Валерий Паульман

Вид материала

Реферат

Содержание По первому примеру

Подобный материал:

• Паульман валерий кризисы, мораль, 5785.63kb.
• Валерий Паульман, 14258.02kb.
• Валерий Всеволодович, 582.44kb.
• Заместитель Председателя Государственной Думы РФ валерий Язев выступил с доклад, 179.99kb.
• Градобоев Валерий Валентинович Москва 2008 программа курса, 1080.91kb.
• Программа курса лекций (3 курс, 6 сем., 32 ч., диф зачет) Профессор Киричук Валерий, 72.05kb.
• Валерий Афонасьевич Язев. Среди основных доклад, 120.61kb.
• Контактная информация: Рохин Валерий Валентинович, 236.5kb.
• Практикум в ифтт для кафедр физики и технологии наноструктур и физики твердого тела,, 47.17kb.
• Слайд приветствие добрый день, уважаемый Валерий Александрович, уважаемые члены Правительства, 377.77kb.

товаров, содержащих элементы созданной знанием стоимости» (курсив – В.П.). И далее Тайичи Сакайя продолжает: «Однако тот факт, что люди стали ценить стоимость, созданную знанием, как один из важнейших компонентов имиджа продукции, не обязательно означает, что их перестает интересовать чисто материальная сторона вещей <…> хотелось бы отметить неоспоримое значение материальных товаров (курсив – В.П.) в качестве носителей созданной знанием стоимости».²¹⁹ Яснее не скажешь. Это – прямой ответ В.Иноземцеву на его абсурдные мысли о том, что «материальное производство и материальное потребление вообще вышло за рамки человеческих интересов».

Ликвидировав росчерком пера товарное производство и стоимость, В.Иноземцев с удовлетворением констатирует, что отныне взаимодействие индивидов как товаропроизводителей и товаровладельцев замещается «игрой между индивидами». В этой субъективистской, игровой экономике, утверждает В.Иноземцев, окончательно устраняется вызывающая рыночные отношения разделенность производителя и потребителя, в силу чего уничтожается и сама власть рынка. И не только это – происходит (подумать только!) деструкция частной собственности. И снова причиной кардинального изменения основ общества выступает экспансия информации, а точнее воздействие такого ее свойства, как избирательность, являющаяся, по словам В.Иноземцева, высшим проявлением редкости информации. Каким же образом это качество информации вызывает уничтожение частной собственности? Предоставим слово самому В.Иноземцеву: «Не уровень доходов или общественное положение, а характер человека, условия его жизни, мироощущение, психологические характеристики, способности к обобщениям, память и так далее – все то, что обычно называют интеллектом и что не может быть приобретено с той легкостью, с какой присваивается материальное богатство, – являются лимитирующим фактором, реально позволяющим пользоваться доступной всем информацией лишь ограниченному числу людей, становящихся ее подлинными владельцами. Впервые в истории условием собственности оказывается не право распоряжаться благом, а способность им воспользоваться, и люди, достигшие этих возможностей, естественным образом составляют доминирующую страту нового общества».²²⁰

Приведенная цитата требует детального разбора.

Начнем с избирательности информации. Выше было сказано, что с точки зрения содержания каждая информация по-своему уникальна, однако это еще не значит, что это ее свойство порождает избирательность. Дело не в информации и не в ее содержании, а в способности воспринимать данную информацию, а это зависит от тех конкретных знаний, которыми владеет тот или иной индивид. Например, экономист, будучи интеллектуалом, даже в трактовке В.Иноземцева, не в состоянии воспринимать информацию из области биохимии или физики. Обладание интеллектом еще не делает человека универсальным специалистом во всех областях науки и техники, а избирательность является свойством не информации, а порождается возможностями людей, работающих с ней. Другими словами, если уникальность, редкость информации обусловлены содержанием информации, то избирательность свойством информации не является; это люди, пользующиеся информацией, избирают ее в соответствии со своими потребностями и возможностями. Например, хозяин фабрики может быть по уровню своего интеллекта не ниже рабочего-токаря, однако фабрикант, не зная технологии обработки конкретной детали на станке, является ее собственником, хотя знаниями о данной технологии владеет токарь.

Теперь обратимся к очередному эпохальному открытию В.Иноземцева, касающегося появления «естественным образом» на арене «доминирующей страты нового общества». Он с легкостью отбрасывает право частной собственности на продукты интеллектуального труда в капиталистическом обществе, отзываясь крайне пренебрежительно о капиталистах, которые с легкостью приобрели свою собственность. На самом деле капиталисту – подлинному владельцу интеллектуальной собственности – совсем не обязательно быть специалистом в тех областях науки, технологии и техники, которые применяются в его бизнесе (для этого существуют наемные специалисты). Капиталист, как правило, должен быть знатоком организации своего бизнеса, в том числе труда наемных работников, в противном случае он прогорит. И, наконец, следует заметить, что далеко не любая информация является доступной, как об этом пишет В.Иноземцев. Если он имеет в виду доступную всем информацию, которая распространяется с помощью СМИ или содержится в любой библиотеке, то он заблуждается и вводит в заблуждение своих читателей. Используя доступную всем информацию, например, газетную статью, ни один, даже гениальный интеллектуал, не сделает себе состояния, которое позволит ему стать членом новой страты подлинных хозяев общества. Что же касается информации, которая на самом деле используется в общественном производстве товаров и услуг, то она является объектом интеллектуальной собственности, принадлежащей не тем, кто с ней работает, а ее владельцам – капиталистам. В свете сказанного абсолютно надуманным, не соответствующим действительности является утверждение В.Иноземцева о том, что «сейчас, даже приобретя все юридические права на информационный продукт, вы можете использовать его лишь в тех масштабах и с той эффективностью, которые допускает ваш собственный интеллектуальный потенциал, способность создавать новые знания».²²¹ И совсем притянутым за уши является следующий вывод В.Иноземцева: «Данное обстоятельство (способность воспринимать информацию – В.П.) не только делает работника субъектом скорее личной, чем частной собственности на средства производства, но и конституирует новое социальное противостояние, а именно между способными и неспособными к адекватному усвоению и эффективному производству знаний».²²²

Экспансия информации не изменяет классовой структуры общества, не превращает частную собственность в «фикцию», а тем более в личную собственность, не вызывает появления нового класса «интеллектуалов», не вызывает соединения труда со средствами производства каким-то новым способом, не преодолевает отчуждения субъекта деятельности от ее условий, не меняет статуса наемного работника.²²³ Все эти процессы происходят в воображении В.Иноземцева, а не в действительности.

В сфере потребления. Благодаря поточно-конвейерному методу обеспечивается существенное увеличение выпуска товаров широкого народного потребления, снижение их себестоимости и цен, а в связи с применением на производстве компьютеров все более полно учитываются индивидуальные запросы потребителей. Однако научно-технический прогресс и современный уровень развития производительных сил все еще не позволяют обеспечить полное удовлетворение т.н. традиционных потребностей людей, и в повестке дня не стоит вопрос об отказе от массового производства товаров и услуг, как считает В.Иноземцев.

Мы рассмотрели доводы В.Иноземцева относительно того, что творчество и экспансия информации якобы делают невозможным определение стоимости товаров и услуг, изменяют существо товарного производства и капиталистической частной собственности. Все они оказались несостоятельными. Теперь предстоит рассмотреть еще одну группу аргументов, связанных со сферой потребления. В.Иноземцев поучает, что отныне «…не только производство, но и потребление становятся индивидуализированными, возникает система связи между ними, разрушающая принципы экономического общества»,²²⁴ т.е. последней его стадии – капитализма. Как это понимать? Вот разъяснения на этот счет В.Иноземцева: «Определяя свои основные потребности и желания, как не лежащие в сфере материального потребления, человек впервые в истории конституирует их именно как свои потребности, как свои желания, не идентичные потребностям и желаниям других людей не только количественно, но и качественно. Это имеет своим следствием невозможность определения стоимости как объективной категории. Если ранее индивидуальные потребности в материальных благах, сталкиваясь с ограниченностью их предложения, создавали и поддерживали состояние рыночного равновесия, то теперь потребности нового типа, формирующиеся на основе стремления личности к самореализации, уже не создают тех усредненных (общественных) потребностей, которые, балансируя со столь же усредненными (общественными) издержками, определяли бы пропорции обмена <…> с переходом к постэкономическому обществу индивидуальные полезности проявляются per se, а не посредством трансформации в объективные общественные оценки». ²²⁵

В.Иноземцев наряду с термином потребность использует термин желание; следовательно, он видит какие-то существенные различия между ними. В другом месте своего труда В.Иноземцев разъясняет это различие. Он пишет: «Анализ симулированных потребностей основан в первую очередь на противопоставлении needs и wants, предполагающем, что первые отражают уже прошедшие социологизацию потребности, которые «заставляют нас рассматривать поведение потребителя как социальный феномен», в то время как вторые, хотя и могут становиться объектом социального прогнозирования, основаны на субъективных стремлениях личности к самовыражению в потреблении».²²⁶ Снова мы сталкиваемся с явлением самовыражения, самореализации личности. Ранее оно служило главной целью творчества, отменяющего труд со всеми вытекающими последствиями. Сейчас же самореализация личности приводит нас к противопоставлению термина «желание» термину «потребность», а по существу – к ликвидации потребностей и замене их желаниями. В новой субъективной экономике теперь господствуют уже желания, которые напрочь ликвидируют стоимость. Так ли это на самом деле?

В толковом словаре слово «желание» трактуется как «влечение, стремление к осуществлению чего-н., обладанию чем-н.».²²⁷ Объяснение содержания термина «потребность» дано мною в параграфе 3.7.2. Что же касается слов needs и wants, то они переводятся на русский язык (у В.Иноземцева они во множественном числе) как потребности, нужды, запросы (needs) и как потребности, желание (wants).²²⁸ Как мы видим, смысловое значение по словарю этих двух слов практически совпадает. Однако, по В.Иноземцеву, потребности – это признанные, акцептованные обществом потребности (прошедшие социологизацию), в то время как желания – это нечто сугубо субъективное, нацеленное на саморазвитие личности. Как показано в параграфе 3.7.2., в составе потребностей отдельного индивида имеются и такие, которые нацелены на определенные грани жизнедеятельности самого субъекта. Если трактовать этот вид потребностей как желания, то они есть лишь одна из многочисленных форм бытия потребностей, а не нечто отличное от самих потребностей.²²⁹ Другими словами, не существует желаний, противоположных потребностям. В конечном счете, не в терминологии суть вопроса, а в ошибочной трактовке В.Иноземцевым самого понятия «потребности» и их роли в общественном производстве. Неверно, во-первых, то, что отныне основные потребности лежат вне сферы материального потребления. Этот вывод ошибочен не только в отношении отдельно взятых индивидов, но главным образом в отношении других субъектов (семья, предприятие, регион, государство и т.п.). В основе существования и воспроизводства людей всегда было и будет материальное производство и материальное потребление; оно составляет основу, фундамент человеческих потребностей, на котором выстриваются потребности духовные и социальные. Даже монахи-отшельники, живущие в пещерах и решившие порвать с бренным миром, посвятившие себя служению вере, не смогли бы существовать, оставаясь наедине со своими субъективными потребностями, если бы им не приносили хлеб и воду. Во-вторых, неверно и то, что человек впервые в истории конституирует потребности как свои. Во все времена потребности порождались только самим субъектом, ибо они связаны с обеспечением его жизнедеятельности; они никогда не были чужими, а всегда были и будут своими. В-третьих, некоторые потребности человека, особенно те, которые нацелены на его внутренний мир (назовем их психологическими), могут качественно отличаться от потребностей других людей, хотя это совсем и не обязательно. Однако в отношении этого вида потребностей (психологических) трудно говорить о количественных различиях. Но бесспорно, что психологические потребности были всегда; они не появляются впервые в современном обществе, как это утверждает В.Иноземцев. Теперь самое существенное. Неверно то, что т.н. психологические потребности (wants), нацеленные на саморазвитие личности, вдруг делают невозможным определение стоимости как объективной категории. Как эти психологические потребности могут вообще влиять на стоимость, если они, по словам В.Иноземцева, не лежат в сфере материального потребления? Это мистика, а не политэкономия! Как психологические потребности могут влиять на усредненные (общественные) потребности, если их объектом является не материальный мир товаров и услуг, а внутренний мир человека (саморазвитие личности)? И, наконец, в-пятых, неверно, что индивидуальные потребности могут проявляться per se, т.е. непосредственно. Такого не бывает: всегда потребности выступают в этом мире действительности как интересы (см. параграф 3.7.2.).²³⁰

Отталкиваясь от тезиса «надутилитарной мотивации деятельности человека» в современном обществе, В.Иноземцев обращается к высказыванию Э.Тоффлера о том, что возникает новый тип универсального автономного субъекта, который именуется «прозьюмером» (prosumer), «соединяющего в себе как производственную деятельность, так и активное потребление благ и услуг».²³¹ В обществе, поясняет В.Иноземцев, происходит «…размывание границ между производительным и непроизводительным трудом,²³² между трудом по производству материальных благ и услуг, между теми, кто «работает» и кто «не работает», что, в конечном счете, приводит к устранению самой границы между производством и потреблением. Возникает переход от «чистого» производства к процессу, в котором важную роль играет потребление, от «чистого» потребления – к производительной деятельности, рассматриваемой как разновидность досуга».²³³ В качестве доказательств автор ссылается на некие новые явления в США. Он сообщает, что «около 30% производственной деятельности менеджеров, конструкторского персонала и информационных работников к началу 1980-х совершалось за пределами нормированного рабочего дня…».²³⁴ Или, например, такой феномен: «… с середины 70-х годов инструменты и материалы для ремонта и оборудования домов и квартир в больших количествах продаются самим их владельцам, чем фирмам, специализирующимся на ремонтных работах».²³⁵

Сначала о «доказательности» приведенных примеров. По первому примеру можно сказать, что в рамках даже наемного труда, а тем более высокооплачиваемого, вполне возможен не формальный, а инициативный, творческий подход к выполнению своих обязанностей. Интересная работа всегда увлекает человека, и в этом нет ничего удивительного, а тем более принципиально нового. Так было во все времена. Даже некоторые рабы и крепостные были великими творцами, созидателями нового – живописцами, композиторами, архитекторами и т.п. Это совсем не означает, что работа превращается в досуг, и стираются грани между производством и потреблением. По второму примеру можно сказать, что в рамках домашнего хозяйства многие трудовые операции во все времена выполнялись членами семьи, без привлечения посторонней рабочей силы. При этом существует определенная специализация домашнего труда между мужчинами и женщинами. Некоторые ремонтные работы в доме мужчины выполняют сами, иногда с помощью членов семьи. Ряд трудовых операций выполняется силами членов семьи в силу необходимости экономии средств (уборка помещений, стирка белья, приготовление пищи и т.д.), так как далеко не все семьи могут позволить себе наем обслуживающего персонала (поваров, садовников, домработниц, водителей и т.п.). Однако домашний труд никогда не заменял и не в состоянии заменить полномасштабного общественно организованного производства.

Теоретически невозможно представить себе исчезновение грани между теми, кто работает, и теми, кто не работает. К числу неработающего населения традиционно относятся дети (за исключением тех обществ, где детский труд подвергается эксплуатации), немощные старики, инвалиды. К неработающим членам общества могут принадлежать трудоспособные лица, которые настолько состоятельны, что живут на доход от своего капитала (состояния). Все остальные люди не могут не работать, ибо труд для них является единственным источником получения средств к существованию.

Что касается взаимоотношения между производством и потреблением, то производство всегда сопровождается потреблением (средств производства). Если иметь в виду непроизводственное потребление (в рамках домашнего хозяйства), то оно, за исключением выполнения некоторых операций, о которых речь шла выше, никогда не было производством и никогда им не станет: члены семьи слушают радио или смотрят телевизор, играют в теннис и т.д.

До сих пор мы рассматривали концепцию В.Иноземцева о постэкономическом обществе по отдельным частям. Настало время обозреть ее в целом.

В.Иноземцев утверждает, что эпоха господства частной собственности и эксплуатации человека человеком, т.е. экономическая общественная формация, завершающаяся капиталистическим способом производства, находится в индустриально развитых странах мира в заключительной фазе своего существования – фазе упадка. Вследствие стремительной и глубокой технологической революции эта фаза характеризуется следующими процессами:

обеспечивается удовлетворение основных материальных потребностей большинства членов общества;

происходит изменение природы человеческой деятельности, выражающееся в распространении надутилитарной мотивации, преодолении труда и замене его творческой активностью;

активно преодолевается стоимостной обмен с утратой исчисляемости самой стоимости, с потерей материальным производством основополагающей роли, с доминированием производства информации и знаний;

благодаря глобальной и всесторонней индивидуализации производства преодолевается частная собственность, а следовательно, и эксплуатация человека человеком;

происходит дифференциация рабочего класса и превращение среднего класса в аморфную массу;

рождается новый социум, в котором не существует социальных структур, а происходит процесс формирования индивидуальных систем ценностей и предпочтений, формы и направления эволюции которых не представляются достаточно определенными.

Выше уже отмечались непоследовательность и логическая противоречивость высказываний В.Иноземцева. С подобным явлением мы снова сталкиваемся и при обобщающей характеристике его концепции. С одной стороны, оппонент говорит о постэкономическом обществе как о качественно новой форме общественного устройства, ничего общего не имеющей с капитализмом. С другой стороны, он называет новое общественное устройство «посткапитализмом», «нерыночной экономикой благосостояния», т.е. речь идет о переходном периоде, связывающем экономическую общественную формацию с другой общественной формацией, в которой не должно быть ни частной собственности, ни эксплуатации человека человеком. В.Иноземцев, надо понимать, описывает состояние капитализма на заключительной фазе его бытия, фазе разложения, упадка.

Характеризуя постэкономическое общество в первом значении, В.Иноземцев с пафосом рисует идиллическую картину будущего. Он пишет: «Люди современной эпохи создали тот первоначальный материальный базис, на котором возникает возможность для развития явлений и отношений, собственно и делающих человека человеком. Покидая экономическую эпоху, человечество вступает в эру абсолютной субъективности, где действия каждой отдельной личности обусловлены ее внутренними потребностями, продиктованы законами морали, имманентными каждому человеку новой эпохи. И когда люди научатся не причинять зла себе подобным только потому, что эти подобные – люди, когда отвергнутые найдут в себе силы до конца дней боготворить отвергнувших их, когда любая деятельность будет восприниматься как внутренне свободная, тогда человек достигнет поистине идеального состояния и Люциферу не остается ничего иного, кроме как вечно взирать на него с завистью из глубины своей бездны».²³⁶ Очень многое в сказанном пассаже вызывает возражения. Во-первых, то, что речь идет обо всем человечестве, а не исключительно о высокоразвитых западных странах. В целом человечество еще не достигло того уровня развития, когда можно говорить о наступлении во всемирном масштабе новой эры, в которой царит всеобщее благоденствие. И сам В.Иноземцев в другом месте вынужден заметить, что «…экономическая общественная формация породила гигантские проблемы, связанные с неравномерностью материального прогресса в различных регионах мира».²³⁷ Он также приводит слова Д. Белла о том, что «постиндустриальные тенденции не замещают предшествующие общественные формы как «стадии общественной эволюции. Они часто сосуществуют, усугубляя комплексность общества».²³⁸ В связи с этим весьма существенным обстоятельством, а именно разделенностью мира на богатые и бедные страны, как вообще можно говорить о непричинении зла себе подобным, о внутренней свободе действий, если нищета сотен миллионов людей обусловлена эксплуатацией человека человеком? Как могут быть счастливы и свободны люди, если «им подобные» на земном шаре прозябают в нищете?²³⁹ Во-вторых, можно ли вообще говорить об идеальном обществе, если в новом социуме, как это выяснится далее, людей ожидают страшные коллизии, порожденные «абсолютной субъективностью»?

В этом новом социуме, согласно концепции В.Иноземцева, будут доминировать не объективные экономические и социальные отношения, а «сугубо личностные, психологические связи и отношения».²⁴⁰ Новый социум будет делиться на два класса. Первый класс будет представлен теми, кто в состоянии производить информационные продукты, а второй – теми, кто не в состоянии этого делать и кто не способен усваивать информацию. На смену классу капиталистов приходит новый класс – «нематериалистически ориентированных людей, которые <…> не ставят своей основной целью присвоение вещного богатства <…> члены нового высшего класса получают от своей деятельности результат, к которому не стремятся».²⁴¹ Каким-то не понятным способом этот новый класс, представленный учеными, писателями, конструкторами и т.п. работниками интеллектуального труда, обретет реальный контроль над общественным производством, и все большая часть общественного богатства станет его достоянием. Второй класс (новая угнетенная страта) ²⁴² будет бороться за свое выживание, но, несмотря на все усилия, доходы представителей этой страты не только не будут повышаться, но даже будут снижаться по мере хозяйственного прогресса. Вот такое назревает новое, то ли нерыночное общество благосостояния, то ли постэкономическое общество! «Мечта о равенстве, основанная еще со времен эпохи Просвещения на наивном декартовском понимании сознания и разума, человек как своего рода tabula rasa, уходит в прошлое, и горечь расставания с этой иллюзией может перевесить все достоинства общества, преодолевшего рыночное производство, собственность и эксплуатацию».²⁴³ Вот в этом новом социуме, оказывается, потенциально скрывается возможность возникновения конфликтов. «Конфликты нового периода могут явиться из некоего сложного переплетения противоречий, возникающих между отдельными индивидами или их сообществами, объединенными по параметрам сугубо субъективного характера».²⁴⁴ Оказывается, причиной нового классового противостояния все-таки остается собственность, «но уже не легко отчуждаемая частная собственность на средства производства, а неотчуждаемое право личности на собственные способности; не сумма материальных благ, которыми может воспользоваться каждый, получивший на них юридическое право, а система информационных кодов, доступная только избранным, имеющим доступ к специальным знаниям».²⁴⁵ В постэкономическом обществе, как утверждает В.Иноземцев, сохраняющиеся социальные институты могут стать опасными. «Человечество способно в ближайшие десятилетия достичь <…> невиданного ранее накала социальных противоречий и столкновений».²⁴⁶ Чем вызвана назревающая страшная опасность, нависшая над несчастным человечеством? Оказывается, дело в том, что «владельцы личной собственности (речь идет о творцах информационных продуктов – В.П.) получают такие возможности для совершенствования знаний и технологий, которые при отсутствии общественного контроля могут стать потенциально опасными для социума в целом».²⁴⁷

Все-таки очень странное это постэкономическое общество. Вместо собственности на средства производства в нем будет какая-то совершенно невразумительная собственность в виде неотчуждаемого права личности на собственные способности (?) и (или?) собственность на систему информационных кодов (?), доступная только избранным. Совершенно не понятно, каким же образом этот новый класс обретет реальный контроль над общественным производством, а все большая часть общественного богатства станет его достоянием, если не будет собственности на материальные блага? Снова мы сталкиваемся с иррациональностью, мистикой.

Обратимся к рассмотрению названных процессов, характерных для заключительной фазы существования капиталистического способа производства в США и других экономически развитых странах (вторая версия).

В.Иноземцев пишет, что в этой группе стран, благодаря высокому уровню развития производительных сил, обеспечивается удовлетворение основных материальных потребностей большинства членов общества. Это утверждение более или менее соответствует истине, если еще добавить, что экономические достижения Запада были бы немыслимы без хищнической эксплуатации природных и людских ресурсов стран Африки, Азии и Латинской Америки.²⁴⁸ В то же время вновь необходимо подчеркнуть общеизвестный факт, что и в богатых странах Запада растет поляризация богатства, достатка и бедности. Сам В.Иноземцев приводит следующие сведения:

«…с 80-х годов впервые в истории западных обществ реальные доходы значительной части населения стали снижаться на фоне экономического подъема. На протяжении этого десятилетия доходы людей, получавших от 1 миллиона долларов в год и выше, выросли более чем в двадцать раз, заработки средних американцев на 44 процента, а доходы 25 процентов беднейших семей снизились на 6 процентов. Применительно к 20 процентам наименее обеспеченных граждан этот показатель сократился еще более драматично – на 24 процента, а их доля в национальном доходе, поднимавшаяся на протяжении сорока лет и достигшая в начале 70-х годов 7 процентов, к концу 80-х годов опустилась до 4,6».²⁴⁹

Утверждение В.Иноземцева о том, что благодаря глобальной и всесторонней индивидуализации производства, экспансии информации и надутилитарной мотивации человеческой деятельности преодолевается частная собственность, а следовательно, и эксплуатация человека человеком, является, как это выше было доказано, сугубо надуманным.

В.Иноземцев разделался с традиционными классами в капиталистическом обществе не менее решительно, чем с частной собственностью. Сначала он «ликвидировал» рабочий класс: «… Рабочий класс в последние десятилетия не только сократился количественно, но и распался на две группы, одна из которых состоит из квалифицированных работников индустриального сектора, вполне относящихся по доходам к социальному положению к среднему классу, вторая же представляет собой слой, называемый А.Горцем a non-class of nоn-workers (некласс нерабочих) или «непролетариат», состоящий «либо из людей, занятых на непостоянных работах, либо из тех, чьи интеллектуальные способности остаются невостребованными нынешней технической организацией труда. Таким образом, на арене современного классового противостояния пролетариату (в наши дни) не находится более места».²⁵⁰ Несостоятельность приведенных аргументов очевидна. Даже если доходы наемных рабочих становятся сопоставимыми с доходами служащих, они не перестают быть наемными рабочими, ибо по-прежнему продают свою рабочую силу капиталистам, выполняя заданные им функции по производству товаров или услуг. Не перестают быть рабочими и те, кто занят на временной или сезонной работе, или те, кто оказывается безработными, т.е. не могут продать свою рабочую силу капиталисту; их экономическое и социальное положение в обществе, где царит частная собственность, не меняется оттого, что они потеряли работу.

В реальности в связи с внедрением в производство микроэлектроники, роботизацией, компьютеризацией, а также увеличением численности малых и средних предприятий происходит сокращение численности промышленного рабочего класса,²⁵¹ т.е. вновь и вновь подтверждается абсолютный закон капиталистического накопления, открытый К.Марксом.

Вновь возникающие малые предприятия можно подразделить на две группы. Первая – это зависимые от крупных предприятий и работающие на них. Вторая группа – предприятия, самостоятельно выходящие на рынок товаров. Отмечаются преимущества малых и средних предприятий. Благодаря применению современных технологий, наличию высококвалифицированных кадров достигается рост производительности труда, повышение качества продукции и снижение себестоимости (благодаря сокращению трудоемкости, энерго- и материалоемкости производства). Однако эти предприятия, как правило, остаются в частной собственности капиталистов, и на них продолжается эксплуатация наемных работников. Следует отметить еще одну тенденцию – на крупных промышленных предприятиях растет удельный вес служащих, руководителей, технических специалистов. Одновременно в народном хозяйстве увеличивается число работающих в сфере услуг, а также ремесленников и мелких торговцев.

В.Иноземцев «ликвидирует» и пролетариат, и ни в чем не повинный средний класс, заявляя, что по каким-то только ему ведомым причинам он превращается «в аморфную массу, из которой в течение ближайших десятилетий восстанут два основных участника антагонистических противоречий следующего столетия».²⁵²

Поскольку, по В.Иноземцеву, исчезает рабочий класс, а в связи с ликвидацией частной собственности на средства производства упраздняется и класс капиталистов, то прекращается, естественно, и противостояние классов. Наступает временное затишье, пока не наберет силу новый класс интеллектуалов, который в силу каких-то неопределенных психологических факторов вдруг станет антагонистом класса неинтеллектуалов, обреченных в новом социуме В.Иноземцева влачить жалкое существование без перспектив на лучшую долю.

С рассуждениями В.Иноземцева смыкается т.н. концепция «тойотизма». Согласно огромному рекламному щиту, прославляющему ее суть, вместо максимизации прибыли отныне целью капиталистического предприятия является прямое служение обществу. В изложении Л. Моисеевой, «тойотизм» – более гуманная концепция предприятия: во-первых, упор делается на производство продукции определенно высокого качества, на гибкое реагирование запросов потребителей;²⁵³ во-вторых, отказ от прежней системы внутренней социально-экономической организации предприятия, с жестким администрированием, в пользу возможно большего расширения круга активных участников внутрипроизводственного управления… Японские предприниматели используют систему пожизненного найма, поэтому поиск конкретных путей постоянного совершенствования продукции осуществляется на основе привлечения к этому всех, кто знает процесс ее изготовления «изнутри», т.е. не только специалистов, но и рабочих, чье мнение принимается всерьез. Другое важное следствие привлечения к конкретным проблемам, возникающим на рабочих местах, – накопление рабочими управленческого опыта: рабочий осознает свою ценность как личности. Совместное обсуждение производственных проблем и совместное принятие решений позволяют рабочим осознать степень общности их интересов. Такой опыт и такие изменения в самосознании ведут к социальной активности работников. Составным элементом концепции и практики «тойотизма» является участие рабочих в распределении прибыли. Условием личного дохода выступает достижение совместно поставленной цели – роста общей прибыли. Разные предприятия имеют свои конкретные формы распределения прибыли».²⁵⁴ Оценивая концепцию «тойотизма», как азиатскую форму капиталистической эксплуатации, следует отдать должное ее авторам, которые вместо голого акта «купли-продажи» рабочей силы на рынке труда используют пожизненное рабство, замаскированное под социальное партнерство капиталиста и рабочего, применяя при этом элементы «фордизма» (методы психологии и мнимое участие в «справедливом» распределении прибыли), а также идеи европейца Людвига Эрхарда о социальном мире. Спору нет, цивилизованный капитализм лучше капитализма дикого, но суть эксплуатации от этого не меняется. Цель всех этих ухищрений – смягчить социальное напряжение в противостоянии труда и капитала.

Как отмечалось выше, В.Иноземцев договаривается до такого абсурда, что новый тип производства, основанный на информационной экспансии, «устраняет классово-антагонистический характер частной собственности и стоимостный характер товарного обмена».²⁵⁵ К такому выводу его привел отказ от трудовой теории стоимости и следование т.н. «интеллектуальной» и «информационной» теориям стоимости. Попытки ревизии трудовой теории стоимости предпринимались и ранее. Достаточно вспомнить теорию спроса и предложения, теорию издержек производства, теорию факторов производства, теорию предельной полезности, теорию субъективной ценности и т.п. Их содержанию и критическому анализу научной ценности посвящена обширная литература. Здесь уместно сказать о новой теории – это теория энергоемкости, утверждающая, что в основе стоимости лежат затраты не труда, а энергии.²⁵⁶ Ниже мы рассмотрим научную ценность этих альтернативных теорий в рамках проблемы прибавочной стоимости, а сейчас можно подвести итоги анализа концепции В.Иноземцева о постэкономическом обществе и других аналогичных концепций (об информационном обществе, о постиндустриальном обществе и т.д.).

Итак, В.Иноземцев утверждает, что в настоящее время завершается эпоха экономической формации, основанная на частной собственности и эксплуатации человека человеком. Последним в этой эпохе способом производства является капиталистический. Этот способ производства в своем развитии прошел четыре этапа. На первом этапе капиталистические экономические отношения действовали в рамках феодального способа производства (c XIV до второй половины XVIII вв.). На втором этапе при полном соответствии капиталистических экономических отношений производительным силам торжествовали законы свободной конкуренции (конец XVIII в. – на грани XIX и XX вв.). На третьем, империалистическом этапе свободная конкуренция отрицается монополиями (первая половина XX в.). «Четвертый этап, наступивший в начале второй половины ХХ века, можно назвать этапом «великого синтеза», когда возникла, на первый взгляд, парадоксальная ситуация, характеризовавшаяся тем, что, хотя монополии потеряли ту роль, которую они имели в начале столетия, обобществление производства в значительной мере возросло, и даже при ренессансе конкуренции производство обрело гораздо более обобществленный характер. Возникла ситуация, когда конкуренция систем коммуникации и контроля, похоже, не несет с собой той анархии общественного производства, которой с необходимостью сопровождалось действие ее законов в условиях капитализма XIX века».²⁵⁷

В рамках четвертого этапа, начиная примерно с середины 1960 годов, в странах Запада формируется т.н. постиндустриальное общество, или посткапитализм. Его возникновение было вызвано появлением персональных компьютеров, породивших «как массовый спрос на продукцию высоких технологий, так и массовое производство новых идей, программных продуктов и технических новшеств».²⁵⁸ Новые технологии обусловили децентрализацию, демассификацию и фрагментацию производства. Осуществляется переход к системе «гибкой специализации», позволяющей оперативно реагировать на изменяющийся спрос на рынке товаров и услуг. Изменения в технологии повлекли за собой изменения в организации труда в рамках корпораций. «Оценивая подобные явления в их совокупности, Д.Белл говорил о них как о «революции участия», разворачивающейся первоначально на уровне фабрики, но способной «распространиться на организации всех типов». Результатом, согласно Л.Туроу, становится «обретение персоналом гораздо большей свободы в области принятия решений, чем это имело место в традиционной иерархической промышленной компании».²⁵⁹ Отсюда В.Иноземцев вслед за западными социологами делает вывод об изменении капиталистической природы корпораций. Он пишет: «…сущностной чертой современной корпорации является соединение людей, обладающих как способностью к труду, так и средствами производства, в единый социальный организм. Это организация, не диктующая своим членам некие заданные принципы, а, напротив, являющаяся выражением их взаимодействующих индивидуальностей. В этих условиях корпорация «более не рассматривается как конкретное выражение капитализма; лучше всего ее можно определить в терминах управления рынками и технологиями, а не рационализации классового господства».²⁶⁰

Здесь необходимо остановиться, чтобы прокомментировать умозаключения В.Иноземцева и его западных коллег. Создание новых технологий, безусловно, вызвало изменения в организации деятельности капиталистических предприятий, но они не могли изменить существа экономических отношений между наемным персоналом и владельцами средств производства.²⁶¹ Никакой «революции участия» не произошло, ибо не изменились отношения собственности. Повторяю, персоналом любой компании движет одна единственная логика – это логика получения максимальной прибыли. И если кто-то из руководства компании или рядовых управленцев не вписывается в данную команду, то его просто-напросто выбрасывают на улицу. И снова я вынужден цитировать Д.Сороса, чтобы спустить В.Иноземцева и его единомышленников с небес на грешную землю. Д.Сорос пишет: «Руководящие этими компаниями люди могут быть благонамеренными, честными гражданами, но занимаемые ими посты резко ограничивают для них возможности маневра. Они по долгу службы обязаны блюсти интересы своих компаний. Если они считают, что сигареты наносят ущерб здоровью, или что развязывание гражданской войны с целью получения концессии на добычу полезных ископаемых есть дело бесчестное, что ж, им следует распрощаться со своей работой. Их место займут люди, готовые пойти гораздо дальше, чем они».²⁶²

Ни экспансия информации и знаний, ни возрастание удельного веса интеллектуального труда, трактуемого В.Иноземцевым как замена труда на творчество, ни изменение структуры потребностей, выражающееся в снижении доли материальных потребностей и возрастании доли духовных и социальных потребностей, не породили т.н. «революции десоциализации», основанной на мифической индивидуализации человека в современном обществе. Все эти изменения в составе производительных сил, в технологии и организации производства не отменили товарного характера воспроизводства, действия закона стоимости, частной собственности на средства производства и эксплуатации человека человеком. Капитализм не ушел в небытие. Западные общества как были, так и остаются капиталистическими. Нет никакого посткапитализма, никакого постэкономического общества, не говоря уже о постиндустриальном или информационном обществе, а есть, если так можно выразиться, модернизированный капитализм. Единственное, что отличает капитализм начала XXI в. от капитализма начала XIX в., так это его несколько более цивилизованный характер. Все-таки за последние два столетия в мире произошли серьезные изменения: укрепились позиции социалистических идей, обрели силу профсоюзы, возрос уровень образования людей.

Подводя итог, можно сказать, что все т.н. «антикапиталистические» концепции порождены противоречиями современного капитализма и его апологетам ничего другого не остается, как во всю Ивановскую вещать о наступлении эры посткапитализма (в той или иной вариации).


1.2.2. Проблема прибавочной стоимости


«…Политическая экономия имеет дело не с вещами, а с отношениями между людьми и в конечном счете между классами…Эту связь<…> впервые раскрыл Маркс».

ФридрихЭнгельс


Проблема прибавочной стоимости является центральной в учении о капиталистическом способе производства. К.Маркс считал, что прибыль капиталиста создается трудом наемных работников в результате их эксплуатации. Кстати, того же мнения придерживались Г. Форд, Д. Сорос и другие капиталисты, великолепно знавшие механизм функционирования капиталистической экономики.²⁶³ Однако критики К.Маркса неоднократно и с самых различных позиций пытались доказать ошибочность его выводов о природе прибавочного продукта (стоимости).

После К.Маркса усилия многих экономистов самых различных школ (от маржиналистов до неолибералов) были направлены на исследование тех или иных сторон функционирования капиталистического способа производства как с целью преодоления периодически возникающих кризисных явлений, так и для выработки методов максимизации получаемой прибыли. Мало кто из исследователей поднялся до высот марксистской школы, постигая сущность капитализма и его место в истории человеческого общества. Можно насчитать свыше десятка различных вариантов теории стоимости, целью которых (открыто провозглашаемой или подразумеваемой) было опровержение учения К.Маркса о прибавочной стоимости. Ведь это и понятно, ибо теория о прибавочной стоимости покоится на трудовой теории стоимости. Если исходить из того, что стоимость товаров при капитализме определяется не затратами труда (живого и овеществленного), а чем-то другим, то рушится и вся теория прибавочной стоимости.

Начало классической трудовой теории стоимости было положено Давидом Рикардо, который, опираясь на труды Адама Смита,²⁶⁴ сформулировал следующий основополагающий принцип: «Стоимость товара или количество какого-либо другого товара, на которое он обменивается, зависит от относительного количества труда, которое необходимо для его производства, а не от большего или меньшего вознаграждения, которое уплачивается за этот труд».²⁶⁵ При этом он имел в виду «…не только труд, применяемый непосредственно к ним (товарам – В.П.), но и труд, затраченный на орудия, инструменты и здания, способствующие этому труду».²⁶⁶ Д.Рикардо также определенно и недвусмысленно заявлял, что «…полезность не является мерой меновой стоимости».²⁶⁷ Он сформулировал экономический закон, согласно которому меновая стоимость товара прямо пропорциональна количеству затраченного на его производство труда и обратно пропорциональна производительной силе этого труда. Однако следует отметить, что Д.Рикардо не видел внутренней связи между стоимостью и меновой стоимостью; он не осознавал, что меновая стоимость есть форма стоимости. К.Маркс по этому поводу писал: «Один из основных недостатков классической политической экономии состоит в том, что ей никогда не удавалось из анализа товара и, в частности, товарной стоимости вывести форму стоимости, которая именно и делает ее меновой стоимостью. Как раз в лице своих лучших представителей А.Смита и Д.Рикардо она рассматривает форму стоимости как нечто совершенно безразличное и даже внешнее по отношению к природе товара. Причина состоит не только в том, что анализ величины стоимости поглощает все ее внимание. Причина эта лежит глубже. Форма стоимости продукта есть самая абстрактная и в то же время наиболее общая форма буржуазного способа производства, который именно ею характеризуется как особенный тип общественного производства, а вместе с тем характеризуется исторически. Если же рассматривать буржуазный способ производства как вечную естественную форму общественного производства (что и делают многие экономисты – В.П.), то неизбежно останутся незамеченными и специфические особенности формы товара, а в дальнейшем развитии – формы денег, формы капитала и т.д.».²⁶⁸

В 20-х годах XIX века появилась теория издержек производства (в различных вариациях) как результат ревизии трудовой теории стоимости.²⁶⁹ Согласно этой теории, издержки производства, понимаемые как цена производства, определяли внутреннюю стоимость товаров и служили базой продажных цен. В издержки производства включалась наравне с действительными затратами также и прибыль, которая трактовалась как продукт «труда машин» (Дж. Милль), или как «затраты накопленного труда» (Мак-Куллох). Так складывался порочный круг определений, ибо цена готовой продукции определялась издержками производства, а последние признавались зависящими от цен, т.е. величина издержек производства сводилась к сумме цен товаров, необходимых для производства данного товара. В итоге получалась тавтология: цена определялась ценой.

Близкой по смыслу к теории издержек производства была теория факторов производства, отождествлявшая процесс создания стоимости и ее распределения между отдельными агентами производства. «Имела две разновидности, связывающие создание стоимости, слагаемой из доходов (процента на капитал, заработной платы и земельной ренты), либо с функционированием трех факторов производства – капитала, трактуемого как средства производства, труда и земли (наиболее видный представитель – Ж.Б.Сэй), либо с субъективными «жертвами» владельцев факторов производства (теория «воздержания» Н.У.Сениора, теория «отсрочки» Ф.Бастиа).²⁷⁰ Логическим следствием из этой теории стал вывод, сделанный Ж.Б.Сэйем о том, что доход предпринимателя представляет собой «вознаграждение за его промышленные способности, за его талант, деятельность, дух порядка и руководительство».²⁷¹ Этот вывод тождественен утверждению, что не труд, а капитал является самостоятельным источником стоимости или прибавочной стоимости. Согласно этой теории, рабочий, землевладелец и капиталист являются равноправными партнерами в процессе производства товаров и услуг. Юридически это так, но не с точки зрения участия в создании стоимости. Принципиальное различие между рабочим и капиталистом состоит в том, что если владелец капитала всегда может передать производительную функцию управления своей частной собственностью наемным специалистам-управляющим, то наемный работник – собственник своей рабочей силы – такую же операцию проделать не может; он вынужден самолично идти на рынок труда в поисках покупателя своей рабочей силы, чтобы купивший ее задействовал в производительном процессе, заплатив владельцу рабочей силы соответствующую заработную плату.

Если А.Смит рассматривает прибыль, земельную ренту и процент как вычеты из продукта труда рабочего, то Ж.Б.Сэй разрывает связь между трудом, прибылью и рентой. Он утверждает, что рабочие получают полную цену своего труда, а поскольку услуги рабочих полностью оплачены, то нет никаких оснований считать прибыль вычетом из труда рабочих. Более того, Ж.Б.Сей по существу ликвидирует и саму категорию «прибыль». Он утверждает, что существует предпринимательский доход, который представляет собою заработную плату капиталиста за его труд, и процент как вознаграждение за услуги капитала. Что же касается земельной ренты, то она является вознаграждением за предприимчивость и старания землевладельца, как бы его заработной платой. Стоимость труда капиталиста, по Ж.Б.Сэйю, «определяется отношением между требуемым количеством этого рода труда, с одной стороны, и количеством, какое употреблено в деле, т.е. предложенным количеством, – с другой».²⁷² «Заработная плата рабочего устанавливается взаимным соглашением между ним и предпринимателем: один старается как можно больше получить, другой – как можно меньше дать, но в этом споре на стороне хозяина есть одно преимущество независимо от тех выгод, которые вытекают из самого положения его. Хозяин и рабочий одинаково нуждаются один в другом, так как первый не может получить никакой прибыли без помощи другого. Но нужда хозяина не бывает так непосредственна и настоятельна, как рабочего. Мало найдется таких предпринимателей, которые не могли бы прожить нескольких месяцев и даже нескольких лет, не пользуясь трудом ни одного рабочего, тогда как мало найдется таких рабочих, которые могли бы, не рискуя дойти до последней крайности, прожить и несколько недель без работы. Трудно представить себе, чтобы эта разница в положениях не имела никакого влияния на установление величины заработной платы».²⁷³ Все сказанное Ж.Б.Сэйем относится к сфере распределения, а не производства; причем его рассуждения о механизме оплаты труда капиталиста представляются совершенно несостоятельными, ибо рынка труда капиталистов просто в природе не существует. Если рассуждать о производстве, где и создается стоимость, то факторы производства (рабочая сила, капитал в денежной и вещественной форме, земля) участвуют в создании потребительной стоимости, а сама стоимость создается только трудом.

Хорошо известно, что сущность тех или иных процессов не совпадает с их проявлениями на поверхности явлений. Так, сама прибавочная стоимость, носителем которой при капитализме является прибавочный продукт, а создателем прибавочный труд, выступает на поверхности явлений как прибыль в самых различных формах: промышленная прибыль, торговая прибыль, процент, земельная рента. На поверхности явлений прибыль выступает как излишек выручки от продажи товаров (услуг) над затратами капитала, над издержками производства. При этом подлинная сущность возникновения прибавочной стоимости искажается еще и тем обстоятельством, что прибыль реально обнаруживается лишь после завершения всего оборота капитала.

Перед началом производственного цикла капиталист авансирует денежный капитал как на найм рабочей силы (v – переменный капитал), так и на приобретение средств производства (c – постоянный капитал). В процессе производства наемные рабочие переносят на вновь созданный продукт стоимость потребленных средств производства, воспроизводят эквивалент стоимости товара «рабочая сила» и создают прибавочную стоимость. В результате стоимость вновь созданного товара состоит из старой (с) и вновь созданной стоимости (v + m). После реализации нового продукта капиталист обнаруживает, что полученная им величина дохода превышает величину авансированного капитала (v + c), что, естественно, рассматривается им как избыток над затратами собственного капитала. Отсюда «…кажется, будто прибавочная стоимость одинаково возникает из различных элементов его стоимости, состоящих из средств производства и труда, ибо эти элементы одинаково участвуют в образовании издержек производства».²⁷⁴ Однако не следует забывать, что между двумя фазами оборота капитала имеется еще одна фаза – производство. «Секрет» этой фазы состоит в том, что капиталист использует в процессе производства такой специфический товар, потребление которого как элемента авансированного капитала и есть одновременно создание новой стоимости. Этот товар – «рабочая сила» наемных работников. К.Маркс сумел доказать, что капиталист покупает на рынке не труд рабочего, а его рабочую силу.

Однако процесс возникновения иллюзии на этом не заканчивается. Для капиталиста издержки производства выступают как внутренняя стоимость товара. Отсюда «…реализуемый при продаже товара избыток стоимости, или прибавочная стоимость, представляется капиталисту избытком продажной цены над его стоимостью, а не избытком его стоимости над издержками его производства».²⁷⁵ Поэтому складывается впечатление, что прибыль возникает не в результате производства, а из самой продажи товара.

Остановимся на логике возникновения еще одной иллюзии, которая легла в основу целой группы теорий, искажающих суть природы прибавочной стоимости. В процессе возникновения прибыли, которая фиксируется бухгалтерским учетом, капиталистические экономические отношения порождают такие формы, которые искажают их подлинную суть. Так, на одном полюсе этих отношений стоимость товара «рабочая сила» принимает форму заработной платы, в которой нет различия между необходимым и прибавочным трудом. Весь труд наемных работников представляется оплаченным, хотя на рынке капиталист в действительности покупает товар «рабочая сила», а не «труд». Поэтому на другом полюсе капиталистических экономических отношений «…неизбежно кажется, что неоплаченная часть его возникает не из труда, а из капитала, и притом не из переменной части его, а из всего капитала в целом».²⁷⁶

Остановимся еще на т.н. субъективном варианте концепции факторов производства, а именно на теории воздержания капиталистов и рабочих, автором которой считается Н.У.Сениор. В своем труде «Основные начала политической экономии» (1836 г.) он объявил, что главной движущей силой хозяйственной деятельности является воздержание. Капиталисты воздерживаются от непроизводительного расходования своего богатства, принося свой капитал в жертву; рабочие жертвуют своим покоем и досугом, предаваясь труду на фабриках и заводах. Поскольку Н.У.Сениор не смог определить величину стоимости через воздержание, то он прибег к определению стоимости через конкуренцию, т.е. на основе другой теории – теории спроса и предложения. Но не только Н.У.Сениор, но и Ж.Б.Сэй для объяснения природы стоимости и рыночной цены вынуждены были обратиться, как они думали, к спасительному кругу – соотношению спроса и предложения.

Но, следует заметить, закон спроса и предложения реально существует в капиталистической экономике, формируя наряду с законом стоимости рыночные цены. Изменение соотношения между спросом и предложением, стихийно складывающегося на рынке, порождает колебания рыночных цен вокруг стоимости. Именно таким образом и прокладывает себе путь тенденция к соответствию спроса и предложения. Однако закон спроса и предложения не может подменить или отменить действие закона стоимости, ибо спрос и предложение влияют не на саму меновую стоимость, а на рыночные цены, вызывая их отклонение от стоимости. Таким образом, недостаток теории спроса и предложения состоит в том, что он не может дать ответа на вопрос – чем определяются цены в условиях совпадения, равенства спроса и предложения. Вновь возникает порочный круг: спрос и предложение де определяют цену, а цена в то же время определяет соотношение между спросом и предложением.

Поскольку ни теория издержек производства, ни теория факторов, ни теория спроса и предложения проблему определения уровня цен не решали, а теория трудовой стоимости исследователей капиталистической экономики по тем или иным причинам не устраивала, то продолжался поиск какой-то иной субстанции, лежащей в основе рыночной цены. В качестве таковой выступила полезность. Справедливости ради следует сказать, что пальма первенства в высказывании идеи о том, что цены товаров зависят от их полезности, принадлежит экономистам не XIX, а XVIII века. Так, уже Ф.Галиани в «Трактате о монете» (1750 г.) утверждал, что пропорции, в которых один товар обменивается на другой, зависят от того, как участвующие в обмене оценивают полезность этих товаров. Однако полную, развернутую трактовку теории полезности (предельной полезности) дали маржиналисты – представители австрийской школы К.Менгер, Э.Бем-Баверк, Ф.Визер, а также англичанин У.Джевонс и француз А.Вальрас.

Отличительными особенностями первоначальной трактовки теории предельной полезности являются, во-первых, субъективизм, во-вторых, признание сферы обращения первичной по отношению к сфере производства, и, в-третьих, широкое применение метода робинзонады.

По мнению Э.Бем-Баверка, процесс формирования ценности товаров происходит не на предприятии, а на рынке, где взаимодействуют индивидуальные оценки покупателей и продавцов. В результате этого «цена оказывается от начала и до конца продуктом субъективных определений ценности… На протяжении всего периода формирования цены <…> не встречается ни одной фазы, ни одного момента, которые не сводились бы к величине субъективных оценок предмета участниками обмена, как к своей причине».²⁷⁷

Полезность того или иного блага, по мнению сторонников рассматриваемой теории, представлялась им как психологическая категория, определяемая в каждом конкретном случае иерархией потребностей участников обмена степенью удовлетворения этих потребностей. «Ценность, – утверждал К.Менгер, – это суждение, которое хозяйствующие люди имеют о значении находящихся в их распоряжении благ для поддержания их жизни и их благосостояния, и поэтому вне их сознания не существуют»²⁷⁸ (курсив – В.П.). Причем, «ценность субъективна не только по своему существу, но и по своей мере <…> затрачен ли и в каком количестве труд или другие блага на производство того блага, о ценности которого идет речь, не находится в необходимой и непосредственной связи с величиной ценности».²⁷⁹ И еще более категорично: «…несостоятельно и то мнение, что количество труда или прочих предметов производства, необходимое для воспроизводства благ, является моментом, определяющим меру ценности благ».²⁸⁰

В основе теоретических построений маржиналистов первой волны была категория не просто полезности, а предельной полезности, и не просто предельной полезности, а убывающей предельной полезности, которая представляла собой субъективно определяемую полезность «предельного экземпляра», призванного удовлетворить наименее настоятельную потребность в благе данного рода. Следовательно, ценность блага определяется предельной полезностью, которая (ценность) зависит от соотношения запаса этого блага и потребности в нем. С увеличением запаса при данной потребности снижается предельная полезность, а, следовательно, и сама ценность того или иного блага. И наоборот – при уменьшении запаса предельная полезность и ценность блага возрастают. Таким образом, ценность блага находится в прямой зависимости от степени насыщения потребности в нем. По мнению Э.Бем-Баверка, величина ценности материального блага определяется важностью той конкретной потребности, которая занимает последнее место в ряду потребностей, удовлетворяемых всем запасом материальных благ данного рода.

Карл Менгер ввел понятия порядковости и комплиментарности (дополняемости) благ. В своем главном труде «Основания политической экономии» он писал: «Если мы имеем в нашем распоряжении блага первого порядка, то нам предоставлена возможность употребить их непосредственно на удовлетворение наших потребностей. Если мы имеем в нашем распоряжении соответственные блага второго порядка, то в нашей власти преобразовать их в блага первого порядка и таким образом применить их к удовлетворению наших потребностей. Если же в нашем распоряжении находятся только блага третьего порядка, то мы имеем возможность обратить их в соответственные блага второго порядка, последние же в свою очередь в соответственные блага первого порядка и таким, повторяю, опосредованным образом блага третьего порядка применить к удовлетворению наших потребностей. Равным образом обстоит дело и со всеми благами высшего порядка, и мы постольку не сомневаемся в характере благ, поскольку в нашей власти имеется возможность действительного применения их к удовлетворению наших потребностей.

В последнем обстоятельстве заключается, однако, довольно важное ограничение относительно благ высшего порядка, а именно: мы ни в коем случае не в состоянии употребить единичное благо высшего порядка на удовлетворение наших потребностей, если в то же время не располагаем остальными (комплиментарными) благами высшего порядка».²⁸¹

Методологически идти от потребностей к благам, как это делает К.Менгер, на мой взгляд, правомерно. Однако для полноценного анализа экономических отношений такой подход недостаточен, ибо движением благ в общественном воспроизводственном механизме (а именно оно обеспечивает удовлетворение потребностей индивидов) управляют другие законы, нежели в сфере формирования потребностей. К.Менгер справедливо замечает, что для перехода благ от высшего порядка к более низким порядкам нужно время. Однако нужно не только время, но и отлаженный механизм общественного производства, в котором первостепенную роль играет труд.

К.Менгер, анализируя механизм удовлетворения потребностей людей, приходит к выводу, что для этой цели нужно более чем одно благо, что имеет место различная степень удовлетворения одной и той же потребности и что удовлетворение различных потребностей имеет для индивида различное значение. На основании проведенного анализа К.Менгер разработал нижеприводимую шкалу удовлетворения потребностей: