Учебное пособие Содержание Введение Тема Теория социальной работы как учебная дисциплина; научные основы социальной работы. Лекция
| Вид материала | Учебное пособие |
- Программа дисциплины по кафедре социологии, политологии и социальной работы «Теория, 442.54kb.
- И. Б. Ардашкин Содержание и методика психосоциальной работы в системе социальной работы, 2573.89kb.
- Примерный перечень вопросов по курсу «экономические основы социальной работы» для студентов, 19.33kb.
- Учебная программа дисциплины «теория социальной работы» Специальность «040101. 65 социальная, 430.1kb.
- Учебная программа дисциплины «Содержание и методика психосоциальной работы в системе, 434.35kb.
- И. Б. Ардашкин Методы и технология социальной работы Учебное пособие, 2367.02kb.
- Учебная программа дисциплины проблемы социальной работы с молодежью дисциплина Проблемы, 498.13kb.
- Учебная программа дисциплины «История социальной работы» Специальность 040101. 65 социальная, 281.21kb.
- Е. В. Рубанова профессионально-этические основы социальной работы, 2653.75kb.
- Становление социальной работы Введение, 820.91kb.
А. А. Коряковцев, канд. философских наук, доцент РГППУ
Теория социальной работы
Учебное пособие
Содержание
Введение
Тема 1. Теория социальной работы как учебная дисциплина; научные основы социальной работы.
Лекция А. Обыденное или донаучное сознание.
Лекция Б. Ненаучное теоретическое сознание.
Лекция В. Наука или научное сознание.
Лекция Г. Предмет, методы и развитие теории социальной работы.
Тема 2. Философские аспекты теории социальной работы; основы научной антропологии.
Лекция А. Человек как социально-деятельное существо.
Лекция Б. Социализация как процесс становления личности.
Лекция В. Отчуждение и освоение человеческого предмета; социальные патологии и социальное здоровье в контексте социальной работы.
Вопросы для самоконтроля и рекомендуемая литература.
Тема 3. Гуманизм как идеология социальной работы.
Лекция А. Гуманизм как мировоззрение.
Лекция Б. Дофилософский и религиозный гуманизм применительно к теории и практике социальной работы.
Лекция В. Философский гуманизм; наследие гуманизма Возрождения применительно к теории и практике социальной работы.
Лекция Г. Гуманизм в учении Л. Фейербаха и Маркса применительно к теории и практике социальной работы.
Лекция Д. Иные концепции гуманизма в конце XIX – середине XX века применительно к теории социальной работы.
Вопросы для самоконтроля и рекомендуемая литература.
Тема 4. Социальная работа как феномен общественно-исторического развития. Цели, задачи и социальное содержание современной социальной работы.
Лекция А. Доинституциональный этап развития социальной работы; докапиталистическая эпоха; религия и социальная работа.
Лекция Б. Доинституциональный этап развития социальной работы; эпоха капитализма.
Лекция В. Социальные и экономические предпосылки институционального этапа развития социальной работы.
Лекция Г. Институциональный этап развития социальной работы; «восточная» социально-экономическая модель или бюрократическое общество.
Лекция Д. Институциональный этап развития социальной работы; «западная» социально-экономическая модель.
Лекция Е. Институциональный этап развития социальной работы; социальный проект национал-социализма (фашизма).
Вопросы для самоконтроля и рекомендуемая литература.
Тема 5. Социальное содержание деятельности системного института социальной работы в современную эпоху.
Лекция А. Общие положения.
Лекция Б. Принципы социальной работы.
Лекция В. Социальное обслуживание как отрасль социальной работы.
Лекция Г. Модели социальной работы.
Вопросы для самоконтроля и рекомендуемая литература.
Введение
Данное учебное пособие предназначено для студентов, обучающихся по специальности «Теория социальной работы» и по смежным дисциплинам. По своему содержанию оно соответствует государственному стандарту данного предмета. Следует, однако, учесть, что его автор уделял главное внимание раскрытию общеметодологической тематики, предполагая, что студенты будут использовать для знакомства с более узкими темами и конкретным материалом дополнительную литературу.
В изложении предмета автор придерживался историко-генетического принципа: все рассматриваемые явления изображаются как процессы, движущей силой которых являются человеческие индивиды, взятые в конкретно-историческом контексте.
Структура учебного пособия включает в себя несколько больших тем, которые разбиты на лекции. В конце каждой темы предложены вопросы для проверки знаний и список рекомендуемой литературы.
Некоторые положения данного учебного пособия имеют дискуссионный характер. Это неизбежно в силу молодости данной дисциплины и общего переломного состояния российских общественных наук в целом. Критические замечания автор будет рад получить по адресу: akoryakovtsev@yandex.ru .
Тема 1
Теория социальной работы как учебная дисциплина;
научные основы социальной работы.
Прежде, чем определить теорию социальной работы как отрасль научного знания, мы должны обозначить, в рамках какого понимания науки это мы делаем.
Наука — это не вечная и не единственная форма человеческого сознания. Было время в человеческой истории, когда науки, по крайней мере, в современном смысле этого слова, не существовало, когда господствовали донаучные или ненаучные формы отражения окружающего мира. Точно так же можно сказать, что сознание индивида не сразу обретает качество научности и может быть совсем его лишено. Иначе говоря, наука — это исторический феномен, формирующийся в определенных общественно-исторических условиях, равно как и научное сознание индивида может быть сформировано, только начиная с определенного возраста и при определенных физиолого-психологических и общественных условиях существования.
А \ обыденное или донаучное сознание
Ненаучный или донаучный тип человеческого сознания называется обыденным сознанием. Оно складывается стихийно, под воздействием случайных обстоятельств и отражает индивидуальный, обособленный опыт проживания, эмпирические навыки общения и владения предметами. Выражается оно в представлениях, характеризующихся отражением обособленного опыта и фрагментарных связей между людьми. Кроме представлений обыденное сознание может использовать и понятия, которые отражают родовые свойства предметов, и художественные образы, отражающие предметы косвенно, через другие предметы, но при этом оно использует их стихийно, игнорируя необходимую связь (то есть логику), как между понятиями, так и между образами. Использование понятий и художественных образов происходит здесь обычно в чуждом для них контексте, подобно тому, как употреблял их герой пьесы русского драматурга Фонвизина «Недоросль» Митрофанушка, уверявший, что «дверь — это прилагательное, потому что к косяку прилагается».
Однако обыденное сознание вовсе не обязательно искажает действительность. Совсем напротив: в рамках индивидуального существования, включенного во фрагментарные общественные связи и в однообразную, ставшую привычной социальную деятельность, оно может адекватно отражать столь же фрагментарную общественную реальность и, в свою очередь, само являться ее закономерным отражением. Социально привлекательная и конструктивная сторона обыденного сознания выражается понятием «здравый смысл». Соблюдение оправданных, с точки зрения здравого смысла, правил и норм человеческого поведения облегчает жизнь индивида и служит приспособлению, адаптации к данным формам социума. Тем не менее, следует помнить, что с усложнением общественной ситуации индивида может произойти инверсия здравого смысла: его нормы и правила, еще недавно казавшиеся столь плодотворными, в новых условиях приводят к обратному результату — к преступному конформизму и к нравственной деградации личности. Относительность истин здравого смысла и разрушительный характер его консерватизма становится очевидными в эпохи прогрессивных социальных перемен.
Стихийное применение понятий, представлений и художественных образов, создает мифологическую картину мира. Миф отражает, прежде всего, способности и потребности представляющего индивидуума, его культурный кругозор, а не объективные закономерности представляемых общества и природы. Миф есть картина мира, сконструированная по логике представляющего, а не представляемого. Поэтому можно сказать, что миф есть проекция человеческого «Я» на весь остальной мир. Мифотворец как бы говорит: «мир таков, каким я его хочу и могу видеть». Миф возникает, когда носитель обыденного сознания пытается осмыслить то, что существует за рамками его обособленного опыта, но с помощью тех интеллектуальных средств, которые порождены именно этим опытом. В результате происходит мифологизация природы или общества. Это может случиться в виде перенесения (проекции) человеческих свойств на природу (антропоморфизация). Примером чего служит изображение грозы и грома в виде гневного Ильи Пророка на колеснице. Или в виде сведения социального феномена к отдельному человеческому индивиду (персонификация). Например, редукция социальных процессов, шедших в 30-е и 40-е годы в СССР к личности Сталина, Октябрьской революции — к личностям Ленина и/или Троцкого, российской цивилизации начала ХХ века — к личности Николая II, перестройки — к М. Горбачеву, распада СССР — к Б. Ельцину и т. д.
Однако не верно было бы видеть в мифе одно искажение реальности, точно так же как нельзя утверждать, что он хранит некую «высшую», «сакральную», «потустороннюю» истину. Миф отражает реальность, но косвенно, специфически используя при этом художественные образы, часто заимствованные из фольклора, и обыденные, эмпирические представления. Мы правильно поймем миф, если только будем помнить, что его предметом является не объективный мир природы и общества, а мир субъективный — тот, который находится в головах творящих миф индивидов, мир их психологии, желаний, способностей, возможностей, наконец, мир их воображения. Воображения, отличного от, так сказать, «профессионального» воображения поэта, художника или ученого тем, что оно остается только воображением, не реализуясь в чувственно-практической деятельности и полностью игнорируя ее законы — законы человеческих отношений, эстетики и экологии. Этим миф, — религиозный или светский, все равно, — отличается от искусства (или так называемого «художественного мифа»): последнее не выдает созданные картины за «всамделишную» реальность; художник отдает отчет в том, что он изображает, прежде всего, свое субъективное видение мира, изображает мир своей личности. Тогда как носитель мифологического сознания претендует как раз на прямое отражение подлинной, «высшей» реальности, не ставя вопроса о критериях истинного и ложного отражения.
Таким образом, мы приходим еще к одному свойству обыденного сознания: оно игнорирует границу между субъективным и объективным, мыслимым и действительным. Для него между ними нет разницы. Дескать, чтобы нечто стало действительным, его достаточно только помыслить. Или: чтобы устранить нечто, достаточно только устранить его из мыслей. В качестве критерия истины оно использует свой произвол как абсолютную меру: «бытие бога не нуждается в доказательстве; он есть, потому что мне он нужен и потому что я в него верю».
Из этого вытекает еще одна его особенность: оно равнодушно к противоречиям, возникающим в результате этого игнорирования. Например: бог мыслиться как воплощенное всеобщее, как Абсолют, и вместе с тем как образ конкретной конфессии (церкви), в действительности отнюдь не одинокой в претензиях на познание истинного бога.
Причины воспроизводства обыденного сознания таковы:
- Неразвитость социальных связей и содержательная (предметная) бедность социальной практики. Безграничное распространение обыденного сознания в древности, особенно в бесклассовом обществе (до цивилизации), было обусловлено слабой производительностью труда, примитивностью техники и технологий, грубой, непосредственной зависимостью от природных условий жизни, общинной организацией, ущемляющей индивидуальное развитие, слабыми связями между общинами и целыми народами. Одним словом, всем тем, что служило причиной замкнутости, скудости межчеловеческого общения. И, наоборот, индивидуализация социальной жизни вследствие распада крестьянских общин и ремесленных цехов, открытие новых земель, технический и социальный прогресс, короче, все, что, в конечном счете, усложняло и обогащало социальные отношения, в особенности в Древних Греции и Риме, а потом — в Западной Европе начиная с эпохи Возрождения и Великих географических открытий, а в России после реформ Петра I, — все это поставило перед людьми такие задачи, решение которых привело к появлению первых научных знаний и оформлению науки в современном смысле.
- Неразвитость, заторможенность индивидуальной человеческой психики. В этом смысле обыденное сознание как таковое, возможно сблизить (но не отождествить) с «эгоцентризмом», — типичной для детской психики и детского мировоззрения установкой, впервые описанной швейцарским психологом Ж. Пиаже. Эта установка не позволяет мыслить объект так, как он есть «сам по себе», объективно, а отражает его только с точки зрения наблюдателя, без учета всей совокупности связей этого объекта: «Почему ветер дует? Потому что деревья качаются»; «Тетя добрая, потому что она мне об этом сказала и дала мне конфетку». Точно так же и обыденное сознание, будучи неспособным отразить реальные причинно-следственные связи объектов, довольствуется только единичным опытом, фрагментом связи, обособленной точкой зрения, абсолютизируя их: «Все мужики — сволочи»; «Все американцы — бездуховные империалисты»; «В советское время господствовал коммунизм, потому что господствующие слои себя называли коммунистами» и так далее.
К этому остается только добавить, что второе условие всецело исторично и предопределено первым. Торможение психического и интеллектуального развития индивидов, конечно, предопределено особенностями их неповторимой судьбы, но их судьба во многом зависит от социальных факторов: господствующих в обществе форм разделения труда, экономической, политической и культурной ситуации и т. д.
Стабильное воспроизводство донаучных форм общественного сознания в современном мире, где, казалось бы, достигнут приоритет науки, говорит не о том, что они имеет другие предпосылки, а, скорее, о том, насколько иллюзорен на самом деле этот приоритет и насколько еще действенны общественные условия, подрывающие его — социальная, экономическая, политическая, религиозная и идеологическая разобщенность человечества.
Донаучный, доинституциональный этап развития социальной работы связан с ее стихийностью, бессистемностью и тотальной зависимостью от частной благотворительности и филантропии. Факторы, обуславливавшие ее случайный, не регулярный характер, исключали ее научное обоснование. Это компенсировалось выражением ее теории в неадекватной форме — в мифологической или религиозной, например, в виде религиозных предписаний («заповедей»).
Б \ ненаучное теоретическое сознание
Итак, в классовом обществе (которое принято называть еще цивилизацией) социальная жизнь усложняется настолько, что, с одной стороны, мифологическая картина мира, сложившаяся в прошлую эпоху, не в состоянии объяснить ее, а с другой стороны, для этой цели оказывается уже недостаточным и индивидуальный эмпирический опыт. Возникает потребность в теории, то есть в такой абстракции, которая была бы рациональна. Человек в этом случае стремится не сообразить себе предмет по собственному произволу, а мыслить его по особым законам и с помощью категорий — фундаментальных по своему значению понятий. Это означает, что теоретическое сознание отличается системностью и тем, что оно выражает себя с помощью обобщающих, абстрактных понятий в их необходимой иерархической связи, называемой логикой.
Понятия имеют разный объем и, следовательно, разное соподчинение. Например. У понятия «студент» объем меньше, чем у понятия «учащийся», которое является более широким, ибо под «учащимся» можно предположить не только студента, но и школьника. Широкие понятия подчиняют себе узкие и включают их в себя. Узкие, в свою очередь, составляют содержание широких (входят в них).
Связь между понятиями — логика — может быть разной в зависимости от значения самой связи. Так, выделяют логику формальную и диалектическую. Первая — разработанная древнегреческим философом Аристотелем — не касается мыслимого содержания, ограничиваясь установлением формальной связи между понятиями разных объемов и значений. Для нее главной ошибкой является противоречие между ними. Например, суждение «кошка есть собака» для формальной логики абсолютно ошибочно, потому что устанавливает тождество между разными предметами.
А для диалектической логики — разработанной в начале XIX века немецким мыслителем Г.-В.-Ф. Гегелем — существенно именно содержание, поскольку она берет предмет мысли в его различии, в единстве с его противоположностью. Так, суждение «кошка есть собака» для диалектики содержит момент истины, поскольку между кошкой и собакой действительно имеется сходство — то, что они оба являются животными и в определенном смысле тождественны друг другу. Иначе говоря, объемы этих понятий пересекаются. Стало быть, для диалектики ошибкой является, наоборот, игнорирование противоречий. Поэтому диалектической логике удается изображать мир со стороны его действительного содержательного многообразия и при этом движущимся, развивающимся, благодаря чему она примерно с середины XIX века становится общенаучным методом. Тогда как логика формальная отражает лишь статику, устойчивость и однозначность предметного мира, являясь, поэтому, так сказать, методологической основой здравого смысла, о котором мы говорили выше.
Часть теоретического сознания может быть ненаучным. Например, идеология, теоретически оформляющая интерес определенных классов и других социальных слоев1; теология (богословие), теоретически выражающая мировоззрение («догматику») той или иной религиозной конфессии или секты; а так же различные псевдонаучные теории наподобие астрологии или дианетики. Все они представляют собой логически упорядоченные системы понятий, но системы, основанные на произвольном допущении неких теоретических предпосылок, вере в них. К ним нужно причислить и устаревшие научные концепции, которые в обособленном виде лишь сохраняют наукообразие, а на новой ступени познания являются лишь разновидностью ненаучной идеологии, поскольку основываются именно на вере, а не на доказательствах.
Вера есть некритическое признание определенной информации в качестве истинной. Иначе говоря, она представляет собой такое отношение к информации, из которого исключается сомнение, проверка, доказательство. Такое отношение называется догматическим, а его содержательный предмет — догмой. Источником веры предполагается непререкаемый авторитет, которым наделяются определенные личности, устные предания или тексты. Повторим, поскольку это важно: подобная догматическая вера может быть выражена как в рамках религии, так и в рамках светской идеологии или псевдонаучных (научных только по форме или социальному статусу) теорий.
Эту догматическую веру необходимо отличать от веры как категории морали — от доверия (хотя понятия «вера» и «доверие» часто ошибочно используют в качестве синонимов). Доверие исходит не из сверхъестественных авторитетов, а из знания о предмете, то есть из такой информации о нем, подлинность которой проверяется, доказывается или опровергается чувственно-практическим опытом отношений с предметом доверия или общественно-исторической практикой его существования. Таким образом, доверие производно из знания о своем предмете, которое отражает его во всем многообразии практических отношений с окружающим миром. Например: я доверяю своему другу, потому что на собственном (чувственно-практическом) опыте отношений с ним знаю его характер. Я доверяю учебнику физики, потому что он оперирует доказанным знанием или, по крайней мере, толкует о том, каким образом возможно теоретически или практически его доказать. И, наоборот, я не могу доверять тому, кто требует от меня веры, то есть, чтобы я принял без доказательств его суждения и, таким образом, подчинил ему свое сознание.
Большую роль в ненаучных теориях играют понятия с неопределенным объемом, или такие, чье значение заведомо не определяется. Их содержание поддается взаимоисключающему толкованию (например, «бог», «добро», «зло», «благо», «справедливость»). Еще их можно назвать иллюзорно-всеобщими понятиями, поскольку их универсализм, всеохватность, всеобщность оборачивается частностью, бедностью содержания, как только они помещаются в конкретно-исторический или социально-практический контекст. Это происходит, например, с понятием «бог», чье иллюзорно-всеобщее содержание раскрывается, едва мы вспомним, что в обществе не существует «религии вообще», а есть только конкретные религиозные конфессии или секты, каждая из которых претендует на познание своего «истинного бога». Это случалось со всеми идеологиями и религиями: менялась эпоха, менялись условия жизни людей, менялись сами люди — адепты этих религий и идеологий, их мировоззрение наполнялось новым содержанием. И оно подчас в такой степени разнилось со старым, что в пору говорить о возникновении принципиально новой религии или принципиально нового мировоззрения. В данном случае могут иметь место апелляции к «единой традиции», обосновываемые использованием общих понятий, но на деле эта «традиция» выполняет роль высохшей, мертвой скорлупы, под которой прорастают уже новые смыслы. Такие метаморфозы происходили со всеми великими религиями, в частности, с христианством, со времен своей первоначальной эпохи разложившейся на множество конфессий и сект, враждующих до сих пор друг с другом. То же самое произошло, например, и с идеологией индустриального пролетариата («марксизмом») — в связи не только с тем, что его выхолостил и приспособил для нужд бюрократического государства Сталин, но, главным образом, в связи с уходом с первых позиций исторической арены самого пролетариата индустриальной эпохи.
Понятия с неопределенным или необозначенным объемом широко применяются так же в социальной манипуляции. Например, когда понятие «Родина» отождествляют с определенным политическим режимом или партией, или когда понятие «русский» подменяют понятием «православный» и т. д..
Коль скоро существенными в ненаучном теоретическом сознании являются произвольные предпосылки, то оно всегда партийно или конфессионально. Иначе говоря, лишено реально-всеобщего, общечеловеческого значения и ориентированно на отражение обособленного опыта и обособленных интересов.
В\ наука или научное сознание
Наука, будучи так же системой понятий, связанных логикой, основана на понимании различия между субъективным и объективным, видимым и действительным, мыслимым и чувственно-практическим. Это служит предпосылкой правильного отражения необходимой связи между субъектом и объектом, например, между человеком и природой. Иначе говоря, благодаря способности проводить это различие, — критической способности, — человек отражает мир по логике отражаемого, не навязывая ему собственную логику. Наука стремится обладать знанием, то есть такой информацией о мире, чье содержание определено не случайным произволом обособленных индивидов, а отражает закономерности объекта. В понятие же объекта входит вся человеческая практика, то есть вся совокупность деятельных отношений человека к природе. Всякая наука имеет свой предмет, свое содержание, являющееся стороной, аспектом единого объекта человеческих отношений.
Далее. Научное познание связано с раскрытием объективных закономерностей природы и общества, то есть стабильно повторяющихся явлений, связанных едиными причинами и не зависимых от человеческого сознания, которое их познает, но не способно породить или изменить их по произволу. Для того чтобы выделить объективные закономерности недостаточно чувственного или эмпирического восприятия. Это возможно только с помощью абстрактного (теоретического) мышления. Но истинность найденных и сформулированных законов проверяется в процессе чувственно-практической деятельности всего человечества. На основе знания закономерностей природного и общественного развития формулируются практические принципы человеческой деятельности и технологии реализации этих принципов.
Критическая способность человеческого сознания служит предпосылкой разума — мышления, отражающего логику субъекта и объекта в их необходимой, целесообразной связи. Разумность человеческих действий нерасторжимо связана с их целесообразностью, потому что одно и тоже действие может быть разумным или неразумным — в зависимости от того, каким целям оно служит, в зависимости от того, какой общий социальный контекст этого действия. Разумным считается, например, поливать дерево водой, если не хотят, чтобы оно горело, но неразумным, если это делают перед разведением костра. Фашистские концлагеря были организованы рационально с точки зрения их создателей, но эта рациональность была фрагментарной, ибо обслуживала государственную политику фашизма, выражающую иррациональную идеологию. Стало быть, разум, как и его порождения — наука, техника, определенная социальная организация, — это всего лишь средства, инструменты в руках человека и применение их зависит от общественно-исторических условий, в которых человек обретается, от тех целей и задач, которые он перед собой в этих условиях ставит. Сам по себе разум не может быть враждебен человеку. Таковым его делают только сами люди. Молотком можно убить человека или забить гвоздь, чтобы повесить картину. Компьютер или компьютерные игры можно использовать как развивающее средство, а можно и как средство для интеллектуальной и моральной деградации. Это зависит от личности того, кто их использует и от социальной ситуации этой личности.
Способность к разуму выражается, прежде всего, в рефлексии, в критическом рассмотрении источника той или иной информации на предмет соответствия действительности. В этом соответствии заключается истинность данной информации. Таким образом, предпосылкой научного сознания и, вместе с тем, целью его познавательной деятельности, является сама объективная действительность, которая включает в себя, однако, не только противоположный человеку объект — природу, а, как уже было сказано, и всю совокупность деятельных отношений человека к природе и к самому себе. Ученый-астрофизик открывает не только далекую планету, он открывает еще и человеческие возможности, позволившие заглянуть ему так далеко вглубь Вселенной. Научное познание в этом смысле является не только освоением внешней природы, но и освоением внутренней природы человека, освоением его творческого потенциала, человеческим самоосвоением. Поэтому можно сказать, что оно является культурным возвращением человека в природный универсум, от которого его отлучила (и отлучает до сих пор) необходимость принудительного труда и межчеловеческая разобщенность.
Поскольку объект и предпосылки науки универсальны, то столь же универсальны объективные задачи и интересы научного сообщества. Расцвет наук всегда происходил и происходит в ходе диалога научных школ, объединенных поиском истины. Реально-всеобщее обретается не в потустороннем мире, а в сфере взаимозависимости людей, вовлеченных в единую производительную (творческую) деятельность, и научные понятия отражают именно момент этой практической взаимозависимости и порождаются ею. Таким образом, научное знание имеет интернациональную, светскую (внеконфессиональную, внерелигиозную), внепартийную и надклассовую, короче: общечеловеческую значимость. Частые обвинения по адресу ученых в экологическом кризисе, в создании все более и более изощренного оружия на самом деле скрывают действительных виновников всего этого — политиков и идеологов.
Бывают случаи, правда, когда сами ученые, даже выдающиеся, исповедуют религиозные взгляды. Так, например, американский физик Майкл Фарадей состоял в секте мормонов, а русский физиолог И. Павлов в старости регулярно посещал православную церковь. Но эти факты говорят, скорее, о фрагментарности сделанных ими открытий и об особенностях их индивидуального мировосприятия, чем о том, что, например, открытая Павловым природа рефлексов подтверждает православное учение о человеке, а исследования Фарадея электромагнитного поля — учение мормонов. Стало быть, не узкоспециализированная, фрагментарная наука противостоит мифологической и религиозной картине мира, а вся совокупность научных открытий, расколдовывающих природный и социальный мир и делающих его понятным человеку. Связать научные открытия в единую картину мира призвана научная философия.
Научное знание представляет собой открытую систему и со стороны своего предмета: оно постоянно проверяется и подвергается критическому рассмотрению с помощью особых научных методов, воспроизводящих объективную логику предмета.
Открытость научного знания заключается еще и в том, что критерием его истинности служит практика. Это означает, что научные суждения проверяются в ходе исторической практики человечества, в ходе эксперимента или в ходе наблюдения, в результате чего устанавливается причинно-следственная естественная связь событий. Последняя осмысляется с помощью понятий, каждое из которых находится в необходимой связи с другими понятиями и с рассматриваемым явлением.
Рабочие моменты научного исследования суть: гипотеза (суждение о возможном состоянии предмета), аксиома (очевидное положение, многократно подтвержденное практикой), доказательство (проверка истинности суждения), эксперимент (проверка суждения на воспроизводимом опыте). Научное исследование включает в себя разрешение теоретических проблем, которые формулируются в форме противоречия между накопленным знанием о предмете исследования и новыми данными о его реальном состоянии.
Социальные науки обладают сугубой спецификой. Например, в них невозможно или затруднено экспериментальное подтверждение гипотез. Для рассмотрения крупномасштабных социальных явлений применяется метод историзма, представляющий собой применение диалектики к рассмотрению социальных явлений. Историзм как научный метод можно свести к следующим моментам:
- То или иное историческое событие или тот или иной исторический феномен рассматривается в контексте данной эпохи, с учетом конкретной исторической ситуации. Это правило нарушается, если исторические события интерпретируются с современной точки зрения. Например, когда восстание декабристов, пытавшихся захватить в заложники правительство чтобы потребовать у царя социальных реформ, оценивается с позиции современной борьбы с терроризмом и с применением современных юридических терминов. Очевидно, что в этом случае остается непознанной истинная подоплека декабристского восстания, связанная с началом кризиса самодержавия и крепостной системы. Немного найдется политических событий прошлого, особенно тех, которые способствовали общественному прогрессу, которые бы укладывались в современную схему легитимности.
- То или иное историческое событие или исторический феномен рассматривается не как изолированный факт, а как процесс, в совокупности породивших его причин, хода и результатов. Например, Октябрьская революция и последующие за ней события в экономической, политической и культурной жизни Российского государства — это закономерный результат предыдущего этапа истории России, а не случайный ее эпизод.
Из метода историзма логично следует метод антропологизма, заключающийся в том, чтобы все общественные проблемы рассматривать через призму чувственно-практических отношений человеческих индивидов, в рамках которых формируются их потребности, мотивы, поведенческие, производительные и мыслительные навыки. Согласно этому методу в центре внимания исследователя должны находиться не абстрактные идеи, а реальные человеческие индивидуумы во всей совокупности их социальных связей и жизненных проявлений как естественная движущая сила тех или иных исторических событий. В этом случае потребности и мотивы человеческих индивидуумов рассматриваются как «материя» или содержание общественных феноменов. Например, исследуя социальное бытие людей пенсионного возраста, необходимо связывать их проблемы не столько с возрастом (что является абстрактно-антропологическим подходом, который вполне обоснованно упрекнуть в вульгарном материализме), сколько с экономическим, политическим, культурным состоянием того общества, в котором эти люди живут, с их реальной жизненной ситуацией, несводимой к физиологическому аспекту.
Впервые метод историзма стал разрабатываться в рамках идеалистической философии Гегелем, а метод антропологизма — Л. Фейербахом, которого можно считать основоположником научной антропологии как таковой. В учении Маркса произошли органичный синтез и творческое переосмысление этих методологических подходов, что воплотилось в методе материалистической диалектики. Действительно, методы историзма и антропологизма в последовательном применении оказываются неразрывно связаны между собой: если в центре научного рассмотрения находится человеческий индивидуум в конкретно-историческом социальном контексте и взятый во всем многообразии чувственно-практических отношений с внешним миром, то это само по себе подразумевает изображение социальных явлений как развивающихся процессов, наполненных не мистическим, а человеческим содержанием. Этот исторический антропологизм (или диалектический материализм, как он был назван в классическом марксизме) позволяет понимать действие социальных законов, специфика которых заключается в том, что они проявляются в бессознательной и осознанной практической деятельности индивидов как равнодействующая их поступков и общественной практики. Этот единый метод (нередко применяемый исследователями стихийно, в той или иной мере последовательности) является общим методом наук, изучающих общество, в том числе и теории социальной работы. Раздельно об историзме и антропологизме можно говорить лишь в абстракции, только отвлекаясь от конкретного научного исследования.
Г \ предмет и методы теории социальной работы и развитие ее как науки
В специфический объект изучения теории социальной работы входит деятельность института социальной работы, социальная работа как профессия и та часть общества, которая составляет сферу их интересов. Из этого следует, что теория социальной работы — это элемент той более общей социальной науки, которая изучает современные социальные институты и производственные процессы. Осмысление эмпирического материала, связанного с ними, является целью и теории социальной работы. Следовательно, нет повода выделять ее в качестве особой научной дисциплины, подобной физике, химии или психологии (что, к сожалению, сделано во многих учебниках и учебных пособиях). Она, так сказать, «привязана» к определенной профессии и может фигурировать не как полноценно-научная (обладающая своим специфическим исследовательским полем), а только как учебная дисциплина, подготавливающая специалистов-практиков. В конечном итоге, она имеет прикладной характер в отличие от собственно социальных наук вроде истории или философии. Иначе можно дойти до абсурда, считая в качестве отдельной науки теорию любой профессии, к примеру, коммунальных служб или кролиководства. Каждая из них имеет теоретическую часть, но выделять их теорию в качестве особой «науки» значит профанировать само понятие научного знания.
Итак, теория социальной работы не является самостоятельной, обособленной отраслью научного знания наподобие физики или истории. Свой предмет и свои методы она заимствует из родственных наук, самыми близкими из которых для нее являются общественные науки: социальная философия, социология, всемирная история, политология, этика, психология, педагогика, политическая экономика, история науки, культуры и философии. Теория социальной работы берет у них все то, что способно помочь ей изучить ее предмет. Коль скоро сама социальная работа имеет прикладной характер, то все заимствования теории социальной работы связаны с обобщением или обоснованием конкретной общественной практики. Так, например, политология дает ей понятие социальной политики государства, в рамках которой формируются модели социальной работы и апробируются ее технологии. Общественная история — материал, с помощью которого можно понять, как созревала та или иная социальная проблема, с которой сталкивается социальный работник (например, наркомания) и в чем состоит ее социальная природа. И так далее.
Проблемное поле или предмет теории социальной работы включает в себя, таким образом, как противоречия социального функционирования института социальной работы и его служащих, противоречия реализации социальной работы в рамках иных институтов, так и проблемы объекта социальной работы, клиента, нуждающегося индивида.
Этот предмет определяет методы теории социальной работы. Коль скоро она обобщает опыт общественных институтов, в задачи которых входит профилактика и решение определенных социальных проблем, это предполагает именно диалектический, исторический взгляд на общественные явления, отрицающий их вечное, неизменное состояние. Ведь если как общественные, так и индивидуальные проблемы имеют внеисторический, вечный, неизменный характер (потому, дескать, что они коренятся в самой природе человека, которая «греховна»), то всякие попытки их решать или заниматься их профилактикой заведомо лишаются смысла. Таким образом, теории социальной работы, подобно другим социальным наукам, необходимо рассматривать свой объект негативно, критически, как развивающийся, противоречивый процесс, связанный с другими общественными феноменами. То есть, не в качестве предопределенного мистическим «грехом», а в качестве обусловленного преходящей, конкретной исторической ситуацией. Другими словами, научность и рациональность здесь заключается в применении метода историзма и критического анализа: предмет рассматривается под углом зрения его совершенствования; ни одна из ныне существующих социальных форм (несмотря на окружающий их нередко ореол «вечности») не трактуется в качестве неизменной и абсолютной.
Это тем более естественно для данной дисциплины, что объектом теории социальной работы является общественное существование клиента, человека-нуждающегося, а предметом — проблемы, связанные с удовлетворением его потребностей, с реализацией его социального потенциала. Поскольку это так, то другим ее методом закономерно является антропологический метод.
Теоретические методы необходимо отличать от прикладных или технических методов социальной работы. Посредством первых социальный работник как специалист по социальным проблемам получает знание о них, а посредством вторых практически применяет это знание.
Основные понятия теории социальной работы состоят из трех групп.
- Это понятия вышеперечисленных смежных дисциплин, преломленные сквозь призму специфических тем теории социальной работы, такие как «общество», «социальный институт» и так далее.
- Понятия, относящиеся к теории социальной работы по преимуществу, но используемые так же другими науками: «социальная реабилитация», «семейный конфликт».
- И, наконец, собственные понятия теории социальной работы, отражающие специфику ее предмета и опыт практической деятельности социального работника, такие как, например, клиент, «интервенция», «директивное» и «не директивное» воздействие, «социальное обслуживание», «адресная социальная помощь» и так далее.
По мере становления системного института социальной работы происходило и развитие ее теории. Причем с самого начала ее оформление происходило с опорой на научную методологию и смежные научные дисциплины, в рамках секуляризованных, социально-ориентированных форм общественного сознания.
Первые элементы теории социальной работы можно обнаружить у представителей Просвещения и социалистического движения, например, у английских фабианцев и русских публицистов — сторонников «теории малых дел» (см. Гл. 3). В этой связи так же можно вспомнить и феминисток разных стран — Алису Соломон из Германии, Марию Гахери из Франции, Елизавету Фрай из Англии, Джейн Адамс из США. Но первое систематическое изложение теории социальной работы принадлежит американке Мэри Ричмонд. Свои взгляды она изложила в книгах: «Дружеский визит к беднякам: руководство работающим в благотворительных организациях» и «Социальные диагнозы». Обе книги вышли во втором десятилетии ХХ века и явились ответом на социальные, экономические и культурные изменения того времени. В частности, социальное мировоззрение Ричмонд содержит не прямую, так косвенную критику либеральной идеологии, которая не рассматривает проблемы нуждающихся индивидов как проблемы общественные, как проблемы и тех, кто находится в более благоприятной ситуации. В этой критике либерализма сказалось влияние социалистической теории (в случае с Ричмонд нужно говорить о христианском социализме, преодолевающем свою конфессиональную ограниченность).
Ричмонд описала метод индивидуальной работы с нуждающимися. Помощь и поддержка бедствующих индивидов, согласно ей, — это дружеское участие в их судьбе со стороны специалиста. При этом целью последнего является не только изменение ситуации клиента, но и изменение негативного отношения к нему со стороны его окружения. Таким образом, ставился вопрос об изменении, о гуманизации общественного сознания в целом, об устранении из него штампов буржуазной и любой другой репрессивной идеологии.
Разрабатывая индивидуальный метод, Ричмонд формулирует следующие принципы социальной работы: 1. Причины неудач индивидов в общественной адаптации коренятся главным образом не в свойствах их личностей, а в экономических, социальных, политических условиях их существования. 2. Люди реагируют на социальные проблемы, используя прежде всего свои личные ресурсы. 3. Люди независимо от их социального статуса достойны уважения и нуждаются в нем. 4. Установление правильного диагноза затруднений индивида требует изучения каждой отдельной проблемы. Для этого нужно исследовать различные стороны жизни клиента: экономические, семейные, культурные. 5. В процессе сбора информации о клиенте с ним должны быть установлены дружеские, доверительные отношения. 6. После установления диагноза социальный работник формулирует план «лечения» и знакомит с ним клиента.
Кроме индивидуального метода социальной работы, Ричмонд обосновала медицинский подход к социальным и психологическим нуждам клиента. Он проявился в том, что в теорию социальной работы вводятся ею такие термины из медицинской практики, как «диагноз», «лечение», «клиент». Правда, в новом контексте они наделяются новым значением. Но само по себе проникновение в социальную практику чисто медицинских понятий можно трактовать как влияние позитивизма. Позже развитие этих новшеств привело к появлению так называемой «медицинской модели» индивидуальной работы.
Социальную работу как таковую Ричмонд трактовала как «искусство помощи». Процесс же взаимодействия социального работника и клиента она назвала оригинально: «использование здравого смысла в бессмысленной ситуации».
Согласно Ричмонд, процесс социальной работы состоит из следующих элементов. Во-первых, из вмешательства (или «интервенции») социального работника в личные дела клиента. Это вмешательство может быть двух видов: директивное (то есть прямое) и недирективное (или косвенное). «Директивное лечение» означает непосредственное воздействие, как она пишет, когда влияет «ум на ум». Оно включает: доверительные отношения, активизацию клиента на решение собственных проблем, внушение, дискуссии, убеждение. Это предполагает, что социальный работник способен проявить такие моральные качества, как искренность, доброжелательность, честность, участливость. «Недирективное лечение» направлено не прямо на клиента, а на его окружение, на изменение ситуации в его микросреде.
Другими элементами социальной работы по Ричмонд является получение информации о клиенте, постановка диагноза его проблем, прогноз (предположение перспективы улучшения) и «лечение» (оказание помощи).
В разработке теории социальной работы Ричмонд отходит от метода морального убеждения, обычно применявшегося в практике христианского миссионерства. Более приемлемыми ей представляются научно обоснованные методы социально-психологического воздействия. Она впервые их описывает. Впоследствии они становятся основополагающими в технологиях социальной работы.
В 20-30-е годы происходит обогащение теории социальной работы различными психологическими концепциями. Это была бихевиористская школа, но так же психоанализ З. Фрейда и различные его ответвления — учения А. Адлера и К. Юнга. Под их влиянием при работе с клиентом делается акцент на его наследственность, детские переживания, физиологическое развитие, особенности семейных отношений.
В эти годы начинают выделять следующие технические моменты социальной работы: использование ресурсов, помощь клиенту в осознании и рациональном осмыслении своих проблем, а так же в развитии адаптивных способностей. Ричмонд использует революционное по тем временам понятие «регулирование человеческих отношений». При разработке модели взаимоотношений социального работника и клиента, она обращается к психоаналитической теории. В результате происходит обогащение не только социальной работы психологическим содержанием, но и психоанализа социальными смыслами. Так начинает накапливаться практический и теоретический опыт, осмысление которого привело через несколько десятков лет американских психологов и философов немецкого происхождения Э. Фромма и Г. Маркузе к удачному синтезу учений З. Фрейда и Маркса.
В этот период Ричмонд формулирует «принципы ментальной гигиены» — принципы взаимодействия социального работника и клиента: 1. симпатизировать клиенту; 2. отдавать ему предпочтение; 3. поощрять его; 4. совместно с ним строить планы действий.
Теоретическое и практическое наследие Ричмонд оформляется в самостоятельную школу социальной работы — диагностическую школу. Другим ее представителем был В. Робинсон. Он предложил поставить в центр внимания специалиста по социальной работе не ситуацию клиента, а ценности и смыслы индивидуального опыта последнего, чтобы на них основывать помощь.
В эти же годы оформляется еще одна школа в развитии теории и практики социальной работы — функциональная. Ее основателями и идеологами считаются О. Ранк и Дж. Тафт. Ранк, используя некоторые идеи и категориальный аппарат Фрейда, предположил, что все кризисы, сопровождающие развитие личности, имеют одну-единственную, общую для всех людей причину — родовую травму. Отсюда вытекала идея о неизбежность кризисов и независимость их от социальных условий жизни индивида. Ну, а коль скоро, именно родовая травма составляет содержание диагноза всех кризисов, и коль скоро этот диагноз уже заведомо ясен (родовая травма), то акцент социальной работы переносится с постановки диагноза на конкретные технологии взаимодействия специалиста с клиентом — «процесс». Именно они, по мнению сторонников этой школы, становятся наиболее важными в деле изменения ситуации. Главным в этом случае оказывается не прошлый опыт клиента, а его настоящее, а в настоящем — чтобы потребность в социальной помощи была востребована, осознана и принята клиентом. Если это происходит, то социальный работник и клиент становятся на равные, партнерские позиции, предполагающие равную ответственность за изменение ситуации.
Диагностическая и функциональная школы различаются, таким образом, стратегиями социальной работы. Если диагнозисты уделяли большее внимание самой процедуре социальной работы, диагностике проблемы, предписаниям, плану лечения, то функционалисты — формам равноправного сотрудничества социального работника и клиента.
Историческое значение имела Милфордская конференция социальных работников, состоявшаяся в США в 1928 году. На ней были определены основные аспекты индивидуальной работы: 1. применение научных знаний о типичных отклонениях от норм социальной жизни; 2. использование научных знаний о нормах человеческой жизни и человеческого общения в данном конкретном обществе; 3. необходимость знакомства с подробностями жизни конкретного человека, переживающего проблемную ситуацию; 4. применение общепринятых методов изучения и помощи; 5. использование средств и ресурсов местной общины (коммуны) при решении проблем; 6. применение научных знаний и накопленного опыта в сочетании с требованиями индивидуального подхода; 7. понимание философских основ, определяющих цели, этику и особенности индивидуального подхода в социальной работе.
Делегаты Милдфордской конференции, ссылаясь на предыдущее развитие социальной работы в США, справедливо указали на общественную потребность в ней. Но разразившаяся в том же, 1928, году Великая Депрессия (глубокий экономический кризис) обнаружила ее неэффективность без дополнения ее масштабными социальными преобразованиями. Такие преобразования произошли в США немного позже — в середине 30-х годов, при президенте Рузвельте (см. Гл. 3).
30-40-е годы — это годы развития и конкуренции диагностической и функциональной школ.
Наиболее яркой представительницей первой в этот период стала Г. Гамильтон, расширившая понятие «диагноз». Ею он трактуется уже не просто как установка к действию специалиста, а, скорее, как рабочая гипотеза для понимания личности клиента, его ситуации и проблемы. Благодаря этому Гамильтон ввела в постановку диагноза ситуации оценочную проблематику. Предложенный ею метод получил название «ситуационный подход».
Ситуационный подход внес два новых компонента в диагностическую школу: предвидение и психологическую поддержку. Предвидение позволяет клиенту освободиться от неосознанного конфликта, и понять свою проблему, что помогает социальному работнику эффективно вмешиваться в его ситуацию. Цель психологической поддержки в том, чтобы клиент обрел уверенность в себе. Это достигается таким образом, что специалистом благодаря психоаналитической методике поощряются одни и подавляются другие стороны его поведения. В этих идеях Гамильтон очевидно растущее влияние психоанализа на теорию социальной работы.
На развитие же функциональной школы в эти годы оказывают большее влияние философия экзистенциализма и психология развития.
Американская исследовательница Х. Х. Перлман сделала попытку синтезировать методы диагностической и функциональной школ в новом «методе решения проблем». Он состоит из двух компонентов: процесса помощи и личных ресурсов клиента. Поводом для помощи является проблема — ситуация, в которой индивид не в силах самостоятельно удовлетворить свои потребности. Деятельность, приводящая к улучшению ситуации клиента Перлман называет процессом. Процесс включает в себя: 1. стабилизацию психологического состояния клиента, то есть снятие эмоциональной блокады, тревожности, отрицательных эмоций и т. д.; 2. рационализацию проблемы, то есть понимание ее посредством выражения ее сути в адекватных, точных и ясных, понятиях; 3. совместный поиск ресурсов для решения проблем. Взаимодействие социального работника и клиента сводится к следующим техническим процедурам: определение проблемы и событий, которые ее вызвали, взаимное убеждение клиента и социального работника в правильности понимания проблемы, сбор и анализ информации, составление плана сотрудничества и его реализация.
В 60-70-е года возникают и начинают развиваться национальные научные школы социальной работы. Наряду с американской выделяются канадская, западногерманская (немецкая) и скандинавская школы.
В 70-80-е годы теория социальной работы эволюционирует по 4 направлениям: теория индивидуальной работы, теория групповой работы, теория общинной работы, теория общественного администрирования и планирования.
В немецкой школе возникает концепция сопричастности. Согласно ей социальная работа понимается не только как помощь клиенту, но и как средство активизации в нем способности помочь самому себе.
В 90-е годы, в новых социальных условиях, продолжила развитие российская школа социальной работы, опирающаяся на опыт и теорию советской эпохи. Но пока это развитие нельзя назвать особенно продуктивным по многим причинам.
Вопросы для самоконтроля
- В чем состоит отличие науки от ненаучных форм человеческого сознания?
- Какие признаки определяют научность теории социальной работы?
- Какое место занимает теория социальной работы в системе наук о человеке?
- Почему теория социальной работы не может быть выделена в качестве отдельной научной дисциплины?
- Что означает прикладной характер социальной работы и ее теории?
- Что общего между теорией социальной работы и остальными общественными дисциплинами?
- В чем заключаются общенаучные методы обществоведческих дисциплин и как они преломляются сквозь специфику социальной работы?
- Каковы объект и предмет теории социальной работы?
- В чем состоит антропологический метод?
- В чем состоит метод историзма?
- Почему именно историзм и антропологизм являются методами теории социальной работы?
- Как понятия с неопределенным объемом могут препятствовать решению задач и достижению целей социальной работы?
- В чем состоят рабочие моменты научного исследования?
- Как соотносятся теоретические и прикладные методы социальной работы?
- По каким критериям классифицируются прикладные методы социальной работы?
- В чем состоит вклад М. Ричмонд в становление теории социальной работы как научной дисциплины?
- В чем различие функциональной и диагностической школ?
- В чем суть ситуационного подхода?
- Какие понятия использовала Х. Х. Перлман, обосновывая свой «метод решения проблем»?
- В чем состоит концепция сопричастности?
Рекомендуемая литература
- Беркер Р. Словарь социальной работы: Пер. с англ. — М. 1995.
- Гегель Г. – В. – Ф. Лекции по философии истории. — СПб.: «Наука», 1993. — 479 с.
- Крапивенский С. Э. Социальная философия. Глава 10. Наука. / Социальная философия. — М.: «Владос», 1998. — С. 258-283.
- Маркс К. Критика гегелевской диалектики и гегелевской философии вообще. / Экономическо-философские рукописи 1844 года // Маркс К. Социология. — М.: «Канон-Пресс-Ц»; «Кучково Поле», 2000. — С. 298- 324; Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. — Т. 42. — С. 152-174.
- Маркс К. К критике гегелевской философии права. Введение. / Маркс К. К критике гегелевской философии права; Нищета философии / Пер. с фр. и нем.; Вступ. статьи Л. Аксельрод, С. Булгакова. — М.: Мир книги, Литература, 2007. — С. 43-63.
- Маркс К. Тезисы о Фейербахе. — Маркс. К, Энгельс Ф. Собр. соч. Т. 42. — С. 264-266.
- Социальная работа / Российский энциклопедический словарь. — М.: «Союз», 1997.
- Социальная работа: теория и практика: учеб. пособие. — М.: Инфра-М, 2003. — 425 с.
- Социальная работа: учеб. пособие для студ. вузов / Под общ. ред. В. И. Курбатова. — 2-е изд., переработ. и доп. — Ростов н/Дону: Феникс, 2003. — 479 с.
- Социальная работа: теория и практика. Учеб. пособие / Отв. ред. д. и. н., проф. Е. И. Холостова, д. и. н., проф. А. С. Сорвина. — М.: «ИНФРА-М», 2001. — 427 с.
- Теория социальной работы / Под ред. Е. И. Холостовой. — М.: «Юрист», 1998.
- Тетерский С. В. Введение в социальную работу: учеб. пособие для высш. шк. — М.: Академический проект, 2003. — 493 с.
- Фейербах Л. Основные положения философии будущего. — М.: «Наука», 1995. — С. 90-145.