняка это вернулся из туалета капитан Кожедуб, чтобы продолжить с ней свои душеспасительные беседы. Но не тут-то было, она его больше к себе в номер не пустит. Постучали снова. А может быть, это Алмаз? Завтра все-таки состоится большой концерт на стадионе, им дуэтом две песни нужно будет спеть, может быть, Алмаз хочет чего-то уточнить. Но он бы позвонил бы по телефону, прежде чем ломится в двери. Да и не стал бы он так нагло и сильно стучать чисто по-ментовски. Нет, это не Алмаз. Снаружи подергали ручку, пытаясь открыть.

- Пошли все на фиг! – крикнула она. – Чего вам надо?

- Татьяна, это я, Фёдор Аркадьевич Сергеев, - ответили из-за двери, - я хотел с тобой поговорить.

«Небось уже губернатор края уже пожаловался, что я его послала на три буквы, - подумала Татьяна, - теперь этот приперся приглашать меня в сауну». Ей не хотелось никого видеть, но всё равно она встала со своей кровати и пошла открывать хозяину города, в котором ей приходилось пока оставаться. Сергеев вошёл к ней, прошел в номер, присел за стол, на котором лежала гитара Татьяны и точно так же как и Кожедуб провёл пальцами по струнам. Гитара отозвалась мягким перебором. Но разговор Сергеев повел не о губернаторе края и не о сауне.

- Ну как настроение? – спросил генеральный директор у Татьяны. – Готовы завтра с Алмазом «порвать» стадион?

Татьяна видела, что Сергеев пришёл не за тем, чтобы поинтересоваться её настроением и готовностью «порвать» стадион со зрителями, на уме у него было что-то другое, но что он не спешил пока выкладывать. Татьяна на его вопрос отвечать не стала, а напомнила, что он накануне обещал ей свою поддержку и помощь, а выходит так, что капитан Кожедуб её откровенно «прессует», заставляя сознаваться в том, чего она не делала, приставил к ней своего агента Катерину Маслову, которая следила за ней, у дверей опять же, день и ночь дежурит милиционер, который не выпускает её из номера.

- Я между прочим, не под стражей! – возмущенно сказала Татьяна. – Я имею право выйти на улицу и посмотреть достопримечательности вашего города! А меня не выпускают!

- Да чего тут смотреть? – в ответ произнёс Сергеев. – Смотреть-то тут нечего, достопримечательностей у нас нет. А если хочешь на улицу выйти, так позвонила бы, я бы машину прислал. Ты же всё-таки «звезда», зачем тебе по улице шляться в одиночку, еще какие-нибудь пьяные хулиганы привяжутся. Сейчас выходные, народ празднует юбилей, выпивает само собой, безобразничает. А Кожедубу я сегодня с утра уже сказал его прыть умерить в отношении тебя. Я приказал ему найти настоящего убийцу и как он мне доложил кое-какие продвижения в этом деле уже есть, расследование не стоит на месте. Но сама понимаешь – отпечатки на ноже твои, на раме твои, ты основная подозреваемая.

- Я всё это уже слышала! – сказала Татьяна. – Ничего нового вы мне не можете сообщить?

- Монтировщик сцены из дворца Культуры Миша Светлов… - начал говорить Сергеев.

- При задержании его Кожедубом свалился со скалы и сейчас находится в реанимации, - продолжила Татьяна.

- Откуда знаешь? – удивился генеральный директор.

- Сорока на хвосте принесла, - ответила Татьяна, - вы мне лучше скажите, смогу ли я завтра по окончании концерта уехать в Москву? Не могу же я тут сидеть. У меня в Москве масса дел. Нужно дописывать песню на студии…

- Ты пока что никуда не сможешь поехать, - ответил Фёдор Аркадьевич, - ты разве сама не понимаешь, что ты подозреваешься в убийстве? Это не кража с прилавка в магазине банки помидоров, это мокруха, как говорят опера и уголовники. Поэтому ты вынуждена будешь находиться в Вольфрамске до тех пор пока Кожедуб не найдет настоящего убийцу. А ему я дал категорическое задание отыскать того, кто убил Офиногенова и деньги, которые пропали в срок - сорок восемь часов. Два часа из отпущенного ему времени уже прошли. Я лично буду курировать его расследование. Жаль, что мне самому придётся уехать завтра сразу после концерта вместе с коллегами в столицу, но я дам тебе номер своего мобильного телефона и если Кожедуб будет зверствовать – немедленно звони мне. Мы задержим тебя и Алмаза здесь всего-то еще на пару дней. Как раз к тому времени, я надеюсь, и похищенные деньги найдутся, и мы выплатим вам все сполна, что должны. Номер в гостинице и питание за мой счет. Я просто хочу, чтобы всё было по закону и надеюсь, что Кожедуб выведет настоящего убийцу на чистую воду, а ты будешь продолжать нас радовать своими песнями. И на Кожедуба не обижайся, он неплохой мужик. Просто он оперативник, сыскарь, иногда по роду своей профессии бывает грубым. Но на самом деле он принципиальный и справедливый, невиновного на нары не посадит.

Татьяне ничего не хотелось отвечать генеральному директору ОАО «Сибцветмет», поэтому она и позволила ему произнести этот монолог, слушая его вполуха. Сергеев начиркал номер своего сотового на листочке бумаги на столе и вышел за дверь. А уже через минуту из соседнего номера раздался визгливый голос Алмаза, истерично кричащий что-то и возмущающийся произволом. Видимо и его уведомили о том, что ему придётся просидеть в Вольфрамске еще пару суток. По крайней мере Татьяне не одной здесь скучать, пусть и он посидит тоже.

Она, перебирая струны на гитаре, вспомнила свой недавний разговор с Катериной, их подозрения относительно того, что убийцей и вором является завпост Дворца Культуры Николай Георгиевич Рыбаковский, а его сообщницей, которой он якобы передал деньги является танцовщица Лиля. Зачем Катерина, которая, как оказалось, работает на Кожедуба так активно вбивала в её голову эту версию? Уж ни для того ли чтобы выгородить кого-то еще? Но кого? Саму себя? Или Мишу Светлова? Или капитана Кожедуба? А если дело было и вовсе не так как думалось раньше? Отчего Кожедуб так старательно хочет повесить это убийство на Татьяну? А сам он не причастен ли к этому делу? Если раскинуть мозгами как следует, попытаться представить как оно могло быть на самом деле, то картина получается весьма нелицеприятная.

Начать с того, что Катерина сидит на коротком поводке у Кожедуба, потому что совершила кражу бумажника и мобильника в гостинице. А разве тот же Миша Светлов не может быть на таком же коротком поводке у капитана Кожедуба, да еще и в строгом ошейнике, допустим, за какую-то замазанную опером его проделку – драку, кражу гитары из ДК, грабёж, изнасилование, да мало ли что? Светлов не выглядит пай-мальчиком, кроме того любит выпить и вполне мог преступить закон. А Кожедуб мог поймать его на этом, но не сажать на нары, а сделать своим сексотом или, что хуже начать манипулировать им и заставить его совершить убийство продюсера Офиногенова. Светлов отлучился со сцены после того как Сергеев передал деньги, убил продюсера и сразу же через решётку окна тому же Кожедубу передал похищенные деньги. И тогда получается, что те деньги, что Светлов швырял в клубе - просто его доля за это, провернутое Кожедубом, убийство. А когда Миша прокололся, начав раньше времени сорить деньгами, то Кожедуб якобы при задержании скинул его со скалы, намереваясь убить. Но Светлов оказался крепким парнем и выжил. А свидетель Кожедубу не нужен, наверняка он захочет Светлова убрать и тогда концы в воду – капитан милиции, оборотень в погонах - убийца засадит на нары Татьяну, а сам пойдет вверх по служебной лестнице.

От этой сумасшедшей версии, которая неожиданно пришла ей в мозг, у Татьяны закружилась голова и она прилегла на кровать. Но кому она могла рассказать всё это, с кем посоветоваться в правильности своих рассуждений? Катерина, как оказалось, её предала, Алмаз визжит до сих пор из-за того, что его оставили в провинции еще на пару дней, да и помощник из него, как из коровьего хвоста пулемет. Как бы там ни было, а единственный человек которому можно было хоть как-то доверять в этом городе был генеральный директор «Сибцветмета» Сергеев. Татьяна слезла с кровати, подошла к столу и взяла с него бумажку с телефоном Федора Аркадьевича. Потом взяла свой мобильный и набрала его номер.


Но как только в трубке мобильного телефона пошли гудки, в голову Татьяне внезапно залетела откуда-то из сфер еще одна дельная мысль. Она подумала, что если поразмыслить и принять во внимание, что Катерина это агент Кожедуба, то почему тогда пурген, который предназначался постовому в коридоре достался самому капитану Кожедубу? В том факт, что на сыщика в номере Татьяны подействовало слабительное – она не сомневалась, слишком уж ярко были выражены симптомы – Кожедуб даже мимо Сергеева, которого боготворил, проскочил, как пуля просвистел. Но если Катерина всё же агент Кожедуба, тогда зачем же она своего шефа напоила этим зельем и не предупредила его о последствиях? Что-то тут не стыковалось. Возможно Кожедуб сильно преувеличил своё влияние на Катерину. Татьяне интуиция подсказывала, что нужно самой подойти к Катерине и выяснить этот вопрос, а не пользоваться для выводов лживыми словами капитана Кожедуба.

Сергеев на том конце провода поднял трубку, Татьяна только лишь хотела что-то сказать, как в этот момент двери гостиничного номера Татьяны вдруг с треском распахнулись и в них влетел разъяренный Алмаз. Глаза его сверкали, словно дискотечные стробоскопы, а ноздри раздувались, как у раззадоренного тореадором быка на арене Колизея!

- В чём дело я не понимаю? – с порога истерично завопил он. – Почему из-за тебя я должен торчать в этой забытой богом дыре?

- Алло, слушаю вас, - спрашивал в трубке Фёдор Аркадьевич, но Татьяне в виду сложившихся обстоятельств пришлось его отключить.

- Минуточку, юноша, - обратилась Татьяна к Алмазу, подбоченясь и положив свой мобильный телефон на столик, - я вижу, что между нами возникло недопонимание. Не пойму я отчего это ты решил, что сидишь в этой богом забытой дыре из-за меня, а не из-за себя самого?

- Да потому что я не убивал Зяму!!! – взвизгнул Алмаз, как поросенок, которому дверью загона прищемили хвостик.

- И я не убивала, - спокойно ответила Татьяна, - тем не менее я тоже здесь буду сидеть двое суток и не воплю по этому поводу, как ты, словно горный марал в период брачного гона.

Алмаз нехорошо хохотнул и лицо его перекосила ядовитая усмешка. И тут Татьяна увидела в выражении его глаз такое ехидное злорадство, что чуть не подавилась собственным спокойствием. Она вдруг увидела, что Алмаз-то её уже давно на нары посадил, уже и приговор ей зачитал и уже, наверное, подумывает о том, как он сам, пока Татьяна будет на зоне рукавицы шить, будет её песни исполнять на концертных площадках столицы и окрестностей.

И в этот самый момент неожиданного прозрения она как раз и увидела певца таким, каким он на самом деле Алмаз и был – хитрым притворщиком, лукавым карьеристом. Она вдруг увидела его без той самой маски доброжелательности и соучастия, которую он всегда носил на своем подправленном скальпелем пластического хирурга лице. Татьяна вдруг вспомнила слова Алмаза, которые он любил повторять и которым она раньше не придавала значения, и которые сейчас рекламным придорожным щитом всплыли в мозгу. Алмаз говорил, что всё человечество делится всего на две категории - на людей, заслуживающих чтобы им льстили, и на помои, которые можно презирать. И что к первым нужно относиться по человечески, а к помоям – так, как они этого заслуживают. Очевидно для Алмаза Татьяна уже перекочевала из разряда людей в разряд помоев. Но рановато всё-таки он смыл её сливным бачком и сам уже устроил пляски на её трупе.

И тут Татьяна подумала – а почему она, собственно говоря, этого своего коллегу – певца Алмаза автоматически исключила из подозреваемых в убийстве Зямы. Он что – ангел с крылышками и чем-то лучше того же Светлова или завпоста Рыбаковского? Алмаз притворщик, профессиональный лицедей, умеющий когда надо скрывать свои истинные чувства, расшаркиваться, кланяться и целоваться с теми людьми, которых он терпеть не может, ездить на светские тусовки и говорить там комплименты людям, которых только что поливал грязью. Этот двуликий человечишка вполне мог поссориться с Офиногеновым в гримерке, вспылить и всадить ему нож в спину. А потом выйти на сцену и сказать Татьяне, что Зяма её зовет, чтобы подставить Татьяну. Да и с пропавшими деньгами всё просто решается, если хорошенько призадуматься. Вполне возможно никакого сообщника у убийцы и не было – он просто выбросил деньги наружу из окна, чтобы оправдать мотивацию этого убийства, а какой-нибудь случайный прохожий, житель города Вольфрамска подобрал и припрятал сейчас у себя доллары дома до лучших времен.

Чем дальше Татьяна рассуждала о том, что произошло в гримерке, тем круг подозреваемых не сужался, а наоборот – расширялся. Алмаз смотрел на Татьяну свысока – он-то считал, что он лично никак не замаран в этом убийстве, его и зацепить не за что – он кругом чист, не то, что Татьяну, которая и на ноже, и на открытой раме своих отпечатков понаоставляла. А между тем по рассуждениям Татьяны и Алмаз мог бы быть убийцей Офиногенова.

Татьяна решила воспользоваться методом Кожедуба и огорошить Алмаза неожиданным обвинением. Она подошла к нему вплотную, сощурила глаза и заглянула ему прямо в его подленькое дрожащее нутро.

- Ты думаешь, Алмазик, я не заметила свежего пятна крови на рукаве твоего концертного костюма, когда ты выходил на сцену? – язвительно спросила Татьяна. – Как ты объяснишь его происхождение – скажешь, что нос расковырял? Или это пятно от томатного сока?

Естественно, никакого пятна крови Татьяна на костюме Алмаза не видела, да и вообще, когда уходила со сцены, ничего не видела, поскольку после выступления была выжата, как лимон и отрешена от реального мира. Но все их концертные костюмы остались во Дворце Культуры до завтрашнего выступления на стадионе, поэтому Алмаз не мог знать – измазан ли его костюм кровью или нет. Татьяна, как говорится в определенных кругах, просто брала Алмаза на понт. Если он виновен в убийстве Зямы, то скорее всего испугается – а вдруг и правда пятно существует? А если не виновен, то ему и пугаться нечего. И Алмаз испугался вначале, даже вздрогнул и попятился. Но быстро пришёл в себя, потому что был великолепным актером и умел владеть своим состоянием.

- Ты что тут городишь мне? – истерично вскрикнул он, взмахнув руками и отступая. – Какое пятно? Откуда ему взяться? Это провокация! Ты мне тут с больной головы на здоровую не перекладывай, я… я…

- Что, Алмазик, заволновался, я в цель попала? – спросила Татьяна, наступая на него, словно каток и даже копируя агрессивную манеру поведения Кожедуба. – Убил ты, Алмазик, Зиновия Самуиловича, а денежки в окно выбросил, чтобы местные алкаши их быстренько к рукам прибрали! Хитро придумал, ничего не скажешь! Всё рассчитал. А потом мне сказал, мол, зайди, Татьяна, Зяма тебя зовет. Меня подставить хотел и подставил, да вот одного не учел, что рубашечку свою концертную в крови Офиногенова испачкал!

Алмаз растерявшись от такого напора, отступая, запнулся о стоящий стул и шлепнулся на попу. Он Татьяну побаивался, потому что её драться учил отец – офицер морской пехоты и махала она кулаками и ногами отменно, а вот Алмаз все свое безоблачное детство больше с девочками дружил, на скрипочке играл, да куклам бантики завязывал. Потому драться совсем не умел и драк старался избегать. Когда певец повалился, Татьяна быстро подскочила и прижала его к полу ногой, чтобы он не смог подняться.

- Это не я!!! – закричал он. – Я не убивал Зяму! Меня же уже допрашивали и я все написал! Всё, как было я написал!

- Лучше сознайся добровольно, - предложила Татьяна, еще больше придавливая его к полу, - если я Кожедубу расскажу про пятна крови на твоей концертной рубашке, то он пытать тебя будет – иголки вгонять под ногти и на дыбе подвешивать – тут в Вольфрамске принято так добиваться правды. Быстро в пыточной камере во всем сознаешься и под всем подпишешься!!! Колись, тебе говорю, чтобы пыток избежать!

Услышав про пытки, Алмаз испугался, поднапряг свои изнеженные бездельем мышцы, вывернулся из-под ноги Татьяны, вскочил на четвереньки, побежал, как лошадка в сторону коридора, а потом подскочил, как ошпаренный и рванул к двери, которая в это время открылась и Алмаз врезался прямо в живот входящему в номер Фёдору Аркадьевичу Сергееву.


Генеральный директор весил килограмм под сто двадцать, Алмаз почти вдвое меньше, поэтому певец, наткнувшись на такую гору, отлетел назад, как от броска вертикального батута, свалился на спину и растянулся на полу вверх животом. Сергеев даже не шелохнулся, как будто мошка на лету ударилась в него и упала.

- А-а, вы тут репетируете, - по своему понял происходящее Фёдор Аркадьевич, - я вам не помешал?

- Нет, мы уже почти закончили, осталось пройти лишь финальную сцену, - ответила Татьяна, наступила ботинком на горло упавшему Алмазу, потом картинно воздала правую руку к небу и произнесла с пафосом, - умри, холоп!

- Это мюзикл какой-то знакомый, - предположил генеральный директор, присаживаясь на стул, - я кажется его уже видел даже. О-о, вспомнил «Нотр дам де Пари»! Верно?

Татьяна кивнула – «пари», так «пари» - какая разница? Алмаз задыхался и пытался скинуть ногу Татьяны со своего горла. Она отпустила его, Алмаз вскочил с пола, сильно кашляя, побежал прочь, наткнулся на косяк, ударился, отлетел от него, упал, вскочил и, наконец, выбежал в коридор, из которого разгневанно крикнул:

- Плохо, когда всякое говно считает себя калом!!!

А потом, как метеор, рванул в свой номер и закрылся на ключ.

- Это он про кого сказал? – спросил Фёдор Аркадьевич, недоуменно нахмурившись.

Не дай бог про него!!!

- Это он из роли, - ответила Татьяна, - это у него роль такая ругательная. Просто по сценарию в конце мюзикла поверженный добром злодей спасается бегством и кричит всякие гадости.

- А-а, - понял Сергеев, - однако не нравится мне все это, когда со сцены матом ругаются. Во времена Чехова такого не было, да и в Советское время тоже, а теперь, что творят, то и хотят!

- А чего вы это вернулись? – спросила Татьяна, взяв со стола гитару и плюхнувшись с ней на кровать.

- А чего я вернулся - ты ж мне позвонила, а говорить ничего не стала, я звоню-звоню, а ты трубку не берешь. Что-то случилось?

Татьяна во время перепалки с Алмазом и не заметила, что её телефон разрывается от звонков. Оказывается это Сергеев названивал. Вообще заметно было, что генеральный директор относиться к ней гораздо лучше, чем к Алмазу, но не заигрывает, а как-то так покровительственно, по отцовски с ней общается. Татьяна, которая поначалу хотела рассказать Сергееву о своей версии в которой главным злодеем выступал капитан Кожедуб, решила пока повременить с докладом – благо время до отъезда генерального директора в Москву еще было. Она решила провести собственное расследование, а уже потом рассказать о результатах Сергееву. И всё-таки его помощь ей была нужна.

- Мне бы машину покататься по городу, - сказала Татьяна, - обещали. Дадите на вечер?

- Бери мою служебную с водителем вместе, - предложил Фёдор Аркадьевич, - а я на губернатора машине поеду. У нас сейчас вечернее заседание будет, так что нам все равно по пути.

«Ага, я знаю, заседание в сауне», - подумала Татьяна, но вслух свою осведомленность не высказала.

- Внизу у входа стоит черный джип «Тойота», - продолжил Сергеев, - в ней мой водитель сидит. Я его предупрежу, он тебя покатает куда скажешь. А мне пора.

Сергеев поднялся и вышел из номера. Татьяна тоже стала собираться. Адрес «киностудии» Рыбаковского она знала, так что навестить его неожиданно она смогла. А «прессовать» подозреваемых, как оказалось на примере с Алмазом, у неё получалось не хуже Кожедуба. С Алмазом справилась и с завпостом Николаем Георгиевичем тоже справится. Главное, разыскать его и чтобы он был на месте!

Когда эскорт с машинами начальства отъехал от крыльца гостиницы Татьяна вышла из номера и стала спускаться вниз. У ресторана остановилась, задумалась, а потом повернула и пошла через зал ресторана на кухню. В зале её встретил официант, вышколенный безупречно, как поведение отличника на перемене и попытался проводить к столику. Но Татьяна сказала, что ужинать не собирается, а хотела бы увидеть Катерину. Официант сразу же замялся и стал какой-то сморщенный, так что Татьяне захотелось его прогладить утюгом, он стал пугливо озираться и посоветовал обратиться к директору ресторана Анне Израилевне, куда и проводил. Татьяна прошла в кабинет, директриса, узнав знаменитость, засуетилась, предложила кофе. Но Татьяна от кофе отказалась, спросила где ей найти Катерину? Анна Израилевна потупила взор, стала перекладывать на столе какие-то бумажки и бормотать что-то о том, что она не знает где Катерина, при этом боязливо поглядывать из-под бровей.

- Я сама видела, что её забрал Кожедуб, - поставила вопрос ребром Татьяна, - догадываюсь раз здесь её нет, то он увёз её с собой. Но ладно, я вообще не по этому поводу к вам пришла. Скажите мне, пожалуйста, была ли пару месяцев назад такая история, чтобы Катерина украла из номера гостиницы бумажник и мобильный телефон? Уж вы-то должны об этом знать.

- Что вы! – всплеснула руками Анна Израилевна. – Катю Маслову я знаю с детства, она никогда не возьмет чужого. А почему вы спрашиваете? Кто вам это сказал? Кожедуб? А впрочем я могла быть в отпуске, поэтому не знаю. Когда это было?

Татьяна поняла, что директриса поначалу сболтнула не то, а потом испугалась, что поперечила капитану Кожедубу и стала оправдываться. Но Татьяне сразу понятно стало, что никакой истории с похищением бумажника и мобильного телефона вовсе не было. Кожедуб соврал ей. Это было собственно и все, что хотела узнать Татьяна. Она поднялась со стула и вышла из кабинета директрисы ресторана.