Ть, Монд Дипломатик, Митин Журнал, Алекса Керви, Бориса Кагарлицкого, издатель­ство Логос, издательство Праксис и Сапатистскую Армию Нацио­нального Освобождения

Вид материала

Диплом

Содержание И глобальный порядок 2 Общественного. - Прим. пер. Как развиваются страны Мировой порядок и его правила

Подобный материал:

• Отчет по клиническому изучению бад трансфер Фактор «трансфер фактор™ в комплексе лечебно-реабилитационных, 194.37kb.
• «качество медицинской помощи пострадавшим от туберкулеза», 205.76kb.
• Учебно-методический комплекс по дисциплине «Теоретическое источниковедение», 3457.5kb.
• Н. Г. Козловская, В. Н. Митин,, 35.41kb.
• 25(1070), 17 июня 2011 г. Земля Нижегородская, 74.86kb.
• В. А. Лазарева методические рекомендации к учебник, 402.46kb.
• Самостоятельная работа студентов под руководством преподавателя Самостоятельная работа, 1853.91kb.
• Концепция развития школьного музея «Истоки», 143.39kb.
• П. В. Власов; под общ ред. Г. Г. Кармазановского. М. Видар, 2008. 376 с ил. (Классическая, 262.73kb.
• П. В. Власов; под общ ред. Г. Г. Кармазановского. М. Видар, 2008. 376 с ил. (Классическая, 355.31kb.

НЕОЛИБЕРАЛИЗМ

И ГЛОБАЛЬНЫЙ ПОРЯДОК

Отрывки из книги «Прибыль на людях»

Вашингтонское соглашение

Вашингтонское соглашение по неолиберализму является рыноч-но ориентированным сводом принципов, разработанным Прави­тельством Соединенных Штатов и международными финансовыми учреждениями, находящимися, в основном, под контролем Прави­тельства США и используемыми разными путями в более уязвимых обществах, часто в виде жестких структурообразующих прикладных программ. Основные их правила, в двух словах, — либерализация¹ торговли и финансов, право рынка устанавливать цену («получать правильную цену»), сведение к нулю инфляции («макроэкономичес­кая устойчивость») и проведение приватизации.

«Правительство должно «уйти с дороги», следовательно, и населе­ние тоже, поскольку правительство является демократическим», — такой вывод подразумевается. Решения тех, кто навязывает это со­глашение, естественно оказывают основное влияние на глобальный порядок. Некоторые аналитики занимают значительно более жест­кую позицию. Международная бизнес-пресса ссылалась на эти меж­дународные финансовые институты, как на ядро «де-факто мирово­го правительства новой имперской эпохи».

Независимо от того, насколько точно это описание, оно должно напоминать нам, что институты управления² не являются сами по себе независимыми агентами, а отражают распределение власти в боль­шем обществе. Так было, по крайней мере, со времен Адама Смита, заметившего, что «главные архитекторы» политики в Англии были «торговцами и промышленниками», которые использовали государ­ственную власть, чтобы обслуживать свои интересы, несмотря на «му­чительные» последствия для других, включая народ Англии.

¹ Устранение государственного регулирования. - Прим. пер.

² Общественного. - Прим. пер.


Предметом рассмотрения Смита было «богатство наций», но он понимал, что «национальный ин­терес» — это, в основном, заб­луждение и что внутри «нации» есть остро противоречащие ин­тересы, и чтобы понимать поли­тику и ее последствия, мы долж­ны спросить, где сосредоточена власть и какими путями она осу­ществляется; это то, что позже стали называть анализом клас­сов.

«Главными архитекторами» неолиберального «Вашингтонс­кого соглашения» являются хозяева частной экономики, главным об­разом, огромные корпорации, которые управляют большей частью международной экономики и имеют средства, чтобы доминировать при формировании политики, а также и в создании господствующих идеологии и мнений. Соединенные Штаты по очевидным причинам играют особую роль в этой системе. Говоря словами историка по воп­росам дипломатии Джеральда Хэйнса, который также является глав­ным консультантом по истории в ЦРУ, «после Второй мировой вой­ны Соединенные Штаты приняли на себя, вне зависимости от собственных интересов, ответственность за благосостояние всей мировой капиталистической системы».

***

...В наше время было много экспериментов в области экономичес­кого развития с закономерностями, которые нельзя игнорировать. Одна из них заключается в том, что создатели [моделей экономичес­кого развития] стремятся делать свое дело хорошо, хотя тем, кто по­падает под действие их экспериментов, часто приходится хлебнуть лиха.

Первый и главный эксперимент был проведен двести лет тому на­зад, когда британские правители в Индии учредили «Постоянное по­селение», которое должно было творить чудеса. Результаты были со­рок лет спустя подведены официальной комиссией, которая заключила, что «поселение, созданное с большой заботой и проду­манностью, к несчастью, подвергло более низкие классы наиболее мучительным притеснениям», оставляя нищету, какой «едва ли есть параллели в истории коммерции», и в то вре­мя как «кости сборщиков хлопка усеивают равнины Индии». Но этот эксперимент едва ли может быть признан неудачным. Британ­ский генерал-губернатор заметил, что «эк­сперимент с «Постоянным поселением» хотя и неудачен, во многих отношениях и в большинстве важных основ, но, по крайней мере, его большое преимущество состоит в том, что был создан обширный класс бога­тых землевладельцев, глубоко заинтересо­ванных в дальнейшем существовании Бри­танского доминиона и сохранении полной власти над массами людей». Другим пре­имуществом было то, что британские инве­сторы нажили на этом огромные богатства. Также за счет Индии было профинансиро­вано 40 процентов торгового дефицита Великобритании при обеспе­чении защищенного рынка для британского промышленного экспор­та; наемные рабочие для британских владений, заменившие рабский труд туземцев; и опиум, который был ключевым товаром экспорта Великобритании в Китай. Торговля опиумом была навязана Китаю силой, а вовсе не под действием «свободного рынка», так же как свя­щенные принципы рынка игнорировались, когда опиум был изгнан из Англии.

Короче говоря, первый большой эксперимент был «плохой иде­ей» для попавших под его действие, но не для его создателей и мест­ных элит, связанных с ними. Эта модель действует и сегодня, ставя доход выше людей. Дальнейшие свидетельства не менее впечатляю­щи, чем риторика, называющая самую последнюю витрину демок­ратии и капитализма «экономическим чудом» и которые та же рито­рика обычно скрывает. Пример такого «чуда» — Бразилия. В хваленой истории американизации Бразилии, которую я упомянул, Джеральд Хэйнс пишет, что с 1945 года Соединенные Штаты использовали Бразилию как «испытательный полигон для современных научных ме­тодов промышленного развития, твердо основанных на капитализ­ме». Эксперимент был выполнен с самыми «лучшими намерениями». Иностранные инвесторы процветали, а те, кто его задумал, «искрен­не верили», что люди Бразилии тоже выиграют. Мне не нужно опи­сывать, как они выигрывали по мере того, как Бразилия становилась «латиноамериканским сокровищем международного бизнес-сообще­ства» под военным управлением, как утверждает деловая пресса; в то же время Всемирный банк сообщал, что две трети населения Бра­зилии голодает.

В своей книге 1989 года Хэйнс описывает «бразильскую политику Америки» как «оченьуспешную», «реальную историю американского успеха». 1989 год был «золотым годом» в глазах делового мира, с ут­роением дохода по сравнению с 1988 годом, тогда же заработная пла­та в промышленности, уже среди самой низкой в мире, сократилась еще на 20 процентов; в отчете ООН по гуманитарному развитию Бра­зилия стояла после Албании. Когда же «экономическое чудо» удари­ло и по богачам, «современные научные методы развития, твердо ос­нованные на капитализме» (Хэйнс), вдруг с необыкновенной легкостью превратились в доказательство порочности государствен­ной экономики и социализма.

Чтобы оценить это достижение, нужно помнить, что Бразилия дол­го признавалась одной из богатых стран мира, с огромными преиму­ществами, включая полстолетия доминирования в регионе, и ее обу­чение Соединенными Штатами с их благими намерениями в очередной раз произошло просто для того, чтобы послужить пользе немногих при сохранении нищеты большинства³.

³ Последнее подтверждение исторической правоты избранного Хомским примера: в ноябре 2002-го на волне нового протестного движения к власти в Бразилии пришел со­циалист Лула да Сильва и его Партия Труда, главным предвыборным лозунгом которой было: «Никакого неолиберализма больше!». Эксперты МВФ заявили, что их не удивля­ет сокрушительная победа левых популистов в стране, где 54 миллиона человек оста­лись за чертой бедности. - Прим. ред.


Самый последний пример — Мексика. Мексику хвалили как са­мую прилежную ученицу, лучше всех усвоившую правила вашинг­тонского соглашения, и предлагали как модель для других - и это в то время, как заработная плата катастрофически падала, бедность росла почти так же быстро, как и количество миллиардеров, иност­ранный капитал притекал в страну (в основном спекулятивный или для эксплуатации дешевого труда под контролем дикой «демокра­тии»). Также известно, как в декабре 1994 года этот карточный домик рухнул. Сегодня половина мексиканцев живет ниже прожиточ­ного минимума, тогда как человек, контролирующий зерновой ры­нок, остается в списке мексиканских миллиардеров, — единствен­ная категория, по которой эта страна высоко котируется⁴.

⁴ Именно в 94-м году в Мексике началось партизанское восстание индейцев в штате Чьяпас, а несколько позже возникли и другие автономные очаги антисистемного сопро­тивления. Декабрьская демонстрация фермеров 2002 г. в Мехико закончилась тем, что вооруженные мачете фермеры со своими козами и свиньями взяли штурмом здание Конгресса и на сутки парализовали всю парламентскую работу. - Прим. ред.

Как развиваются страны

...В восемнадцатом веке раз­личия между первым и третьим миром были значительно менее остры, чем сегодня. Возникают два очевидных вопроса:

1. Какие страны развивают­ся, а какие нет?
   
2. Можем ли мы определить какие-либо действительные фак­торы?
   

Ответ на первый вопрос до­вольно ясен. Вне Западной Ев­ропы есть два главных региона, которые развиваются, — это Соединенные Штаты и Япония, то есть два региона, которые избе­жали Европейской колонизации. Сюда относятся также бывшие японские колонии; хотя Япония и правила ими как типичная метро­полия, она не грабила свои колонии, а развивала их, приблизитель­но теми же темпами, как и развивалась сама.

А как же Восточная Европа?

В пятнадцатом веке Европа начала делиться, Запад развивался, а Во­сток стал обслуживающей его территорией, настоящим третьим миром.

Разделение углубилось в начале XX века, когда Россия вывела себя из этой системы. Несмотря на сталинские зверства и страшные раз­рушения от войн, советская система преодолела внушительную ин­дустриализацию. «Это «второй мир», а не часть третьего мира, — или же она была такой, по крайней мере, до 1989 года. Мы знаем из внутренних источников, что в 1960-х западные лидеры боялись, что рос­сийский экономический рост вдохновит «радикальный национализм» где-нибудь еще и что другие с весьма изрядной долей вероятности будут заражены той же болезнью, которая поразила Россию в 1917 году, когда у нее пропало желание «дополнять промышленные эко­номики Запада», — как описывала проблему коммунизма в 1955 году одна уважаемая аналитическая группа. Западная интервенция в 1918 году была, следовательно, защитной реакцией, призван­ной сохранить «благосостоя­ние мировой капиталисти­ческой системы», испуганной общественными изменения­ми на обслуживающей ее территории. Так об этом напи­сано в авторитетных учебни­ках.

Логика холодной войны напоминает случай Гренады или Гватемалы, хотя шкала была настолько другой, что конфликт существовал сам по себе. Неудивительно, что с победой более мощного противни­ка останавливаются традиционные модели. Также не должно удивлять, что бюджет Пентагона остается на уровне «холодной войны», а сейчас он даже увеличивается⁵; и тогда как междуна­родная политика Вашингтона едва ли изменилась, все больше фак­тов помогают нам составить некоторое представление о действи­тельности глобального порядка.

⁵ В 2003 г. военный бюджет США стал рекордным за весь период после окончания «хо­лодной войны». Оправдывается это, как и односторонний выход из многих прежних мирных договоров, борьбой с «международным терроризмом». - Прим. ред.

...по вопросу о том, какие из стран развиваются, ясен, по крайней мере, один вывод: что развитие происходило в стороне от «экспери­ментов», основанных на «плохих идеях», считавшихся очень хоро­шими авторами этих идей и их союзниками. Это не гарантия успеха, но, по-видимому, это необходимое условие [успешного развития]. Давайте обратимся ко второму вопросу. Как удалось Европе и тем, кто избежал ее контроля, преуспеть в собственном развитии? Часть ответа снова кажется ясной: они безбожно нарушали одобренные правила свободного рынка. Этот вывод верен сегодня, начиная от Англии и кончая растущими экономиками стран Восточной Азии, включая, разумеется, Соединенные Штаты, лидера в протекциониз­ме со времени их основания.

Общепринятая история экономики признает, что государственное вмешательство сыграло главную роль в экономическом росте. Но его влияние недооценивается из-за слишком узкого подхода к этому вопросу. Одно из основных упу­щений при этом состоит в том, что промышленная революция [в Британии] основывалась на де­шевом хлопке, в основном, из Соединенных Штатов. Он оста­вался дешевым и доступным бла­годаря вовсе не рыночным силам, а устранению непокорного насе­ления и рабства. Были, конечно, и другие производители хлопка. Среди них выделялась Индия. Именно ее ресурсы текли в Анг­лию, в то время как собственная передовая текстильная промышлен­ность Индии была уничтожена британским протекционизмом и си­лой. Другой случай — Египет, который хотя и принимал меры по саморазвитию в одно время с Соединенными Штатами, но его разви­тие было заблокировано усилиями Британии, на той категоричной основе, что Великобритания не будет терпеть независимое развитие в этом регионе. США, наоборот, смогли следовать путем своей стра­ны-родительницы (Великобритании), исключая дешевый британский текстиль с помощью высоких тарифов, то есть так же, как Великоб­ритания поступила с Индией. Без таких мер половина возникшей тек­стильной промышленности Соединенных Штатов была бы уничто­жена с далеко идущими последствиями для всего промышленного роста, как оценивают историки экономики.

Современным аналогом дешевого хлопка является энергия, на ко­торую полагаются продвинутые промышленные экономики. «Золо­той век» послевоенного развития был основан на дешевой и обиль­ной нефти, а доступ к ней обеспечивался силовыми методами или угрозой их применения. То же самое продолжается и сейчас. Боль­шая часть бюджета Пентагона призвана поддерживать цены на нефть Ближнего Востока в пределах того диапазона, который Со­единенные Штаты и их энергетические компании сочтут приемле­мыми...

В одном исследовании по этой теме показано, что расходы Пен­тагона равняются субсидии 30 процентов рыночной цены нефти, а следовательно, «современная точка зрения о том, что ископаемое топливо недорого — полный вымысел», — заключает автор иссле­дования. Достоверность оценок предполагаемой эффективности торговли и выводы об экономическом здоровье и росте представля­ются сомнительными, когда мы игнорируем много таких скрытых издержек...

Ноам Хомский

МИРОВОЙ ПОРЯДОК И ЕГО ПРАВИЛА

Отрывки из книги

«Новый военный гуманизм»

Презрение США к основам мирового порядка так сильно, что это даже странно обсуждать...

Несмотря на отчаянные меры идеологов доказать, что круг явля­ется квадратом, нет серьезного сомнения, что бомбардировки НАТО все больше подрывают то, что осталось от хрупкой структуры меж­дународного закона. США сделали это очевидным в ходе дебатов, при­ведших к решениям НАТО. Чем более тесно это касалось конфликт­ного региона, тем сильнее, в основном, была оппозиция Вашингтону по вопросу применения силы, даже в пределах НАТО (Греция и Ита­лия). Опять же это не является чем-то необычным. Возьмем бомбар­дировки Сербии, которые США и Великобритания предприняли в декабре 1998 года, откровенно наплевав на Совет Безопасности — даже время совпало с экстренной сессией по вопросу кризиса. Еще одна иллюстрация этого — уничтожение Клинтоном половины фар­мацевтического производства небольшой африканской страны не­сколькими месяцами раньше. Это было преподнесено здесь как ма­лозначимый любопытный случай, хотя если бы то же самое сделали в Америке исламские террористы, это вызвало бы немного другую ре­акцию.

Возможно, это пример типа «деятельного сдерживания» объявлен­ного в Стратегической концепции США в 1995 году и нацеленного на то, что «оценивается в пределах культуры», как, например, судьба де­тей, умирающих от легко излечимой болезни.

Необязательно подчеркивать, что есть значительно более обшир­ное толкование, которое может быть существенно пересмотрено пря­мо сейчас, если рассмотреть факты, актуальные при определении тер­мина «обычай и практика», толкование, в соответствии с которым придется предоставить наиболее просвещенному государству право «делать то, что оно считает нужным» посредством силы.

Могло бы быть доказано, довольно правдоподобно, что дальней­шее разрушение правил мирового порядка теперь так же не имеет никакого значения, как было в поздних 1930-х. Презрение к ведущей силе мирового сообщества в отношении основ мирового порядка ста­ло настолько предельно, что немного странно обсуждать это. Обзор внутренней документальной хроники демонстрирует, что эта поза (США) прослеживается далеко назад, вплоть до самых ранних дней, даже к первому меморандуму впервые сформированного Националь­ного Совета Безопасности в 1947 г. Во времена Кеннеди, эта поза на­чала приобретать открытое выражение, когда, например, выдающий­ся государственный деятель и советник Кеннеди Дин Атчесон оправдал блокаду Кубы в 1962 г., сообщив Американскому обществу международного права, что это справедливый ответ США на «вызов ... власти, позиции и престижу Соединенных Штатов...» и что этот вызов «... есть вызов закону». «Реальной целью говорить о междуна­родном законе было, для Атчисона, просто «чтобы украсить наши позиции этикой, выведенной из весьма общих моральных принципов, которые затрагивали официальную доктрину», — когда это удобно.

Главным новшеством для времени Рейгана-Клинтона стало полное пренебрежение международным законом, и серьезные обязательства были полностью сняты, это даже широко восхваляли на Западе как «новый интернационализм», который возвещает замечательную но­вую эру, уникальную в человеческой истории. Неудивительно, что такое развитие было воспринято по-разному в традиционных облас­тях просвещенных государств и в силу различных причин вызвало озабоченность даже у некоторых политических аналитиков.

Конец холодной войны сделал возможным цинизм, превосходя­щий цинизм Атчисона. Поклоны мировому порядку необязательны, даже презренны, так как просвещенные государства поступают, как им угодно без беспокойства насчет сдерживания ими мирового об­щественного мнения. Идеологическое управление добавляет — «что­бы прикрыть наши позиции этическими признаками, производными от очень общих моральных принципов», как со значительной яснос­тью показывают последние события. «Прогрессивное, но оправдан­ное расширение толкования международного закона» (Марк Веллер) может быть разработано по желанию могущественных государств, чтобы обслуживать их особые интересы. «Гуманитарное вмешатель­ство» бомбами в Косово, и при этом взгляд сквозь пальцы на поток смертоносного оружия, предназначенного для этнических чисток и го­сударственного террора в пределах НАТО, — вот лишь наиболее яр­кий пример. С «замалчиваемыми непопулярными идеями и держащи­мися в тайне неудобными фактами» в духе того, что описывал Оруэлл в своих наблюдениях (замалчиваемых) о свободных обществах, все должно проходить шито-крыто. Что бы ни про­изошло, это «поворотный пункт в меж­дународных отношениях», если «про­свещенные государства», ведомые «идеалистичным Новым Светом, кото­рый напряженно борется за прекраще­ние бесчеловечности», применяют во­енную силу, веря, «что это, должно быть, справедливо», или, как это видит­ся другим, чтобы разработать «прави­ла игры», которые дадут им «право на силовое вмешательство, чтобы заста­вить оправдать то, что, по их мнению, должно быть оправданно», все­гда «замаскировано в моралистичную праведность», «как в колони­альную эпоху».

С точки зрения этих просвещенных государств, такое различие в оценке происходящего отражает четкий раздел, который отделяет их «нормальный мир» от тех отсталых народов, которым недостает «за­падных понятий терпимости» и которые еще не преодолели «челове­ческой способности ко злу», к удивлению и смятению цивилизован­ного мира.

В этом контексте вряд ли удивляет то, что «международный закон сегодня, вероятно, менее всего берется в расчет в стране (США), чем когда-либо» со времени основания Американского общества между­народного закона в 1908 году. Или то, что редактор ведущего профес­сионального журнала по международным законам должен заботить­ся о «тревожащем углублении» отказа Вашингтона от договорных обязательств. Господствующая позиция по отношению к установкам мирового порядка была проиллюстрирована другим образом, когда Югославия выдвинула обвинение против стран НАТО в Мировом суде, указывая на Конвенцию о геноциде. Суд определил, что у него нет необходимой юрисдикции, считая, что «все стороны должны действовать в соответствии с их обязательствами в соответствии с Уста­вом Объединенных Наций», который ясно запрещает бомбардиров­ки. — Так обиняками было дано понять, что бомбардировка наруша­ла международные правовые нормы», сообщила «Нью-Йорк Тайме». Особенно интересно было сообщение правительства США, которое представляло собой скользкий юридический аргумент, принятый Судом, о том, что их действия не подпадают под юрисдикцию Суда. США действительно ратифицировали Конвенцию о геноциде, после очень долгих проволочек и с оговоркой, что «требуется особое согла­сие Соединенных Штатов», если обвинения выдвигаются против них, а Соединенные Штаты отказываются давать это «специфическое со­гласие». «Юридические нормы требуют, чтобы обе стороны согла­шались с юрисдикцией Международного суда, — напомнил Верхов­ному суду советник Джон Крук, — а ратификация Конвенции Соединенными Штатами была обусловлена ее неприменением к са­мим Соединенным Штатам».

Добавим, что это ограничение еще более общее. США ратифици­рует несколько возможных конвенций относительно прав человека и связанных с этим вопросов, и эти несколько конвенций обусловли­ваются оговорками, которые предоставляют США (и отнюдь не на бумаге) неприменимость их в отношении США. Объяснения, пред­ложенные для отказа от международных обязательств, интересные, они должны были бы занимать первые страницы и особо изучаться в школьных и университетских программах, если бы честность и гума­нитарные последствия считались значимыми величинами.

Самые высшие власти дали понять, что международные законы и средства стали неактуальны, поскольку они больше не следуют ука­заниям Вашингтона, как это было в первые послевоенные годы, ког­да власть США была господствующей. Когда Мировой суд рассмат­ривал то, что позже осудил, как «противозаконное использование силы» Вашингтона против Никарагуа, госсекретарь Джордж Шульц, прозванный в администрации Рейгана «чистюлей», высмеивал тех, кто защищает «никчемные, правовые средства вроде внешнего по­средничества, Объединенных Наций и Международного суда, игно­рируя силовой элемент уравнения». Ясно и прямодушно и, вне со­мнения, оригинально. Юридический советник государственного департамента Абрахам Софер объяснил, что члены ООН не могут больше «приниматься в расчет при формировании наших взглядов» и что «большинство» (в ООН) «часто не согласно с Соединенными Штатами в важных международных вопросах», поэтому мы должны «зарезервировать за собой власть, чтобы определять», как мы будем поступать, и какие вопросы подпадают, «по существу, в пределы внут­ренней юрисдикции Соединенных Штатов, как определено Соеди­ненными Штатами» в этом случае внезаконного использования силы Вашингтоном против Никарагуа.

Все это очень хорошо говорить отвлеченно о «прогрессивном, но законном расширении международного права», расширении, которое создает право «гуманитарного вмешательства», или согласовывать с просвещенными государствами право использования военной силы, где, как они «полагают», это «должно быть оправдано». Но также нуж­но признать и то, что едва ли случайно государствами, оценивающими себя как просвещенные, оказываются те, которые могут действовать, как им угодно. И это в реальном мире, где есть два выбора:

1. некоторый тип основы мирового порядка, возможно Устав ООН, Международный суд законности, другие существующие учреждения или, возможно, что-то лучшее, если это может быть разработано и широко принято;
   
2. те, у кого есть сила, делают то, что они хотят, ожидая получать одобрения, которые есть прерогатива власти.
   

В качестве темы для отвлеченной дискуссии позволительно выб­рать для рассмотрения другой возможный миропорядок, и, возможно, это отличная тема для выпускных семинаров по философии. Но в настоящем, по крайней мере, это выбор между 1) и 2), определяю­щий реальный мир, в котором решения, влияющие на гуманитарные дела, должны приниматься.

Тот факт, что реальные возможности выбора сводятся к 1) или 2), был признан 50 лет тому назад Международным судом: «Только Суд может рассматривать предполагаемое право интервенции (вмеша­тельства) как провозглашение политики силы, которая, как это было в прошлом, привела к наиболее серьезным злоупотреблениям и ко­торая не может, каковы бы ни были недостатки международной орга­низации, существовать в международном законе...; из природы ве­щей следует, что если возможность [интервенции] будет сохранена для наиболее сильных государств, то это может легко привести к из­вращению самой сути законности».

Можно принять позу «преднамеренного незнания» и игнорировать «обычай и практику» или развивать их на некоторых нелепых предпо­ложениях («перемены, конечно», «холодная война» и другие знакомые предлоги)- Или мы можем взять обычай, практику, и явную идеологию всерьез вместе с фактической историей «гуманитарной интервенции», отдаляясь от приличных норм, но, по крайней мере, открывая возмож­ность получать некоторую понимание того, что происходит в мире.


Куда подпадает особый вопрос о том, что было сделано в Косово? Этот вопрос оставили без ответа. Ответ не может просто выводиться из абстрактного принципа и еще меньше из набожных надежд, но он требует осторожного внимания к обстоятельствам реального мира. Разумный вывод, я полагаю, в том, что США выбрали курс дей­ствия, который, как и ожидалось, усиливал бы зверства и насилие; и это очередной удар по режиму международного порядка, который пред­лагает слабую, но, по крайней мере, некоторую ограниченную защиту от грабительских госу­дарств; это подрывает демокра­тические наработки в пределах Югославии, возможно, также и в Македонии; и это ставит под воп­рос перспективу разоружения и хоть какого-то сдерживания ядер­ного и другого оружия массового уничтожения и на самом деле мо­жет отбросить все эти «нет выбо­ра» (при интервенции), но «полу­чать оружие массового уничтожения» во время самообороны. Из трех логически возможных вариантов США выбирают: (I) — «действие, усиливающее катастрофу», отвергая альтернативы; (II) «не делать ничего» и (III) «попытка смягчить катастрофу». Был ли выбор (III) ре­алистичным? Нельзя точно знать, но есть признаки того, что это было вероятно.

Для Косово с самого начала было справедливо замечание о том, что «каждая бомба, которая падает на Сербию и каждое этническое убийство в Косово предполагают, что едва ли будет возможно для сербов и албанцев жить рядом друг с другом в каком-нибудь подобии мира» («Файненшиэл Таймс», 27 марта). Другие возможные долго­срочные результаты также неприятны, если хорошенько подумать. В лучшем случае, как было признано, безотлагательное утверждение НАТОвской версии официального урегулирования оставляет «неус­тойчивые проблемы», адресованные, наиболее безотлагательно тем, кто попал под «эффект» бомбардировок.

Стандартный аргумент при этом состоит в том, что мы должны были что-то делать: мы не могли просто держаться в стороне, в то вре­мя как зверства продолжались.

«Применению силы не было никакой альтернативы», — заявлял Тони Блэр, многие ему поддакивали: «Ничего не делать значило бы молча соглашаться со зверствами Милошевича». Если выбор (III) («смягчить катастрофу»), исключен, как и было молчаливо принято, и мы оставлены только с (I) («усиливать катастрофу») или (И) («не делать ничего»), то мы, конечно же, должны были выбрать (I). То, что аргумент может даже быть высказан, награда отчаянию сторонни­ков бомбардировки. Предположим, что Вы видите преступление на улицах и чувствуете, что Вы просто не можете держаться в стороне молча, поэтому Вы приобретаете наступательную винтовку и убива­ете всех, включая: преступника, жертву, свидетелей. Должны же мы понять, каким должен быть рациональный и моральный ответ в соот­ветствии с принципом Блэра?

Один вариант, всегда возможный, состоит в том, чтобы следовать принципу Гиппократа: «Прежде всего, не причини вреда». Если Вы никоим образом не можете думать о том, чтобы придерживаться это­го элементарного принципа, тогда не делайте ничего; по крайней мере, это лучше, чем причинить вред; в случае с Косово последствия были признаны заранее как «предсказуемые», и прогноз точно ис­полнился. Да, бывает, что приходится выбирать между ничегонеде­ланием и катастрофой. Если так, то каждый, даже с минимальной претензией на то, чтобы считать себя порядочным человеком, соблю­дет принцип Гиппократа. То, что ничего конструктивного сделать не удастся, должно, тем не менее, быть продемонстрировано. В случае -Косово, мирное урегулирование следовало предпринять, и оно могло бы быть продуктивным, но, как приходится признаваться, он появил­ся слишком поздно.

Право «гуманитарного вмешательства», вероятно, будет чаще при­меняться в ближайшие годы, может быть, с представлением оправда­ния, может быть, нет; сейчас вся система сдерживания обрушилась (позволяя большую свободу действий), и факторы «холодной войны» потеряли свою эффективность (требуя новых). В такое время, возмож­но, стоит обратить внимание на взгляды очень уважаемых коммента­торов, не забывая про Международный суд, который принял по вопросу вмешательства и «гуманитарной помощи» решение, отвергнутое Соеди­ненными Штатами, и о выводах которого даже не было сообщено.

Трудно найти более компетентных специалистов по международ­ным делам и международному праву, чем Хедли Балл или Льюис Хен-кин. Балл предупреждал 15 лет назад, что «отдельные государства или группы государств, которые установили сами себя в качестве автори­тетных судей мирового общего блага, игнорируя взгляды других, фак­тически становятся угрозой международному порядку и, таким обра­зом, эффективному действию в этой области». Хенкин в своей главной работе о мировом порядке пишет, что «давления, отменяющие запрет на использование силы, разрушительны и опасны... Даже «гуманитар­ное вмешательство» может слишком легко быть использовано как слу­чай или предлог для агрессии. Нарушения прав человека на самом деле, слишком обычная вещь, и если бы было допустимым исправить их вне­шним использованием силы, то не существовало бы никаких законов, чтобы запретить использование силы почти любым государством про­тив почти любого государства.

Права человека, я уверен, должны быть защищены, и с другими несправедливостями должно быть покончено, но другими, мирными средствами, не открывая дверь агрессии и сохраняя главное преиму­щество международного права — незаконность войны и запрет на применение силы».

Все сказанное — «не просто размышления на тему». Признанные принципы международного права и мирового порядка, договорные обязательства, решения Международного суда, указанные заявления уважаемых комментаторов — все это, однако, не дает автоматически общих принципов или решений для каждого конкретного случая.

Все должно рассматриваться в меру своих достоинств. Те, кто не приемлет методы Саддама Хусейна, должны нести тяжелое бремя доказательства того, что имеют право прибегать к силе для предотв­ращения угрозы.

Возможно, трудности и появятся, но это то, что должно быть пока­зано, а не просто провозглашено. Последствия должны быть оцене­ны с осторожностью, особенно те, что мы беремся «предсказывать». Причины действий также должны быть оценены на рациональной почве, с вниманием к историческим фактам и документальным сви­детельствам, а не ради того, чтобы нашим лидерам подольстить и их «принципами и ценностями», что приписывают им их поклонники.

Ноам Хомский