Валерий Паульман

Вид материала

Содержание

Он разменял его на индустриализацию».
К началу 30-х годов нэп в глазах Сталина и его ближайшего окружения себя полностью изжил; другими словами, нэп был похоронен бла

Подобный материал:

1 ... 12 13 14 15 16 17 18 19 ... 63

внутреннюю логику проводимой в предвоенные годы экономической политики советского руководства, а также оценить с современных позиций результаты ее проведения.

Планирование

«Концентрировать и мобилизовывать коллективную волю производителей на тех или иных хозяйственных задачах – вот в чем мы видим основное назначение плана».

С.Струмилин

Первый общегосударственный хозяйственный план был составлен на 1921/22 гг.^⁴⁶⁰ Естественно, возникает вопрос – а насколько вообще необходимо было составление такого плана? Могло ли государство, национализировавшее крупные промышленные предприятия, железнодорожный транспорт, банки и т.п. управлять принадлежащей ему собственностью без такого инструмента как план? Марксистское учение дает на этот вопрос однозначный ответ. «…Экономия времени, – писал К.Маркс, – равно как и планомерное распределение рабочего времени по различным отраслям производства, остается первым экономическим законом на основе коллективного производства».^⁴⁶¹ В точном соответствии с этим выводом К.Маркса было сформулировано и соответствующее положение первой Программы РСДРП (1903 год). Оно гласило, что социализм означает «…планомерную организацию общественно-производительного процесса для обеспечения благосостояния и всестороннего развития всех членов общества…».^⁴⁶²

Рассматривая вопрос о планировании как об универсальном методе управления, следует иметь в виду, по крайней мере, два обстоятельства. Во-первых, планирование применялось задолго до времен нэпа. Любой процесс человеческой деятельности (не только экономической) невозможен без заранее продуманной программы последовательных действий. Даже первобытный человек смог выжить только благодаря тому, что научился «заглядывать в будущее». Например, члены первобытной общины сознательно создавали запасы на зиму, ограничивая свое потребление в летний и осенний период. Любой рачительный хозяин (владелец рабовладельческой латифундии, феодал, ростовщик, купец, капиталист) должен был тщательно планировать свою хозяйственную деятельность, чтобы не обанкротиться и наращивать свое богатство.^⁴⁶³ По мере обобществления процесса производства возрастала и необходимость расширения сферы планирования в масштабах национального хозяйства. Например, при составлении государственного бюджета или эмиссии денег. Словом, планирование всегда было важнейшей функцией хозяйственной деятельности человека. Во-вторых, если рассматривать процесс расширенного воспроизводства в масштабах национальной экономики, то необходимые пропорции между различными видами ресурсов, спросом и предложением товаров и услуг, отраслями и видами деятельности складывались до возникновения социалистического хозяйства стихийно. Но они складывались, т.е. действовал объективный (независимый от воли и сознания индивидуумов) закон пропорциональности. Регулятором экономики являлся рынок и свободная конкуренция между экономическими субъектами. Поскольку национальные экономики были представлены огромным числом действующих в их рамках субъектов-частных владельцев средств производства, то государства не имели возможности непосредственного управления их деятельностью, используя метод планирования. Такая объективная возможность сознательного регулирования экономических процессов, т.е. сознательного поддержания пропорциональности в масштабах всего народного хозяйства, впервые появилась только в результате национализации значительной части объектов частной собственности на средства производства. И, естественно, что большевистское правительство такой возможностью воспользовалось.

Формулируя теоретические предпосылки советского планирования, С.Струмилин в 1921 году обозначил девять общих положений, имеющих универсальный характер, которые в последующем широко применялись при составлении общегосударственных планов. Вот эти положения:

«1.Государственное хозяйство, как и частное, должно строиться на основе строгого соответствия между приходной и расходной частью бюджета.

2.Такое равновесие бюджета может быть обеспечено лишь наличностью хорошо продуманного и точно сбалансированного во всех частях единого плана хозяйства.

3.В обеспечение реальности этого плана все вытекающие из него производственные задания должны быть строжайшим образом сообразованы с назначаемыми для их осуществления ресурсами.

4.Точность социально-экономического предвидения в настоящее время, однако, весьма ограничена, а потому реальная осуществимость всех предначертаний плана независимо от необходимости строгого учета реальности отдельных предположений должна обеспечиваться еще выделением достаточно крупных резервных фондов на непредвиденные случаи.

5.При всем том хозяйственный план будет рациональным лишь постольку, поскольку он обеспечит максимальный коэффициент использования всех производственных и продовольственных ресурсов республики.

6.В области производства это означает прежде всего переход от распыления производственных ресурсов по всем предприятиям к сосредоточению их в наиболее технически совершенных и экономически результативных в целях эксплуатации их в течение всего года в наивыгоднейших условиях, т.е. с максимальной нагрузкой, без всяких простоев и перебоев в работе.

7.В области распределения в условиях переживаемого момента это предполагает раньше всего резкое сужение круга пенсионируемых групп населения в целях расширения фондов заработной платы, т.е. фондов воспроизводства рабочей силы.

8.В области оплаты труда это означает переход от системы уравнительности к принципу дифференциации норм оплаты, соразмеряемых не с нуждаемостью, а с квалификацией и производительностью каждого работника.

9.Вместе с тем в целях повышения коэффициента использования рабочей силы до норм мирного времени необходимо средние нормы питания и воспроизводства рабочей силы довести до соответствующего уровня».^⁴⁶⁴

Таким образом, с первых шагов советского планирования важнейшими его принципами стали: сбалансированность, концентрация ресурсов на важнейших направлениях, увязка с определенным механизмом реализации плановых целей.

Далее С. Струмилин отмечал, что наименьший срок, на который рационально строить план, – это год, обосновывая свой вывод зависимостью экономики от собранного урожая, ибо он «определяет собой и размер общего для страны фонда воспроизводства рабочей силы на предстоящий год и размеры отдельных сырьевых фондов для целого ряда отраслей производства».^⁴⁶⁵

В период нэпа до начала индустриализации страны составлялись только годовые планы, начинавшиеся с 1 октября (от урожая до урожая). С их помощью решались две стратегические задачи: восстановление экономики до довоенного уровня и преобразование хозяйства на новых, социалистических началах, т.е. «преодоление стихии товарно-капиталистического хозяйства».^⁴⁶⁶ Поскольку планирование велось в условиях товарно-денежного хозяйства, то в тот период считалось, что «наиболее целесообразными методами такого переустройства должны быть признаны методы, непосредственно вытекающие из условий развития именно этой формы хозяйствования».^⁴⁶⁷ Например, не ставилась задача экспроприации мелких частных торговцев. Считалось, что с ними целесообразно заключать комиссионные договоры, обеспечивающие продавцам нормированный процент дохода с оборота и таким образом включать их в общий план работы. Главными рычагами планового воздействия на экономические процессы были банки (Центральный эмиссионный и специальные для обслуживания промышленности, торговли, сельского хозяйства и др.), а также государственный бюджет. В 1925 году Госплан еще не составлял никакого баланса народного хозяйства страны и развернутых производственных планов. Разрабатывались т.н. «контрольные цифры» – это рамки, в которые должны были укладываться государственный бюджет и конкретные хозяйственные планы отдельных ведомств.

В 1927 году ХV съезд ВКП(б) принимает решение о составлении первого пятилетнего плана на 1929–1932 годы.^⁴⁶⁸, ставшего преемником плана ГОЭЛРО. С тех пор в СССР было разработано и реализовано 12 пятилетних планов. Каждый из них имел свое «лицо», свои качественные и количественные характеристики, решал совокупность конкретных задач. От пятилетки к пятилетке изменялась методология планирования, однако они всегда выполняли главную функцию – являлись инструментом реализации экономической и социальной политики большевистской (коммунистической) партии. ^⁴⁶⁹

Планирование пронизывало все ячейки общества как по вертикали, так и по горизонтали. Оно лежало в основе деятельности партийных, государственных и хозяйственных органов власти. И в этом смысле оно было не только функцией собственно плановых органов, которые, разумеется, существовали на всех уровнях (общесоюзном, республиканском, областном, городском и районном), на всех предприятиях, но и функцией всего аппарата управления обществом. План был той осью, вокруг которой вращались все системы советского общества, и поэтому существовавший в СССР общественный строй именовался социализмом с плановой экономикой. Социализм и план были неразрывно взаимосвязанными категориями.

Оценивая роль планирования в процессе строительства и функционирования социалистического общества в СССР, следует видеть как его положительные, так и отрицательные стороны.

К числу позитивных сторон планирования в первую очередь следует отнести то его свойство, что он всегда служил эффективным инструментом концентрации наличных (нередко дефицитных) ресурсов (финансовых, материальных, трудовых) для решения важнейших, стратегических задач. Именно благодаря этому свойству планов СССР смог в кратчайший срок, за пять лет, достичь и превзойти уровень довоенного промышленного производства. Без планирования страна не смогла бы в течение 1930 годов создать мощную индустриальную базу и подготовить вооруженные силы к войне с фашистской Германий и ее союзниками.

Во-вторых, посредством планов обеспечивалась более или менее удовлетворительная балансовая увязка расчетных потребностей с объемами производства товаров и услуг, выдерживались определенные пропорции, что позволило избежать нерациональной цикличности воспроизводственного процесса, что характерно для капиталистической экономики. В то время, как в начале 1930 годов капиталистическая экономика обрушивалась в результате глобального Великого кризиса, народное хозяйство СССР было на подъеме. И в последующем кризисные явления на Западе происходили с завидным постоянством, а в СССР имел место устойчивый рост вплоть до 1980 годов, когда особенно стали сказываться последствия волюнтаристской экономической политики.

В-третьих, в планах достигалась взаимоувязка отраслевого и территориального аспектов, что позволило решить немало острейших проблем социально-экономического развития республик и регионов СССР.

В-четвертых, в рамках составления долгосрочных и пятилетних планов были найдены и реализованы различные механизмы взаимодействия науки и производства, и на этой основе решены крупнейшие научно-технические проблемы (создание атомной энергетики, новых видов оружия, освоение космоса и т.п.). Блестящим примером хорошо продуманной стратегии развития, проводимой большевиками, является тот факт, что в самый разгар гражданской войны в 1918 году было образовано 33 крупных научных института, ставших впоследствии фундаментом сети прикладных НИИ. В 1919-1923 гг. было организовано специальное снабжение ученых особыми пайками. Государство стремилось сконцентрировать материальные и финансовые ресурсы, научные кадры в системе Академии Наук.

И, наконец, следует особо подчеркнуть, что впервые в истории человечества было доказано, что общество может сознательно управлять своим развитием. Практикой было доказано, что планирование социалистического хозяйства рационально, научно разрешимо, что это не утопия. При этом речь идет не столько о прогнозных расчетах на основе учета возможных обстоятельств и факторов развития экономики, а о формировании системы целевых установок, как целостной совокупности заданий и директив, обязательных к выполнению теми, кому они адресованы, т.е. имеющих силу закона.

Наряду с отмеченными бесспорными достоинствами планирования, подтвержденными реальными достижениями в экономической и социальной сферах, необходимо видеть и ряд серьезных недостатков этого инструмента управления в масштабах государства.

Во-первых, планирование в рамках несбалансированной политической системы управления (чрезмерный централизм) и в силу отсутствия подлинно демократических институтов власти таило в себе опасность волюнтаризма, злоупотребления огромными возможностями волевого воздействия на экономику страны. Потенциальная возможность волюнтаристских решений вытекала из того обстоятельства, что планы имели директивный характер, они формировались на основе задач, определяемых высшим политическим руководством страны, а не только базировавшихся на научных разработках специалистов.^⁴⁷⁰ Примером волюнтаристского подхода к планированию может служить ошибочная политика высшего руководства СССР, взявшего в послевоенные годы курс на усиленную милитаризацию экономики. Растрата огромного количества ценнейших ресурсов на нужды ВПК, осуществленная в плановом порядке, привела к деформации структуры народного хозяйства, обескровила гражданский сектор и сократила потенциал динамичного роста.

Во-вторых, следует отметить как типичное явление фетиш директивности планов, основанное на недооценке иных, главным образом, рыночных методов управления, с одновременным применением административных методов воздействия на хозяйственные структуры.

В-третьих, сама методология планирования содержала ряд крупных изъянов, о чем пойдет речь в четвертой главе.

Все перечисленные недостатки, кроме тех, которые присущи методологии планирования, можно было бы и не относить непосредственно к плановому методу, ибо они были обусловлены политической системой, которая использовала этот инструмент управления экономикой и обществом для достижения своих целей. Ведь, действительно, нельзя списывать причины аварии на автомобиль, если его водитель нарушает правила безопасности езды. Но с другой стороны, без автомобиля не может быть и аварии. Пешеход – не автомобиль, он не может врезаться в столб на скорости, скажем, 100 км в час.

Индустриализация

«Война неумолима. Она ставит вопрос с беспощадной резкостью: либо погибнуть, либо догнать передовые страны и перегнать их также и экономически <…> Погибнуть или на всех парах устремиться вперед. Так поставлен вопрос историей....»

В. Ленин

В 1927 году СССР вплотную подошел к концу восстановительного периода,^⁴⁷¹ и в связи с этим возникло множество вопросов о путях дальнейшего развития экономики. Какие отрасли развивать в первую очередь и какими темпами? Сельское хозяйство или промышленность? А если промышленность, то тяжелую индустрию или отрасли, производящие товары народного потребления? Как должно сложиться соотношение между накоплением и потреблением? Сколько тратить на оборону? Как строить экономические отношения с мировым капиталистическим хозяйством? Идти по пути нэпа или взять курс на его свертывание? И т.д. и т.п. Вокруг этих вопросов велись ожесточенные дискуссии, порой приобретавшие острые политические формы. Как известно, был взят курс на индустриализацию, что и нашло отражение в первом пятилетнем плане, ставшем главным рычагом реализации экономической политики партии. В резолюции XV съезда ВКП(б) была дана следующая директива: «При составлении пятилетнего плана народного хозяйства необходимо стремиться к достижению наиболее благоприятного сочетания следующих элементов: расширенного потребления рабочих и крестьянских масс; расширенного воспроизводства (накопления) в государственной индустрии на основе расширенного воспроизводства в народном хозяйстве вообще; более быстрого, чем в капиталистических странах, темпа народнохозяйственного развития и непременного систематического повышения удельного веса социалистического хозяйственного сектора, что является решающим и главным моментом во всей хозяйственной политике пролетариата».^⁴⁷²

Какова же была логика выбора из множества возможных вариантов того единственного, который и был воплощен в первом и последующих предвоенных пятилетних планах?

Ставка была сделана на собственные силы, внутренние ресурсы. Однако при этом руководство СССР сознавало, что в условиях Великого кризиса западные корпорации с готовностью будут продавать столь необходимые для индустриализации страны машины, оборудование и технологии. Как сказал последний премьер СССР В.Павлов: «…Запад, чтобы устоять, хватался уже за любую возможность зарабатывать, именно тогда мы купили ГАЗ, Магнитку, «Уралмаш», весь хребет нашей экономики.» ^⁴⁷³

Считалось, что ориентация на ускоренное развитие аграрного сектора и добывающих отраслей, чтобы в перспективе получать доход от экспорта зерна и сырья, может обратить СССР в колонию иностранного капитала, что было бы равнозначно самоубийству. Выбор предопределил внешний фактор – а именно потенциальная угроза социалистическому строю, потому предпочтение было отдано варианту, который обеспечивал создание мощной индустрии по производству средств производства, а также вооружения.^⁴⁷⁴

Что касается ключевой проблемы – взаимосвязи индустриализации и аграрной политики, то ее декларированная суть была сформулирована одним из авторов пятилетки С.Струмилиным следующим образом: «Мы очень охотно идем навстречу интересам деревни. Индустриализация страны, умножая и удешевляя товары, направляемые в деревню, расширяя рынок для товарной продукции деревни и для поглощения аграрного перенаселения, является лучшим залогом плодотворности наших забот о деревне. Но мы идем на удешевление цен для деревни лишь в меру снижения себестоимости индустриальной продукции. И притом лишь за счет технической и всякой иной рационализации труда, а не за счет оплаты труда пролетариата и снижения темпа развертывания социалистической промышленности, как этого хотелось бы идеологам хозяйственного мужичка в деревне. Советская власть придает огромное значение подъему сельского хозяйства и благосостояния бедняцко-середняцких слоев деревни. Она не жалеет для этого миллиардных затрат. Но перед ней стоят и другие, не менее важные задачи, требующие еще более значительных затрат и усилий. И во всяком случае политика жертв пролетариата во имя капиталонакопления кулацких верхушек деревни – не наша политика».^⁴⁷⁵

В ходе формирования плана первой пятилетки его авторами неоднократно подчеркивалось, что накопления, необходимые для индустриализации, должны осуществляться в соответствии с реальными финансовыми возможностями государства, не нанося ущерба жизненному уровню рабочих и крестьян. Однако индустриализация, на которую было затрачено 15,5 млрд. рублей (в ценах 1961 года), в том числе 13,0 млрд. в тяжелую промышленность и 2,5 млрд. рублей в легкую промышленность, и за счет которых было введено в строй 9 тысяч крупных предприятий,^⁴⁷⁶ потребовала огромных жертв от народа. Для закупки промышленного оборудования за рубежом «экспортировалось большое количество хлеба в ущерб внутреннему потреблению.^⁴⁷⁷ Все это привело к ухудшению рабочего снабжения, введению карточной системы», которая была отменена лишь с 1 января 1935 года.^⁴⁷⁸

Как можно с позиций сегодняшнего дня оценить то, что было сделано в 1930 годы?

С одной стороны, конечный результат был впечатляющим, ничего подобного мировая история до сих пор не знала. Была создана индустрия, выведшая СССР в число ведущих стран мира по экономическому потенциалу. По сравнению с 1913 годом объем валовой продукции промышленности в 1940 году возрос в 7,7 раза, в том числе производство средств производства увеличилось в 13,4 раза, а предметов потребления – в 4,6 раза. СССР мог теперь самостоятельно осуществлять техническое оснащение всех отраслей экономики и производить все виды оружия. Имея в виду победу, одержанную над фашистской Германией в войне 1941–1945 годов, понесенные жертвы оказались не напрасными. Индустриализация коренным образом преобразила не только экономику страны, подняв ее на качественно новый уровень с точки зрения возможностей самовоспроизводства, в частности сельского хозяйства, на современной технической основе, но и радикальным образом изменила социальную структуру общества. Была ликвидирована безработица. Резко увеличилась численность городского населения (его доля в 1939 году составила 33% против 18% в 1913 году), в основном за счет рабочих и инженерно-технического персонала предприятий. В 1940 году в промышленности и строительстве работало 12,5 млн. человек против 4,5 млн. в 1928 году. К началу 1941 года в народном хозяйстве насчитывалось 235 тыс. инженеров с высшим образованием и 324 тыс. техников со средним специальным образованием. Индустриализация вовлекла в свою орбиту Поволжье, Сибирь, Дальний Восток, Казахстан, республики Средней Азии и Закавказья.

С другой стороны, при впечатляющих цифрах количественных показателей качественные показатели далеко отставали от уровня развитых капиталистических стран. Это касалось не только производительности труда, но и технико-экономических показателей выпускаемой продукции. Примеров можно привести бесчисленное множество. Так, выпуск чугуна и стали в расчете на одного рабочего был в среднем в 5 или более раз ниже, чем в США. На одного рабочего карьеров приходилось в СССР 500 тонн, в США – 5000 тонн. «В Америке грузовая машина пробегает 60-80 тыс., даже 100 тыс. километров в год, в СССР только 20 тыс., т.е. в 3-4 раза меньше. Из каждых 100 машин в работе только 55: остальные в ремонте или в ожидании его. Стоимость ремонта в 2 раза превышает стоимость всех выпускаемых новых машин».^⁴⁷⁹ Как известно, проблема достижения высоких качественных показателей – это проблема культуры в самом широком смысле слова, а также умения организовывать производство. В этих вопросах СССР отставал от индустриально развитых капиталистических стран по очень многим параметрам.

Следует также отметить, что методы, использованные властью для проведения в жизнь форсированной индустриализации, свидетельствуют о том, что руководство страны взяло курс на разрыв с нэпом, сделав ставку на административные формы управления экономикой. Реализация программы индустриализации стала возможной только благодаря огромным масштабам страны, наличию всевозможных природных богатств и значительных свободных трудовых ресурсов. Но несмотря на совокупность этих объективных факторов достигнутый результат был бы невозможен в условиях капиталистического хозяйства. Наличие государственной собственности на основные средства производства в сочетании со сосредоточением в руках центрального руководства страны всех видов власти, использующей инструмент планирования, – вот что сделало в принципе возможным мобилизацию и направление миллиардов рублей на развертывание гигантского промышленного строительства и освоение вновь введенных в строй производственных мощностей. Политическая воля руководства страны, которое форсировало темпы индустриализации (подчас волюнтаристски), аргументируя свое поведение нависшей внешней угрозой, нашла отклик у десятков миллионов людей, которые с подлинным энтузиазмом учились, работали, не щадя себя, строя в труднейших условиях тысячи предприятий и осваивая новую технику. Это – бесспорный факт истории. Таким же неоспоримым фактом является и то, что в стране было немало и решительных противников индустриализации. И не только среди простого люда, но и в составе высшего руководства страны. Однако их сопротивление было сломлено. И не только репрессиями, но и средствами массовой пропаганды.

Коллективизация

«… в распоряжении Сталина имелся колоссальный ресурс – крестьянство.

Он разменял его на индустриализацию».

Ю.Яременко

«Действовать насилием в социaлистическом преобразовании села, значит погубить все дело.»

В.Ленин

Процесс создания первооснов социалистической экономики в стране, в которой к концу 20-х годов свыше 80% населения проживало в деревне и где насчитывалось 25 миллионов индивидуальных крестьянских хозяйств^⁴⁸⁰, был бы незавершенным без такой акции как коллективизация. Решение о ее проведении было принято в 1927 году, т.е. через 10 лет после Октябрьской революции на ХV съезде ВКП(б). В постановлении съезда было записано: «Поставить в качестве первоочередной задачи на основе дальнейшего кооперирования крестьянства постепенный переход распыленных крестьянских хозяйств на рельсы крупного производства (коллективная обработка земли на основе интенсификации и машинизации земледелия), всемерно поддерживая и поощряя ростки обобществленного сельскохозяйственного труда. Такое усиление подъема сельского хозяйства необходимо и в интересах повышения благосостояния основной массы крестьянства, и в интересах увеличения рынка (сбыта и сырья) для крупной промышленности, и в интересах технической перестройки и социалистического кооперирования деревни с преодолением тем самым капиталистических элементов деревни».^⁴⁸¹ В этом постановлении все выверено и правильно: и постепенный переход к крупному производству, и машинизация земледелия и его интенсификация, и поддержка со стороны государства ростков обобществленного труда.

Следует отметить, что до начала сплошной коллективизации на базе нэпа происходил подъем сельскохозяйственного производства, которое по общему объему валовой продукции в 1926/27 гг. на 8,3% превысило довоенный уровень,^⁴⁸² однако товарность аграрного сектора была ниже, чем в 1913 году (по зерну товарная часть составляла в 1916 году 21,3 млн. т, а в 1926 году – только 10,3 млн. т).^⁴⁸³ Государство проводило экономическую политику всемерной поддержки батрачества, бедняцких и середняцких хозяйств, вовлекая их во все формы кооперации (потребительской, сбытовой, кредитной, производственной). В то же время предпринимались меры по ограничению капиталистических элементов на селе. Характерной особенностью динамики социальной структуры являлось возрастание (абсолютное и относительное) середняцких хозяйств за счет сокращения бедняцкой прослойки.

К началу развертывания массовой коллективизации уровень фондо- и энерговооруженности сельского хозяйства был чрезвычайно низким: только 15% крестьянских хозяйств имели усовершенствованный конный инвентарь.^⁴⁸⁴ В деревне преобладал ручной труд. Применение тракторов в сельскохозяйственном производстве было мизерным. «Контрольными цифрами народного хозяйства на 1927-1928 год» предусматривалась поставка сельскому хозяйству всего-навсего 2700 тракторов.^⁴⁸⁵ Техническая отсталость сельского хозяйства и слабая интенсивность труда в земледелии и животноводстве порождали аграрное перенаселение. По подсчетам Госплана СССР, хозяйственно неиспользованный труд в сельском хозяйстве по сравнению с годовым запасом в 1927-1928 гг. составлял 28%.^⁴⁸⁶ Невысокий уровень производительности труда, обусловленный низкими урожайностью сельхозкультур и продуктивностью животноводства при одновременном избытке трудовых ресурсов и неиспользованных земель не мог быть преодолен и значительно повышен на базе мелких крестьянских хозяйств. Какие-то небольшие возможности экстенсивного роста производства сельскохозяйственной продукции в рамках существовавшей тогда структуры собственности и форм хозяйствования, безусловно, все еще были, но радикальное решение проблем улучшения продовольственного обеспечения населения огромной страны, подъема жизненного уровня сельских жителей и увеличения экспортного потенциала^⁴⁸⁷ лежали только на пути интенсификации производства на основе крупного машинного производства. ХХ век предоставил в распоряжение человека электрические машины, моторную технику, высокопроизводительные посевные и уборочные агрегаты, достижения агрономической и зоотехнической наук, т.е. качественно новую научно-техническую базу для земледелия и животноводства. Однако переход на современную агротехнику и зоотехнику сопровождался колоссальным увеличением капиталоемкости и энергоемкости сельскохозяйственного производства. Применение новой техники и технологии было под силу только крупным хозяйствам, обладавшим достаточными инвестиционными возможностями, способностью вести работы на больших земельных массивах и создавать крупные животноводческие комплексы. А это с неизбежностью вело к исчезновению мелкого производства, означало необходимость их объединения в кооперативы.

Начавшаяся в стране индустриализация позволяла в среднесрочной перспективе вооружить аграрный сектор тракторами, автомобилями, комбайнами и другой сельскохозяйственной техникой, сопряженной с применением минеральных удобрений. Таким образом, индустриализация должна была естественно сомкнуться с коллективизацией на плановой основе, проводимой на добровольных началах.

В принципе, формирование крупных фермерских хозяйств, способных применять прогрессивную агротехнику и зооветеринарную технологию, как показывал опыт США, Канады и ряда европейских стран, могло происходить и на базе капиталистических рыночных отношений. Но это означало бы поощрение в СССР кулачества и отказ от политики построения социализма, а также отрыв аграрного сектора от наращивания индустриальной мощи, десятилетиями длящуюся агонию крестьянства. ^⁴⁸⁸

После национализации земли, уничтожившей естественную базу существования класса помещиков,^⁴⁸⁹ в условиях нэпа определяющую роль в социальном расслоении крестьянства стали играть такие факторы, как наличие рабочего и продуктивного скота, машин и инвентаря, торговля. Поскольку в 1927 году в СССР каждое третье крестьянское хозяйство не имело рабочего скота, то они вынуждены были на кабальных условиях арендовать у кулаков рабочий скот и орудия производства. Платой за аренду являлась работа на кулака, который таким образом обеспечивал себя дешевой рабочей силой и мог осуществлять накопление капитала. Доля кулаков в сельскохозяйственном населении неуклонно возрастала и составила к 1927 году около 4%, однако их удельный вес в производстве был значительно выше. В 1927 году кулацкие хозяйства имели около 10 млн. га зерновых посевов (из общей площади 94,7 млн. га) и давали пятую часть (около 130 млн. пудов) всего товарного хлеба. Вот как характеризовал сложившуюся обстановку Л.Троцкий: «Крестьянство поляризировалось между мелким капиталистом, с одной стороны, батраком, с другой. В то же время лишенное промышленных товаров государство вытеснялось из деревенского оборота. Между кулаком и мелким кустарным предпринимателем появился, как бы из-под земли, посредник. Сами государственные предприятия в поисках сырья вынуждены были все чаще обращаться к частным торговцам. Везде чувствовался капиталистический прибой».^⁴⁹⁰

Кампания по сплошной коллективизации, т.е. по насаждению (термин И.Сталина) в деревне колхозов и совхозов, началась летом 1929 года. И хотя решениями ХV съезда предусматривался, как это выше было подчеркнуто, постепенный переход к организации крупного сельскохозяйственного производства, на самом деле процесс обобществления принял скоротечный, лихорадочный характер.^⁴⁹¹

В марте 1930 года (!), т.е. спустя примерно полгода, ЦК ВКП(б) был вынужден принять специальное постановление «О борьбе с искривлениями партлинии в колхозном движении». В нем констатировалось, что нарушался принцип добровольности в колхозном строительстве. Добровольность заменялась принуждением к вступлению в колхозы под угрозой раскулачивания и лишения избирательных прав. В число раскулаченных попала часть середняков и бедняков, причем в некоторых районах процент раскулаченных доходил до 15, а лишенных избирательных прав – до 20%. «Наблюдаются факты исключительно грубого, безобразного, преступного обращения с населением со стороны низовых работников, являющихся иногда жертвой провокации со стороны контрреволюционных элементов (мародерство, дележка имущества, арест середняков и даже бедняков и т.п.). При этом в ряде районов подготовительная работа по коллективизации и терпеливое разъяснение основ партийной политики как бедноте, так и середнякам подменяется бюрократическим, чиновничьим декредитированием сверху раздутых цифровых данных и искусственным вздуванием процента коллективизации (в некоторых районах коллективизация за несколько дней «доходит» с 10 до 90%).»^⁴⁹²

Во многих местах ретивые организаторы коллективизации начали принудительное обобществление жилых построек, мелкого скота, птицы, нетоварного молочного скота, создавая вместо сельскохозяйственных артелей (колхозов) коммуны. Допускалось административное закрытие церквей, упразднение рынков и базаров.

После принятия упомянутого постановления начался массовый выход крестьян из скороспелых колхозов и коммун. Но дело было не только в административных перегибах, допущенных партийными и государственными органами на местах, а в сознательно проводимой высшим руководством страны политике форсирования коллективизации как составной части общей стратегии ускорения строительства основ социализма.

В конце 20-х и начале 30-х годов промышленность еще не могла производить в достаточном количестве необходимой техники для машинизации сельского хозяйства. Поэтому колхозы создавались на основе обобществления примитивных орудий, приспособленных к конной тяге и к ручному труду. Техника стала поступать в колхозы позднее, когда вступили в строй новые тракторные заводы и предприятия сельхозмашиностроения.^⁴⁹³

Форсированная коллективизация привела «к падению сельскохозяйственного производства, потому что кулаки, да и многие середняки убивали скот, что вызвало трудности в обеспечении населения продуктами питания».^⁴⁹⁴

Цель, поставленная ХV съездом ВКП(б), – усиление подъема сельского хозяйства – на первоначальной стадии сплошной коллективизации не была достигнута. Поголовье крупного рогатого скота в 1934 году сократилось против 1928 года на 26,6 млн. голов (с 60,1 до 33,5 млн.). Еще большим было сокращение поголовья свиней (почти в 2 раза), овец и коз (в 3 раза). Заметно уменьшился также и валовой сбор зерна (с 73,3 млн. т в 1928 году до 67,6 млн. т в 1934 году).^⁴⁹⁵ И лишь с 1935 года началось медленное восстановление сельскохозяйственного производства, что позволило отменить распределение продуктов питания по карточкам.

Сплошная и принудительная коллективизация, искорежившая жизнь миллионов крестьянских семей, на долгие годы прервала процесс неуклонного роста сельскохозяйственного производства, имевший место в 1920 годах как результат нэпа. Коллективизация была проведена не так, как об этом было объявлено на ХV съезде ВКП(б) и не так, как предлагали ученые-аграрники. Об этом , в частности, писал О.Лацис: «Надо было предложить крестьянину-единоличнику не только ситец, керосин и сельскохозяйственные орудия на конной тяге. Надо было дать ему трактор, электромотор, стройматериалы. Конечно, это было бы не только технико-экономическое, но и социально-политическое решение совсем иного порядка, чем избранное Сталиным. Рядом с колхозом и совхозом более или менее длительное время развивалось бы высокотоварное индивидуальное хозяйство фермерского типа. Оно не исключало бы ни развития по пути укрупнения и индустриализации, ни развития по пути социализма. Оно было бы с самого начала включено, интегрировано в социалистическое хозяйство страны<…>Такой путь был реален прежде всего в научном плане: сегодня, вернув себе Чаянова после пересмотра дела «Трудовой крестьянской партии», мы узнаем, что именно русская наука разработала и обосновала этот путь».^⁴⁹⁶

Коллективизация же с самого начала была раскручена сверху, а затем еще более ускорена чересчур ретивыми партийными и государственными чиновниками на местах.

Что же заставило Сталина, возглавлявшего политическое руководство страны, спустя два года после съезда повернуть руль на 180 градусов, осуществив крутой поворот, отказаться от прежней позиции, форсировав в 1929-1930 годы темпы коллективизации, не дожидаясь завершения подготовки ее материально-технической базы, не накопив достаточного опыта кооперации крестьянских хозяйств? Вряд ли он руководствовался чисто идеологическими соображениями. Дело было, по-моему, в трудностях с государственными заготовками зерна и других сельскохозяйственных продуктов, созданных в общем-то самим руководством страны.

Товарную продукцию в то время в основном давали крепкие крестьянские хозяйства.^⁴⁹⁷ Проводимая государством политика ограничения кулачества, выражавшаяся в повышенном налогообложении,^⁴⁹⁸ продаже государству излишков хлеба не по рыночным, а по твердым ценам, ужесточении условий аренды земли и использования наемного труда, вызвали сопротивление крепких крестьянских хозяйств. Объем хлебозаготовок, достигнутый в 1926-1927 годы, оказался предельным в доколхозной деревне. Однако уже в 1926-1927 годы Госплан констатировал значительно меньшее отчуждение (на 123 млн. пудов) хлеба государству, чем это первоначально намечалось.^⁴⁹⁹ По словам И.Сталина, к январю 1928 года было заготовлено хлеба еще на 128 млн. пудов меньше, чем к январю 1927 года. В то же время потребность государства в товарном зерне быстро возрастала.^⁵⁰⁰ В народном хозяйстве возрастало напряжение, т.к. образовался порочный круг. Чтобы выйти из него надо было форсировать индустриализацию, в частности, для того, чтобы обеспечивать село промышленными товарами, включая сельскохозяйственную технику. А сделать это можно было только увеличив товарность сельского хозяйства, создавая рынок для промтоваров.

В ходе хлебозаготовок 1927-1928 годов государство начало применять меры принуждения для сдачи крестьянами хлеба. «В ответ на отказ кулачества продавать излишки хлеба государству по твердым ценам партия и правительство провели ряд чрезвычайных мер против кулачества, применили 107 статью Уголовного кодекса о конфискации по суду излишков хлеба у кулаков и спекулянтов, в случае отказа продавать эти излишки государству по твердым ценам, и дали бедноте ряд льгот, в силу которых беднота получала в свое распоряжение 25 процентов конфискованного кулацкого хлеба».^⁵⁰¹ Однако решительное наступление на кулачество было развернуто в ходе кампании по сплошной коллективизации в 1929-1930 гг. Экономически это стало возможным лишь потому, что в 1929 году созданные совхозы и колхозы произвели около 400 млн. пудов зерна, в том числе товарного хлеба дали свыше 130 млн. пудов, т.е. больше, чем кулаки в 1927 году.

Коллективизация позволила резко повысить уровень отчуждения хлеба для нужд государства. Вместо «700 млн. пудов сданного государству хлеба в 1927/28 г, из которого только 10% составлял хлеб колхозов и совхозов, в 1931/32 году сдано государству 1400 млн. пудов, из которого товарный хлеб колхозов и совхозов составлял уже не менее 75%».^⁵⁰²

В 1930 году началось уничтожение кулачества как социальной прослойки в деревне.^⁵⁰³ Были отменены законы об аренде земли и найме труда, принятые в 1925 году. Был снят запрет на раскулачивание. Вступающим в колхозы крестьянам было разрешено конфисковать у кулаков скот, машины и другой инвентарь в пользу сельхозартели.^⁵⁰⁴ Сами же кулаки вместе с семьями выселялись в малоосвоенные районы страны. Всего в 1930-1931 гг. на спецпоселения было выслано 381026 семей. Причем по предложению комиссии В.Молотова кулаки были подразделены на три категории, по отношению к кторым применялись разные методы репрессий. К первой категории было отнесено 63 тысячи хозяйств, как занимавшихся контрреволюционной деятельностью. Во вторую категорию вошли 150 тысяч хозяйств, которые, по мнению властей, не оказывали активного сопротивления, но являлись «в высшей степени эксплуататорами и тем самым содействовали контрреволюции». Кулаки этих первых двух категорий подлежали аресту и выселению в Сибирь или Казахстан, а их имущество было конфисковано. И, наконец, кулаки, относимые к третьей группе, признавались лояльными по отношению к Советской власти и были отправлены на переселение на необработанные земли и подлежали коллективизации.

Проведенная в 1930 годы коллективизация коренным образом преобразила уклад деревенской жизни, ликвидировала социальную дифференциацию крестьянства на бедняков, середняков и кулаков, коренным образом изменила механизм государственного регулирования сельского хозяйства (вместо управления рыночными отношениями стал работать механизм директивного планирования), открыла простор для применения современных методов производства. После национализации земли и конфискации всего имущества помещиков коллективизация стала вторым по значимости актом социалистической революции на селе, уничтожившим кулачество и сформировавшим новую социальную группу населения – колхозное крестьянство. При этом следует отметить, что, начиная с 1932 года, государство отказывалось выдавать колхозникам паспорт, наличие которого стало обязательным для перемены места жительства, поставив тем самым колхозное крестьянство в исключительное положение, отличающее их от рабочих и служащих городов.

Если целесообразность индустриализации не вызывает никаких сомнений, то в отношении коллективизации возникает два принципиальных вопроса: во-первых, неизбежны ли были столь крутые меры в отношении кулачества; во-вторых, оправдала ли себя колхозная форма сельскохозяйственного производства?

Чтобы найти правильный ответ на первый вопрос, следует уяснить следующее – представляли ли кулаки реальную опасность для государства? Судя по произведению Л.Троцкого «Преданная революция. Что такое СССР и куда он идет?», И. Сталин в течение долгого времени проводил курс на всемерную поддержку крупных фермерских хозяйств и не собирался вплоть до 1929 года форсировать проведение коллективизации. В упомянутой книге Л.Троцкий пишет: «В 1925 году, когда курс на кулака был в полном разгаре, Сталин приступил к подготовке денационализации земельной собственности. На заказанный им самим вопрос советского журналиста «не было бы целесообразным, в интересах сельского хозяйства, закрепить за каждым крестьянином обрабатываемый им участок земли на десять лет?» Сталин ответил: «Даже и на 40 лет». Народный комиссар земледелия Грузии, по прямой инициативе Сталина, внес законопроект о денационализации земли».^⁵⁰⁵ И лишь в 1928-1929 годы, когда на города стала надвигаться угроза голода, И.Сталин стал отказываться от ставки на индивидуальное крестьянское хозяйство и склоняться к форсированию коллективизации. Временные чрезвычайные меры по изъятию хлебных запасов переросли в программу борьбы с кулачеством как классом. Возможно, свою роль в этом резком повороте сыграло и то, что при нэпе кулаки, благодаря своим финансовым и материальным возможностям, способности к организации, большей грамотности, стали серьезной политической силой в Советах и правлениях кооперативных обществ, что подрывало монополию на власть партии большевиков.

Во многих источниках приводятся данные о террористических акциях кулаков против органов Советской власти на местах, против колхозов и активистов колхозного движения. Только в 1929 году было зарегестрировано около 1300 мятежей. Не могут вызывать сомнения и факты саботажа кулаками государственных закупок сельскохозяйственных продуктов. Вероятнее всего, агрессивность кулачества явилась ответной реакцией на отход государства от нэпа. Нэп основывался на допущении капиталистических форм хозяйствования, на сочетании государственной, коллективной и частной собственности, т.е. на принципах смешанной, многоукладной экономики. Ограничение кулачества и курс партии на ликвидацию кулачества как класса означали ни что иное как отказ от нэпа, против чего выступали Бухарин, Рыков и другие деятели ВКП(б). Новый курс четко определился на ХV съезде ВКП(б). В резолюции съезда по отчету ЦК было записано: «… съезд считает, что по отношению к возросшим в своей абсолютной массе, – хотя и в гораздо меньшей степени, чем социалистический сектор хозяйства, – элементам частнособственнического хозяйства должна и может быть применена политика еще более решительного хозяйственного вытеснения».^⁵⁰⁶ Во главу угла ставилась задача «… преодоления капиталистических элементов в деревне (наступление вместе с середняком на кулака, большая помощь бедноте, укрепление бедняцко-середняцкой кооперации, производственное кооперирование), так и для дальнейшего вытеснения частного капитала в городе».^⁵⁰⁷ Таким образом, сталинское политическое руководство, отказываясь от нэпа, взяло курс на полное искоренение капиталистических элементов в обществе, полагая, что они представляют опасность для устоев государства.^⁵⁰⁸ В рамках реализации этого курса был избран вариант репрессий, т.е. применения силы против кулачества, чтобы уничтожить его как класс (кулацкие семьи составляли примерно 1,5 % от общей численности семей в СССР). Такая политика нашла поддержку среди многих крестьян, ибо экспроприированное имущество кулаков поступало в распоряжение колхозов.^⁵⁰⁹

Возможен ли был иной вариант развития событий? Теоретически – возможен, практически нет, ибо политика ликвидации кулачества исходила из такой сталинской модели социализма, в которой не было места многоукладной экономике. При этом следует принять во внимание политику Сталина по тщательной подготовке стратегических позиций для решительного наступления на кулачество. Акция по раскулачиванию означала ни что иное, как развязывание гражданской войны в деревне по инициативе сверху. На кулаков партия натравила не только батраков, бедняков, но и середняков.^⁵¹⁰ Такая политика была бы немыслима еще в середине 1920 годов, когда зажиточное крестьянство занимало в деревне сильные позиции, когда, по выражению Сталина, «середняк сплачивался вокруг кулака, а беднота распылялась».^⁵¹¹ И лишь после того, как государство, согласно решениям, принятым на XIV партконференции, осуществило комплекс мер по оживлению экономической жизни на селе (снижение налогового бремени, развитие кооперации, упорядочение землеустройства и т.п.), радикально изменило свою политику в отношении середняцких хозяйств, ему удалось постепенно завоевать доверие значительной части крестьянства. Вот как оценивал в 1927 году И.В.Сталин результаты этой новой политики: партия «добилась умиротворения деревни, улучшения отношений с основными массами крестьянства, создания условий для организации бедноты в самостоятельную политическую силу, дальнейшей изоляции кулачества и постепенного охвата его со стороны государственных и кооперативных органов индивидуальных хозяйств миллионов крестьян. А что такое умиротворение деревни? Это есть одно из условий для строительства социализма. Нельзя строить социализм, имея бандитские выступления и восстания среди крестьян».^⁵¹² На подготовку войны против кулачества ушло пять лет, и она была выиграна Сталиным не только благодаря административным ресурсам государства, но главным образом в силу того, что против кулаков удалось мобилизовать значительную часть крестьянства.

К началу 30-х годов нэп в глазах Сталина и его ближайшего окружения себя полностью изжил; другими словами, нэп был похоронен благодаря его же достижениям. Вот как эта проблема трактовалась в решениях ХV съезда ВКП(б): «Итоги хозяйственного развития с полной отчетливостью обнаруживают, что за период новой экономической политики произошла радикальная перегруппировка в отношениях между обобществленными формами хозяйства (в первую очередь социалистической индустрией), простым товарным хозяйством и хозяйством капиталистическим. Если в начале новой экономической политики государственная промышленность почти бездействовала, в области товарооборота государственные и кооперативные органы сами прибегали к частному посредничеству, а частный капитал, имея все преимущества быстрого оборота, играл крупную роль, то на пороге перехода от восстановительного к реконструктивному периоду социалистическая промышленность и другие командные высоты играют уже решающую и ведущую роль во всем народном хозяйстве, государственная и кооперативная торговля обнимает собой подавляющую часть общего товарооборота страны, обобществленный сектор народного хозяйства определяет собой общее направление развития, вытесняя частный капитал, беря на буксир простых товаропроизводителей-крестьян».^⁵¹³

Нэп в конце 20-х – начале 30-х годов был заменен на политику форсированного строительства государственно-колхозной экономики, хотя И.Сталин и отрицал в своих выступлениях, что партия по существу отказывается от нэпа.^⁵¹⁴

Что касается сельскохозяйственных артелей (колхозов), объединявших мелкие бедняцкие и середняцкие хозяйства, то они представляли собой сочетание групповой собственности на основные средства производства и продукцию совместного производства, а также личной собственности на подсобное хозяйство, расположенное на приусадебном участке (жилой дом, продуктивный скот, птица, мелкий сельскохозяйственный инвентарь).^⁵¹⁵

Если на первоначальной стадии колхозы осуществляли процесс производства на основе простого сложения средств труда, находившихся ранее в единоличной собственности крестьян, то в дальнейшем, по мере того как промышленность стала наращивать выпуск тракторов и машинной сельскохозяйственной техники, производство в колхозах все в большей степени механизировалось. Для обслуживания колхозов государство создало сеть машинно-тракторных станций (МТС). В 1940 году действовало уже 7069 МТС с тракторным парком на конец года 435 тыс. штук с тягловой мощностью 8358 тыс. л.с.^⁵¹⁶

Наряду с колхозами создавались государственные сельскохозяйственные предприятия (совхозы).

Динамика численности совхозов и колхозов характеризуется следующими данными:

Таблица 1

	1928	1940	1955	1986
Число совхозов	1407	4159	5134	22900
Число МТС	6	7069	8970	-
Число всех колхозов (включая рыболовецкие) – тыс.	33,3	235,5	87,4	26,7
В них наличных дворов – млн.	0,4	18,7	19,8	12,6 *

Blog

Валерий Паульман

Содержание