Сергей Ермаков Нож вместо микрофона
| Вид материала | Документы |
- Олег Ермаков: единая теория поля существует!, 3501.04kb.
- Международного Русского Радио-Телевещания Захватывающий рассказ, 2030.85kb.
- Сергей Ермаков, 2418.8kb.
- Поцелуй змеи (Сергей Ермаков), 2108.49kb.
- Сергей Ермаков – «Москву ничем не удивишь», 3232.5kb.
- Ядалека от намерения дать историческую картину Египта. Поэтому в книге приводится современная,, 2780.68kb.
- Лекция №2 Тема: Конструкция электродинамического микрофона, 53.47kb.
- Грамматическая ошибка, 163.52kb.
- Я выбираю жизнь вместо наркотиков, алкоголя и табака! Суррогатная жизнь, 25.43kb.
- Дайджест июнь 2011 / №23 (25) оглавление, 563.41kb.
Глава 13.
Незадолго до произошедшего с капитаном Кожедубом туалетного конфуза, когда он чуть было не опорожнился в присутствии официальных лиц, Катерина, стоя в укромном уголке в подсобке ресторана усердно размешивала в чайной чашке с заваренным крепким чаем насыпанный туда пурген. Ей нужно было успеть всё размешать еще до того, как чай остынет, чтобы не притащить наверх постовому милиционеру совсем уж холодные помои, которые он может и отказаться выпить. И тогда пропал такой хорошо продуманный план. Два бутерброда с колбасой, сделанные самолично Катюшей и украшенные веточкой зелени были уже готовы, лежали на тарелочке и выглядели так аппетитно, что могли соблазнить не только постового милиционера, но даже и министра пищевой промышленности. Увлеченная процессом девушка не заметила, что в подсобку позади неё кто-то тихо зашел и осторожно прикрыл за собой двери. Катерина стучала ложкой, а подлый пурген никак не хотел растворяться. И в это время за её спиной негромко кашлянули.
- Ой! – воскликнула Катя, повернулась и выронила ложку, которой мешала чай.
За её спиной с ехидной улыбкой стоял самолично капитан Кожедуб, засунув руки в карманы и покачиваясь, словно на палубе. Катерина присела, подняла с пола ложку, но засовывать её обратно в чашку не стала, положила на поднос. Кожедуб молча улыбался, наблюдая за тем как откровенно растерялась девушка. Ему доставляло удовольствие видеть, что его боятся.
- Тут посторонним нельзя, - растерянно сказала Катерина, - тут продукты… потом пропадают…
Кожедуб огляделся – полки ресторана были полупустыми, запасы подмели начисто приехавшие гости юбилея «Сибцветмета». Он прислонился спиной к дверям подсобки, преградив тем самым выход для девушки и сложил руки на груди. Она взяла в руки поднос с бутербродами и чаем, показывая милиционеру, что ей нужно идти разносить заказы. Но Кожедуб и не думал уступать ей дорогу. Он глядел на неё молча и пристально, как питон на зайца, а потом резко шагнул к ней навстречу, схватил с подноса аппетитный бутерброд, засунул его себе в рот почти целиком и стал медленно жевать, глядя холодными глазами прямо в лицо Катерине. Девушка взгляда не выдержала, глаза отвела, поднос в её руках стал слегка подрагивать.
- Что ж ты, девушка, сама себе жизнь портишь? – спросил Кожедуб набитым ртом. – Ты думаешь эта сука московская, певичка эта безголосая за тебя заступится, если я вас прижму? Да первую тебя сдаст с потрохами, потому что ты для неё всего лишь провинциальная дурочка, за счет которой она хочет от заслуженного наказания уйти!
- Я не понимаю о чём вы говорите, - пролепетала Катерина, - пропустите меня, пожалуйста, мне нужно заказ нести…
- Какой заказ? – спросил Кожедуб. – Вот этот что ли? – он ткнул пальцем в оставшийся на подносе бутерброд и чай. – Так его уже практически нету!
Он взял с подноса чашку чая, бутерброд, откусил его и запил сладким чаем. Катерина ахнула. Ведь этот взрывной сюрприз, этот дьявольский фейерверк она приготовила не для него.
- Вкус какой-то странный у твоего чая, - сказал Кожедуб, сделав первый глоток, - с бергамотом что ли?
- Да, с бегемотом, - растерянно пробормотала ему в ответ Катерина.
- Так вот я о чём хочу тебе сказать, землячка, - продолжил Кожедуб, жуя бутерброд и прихлебывая чай, заправленный пургеном, - ты, Катя, наша родная, вольфрамовская девчонка. Здесь родилась и выросла. Я отца твоего хорошо знаю и мать знаю, моя жена в той самой школе работает, где ты училась. Ты её знаешь. Мы с тобой, Катя, практически одна семья, родня можно сказать, а ты свою семью предаешь ради какой-то заезжей знаменитости, нападаешь на меня, человека, который порядок в городе охраняет…
- Вы что-то путаете, - испуганно проговорила Катерина, - я на вас не нападала…
Капитан милиции зловеще усмехнулся, блеснув зубами. Вероятно иногда жевал отбеливающий «Орбит». Или свет так упал, что его зубы сверкнули, как у вурдалака, но Катерине стало жутко. В подсобке был полумрак, про Кожедуба ходили слухи разные. Что для того, чтобы добиться своего он не брезговал никакими способами вплоть до откровенных пыток. У дверей подсобки с внешней стороны наверняка сейчас стоят два его «пса» помощника, которые никого не впустят сюда – кричи она, не кричи – всё равно никто ей не поможет, раз уж она попалась в этот капкан. И ласковый тон, и разговоры про семью – всё это так для того, чтобы пыль в глаза пустить, а не если поддастся она на его уговоры «утопить» Татьяну, написать на неё пасквиль, тогда самое страшное – впереди, Кожедуб ни перед чем не остановится. И Катерине стало жутко так, что внутри стало холодно, как в морозильной камере. Кожедуб запрокинул голову и вылил в себя остатки чая вместе с осевшим на дне пургеном.
- Эх, хорошо чаёк попить, - сказал он.
Катерина непроизвольно кивнула в знак согласия.
- Я ведь узнал тебя в клубе, - продолжил Кожедуб, поставив пустую чашку обратно на поднос и отряхивая руки, - твои рыжие волосы, твой силуэт эротичный, это все трудно с кем-то спутать. Ты вместе с Татьяной пряталась за занавеской у сцены, а потом выпрыгнула вместе с ней в окно. Вы вместе с этой певичкой напали на меня на складе, надели мне на голову коробку из-под сигарет и потом ударили больно между ног. Но тебя, именно тебя, Катя, я прощаю. Прощаю потому что дядя Кожедуб добрый, он не обижает маленьких девочек, которые не ведают, что творят. Но прощает только в том случае, если девочки становятся послушными и помогают дяде Кожедубу. Вот ты поможешь мне и я тебя прощу! Поняла? А если поняла, то расскажи мне, Катя, о чём вы болтали с Татьяной? Она рассказывала тебе как она убивала Офиногенова и кому передала деньги?
- Она его не убивала, - ответила Катерина, - она вошла в гримерку, когда он был уже мертв!
- Так-так, - довольный собой проговорил Кожедуб.
Наконец-то Катерина проговорилась, заговорила о сути дела, призналась фактически, что водит дружбу с этой мерзавкой Татьяной. А ведь отпиралась поначалу. Но сболтнула лишнего, что и требовалось доказать. Чашка на блюдце, стоящая на подносе в руках Катерины слегка позвякивала, что выдавало то, что у девушки дрожат руки. Кожедуб подошел к ней, обнял её за плечи, облаченные в белую блузку и усадил рядом с собой на какой-то деревянный ящик, стоящий возле стеллажей.
- Ты меня не бойся, я не страшный, - сказал он, - я только для плохих дядей и тетей страшный, а для хороших я защитник и друг. Так ты мне не ответила - кому ты сказала Татьяна передала деньги через окно гримерки?
- Она не убивала продюсера и не брала деньги, - упрямо повторила Катерина.
И тут Кожедуб решил, что хватит уже заигрывать с малолеткой, пора переходить к старому испытанному сто раз способу запугивания и энергетического подавления.
Он с силой ударил по подносу, который стоял на коленях у Катерины, чашка и блюдце слетели с него, ударились о стену и разбились вдребезги. Сам поднос поскакал, как кенгуру по полу и залетел куда-то под стеллажи. Катерина сжалась и отпрянула от милиционера, а Кожедуб словно на пружинах вскочил со своего места и брызгая слюной стал орать на неё:
- Что ты мне горбатого тут лепишь, мерзавка? Что ты выгораживаешь её? Её отпечатки есть на ноже и на раме! Ничьих больше нет, только её! А может быть, сдается мне, ты, моя маленькая приличная девочка Катя Маслова, солистка танцевального ансамбля и есть та самая сообщница убийцы, которая забрала деньги через окно? А? Ты, признавайся лучше? Что, детка, попал я прямо в ворота с центра поля? В таком случае я даже расскажу тебе как на самом деле дело было! Ты пришла в номер к Татьяне накануне концерта во Дворце Культуры, принесла ей ужин, а она предложила тебе заработать тысячи три! Или пять? Сколько?
- Я не приходила к ней накануне концерта! – воскликнула подавленная агрессией Кожедуба Катерина. – Можете проверить по кассе ресторана, от неё не было заказов! Я ни с кем не снюхивалась и ничего не брала!
- Я не знаю где вы снюхались, но знаю одно – вы сообщницы! – заорал прямо в лицо девушке Кожедуб. – И получите на полную катушку! Она за убийство, а ты за соучастие, дура! И всё твоё будущее пойдет прахом, поняла? Университеты будешь проходить на нарах, а кто тебя зечку после отсидки замуж возьмет – только такой же конченый, как ты! Тебе этого нужно, этого - отвечай?
- Не-е-ет! – не выдержала психической атаки Катерина и разрыдалась.
Закрыла лицо ладонями, согнулась и плечи её стали сотрясаться, словно в лихорадке. Кожедуб, морально удовлетворенный, потянулся, побоксировал с невидимой тенью в полумраке подсобки, дав девушке поплакать, а потом подошел к ней, ласково потрепал по плечу и сказал:
- Ну-ну, хватит плакать, я же добра тебе, дурочке, хочу, чтобы ты по молодости своей и глупости в дерьмо не влезла, чтобы потом всю жизнь не отмыться. Давай-ка, выйдем-ка с тобой отсюда, займем на время кабинет директора и ты напишешь, всё как было, напишешь, что тебе говорила Татьяна об этом деле.
- Я не знаю что писать, - тихо произнесла Катерина.
- А я тебе подскажу что писать, ты не волнуйся, - весело проговорил Кожедуб. - Я-то ведь точно знаю, что это Татьяна убила своего продюсера, а ты мне просто поможешь это доказать. Пойдем с тобой на некоторые уловки. Помнишь как Глеб Жеглов в кино подкинул кошелек карманному вору? Иногда в нашей работе и такое приходится делать, если точно знаешь кто убийца, а никак этого доказать не можешь. Немножко прибавишь в показаниях, всего самую малость – так, мол, и так, заикалась Татьяна о том, что убила Офиногенова из-за денег. Поможешь мне – выгорожу тебя, будешь дальше учиться в своем институте, работать на хлебном месте в ресторане, а откажешься сотрудничать со следствием – не обессудь, раздавлю, как танк черепаху.
Он схватил Катерину за локоть, пинком открыл двери подсобки и потащил её по коридору к кабинету директора. Дородная женщина Анна Израилевна, руководящая рестораном была в курсе того, что на её территории хозяйничает гроза окрестностей, поэтому когда он ворвался к ней в кабинет, вскочила с места, понимая, что сыщику нужно пространство и поспешила выскочить вон. Кожедуб толкнул Катерину за директорский стол, положил перед ней бумагу, ручку, а сам плюхнулся на диван и деловито закинул ногу на ногу. Катя сидела ни жива, ни мертва, её словно парализовало.
- Начинай так, - подсказал Кожедуб, - как ты познакомилась с Татьяной. Какого числа в какое время…
Катерина не шевелилась, ручку не брала, по щекам её градом текли слезы.
- Я не буду ничего писать! – твердо сказала она.
- Ну вот опять двадцать пять, - хлопнул руками по дивану Кожедуб, - опять положение вне игры, клинч. Мы же только что с тобой все обсудили и мне кажется ты поняла, что твоя драгоценная жизнь и не испорченная уголовным наказанием судьба тебе дороже, чем… ну что ж ты за дурочка-то такая?
- Я не буду писать неправду, - тихо сказала Катерина, - я не буду наговаривать. Сейчас не тридцать седьмой год, вы меня не заставите!
- Я не заставлю? – рассердился Кожедуб. – Ошибаешься! Ты у меня еще на коленях ползать будешь в собственной моче и просить чтобы я дал тебе листок бумаги и ручку, чтобы ты все написала! Ты что думаешь тебе с рук сойдет, что вы меня дураком выставили в ночном клубе вместе с этой певичкой? Нет, детка, Кожедуб провокаций не прощает! Я задержу тебя на семьдесят два часа, имею полное право! Посидишь в камере, подумаешь, авось чего умное тебе в голову и придет! Заодно и этой стерве помогать не будешь выкрутиться из сложившейся для неё неприятной ситуации!
Он свистнул и в кабинет ворвались два его непременных помощника, вооруженные дубинами. Он кивнул им, мол, забирайте, девку, в машину её, повезём в отделение. Катерина не сопротивлялась – Кожедуб был ассом своего дела, мог довести кого угодно до сердечного припадка и до чистосердечного признания. Кожедуб разошёлся, вошел в хорошую спортивную форму, размялся и ему захотелось прямо сейчас навестить Татьяну, чтобы и на ней проделать вот такой же психологический тренинг по подавлению личности. Авось и столичная знаменитость не выдержит его агрессии, будет раздавлена и во всем сознается. Он еще не подозревал, что в его желудке уже начал своё волшебное разрушительное действие подлый пурген.
- Пусть переоденется, - приказал он помощникам, - и ждите меня на улице, да смотрите, чтобы она не сбежала. Посидит она у меня в СИЗО с нашими зечками, а я попрошу их научить её уважать старших. На улицу суку!
Сам он вышел из кабинета, Катерине позволили переодеться в свое, вытащили на улицу, заковав руки в наручники спереди и остановились возле милицейского «козелка». Катерине было холодно, она вся тряслась от мороза и от страха, а милиционеры подтрунивали на ней, предлагали отпустить её на все четыре стороны, если она обещает с ними хорошо провести время. И ржали, как кони, а Катерина плакала, все больше замерзая, но Кожедуб никак не возвращался. Милиционеры покуривали, рассказывая друг другу анекдоты, а Катерина тряслась от холода. На неё из окон смотрели, она чувствовала эти взгляды, ей было стыдно, что она, как какая-нибудь преступница закована в наручники и выставлена на всеобщее обозрение. Она была всего лишь слабой девушкой, она не была героиней, способной выдержать пытки, она уже готова была сломаться, разреветься во весь голос, но она была не способна совершить подлость и наклеветать на человека, которого обожала. Тем боле, что она была уверена на все сто процентов, что Татьяна не убивала Офиногенова!
Когда Кожедуба вынесло в туалет, как вылетевшую из ствола пулю, Татьяна выскочила сразу же вслед за ним и рванула в противоположную сторону, чтобы по запасной лестнице спуститься на кухню ресторана. Ей хотелось самолично убедиться в том, что Катерина и правда всего-навсего агент Кожедуба, приставленная им следить за ней, а никакая не подруга ей. Просто спросить у неё, глядя ей прямо в глаза правда ли то, что только что ей рассказал Кожедуб. Татьяна поймет, увидит, если Катерина соврет ей, она едва сдерживала рыдания. Когда она только лишь выскочила из номера и тут же постовой любитель чтения, милиционер, приставленный охранять её и Алмаза номера, отбросил свою книгу на диван и что было силы бросился к ней.
- Не положено! – закричал он с ходу. – Не положено выходить!
Татьяна поймала его руку на захват именно так как учил её отец – офицер морской пехоты, головой постового она открыла захлопнутые двери своего номера, рывком закинула постового внутрь и закрыла за ним двери на ключ. Милиционер стал барабанить и проситься наружу, сетуя на то, что его дескать уволят с работы, но Татьяна не стала его слушать. Тем более, что она увидела как со стороны, куда несся на полусогнутых Кожедуб, из лифта выходит Сергеев. Генеральный директор «Сибцветмета» хоть и обещал ей поддержку и справедливое разбирательство в деле убийства Офиногенова, но теперь уже Татьяне казалось, что здесь в этом городе Вольфрамске все против неё.
Даже Алмаз и тот перестал с ней общаться, видимо и он для себя решил, поддавшись общему мнению, что она и есть убийца Офиногенова. Татьяна достигла конца коридора и побежала вниз по лестнице. Но ей даже спускаться не пришлось – она увидела на улице милицейский «козелок», а возле него двух всегдашних помощников Кожедуба, которые вместе с ним дубасили в ночном клубе посетителей, а рядом Катерину в накинутой на плечи куртке. Они о чем-то смешном разговаривали, потому что менты улыбались во все свои широкие рты. Татьяне показалось, что плечи её подруги трясутся от смеха. Ей смешно! Предала Татьяну, как Павлик Морозов своего папку и веселится. Ноги у Татьяны подкосились и она присела на подоконник. Было очевидно – её подло предали. А чего она могла еще ожидать в этом чужом для неё сибирском городе? Да и случись все это в Москве – разве было бы иначе? Там вообще все твои коллеги только и ждут того, чтобы с тобой что-то нехорошее приключилось, чтобы тебя не стало и одним место возле узкой кормушки шоу-бизнеса стало больше. Стал бы в Москве ей кто-то помогать? Вряд ли…
Утопить – пожалуйста, а вот помочь в трудную минуту – на такой поступок мало кто способен.
Татьяне очень не хватало сейчас отца. Где же он сейчас, ведь по идее он должен был уже приехать в Москву. Приехать-то приехал, а дальше? У него нет допуска чтобы лететь в эту запретную зону города Вольфрамска. Как он доберется?
Татьяна привстала с подоконника на лестничной клетке и медленно стала подниматься наверх, а потом побрела в сторону своего номера. Настроение было на нуле, раздражали эти стены, эти картины висящие на них с изображением пейзажей Вольфрамска и этапов трудовых побед. Всё раздражало. Она подошла к своему номеру. Милиционер, закрытый внутри уже перестал колотить в дверь, стыдно, наверное, было за то что с ним так легко справилась девушка. Татьяна сунула ключ в замочную скважину и тут из номера следующего за номером Алмаза выглянул его жилец - губернатор края, румяный и весёлый от выпитого за вечерним банкетом спиртного. Вероятно Сергеев проводил почетного гостя до дверей номера и сам отправился восвояси, а губернатор никак не мог угомониться.
- Э-э, как вас там? – пьяно выкрикнул он, увидев Татьяну. – Певица! У меня к вам деловое предложение. Мы сейчас едем в сауну с товарищами продолжать банкет. Не споёте для нас там, скажем, за три тысячи долларов?
- Э-э, как вас там? – передразнила произношение чиновника Татьяна, негромко произнеся все это в его сторону. – Губернатор! А не пошёл бы ты мелкими шагами в хорошо известном тебе направлении вместе со своими товарищами под руку?
Самое важное лицо края от подобного обращения моментально окрасилось багрянцем, словно песенный месяц который находится там, где волны бушуют у скал. Татьяна, довольная собой, открыла двери своего номера ключом и оттуда выкатился, словно потерявшийся мячик, постовой милиционер.
- Ну, вы вообще, как так… - недовольно запыхтел он, не смея ничего предпринять в отместку. – Я доложу Кожедубу…
- Мерзавка!!! – выкрикнул губернатор края.
- Сам такой! – ответила ему Татьяна.
Она зашла в свой номер и заперлась изнутри. В этот момент она почувствовала себя очень одинокой маленькой букашкой, сидящей на листике травы где-то посреди огромного поля, где каждый жук может её безнаказанно сожрать, а каждый сапог запросто и незаметно для самого сапога раздавить. Вот какова цена её славы, цена целой армии её поклонников, кочующих с концерта на концерт. Оказывается всё шелуха, когда тебе по настоящему одиноко и позвонить некому, и выплакаться даже некому, и помощи просить не у кого. И она подумала – а вот если бы Зяма был жив, если бы погиб не он, а кто-то другой, а обвинили бы в убийстве того другого тоже Татьяну – пришёл бы к ней на помощь Офиногенов? В последнее время он очень часто любил повторять – ты, Татьяна, мне, как дочь и правда относился к ней по отечески, но все это было тогда, когда дела шли, диски с песнями продавались, а многие эфиры даже не приходилось проплачивать, потому что Татьяна была востребована народом, а следовательно интересна и телередакторам.
А если бы пришла беда, то как отреагировал бы Офиногенов? Ведь в сущности Татьяна была для него той же дойной коровой, которая пахала, как папа Карло, а половину своего заработка отдавала продюсеру. Собственные-то, родные дети Офиногенова живут за границей и не работа у них, а синекура, типа, занимают должности, например, советника мэрии города Лондона по культуре и искусству малой народности алеуты. Как будто в Лондоне кого-нибудь когда-нибудь может заинтересовать какой-то вопрос относительно того где живут эти самые алеуты – в чуме или в иглу? А дети Офиногенова сидят и деньги ежемесячно получают, а не скачут на морозе с открытым горлом как Татьяна. Так что как ни клялся ей Зяма в вечной своей непроходящей любви, а тоже бы отвернулся, если бы с ней случилась беда. Только один человек всегда готов ринуться ей на помощь – её родной отец, человек, которого все зовут Крабом, Алексей Никитович Крабецкий.
- Где ты, папа, мне так плохо, - прошептала Татьяна, глядя как за окном сгущается черная зимняя сибирская ночь.