Горбачев М. С

Вид материала

Документы

Содержание Шахназаров Г.Х.

Подобный материал:

• М. С. Горбачев и Р. Рейган подписывают договор о ликвидации ракет средней и малой дальности., 566.82kb.
• Горбачёв и перестройка, 460.97kb.
• Методика экспертного решения вопроса о принадлежности предмета к холодному оружию, 248.4kb.
• К. У. Черненко > М. С. Горбачев > Б. Н. Ельцин > Ю. В. Андропов, 27.76kb.
• Максим Калашников, 6648.25kb.
• Public Affairs Center: (095) 945-69-48 Fax: (095) 945-78-99 семинар, 11.51kb.
• Памяти Раисы Максимовны Горбачевой" М.: Вагриус, Петро-Ньюс, 2000, 320 с. Isbn: 5-264-00432-3, 4387.34kb.
• Биографическая справка, 118.67kb.
• Н. В. Елисеева Политическая дестабилизация в СССР. 1989 – 1990 гг. Содержание, 486.44kb.
• Тема «Михаил Сергеевич Горбачев», 445.79kb.

Шахназаров Г.Х.

Раздумье об Октябре

Отсчитав 80 лет от начала Великой французской революции, попадаем в 1869 год. Давно стал историческим анекдотом введенный ею календарь – разве что время от времени в предостережение радикалам упоминаются 9 термидора и 18 брюмера. В Париже нет улиц, названных в честь Робеспьера, Дантона, Марата, но есть бульвары с именами наполеоновских маршалов. Из символов революции сохранились трехцветное знамя, государственный гимн – Марсельеза, надписи на зданиях префектур и полицейских участков: Свобода, Равенство, Братство. Остается год до Парижской коммуны, капитуляции перед Пруссией. Франция сохранит сольный голос в европейском концерте, останется законодательницей мод, но уже никогда не будет той сверхдержавой, какой была в XVIII и начале XIX века.

Россия 1997 года. Уже несколько лет идет методическое вытеснение из памяти всего, что связано с наследием революции: переименовываются улицы и города, сбрасываются памятники, вместо красных звезд водружаются двуглавые орлы. Но Ленин в Мавзолее, Санкт-Петербург – в Ленинградской области, а Екатеринбург – в Свердловской. Повезло «всесоюзному старосте» – Калининград не исчез с карты. Красному знамени высочайшим рескриптом разрешено, хотя только на военных парадах, развеваться рядом с трехцветным российским флагом. Причем, что принципиально важно, не еще разрешено, а уже.

Кто знает, что случится через год, через два. Могут ведь «доистребить» все оставшиеся зримые свидетельства о пролетевшем над страной «красном смерче». Но похоронить Октябрь все равно не удастся. Это одно из тех событий, которые навсегда западают в генетическую память народа. Оно стоит в ряду с крещением Руси, Куликовской битвой, походом Минина и Пожарского, реформами Петра Великого, отечественными войнами 1812 и 1941-45 годов. Это постоянный элемент народного сознания.

В советские времена каждый был обязан любить и восхвалять революцию в соответствии с формулой: «Все мы родом из Октября». Теперь каждый вправе иметь о ней собственное суждение либо не иметь никакого. Очередная ее «круглая» годовщина, как барометр, показала, куда дуют нынче политические ветры и как глубоко расколото наше общество.

Одни проклинают Октябрь, считая, что Россия сорвалась тогда с пути, предначертанного ей Богом, три четверти века блуждала где-то «вне истории». В революции видят источник всех бед, постигших Россию, страданий миллионов людей, вынужденных эмигрировать и жить на чужбине, погибших от голода, замученных в ГУЛАГе, лишенных политической свободы и прозябавших в условиях большевистской диктатуры.

Для других, напротив, революция – это праздник угнетенных и обездоленных. Благодаря ей Россия превратилась в одну из двух могущественных супердержав, отстояла свою независимость и спасла Европу от фашистского порабощения, помогла многим народам освободиться от колониального ига, первой ввела бесплатное народное образование и здравоохранение, приобщила трудящихся к ценностям литературы и искусства, создала великую науку, стала пионером в освоении космоса.

Одни и те же факты трактуются с полярных позиций. По мнению правых, в послевоенной гонке вооружений повинен советский милитаризм: стремление хозяев Кремля подчинить мир своему господству поставило его на грань ядерной войны. Левые, напротив, доказывают, что только благодаря военному паритету СССР с США удалось сорвать завоевательные планы американского империализма, обеспечить полвека относительно мирной жизни, не допустить ядерного апокалипсиса.

Ошибочно полагать, говорил Гегель, что между двумя крайними точками зрения лежит истина – на самом деле между ними лежит проблема. Если смотреть на революцию без политических пристрастий, ее не следует ни проклинать, ни восхвалять. Над ней надо размышлять.

В развернувшейся полемике прозвучало мнение: революцию надо предать анафеме на веки вечные, стыдиться ее и каяться перед миром за то, что Россия, сотворив этот неблаговидный поступок, причинила себе и всему человечеству большие неприятности. Впрочем, это мнение остается «особым» даже среди тех, кто претендует на роль присяжных заседателей в судебном разбирательстве по «делу об Октябре 1917 года».

А уж народ тем более склонен не стыдиться, а гордиться тем, что была в отечественной истории такая страница. Не потому, что десять октябрьских дней потрясли мир, а потому, что Россия стала родиной величайшей в истории попытки создать справедливое общество, по-своему воплотить царство Божие на Земле. Как бы при этом ни ошибались, сколько ни наломали дров, даже если бы все инвективы по адресу Октября оказались на 100 процентов обоснованными, сам этот порыв к справедливости заслуживает безграничного уважения.

Недавно прочитал у одного историка, что зарубежные интеллектуалы, поддерживавшие Советский Союз, были слепцами, попавшими на удочку советской пропаганды. До чего же право замечательная пропаганда, если она сумела «втереть очки» таким знатокам человеческой души, как Роллан, Шоу, Фейхтвангер, Тагор, Драйзер, Уэллс, Сартр и многим другим, за редким исключением –цвету творческой интеллигенции того времени. Нет, агитпроп здесь ни при чем. Просто люди с умом и совестью увидели в Советском Союзе «страну обетованную», начало исполнения вечной мечты о равенстве людей и братстве народов. От их проницательного взгляда отнюдь не укрылся темный шлейф, сопровождавший создание нового строя. Но они полагали, что со временем этот шлейф отпадет, а в рост пойдут заложенные Октябрем зачатки праведной жизни.

Нередки и утверждения, что «социалистический эксперимент» от начала и до конца строился на насилии. Народ чуть ли не за загривок тащили в светлое будущее, а он покорно поставлял человеческий материал для безжалостных «социохирургов» и безропотно позволял вести себя на заклание. Сказалось, мол, прошлое: как надели на него ярмо, так он всю свою тысячелетнюю историю и мытарил, не смея поднять головы.

Но не извечное покорство было тому причиной – история России насыщена бунтарским духом. Достаточно вспомнить разинщину и пугачевщину, декабристов и народовольцев, наконец, революции 1905 и 1917 годов. За долготерпением стояла вера в то, что народ стал хозяином своей судьбы. Русские люди приняли строительство социализма, как исполнение того самого завета, которому их учили из поколения в поколение с церковных амвонов, в приходских школах. Кому как не «народу-богоносцу» было взяться за приведение жизни в согласие с евангельскими заповедями! Лучше всех это выразил Блок в «Двенадцати», поставив во главе марширующих красногвардейцев Иисуса Христа.

Неверно, что у нас на протяжении 75 лет выполнялся социальный проект, чуждый России, являвшийся продуктом западного рационализма. Это может быть сказано лишь о партии, да и то не обо всей ее миллионной массе, а об идеологическом ядре. Что же касается народа, он выполнял свой проект, воплощал свою веру в правду и свое понимание справедливости. Будь иначе, никакие ГУЛАГи не удержали бы его в повиновении, не пошел бы он безоглядно на любые жертвы в Отечественной войне и не проявил поразительного долготерпения, когда факел, зажженный Октябрем, начал уже гаснуть.

Наша историография утверждала, что Россия пережила в 1917 году две революции – в феврале буржуазную и в октябре социалистическую. В действительности это была одна революция, развивавшаяся по классическим канонам. В русской революции, как и в других великих революциях до и после нее, проявился закон неуклонной радикализации политических и социальных требований. За жирондистами с неумолимостью рока следуют якобинцы. За Керенским – Ленин, за Чан Кайши – Мао Цзэдун. При всем разнообразии исторических условий и особенностей национального характера, события повсюду развиваются по одной и той же схеме: белый и красный террор, гражданская война, хаос, разруха, диктатура. Все революции пожирают своих детей. Как корабль, сорванный с якорей налетевшим штормом, общество попадает во власть разбушевавшейся социальной стихии и носится по волнам, пока взобравшийся на мостик «капитан» железной рукой не направит его в гавань, далекую от первоначального назначения.

Именно таким оказался итог развития нашей страны по пути, проложенному в октябре 1917 года. При всех бесспорных достижениях советского периода в экономике, социальной сфере, культуре и науке, не удалось за семь с лишним десятилетий решить главную задачу, провозглашенную коммунистической идеологией, – создать условия для всестороннего свободного развития личности. Отсутствие экономической и политической свободы, тотальный контроль над образом мыслей и поступками людей стали ахиллесовой пятой советской модели и предопределили ее конечное фиаско.

Не интриги диссидентов и не происки Запада подорвали жизнеспособность советской модели. Это сделали властолюбивые старцы, сумевшие превратить трагедию в фарс. Сталинское самовластие было грозным, брежневское – смешным. А почитать то, над чем смеются, люди не умеют. Перестройка стала последней попыткой спасти наследие Октября путем глубоких структурных реформ. Поначалу, казалось, у нее был шанс на успех. Но после августовских событий 1991 года, когда настал момент выбора, народ предпочел рыночную «синицу» плановому «журавлю». Впрочем, это не был ясно осознанный выбор, скорее – импульсивное предпочтение, продиктованное желанием пожить иначе, чем до сих пор, так, как живут «там, за бугром». Нечто вроде общенародной туристической поездки в греховный, но соблазнительный Париж.

Пожили, вроде бы на западный манер, с банками, фондовыми биржами, казино, мафией, и очень скоро обнаружилось, что к этой жизни не слишком приспособлена наша коллективистская психология, привычка видеть в государстве своего хозяина, опекуна и благодетеля. Уж не прав ли был великий инквизитор в «Братьях Карамазовых», упрекавший Иисуса в непонимании человеческой природы: ты дашь им свободу, а они придут и скажут, что она им не нужна, возьми ее обратно, дай лучше нам хлеб наш насущный? И не об этом ли свидетельствуют данные опроса, согласно которому свыше половины наших сограждан хотели бы жить в застойные времена? Заметьте: не в 20-40-е с их революционной героикой, не в 50-70-е с их супердержавным пафосом, не в 80-е с их реформаторским духом, а именно при Брежневе, который сам любил пожить и другим худо-бедно не мешал.

Так чтó, это и есть окончательный вердикт народа, именно такую систему он признает и одобряет, как венец творения? Конечно, нет. В застой ведь хотят вернуться только потому, что смертельно устали от нынешней нервотрепки с зарплатой и пенсиями, от криминального беспредела, от паучьей грызни в верхах и явной неспособности властей повернуть дело к лучшему. На этом фоне и застой кажется обителью покоя и счастья. Кроме того, половина из той половины, что туда просится, просто выражала таким способом свое отношение к нынешнему режиму.

Главный свой, судьбоносный, выбор народ еще не сделал. Не случайно, утратив веру в революцию, не поторопился кинуться с ликованием под двуглавого орла. Он раздумывает. Это вовсе не значит, что сейчас подходящий момент навязать ему некую новую идеологию, сочиненную по президентскому повелению. У каждого народа может быть только одна идеология, с ней он осознает себя как народ, она ведет его по ухабам истории, в одних обстоятельствах вдохновляя на подвиг, в других – обрекая на слепоту. Отдельные люди могут менять свои убеждения. Народ, поступи он так, утратит самобытность и должен будет сойти с исторической сцены.

Все это, разумеется, не значит, что идеологии остаются неизменными от седой древности и до наших дней. В вековой работе ума и рук, в раздумьях над своим призванием на Земле и завещанием для потомков вырабатывается то, что становится для народа целью и основным законом его жизни. Для русских и людей многих других национальностей, живущих в государстве Российском, такое жизненное призвание выражается понятиями справедливости и соборности. Даль расшифровывает понятие «соборно» так: сообща, общими силами, содействием, согласием. Октябрьская революция удержалась и протянулась во времени на три четверти века именно потому, что поставила своей целью и законом соборность в форме Советов и справедливость в форме Социализма.

На пороге XXI века все в мире радикально изменилось. Страна, которая не считается с этим, хочет жить по старинке, не стремится к обновлению, обречена на прозябание. Но это не значит, что нужно изобретать некие новые идеологии с набором современных, модных формул. Надо искать ту связку, ту модель экономического и политического устройства, которая позволит поставить на службу модернизации огромную энергию, заключенную в привязанности народа к своим извечным ценностям.

Маркс и Энгельс называли революции локомотивами истории, но честно признавали, что это дорогостоящий двигатель прогресса, и даже советовали рабочим там, где это окажется возможным, не экспроприировать буржуазию, а откупиться от нее. Пожалуй, единственное, с чем согласны сторонники любых политических взглядов, кроме закоренелых анархистов, так это преимущество эволюционного, реформаторского пути.

Но, может быть, такой путь был заказан для России в начале века, нельзя было решить стоявшие перед страной проблемы иначе как революционным взрывом? Хотя у такой точки зрения много сторонников, с ней трудно согласиться. Ближе к истине те, кто называет революцию «бичом божьим», которым небеса наказывают слепых правителей. В 1905 году Николай II вынужден был учредить Государственную Думу, сделать некоторые другие уступки обществу. Однако самодержец то и дело норовил взять их обратно, демонстрировал решимость править вопреки не только требованиям оппозиции, но даже советам сторонников монархии, озабоченных падением ее авторитета. А.Протопопов писал в своем дневнике 29 декабря 1916 года:

«Государь сказал по поводу последних назначений министров, что он пойдет против общественного мнения во что бы то ни стало и докажет этим твердую власть. Таким образом, он нарочно выбирает лиц, которых общественное мнение не любит и ненавидит».

Конечно, нет гарантий, что если бы император не вел себя так вызывающе, не назначал премьерами ненавистных народу людей, то революция не состоялась. Но нет доказательств и противного. Допустимо предположить, что в этом случае события могли развиваться по другому сценарию и в стране по сей день здравствовала бы монархия по английскому образцу.

Никто, вероятно, не возьмется подсчитать, сколько революций было предотвращено в XX веке благодаря своевременным «упредительным» мерам, гасящим надвигающуюся бурю. Но можно не сомневаться, что так называемые экономические чудеса, достигнутые в ряде стран в послевоенные годы посредством структурных реформ, остановили назревавшие катаклизмы и обеспечили сравнительно надежную политическую стабильность.

Утверждение Г.Зюганова, что Россия «исчерпала лимит на революции», вызвало целую дискуссию. Между тем подобное заявление от имени партии, претендующей на роль ответственной парламентской оппозиции, объяснимо. И вот что заслуживает внимания: даже самые отчаянные левые радикалы, на все лады ругающие режим и грозящие использовать «непарламентские формы борьбы», избегают произносить слово «революция». Она пугает людей, пробуждает «генетическую память» об испытаниях, связанных с революционными потрясениями.

Отсюда разрыв между оценкой деятельности правительства, доверием к власти и готовностью к активным действиям против ее политики. Почти 80% опрашиваемых недовольны ходом дел в государстве, но мало кто из них собирается идти на баррикады с красным бантиком в петличке. Революционная романтика не пользуется большим спросом и у молодежи, а ведь именно она всегда была зачинщицей волнений.

Но «никогда не говори никогда!» Настроения могут измениться, если не произойдет давно ожидаемого поворота к лучшему. Народы ведь не считаются с «лимитами», когда их вынуждают защищать свои права. XXI век не застрахован от революций так же, как XX. Единственная, по-настоящему эффективная гарантия против них – это, повторяю, своевременная реформа. В нашем случае – реформа провалившейся реформы.