Рекомендации по налаживанию отношений

Вид материала

Документы

Содержание ЭИЭ (Гамлет) — ИЭЭ (Гексли) ЛСИ (Максим) - СЛИ (Габен) СЛЭ (Жуков) – ЛСЭ (Штирлиц) Отношения контроля (ревизии) ЛСИ (Максим) — СЭЭ (Наполеон) СЭЭ (Наполеон) — ЭИИ (Достоевский) ЭИИ (Достоевский) — ИЛЭ (Дон Кихот) СЭИ (Дюма) - ЭИЭ (Гамлет)

Подобный материал:

• Рефератов малые города и графства: как управлять их службами, 898.06kb.
• 7-8 октября 2010 г в Париже состоится IV инвестиционный Форум, 45.77kb.
• И частных лиц по кругу вопросов, касающихся репутации фирмы в целом или ее руководителя, 62.87kb.
• Методические рекомендации по срс по дисциплине «История международных отношений в новое, 64.35kb.
• Методические рекомендации профсоюзным организациям при оформлении возникновения, изменения, 104.75kb.
• Подписаны рекомендации о взаимодействии социальных партнеров в организации в условиях, 88.21kb.
• Рекомендации по совершенствованию кредитных отношений банка ООО кб «транссибкредит», 17.99kb.
• Иностранный язык, 306.71kb.
• М. В. Пшеничнов психология делового общения методическое пособие, 277.22kb.
• Наркоконтроль не мечом, а оралом, 541.24kb.

ЭИЭ (Гамлет) — ИЭЭ (Гексли)


В этой паре действует квазитождественный императив ЧИ- и ЧЭ+: «перспективность», или «замечательность».

ЭИЭ живет своим настроением и не только сам зависит от его ди­намики, но и других заражает собственными чувствами, внедряет свою энергетику в массы. Эмоции ЭИЭ могут существенно противоречить настрою большинства окружающих людей, но это его совершенно не смущает, даже наоборот, добавляет азарта и остроты ощущений. Тех, кто не откликается на его эмоциональный призыв, он считает «врагами», опасными, непредсказуемыми людьми. Обычно в число таких врагов попадает и ИЭЭ.

Почему? Да потому, что в обычной, спокойной ситуации он не реагирует ни на какие эмоции и вообще отвергает театральный пафос и слепую восторженность. Для ИЭЭ эмоции — это способ защиты себя, своей идеологии и близких людей от нападок окружающих. В то же время тонкие манипуляции партнера для него «прозрачны», он видит их цель и совершенно не внушается «искусственными» эмоциями. Он тоже счи­тает себя сильным идеологом и неплохим артистом, и готов намеряться с ЭИЭ силами, когда подвернется подходящая ситуация. ИЭЭ довольно трудно терпеть «мятежную эмоциональность» партнера. С его точки зрения, постоянно требовать отклика на свои чувства — просто верх нетактичности и хамства. Взаимные эмоциональные стычки в этой паре носят исключительно бурный характер, причем в стандартных условиях верх обычно одерживает ЭИЭ, а в периоды кризисов и в экстремальных ситуациях победа остается за ИЭЭ.

ИЭЭ исключительно прозорлив, когда дело касается оценки стра­тегических перспектив какого-либо начинания. Свои и чужие таланты и возможности их реализации в разных условиях — самая интересная тема для обсуждения. Он обычно язвительно «прохаживается» по поводу инертных, консервативныхличностей, лишенных полета фантазии и ори­гинальных идей. Но ЭИЭ совершенно не понимает, зачем нужно «иметь возможность»: по его мнению, раскрывать собственные способности надо только в строго определенных ситуациях, когда это объективно необходимо попавшим в беду людям, или чтобы защитить ценную идею. Он считает неуместными и даже грубыми рассуждения на тему чьих-то способностей. Мало того, он не такой уж поклонник долгих бесед «о сути», столь любимых «квазитождиком»; говорить о сложных философских проблемах так виртуозно, как ИЭЭ, он не умеет и считает такие разговоры «переливанием из пустого в порожнее». Ведь, если есть четкая идеологи­ческая система (а она у ЭИЭ есть всегда!), к чему болтать языком?

В то же время в экстремальной ситуации способности ЭИЭ как бы «удесятеряются», и он оказывается гораздо более находчив, чем ИЭЭ, который в сложных условиях делает ставку на энергию, на эмоции и на идеологический пафос.

Видение перспектив развития событий и идей у партнеров совершенно различное; каждый отстаивает свои взгляды на далекое будущее социума — и каждый своими методами. О взаимлопонимании и тем более о сотрудничестве говорить не приходится: ЭИЭ и ИЭЭ — непримиримые конкуренты в социально-экономической и гуманитарной областях.

Взаимно активизируются болезненные стороны подсознания по аспектам БЭ+ и БИ-. Этические манипуляции трудны для понимания ЭИЭ (главным образом потому, что ИЭЭ к каждому человеку находит свой клю­чик и практически никогда не повторяется). ЭИЭ такой оригинальностью не отличается, кроме того, он боится навязать кому-либо свое видение этических канонов. Для него важно, чтобы отношения были ровными, прогнозируемыми. У ИЭЭ совсем другой подход к этике: он манипули­рует, управляет отношениями, исходя из своего понимания перспектив деятельности того или иного индивида; ЭИЭ эти способности пугают: он боится стать жертвой партнера.

ИЭЭ опасается, что «время уйдет», не оставив ему шансов на успех. Каждый момент времени он рассматривает с позиций наличия или от­сутствия возможностей для успешных действий. Любые сроки и ритм действий для него — данность, изменить их невозможно. ЭИЭ, напротив, временем и ритмами управляет свободно: одно событие приближает, другое, напротив, отдаляет — и совершенно не понимает, чего ради бес­покоиться и спешить: ведь всему свое время. Естественно, в присутствии такого человека ИЭЭ начинает нервничать и еще активнее старается не упустить подходящий момент. Очевидно, что причины его волнений непонятны партнеру, для которого нет «просто времени», а существует срок реализации той или иной идеологической парадигмы или какого-нибудь культурного паттерна. ИЭЭ, опасаясь подпасть под ритм жизни ЭИЭ, инстинктивно противодействует внедрению его планов.

Для ЭИЭ крайне важно показать окружающим свою практичность и деловитость. Особое внимание он уделяет техническому прогрессу и внедрению новых методик; вообще, процесс работы для него само­ценен, не нуждается ни в какой аргументации. С точки зрения ИЭЭ, нет ничего более нелепого и бесполезного, чем «дело ради дела»; он готов действовать, но только по известной технологии и исключительно ради практической цели, например, улучшения своего здоровья или обе­спечения приятных ощущений. Вообще, ЭИЭ ориентирован на процесс и его поддержание в неизменном виде, а ИЭЭ — на результат, причем преимущественно стратегический, конечный. Таким образом, понимания в деловых вопросах между партнерами быть не может.

ИЭЭ много энергии тратит на то, чтобы соответствовать обществен­ным критериям физической силы, воли и выносливости. Если ему удается достичь приемлемого уровня кинетической энергии, он готов хвастать этим перед кем угодно и жаждет обсудить чужие волевые качества и сравнить их со своими собственными. Он хочет, чтобы окружающие воспринимали его как жесткого, решительного, смелого человека, уме­ющего постоять за себя и за свои интересы в любых условиях. ЭИЭ в этих возможностях партнера склонен сомневаться; он вообще не понимает, что это за абстрактная «сила воли», «решительность», в его понимании, силу стоит применять только тогда, когда кто-то нарушает установленный алгоритм действий или совершает заведомо неправильные поступки. С его позиций, хвастаться своими «мускулами» и мифической «обороно­способностью» просто глупо; «квазитождик» раздражает его своими волевыми проявлениями — слишком театральными, неестественными.

Основная цепь ментальной активности ЭИЭ — изыскание способов избавиться от своего сенсорного голода и от неприятных физиологиче­ских ощущений. Любое недомогание или, например, недостаточная сек­суальная привлекательность для него крайне болезненны. Когда другие делятся подробностями о болезнях, внешности или сексе, он чувствует себя неуютно: сразу вспоминает о собственных сенсорных трудностях и психологически «напрягается». ИЭЭ не видит в сенсорной информации ничего крамольного: для него это не проблема — ведь по суггестивной функции человек ждет поддержки со стороны, и убежден, что о здоровье человека должен заботиться кто-то другой, а вовсе не он сам. «Надо про­сто обратиться к специалисту», считает он. ЭИЭ же в своем нездоровье винит только себя, точнее, недостаточную эффективность своих действий. Беспечное отношение к его беспокойству «о самом главном» сильно за­девает ЭИЭ, он может даже возненавидеть «квазитождика».

Для ИЭЭ важнее всего добиться ясного понимания законов, кото­рые движут миром объектов и явлений. Ему очень непросто понять все тонкости алгоритмов общения с материальными предметами; ужасно, когда кто-то произвольно нарушает эти алгоритмы и правила и ни с того с ни с сего придумывает новые: это не позволяет ИЭЭ ориентиро­ваться в расстановке сил. ЭИЭ как раз легко переступает через любые «логические» препятствия и действует так, как ему заблагорассудится (это человек настроения!), подсознательно ожидая, что кто-то умный и расчетливый за него все поймет и объяснит, какие правила и алгоритмы сейчас актуальны. ИЭЭ борется за однозначность расчетов, алгоритмов и (в меньшей степени) поступков, ЭИЭ постоянно нарушает эту «однознач­ность» и даже не понимает, что «нарушил» что-либо. Здесь проявляется вся глубина мировоззренческой пропасти между партнерами.


ЛСИ (Максим) - СЛИ (Габен)


Пара связана квазитождественным императивом функций БС- и БЛ+, именуемым «четкость».

ЛСИ в любых условиях продвигает свою систему взглядов на мате­риальный мир и те закономерности, которые им движут на конкретном, бытовом уровне. Эта его система чаще всего существенно отличается от общепринятой, и потому воспринимается «в штыки» консерваторами-традиционалистами, к числу которых относится и СЛИ. С его точки зрения, отстаивать интересы системы ради самой системы нелепо и бессмыслен­но; его собственная БЛ ничем не отличается от общепринятой и служит интересам окружающих. Он демонстрирует свои знания и умения, когда кому-то из близких необходимо провести сложные расчеты или построить непротиворечивые алгоритмы действий с техникой или производственными документами. Просто ток, ради интереса СЛИ никогда не станет «умничать» или спорить на логические темы; иерархия для него не цель, а следствие неизменной и постоянной расстановки сил в обществе. ЛСИ кажется ему бюрократом-фанатиком, лишенным здравого смысла. Если учесть, что его самого ЛСИ считает «перевертышем», оппортунистом, который заговаривает о системе или табели о рангах, только когда ему выгодно, становится ясно, что о плодотворном сотрудничестве и взаи­мопонимании говорить не приходится.

СЛИ практически всегда исходит из собственных ощущений — как приятных, так и неприятных. Его основная задача — не допустить от­рицательных сенсорных впечатлений. Для него ценны здоровье и при­влекательность, никакое дополнительное обоснование этих ценностей не требуется. Он свято уверен в преимуществе спокойного и беспро­блемного существования «со всеми удобствами» над любыми другими формами бытия.

Такое своеобразное понимание комфорта и здоровья ошараши­вает ЛСИ: ведь для него сенсорные достоинства —лишь способ привлечь партнера или помочь ему выжить, а сами по себе неприятные ощущения не играют никакой роли. Его возмущает лень, замедленность, нежелание перенапрягаться; как можно расслабляться, когда вокруг столько важных дел! И очень раздражает, что «квазитождик» не способен эмоционально реагировать на его внешний вид, потрясающую выносливость и непо­колебимое здоровье. В паре не прекращается конкуренция за праве считаться в глазах окружающих самым здоровым, выносливым и сексу­ально привлекательным.

Партнеры взаимно усиливают нервозность друг друга по аспектам ЧЛ+ и ЧС-. ЛСИ начинает чувствовать себя неуверенно в оценке эффектив­ности различных производственных или бытовых технологий. Видя сво­бодный, творческий подход СЛИ к выполнению самой сложной работы, ЛСИ становится еще более критичен к собственным знаниям и поступкам, связанным с деловой активностью. Ему кажется, что он что-то недоделал, допустил в какой-то мелочи ошибку, не обеспечил должного качества работ. Как бы ни обстояли дела в реальности, технология СЛИ кажется ему лучше и современнее его собственной.

В присутствии «квазитождика» СЛИ перестает доверять своим оцен­кам кинетической энергии. Наблюдая, как своеобразно и оригинально партнер манипулирует объектами, СЛИ понимает, что не столь силен, как ему казалось ранее. Его даже пугает такой волевой напор: ведь он сам боится навязать кому-либо свою волю, а в контакте с ЛСИ рискует подвергнуться весьма мощному волевому давлению. Он не может противопоставить свою волю воле окружающих, в то время как ЛСИ именно этим очень успешно занимается. СЛИ постоянно ощущает угрозу своей свободе действий и боится, что будет ограничен в пространстве. Он склонен бессознательно дистанцироваться от ЛСИ, отгораживаться от него холодностью и высокомерием.

СЛИ старается как можно чаще демонстрировать окружающим свою прозорливость и дар стратегического планирования. Для него социально ценным является сам процесс прогнозирования; он любит порассуждать о будущем «в принципе», об изменениях в мире вообще и блеснуть свои­ми историческими познаниями. ЛСИ такие разглагольствования кажутся глупыми и неуместными, поскольку никак не связаны с идеологией (а с его точки зрения, это обязательно; его БИ функционально зависит от идей и чувств, внушенных кем-то со стороны). В его понимании, СЛИ — просто амбициозный обыватель, даже не стоит тратить сил, чтобы раздражаться и переубеждать собеседника. ЛСИ искренне недоумевает, что значат «просто прогнозы» или зачем болтать о далеком будущем; для него будущее создается сегодня и только на основе четкой, однозначной политической платформы.

ЛСИ не устает гордиться тем, как точно, до мелочей, он соблюдает правила поведения в обществе; этические законы для него— догма, неиз­менная данность, нужно им беспрекословно следовать. Он подчеркнуто вежлив, причем с каждым по-разному, то есть — в строгом соответствии с положением собеседника на иерархической лестнице. Для СЛИ отноше­ния тоже строго индивидуальны и дифференцированны, но определяются исходя из оригинальности, талантов и возможностей собеседника. Он поддерживает связь только с интересными людьми, которые могут открыть перед ним заманчивые перспективы. Этическое хвастовство ЛСИ ему со­вершенно непонятно, особенно самоценность моральных норм и правил этикета. Для СЛИ они — не цель, а следствие личностных качеств.

Сознательная цель СЛИ— обеспечить себе приемлемое настроение, ради этого он готов вынести (в отличие от ИЛИ) и неприятные эмоции окру­жающих. Свои стандарты «безопасного эмоционирования» он хотел бы привить окружающим, так сказать, воспитать их чувства в личных интере­сах. С точки зрения ЛСИ, чем больше на него обрушивается разнообраз­ных эмоций, тем лучше, радостнее и приятнее жить. Никаких стандартов он не приемлет: как можно ограничивать самое важное, самое святое — чувства человека и их внешнее выражение! СЛИ обижают и задевают равнодушие партнера к его упорядоченным, целенаправленным чувствам и разглагольствования об эмоциональности окружающих.

В свою очередь, ЛСИ сосредотачивает свои интеллектуальные ре­сурсы на постижении сути явлений и событий, а также духовной сущности окружающих его людей. Его личные нормы талантливости и перспектив­ности людей формулируются предельно жестко и однозначно: «бездарь», «гений», «недоумок», «кретин», «великий учитель» и т.д. Это свое виде­ние чужих талантов и возможностей ЛСИ старательно несет в «массы», пытаясь заслужить одобрение и восхищение общества. СЛИ игнорирует такого рода высказывания и отказывается оценивать степень чьей-либо одаренности, — с его точки зрения, этим должны заниматься специалисты, а не каждый закомплексованный консерватор (таким ему видится ЛСИ). Жалобы партнера на то, что «кругом одни посредственности», сильно задевают ЛСИ, заставляют его пересматривать свои оценки и страдать по поводу собственной «обыкновенности».


СЛЭ (Жуков) – ЛСЭ (Штирлиц)


Эти ТИМы связаны квазитождественным императивом ЧС- и ЧЛ+, который называют «эффективность».

СЛЭ воспринимает действительность, оценивая силу или слабость экружающих объектов. Для него нет полутонов, а только сила и бессилие. Расстановка сил для СЛЭ важна сама по себе, это фундамент его созна­ния. Свое видение он (даже не желая этого) навязывает окружающим в категоричной манере, типичной для сенсорного экстраверта, к тому же еще деклатима и негативиста.

Такое поведение не может оставить равнодушным ЛСЭ, который считает возможным проявлять силу и давить на окружающих только в критических обстоятельствах, будучи вынужден защищать моральные ценности, существующий порядок ил и слабых людей. Власть и влияние как таковые для него не имеют никакой цены, они нужны только как обеспе­чение стабильности, спокойствия и предсказуемости окружающего мира. На волевые импульсы партнера ЛСЭ отвечает резко, показывая своим грозным видом, что не потерпит никакого диктата. Понятно, что в такой паре конкуренция носит самый ожесточенный характер и проявляется на Физическом уровне — в драках, разборках, взаимных оскорблениях.

Для ЛСЭ интенсивная деловая активность — норма и даже необхо­димое условие жизни. Он трудится и налаживает различные техноло­гические процессы не ради какой-то конкретной цели, а просто ради собственного удовольствия: ему приятно наблюдать, как развивается под его руководством предприятие или как работает техническое устройство. Свое понимание технологий повседневной жизни со всеми подробностя­ми и тонкостями он старается распространить как можно шире, поучает и объясняет, будучи на сто процентов уверен в собственной правоте, если речь идет об эффективности различных действий.

СЛЭ эта «напыщенная болтовня» раздражает: он убежден, что о деле нужно не говорить, а делать его, причем только тогда, когда люди в нем объективно нуждаются. Деловая активность СЛЭ, тщательно про­работанная и технологически обеспеченная, проявляется без лишних пояснений, когда кому-то из близких неудобно, когда кто-то болеет или испытывает иные формы сенсорного дискомфорта. Смириться с первен­ством ЛСЭ в управлении производственными процессами он не может, а хочет делом доказать свою правоту и эффективность; сделать так, чтобы всем стало ясно: он лучший руководитель, чем этот «самовлюбленный высокомерный выскочка».

Взаимно активизируются проблемные зоны подсознания по аспек­там БС- и БЛ+. ЛСЭ начинает казаться, что он не совсем точно и правильно оформляет документы, допускает ошибки в расчетах. В присутствии «квазитождика» он теряет уверенность в собственной объективности. Творческий подход к системной информации пугает ЛСЭ, поскольку на­рушает привычный ему миропорядок; для него иерархическая система коллектива или общества незыблема и нуждается в силовой поддержке, а СЛЭ как раз, выполняя свою социальную миссию, создает новые системы «из ничего», то есть усилием своей мощной воли. Естественно, ЛСЭ воспринимает партнера как опасный, зловредный общественный элемент, несущий разрушение всему тому, во что он привык верить и что старается защищать.

ЛСЭ создает всем окружающим (чаще всего не спрашивая их со­гласия) ровную «сенсорную обстановку», которая гарантированно предохраняет всех от неприятных ощущений. С точки зрения СЛЭ, такое «творчество» — прямое насилие над личностью. Сравнивая себя с ак­тивным, всегда подтянутым и аккуратным партнером, СЛЭ все меньше доверяет своим ощущениям, ему начинает казаться, что он совсем непривлекателен, не вполне здоров. В результате он становится еще осторожнее в быту и требовательнее к внешнему виду, старается ничем не выделяться и скрывает свое мнение по поводу борьбы с дискомфортом, чтобы не показаться дилетантом на фоне партнера. В творческой БС он видит опасность своему жизненному пространству; скрытая враждеб­ность может проявиться в любой подходящий момент (когда ЛСЭ немного расслабится и будет не вполне готов отразить нападение).

СЛЭ старается демонстрировать свою оригинальность и проница­тельность в оценке сути людей и событий. Склонен жестко и однозначно высказываться о дальних, стратегических перспективах того или иного явления. Для него ценны сами прогнозы, вернее, собственная способ­ность предвидеть, «чем все кончится». Обнаружив свою ошибку, он оправдывается: «Мне просто не хватило информации, вот если бы я знал еще то-то и то-то...»; для него главное — не показаться «бездарью со сла­бым воображением». Такое специфическое, показное и поверхностное отношение удивляет и раздражает ЛСЭ. Он-то считает, что имеет смысл говорить лишь о перспективах хороших, «правильных» людей и явлений; сперва надо узнать моральную оценку происходящего, а уж потом пы­таться предсказывать итоги. Прогнозы СЛЭ способны впечатлить многих, но только не «квазитождика», который ждет четкого и ясного этического обоснования.

ЛСЭ, в свою очередь, акцентирует внимание окружающих на своих эмоционально-энергетических проявлениях, любит подчеркнуть их раз­нообразие, избирательность и соответствие ситуации. Ценность эмоций в его понимании не требует никакой дополнительной аргументации: хо­рошо, что они существуют, и всё! Он уверен, что его веселье доставляет радость и окружающим. Возможно, кому-то и доставляет, но только не СЛЭ. Он не видит в эмоциональных эскападах партнера ничего стоящего и — самое главное — ничего натурального. С его точки зрения, это всего лишь натужная игра плохого клоуна. Ведь для любого энергетического выплеска должна найтись веская причина: угроза жизни, например, или плохая динамика в политике или экономике. Вот тогда (если развитие важного процесса заходит в тупик) и нужно эмоционировать, да так, чтобы все поняли, куда приведут их дальнейшие действия в ложном на­правлении. А абстрактные потуги ролевой ЧЭ, не решающие, по мнению СЛЭ, никакой социальной задачи, бессмысленны и нелепы.

СЛЭ сосредоточен на борьбе за недвусмысленность и «правиль­ность» норм общения. Он совершенно не выносит хамства в свой адрес; держится обходительно, подчеркнуто вежливо (но только с теми, кого уважает, кого считает достойными и перспективными личностями). Свои нормы и стандарты общения, довольно-таки своеобразные, считает социально значимыми и готов за них бороться. ЛСЭ эти стандарты не воспринимает всерьез: ему нужно, чтобы кто-нибудь за него построил отношения и решил этические проблемы. Применять к себе какие-либо «нормы отношений» он совершенно не готов, мало того, считает это абсурдом. Он может спокойно, не боясь никого задеть, высказываться на самые «острые» для болевой БЭ темы — и, конечно, кажется «квазитождику» грубияном, хамом и разрушителем моральных устоев общества.

Для ЛСЭ очень важно вписаться в общепринятый режим. Соблюдение сроков и графиков для него — святое; время — суровое, беспощадное божество. Именно оно не дает выполнить дела надлежащим образом: невозможно успеть все и в совершенстве! Поэтому нормы времени и выработки соблюдаются предельно строго, хотя детали процесса ЛСЭ склонен выпускать из своего поля зрения: глазное, чтобы в целом не нарушить графика. СЛЭ со своей суггестивной БИ на сроки выполнения различных дел плюет с высокой колокольни: это «не его дело», он готов принять ритм действий и прогнозы других людей: своего собственного мнения о «подходящем моменте» у него нет. Он откровенно веселится, глядя на тех, кто бежит по улицам и снует по коридорам с целью «успеть», «не опоздать», «не упустить момент»; ему непонятно, куда, собственно, они торопятся, ведь все равно «всех дел не переделаешь». Именно та­кого рода высказывания обижают ЛСЭ до глубины души: он-то как раз и суетится, мечтая переделать все дела без исключения; с его точки зрения, СЛЭ — самый главный и самый опасный бездельник, поскольку не только дает «неправильные» прогнозы, но и своими «нелепыми» замечаниями сбивает с толку добросовестных тружеников.


ИЭИ (Есенин) — ЭИИ (Достоевский)


Квазитождественный императив БИ- и БЭ+, именуемый «слажен­ность».

ИЭИ чувствует себя в потоке времени как рыба в воде, всегда успева­ет все, что ему нужно, и незаметно навязывает свой ритм жизни другим. Оказавшись рядом, любой начинает действовать в его темпе и с его скоростью. Для ИЭИ время — лучшее лекарство от всех болезней: нужно только окунуться в прошлое (желательно — далекое) и, конечно, верить «в светлое будущее», в туманную перспективу победы добра над злом: ведь, если что-то должно, по его мнению, произойти, то какая разница, когда это случится. ЭИИ такой подход ко времени и истории непонятен и неприятен. В его понимании, время — это ресурс, необходимый для все­стороннего развития идеологии, для духовного просвещения общества, а естественный ритм жизни — нелепость или даже «проявление низшего на­чала в человеке». ИЭИ и представляется ему этаким «полуживотным».

Этические догмы программной БЭ⁺ всеобъемлющи и в то же время ориентированы на индивидуальное восприятие; проработаны исключи­тельно детально и способны описать любую ситуацию общения. ЭИИ го­тов дискутировать с каждым человеком, обсуждать его поведение, давать ему объективную этическую оценку. Все, что исповедует ЭИИ, имеет для него самостоятельную ценность; с его точки зрения, «так должно быть», то есть все люди должны вести себя как можно более этично. Сомневаться в том, что нравственные нормы необходимы, просто преступно — ведь мир разрушится, если падет общественная мораль!

ИЭИ же не видит никакой необходимости каждый свой поступок сверять с какими-то абстрактными представлениями: его интуитивная картина мира определяет, с кем общаться, а кого вежливо игнорировать. Прежде чем войти в контакте кем-либо, он должен четко знать, зачем это ему и чем все кончится. Кроме того, своей мягкостью и обходительностью, а иногда даже одним своим присутствием он гармонизирует ситуацию в сложные моменты. Его этичность избирательна и дискретна, и потому в глазах «морального» ЭИИ он выглядит лукавым приспособленцем, для ко­торого общение — всего лишь источник личной выгоды. Такое отношение друг к другу не позволяет партнерам достичь взаимопонимания и обо­стряет их конкуренцию за роль этического гармонизатора в социуме.

Сомнения и беспокойство по аспектам ЧИ- и ЧЭ+ в паре взаимно усиливаются. ЭИИ опасается навязать кому-либо свое настроение, старается «подстроиться» к эмоциональному полю окружающих. Он на­стораживается, когда кто-то свободно манипулирует чужими эмоциями, и не допускает таких манипуляций по отношению к себе; естественно, обладатель творческой ЧЭ чаще всего и является «нарушителем спо­койствия», которого следует опасаться. ИЭИ кажется ему «нечестным», неестественным человеком, который всех заставляет сопереживать ему, не обращая внимания на подлинные чувства людей (может, они вовсе и не хотят откликаться на эмоции ИЭИ). В присутствии «квазитождика» он еще беспокойнее и внимательнее наблюдает за эмоциональным полем окружающих, погружаясь в мутные потоки чужих чувств.

ИЭИ волнуется, как бы не упустить выгодные возможности и шансы на успех в важных для него делах. Он не верит, что возможности и таланты «всегда с ним»: кажется, что они внезапно могут куда-то бесследно ис­париться. ИЭИ увлеченно исследует возможности окружающих и срав­нивает их со своими собственными, чаще всего не в пользу последних. Естественно, свободный творческий подход к ЧИ кажется ему опасным: в самом деле, как можно изменить или развить то, что дано свыше? А ЭИИ считает, что таланты есть у каждого человека, причем разные и много, и их нужно развивать по мере сил, тогда любой сможет достичь выдаю­щихся успехов и достойного места в обществе. ИЭИ в такой подход не верит, он считает, что успех — как лотерейный выигрыш — не поддается рациональному осмыслению. В квазитождественном контакте его опасе­ния «недополучить» шансов в лотерее судьбы могут достичь критической черты, за которой начинается депрессия.

ИЭИ гордится и старается подчеркнуть, что умеет избегать непри­ятных ощущений, болеет «в меру» и сексуален в пределах нормы. Все эти ценности — эстетика, здоровье, привлекательность —для него имеют самостоятельное значение, они как бы «витают в воздухе»: просто так должно быть, и всё! ИЭИ считает, что для общества ценен только доста­точно красивый и приспособленный к жизни человек. ЭИИ такая позиция непонятна: ведь в его сознании здоровье и красота функционально зависят от работоспособности и эффективности; человек может «зара­ботать себе» красоту, привлекательность и прочие «сенсорные блага», которые сами по себе ниоткуда возникать не должны. Он считает ИЭИ распущенным, идущим на поводу у своих желаний, готовым «продать свою красоту» чуть ли не каждому и падким на лесть. В глубине души он даже может презирать ИЭИ за склонность к демонстрации своих физиче­ских достоинств: сам ЭИИ в этом плане совершенно инертен; его нужно принудительно «раскрывать».

Для ЭИИ крайне важно показать окружающим, что он «не глупее про­чих». Это выражается в усиленном изучении точных наук, в настойчивых попытках правильно оформить документацию. Особенно интересуют его структурные связи между материальными предметами и алгоритмы эффективной работы с ними; ЭИИ — поклонник системности и иерархич­ности, солидные фирмы и серьезные управленческие структуры радуют его своей «красотой», «стройностью» и предсказуемостью поведения. Он готов расхваливать на все лады самые различные системные объекты как в обществе, так и в материальном производстве; ценность их для ЭИИ очевидна и не нуждается ни в каких обоснованиях.

ИЭИ такое мировоззрение чуждо: система сама по себе ему не кажется сколько-нибудь ценной, скорее, наоборот — вредной и опас­ной. С его точки зрения, любая структура только тогда может и должна существовать, когда соответствует расстановке сил в обществе, иными словами, когда кем-то создана для конкретных, сиюминутных целей. Да и научные знания сами по себе его не привлекают: они могут быть востребованы только для приспособления к материальной действитель­ности. Зачем хвастать какими-то абстрактными знаниями — совершенно непонятно, а ЭИИ кажется ему весьма недалеким человеком, фанатиком странных догм и носителем опасных взглядов на мир.

ИЭИ оценивает свою социальную ценность по результатам труда, по степени его эффективности и по самой трудоспособности (ее наличию или отсутствию). Если что-то не получается в работе, он винит в этом только себя и пытается «исправиться», совершенствуя технологии своего труда. Ему бы очень хотелось, чтобы все поступали и работали по его нормам и правилам, были предельно аккуратны в обращении с материальными предметами. Вообще, поступки (как собственные, так и окружающих) он судит довольно жестко и все, кажущееся неправильным, отбраковывает нещадно, а авторы этих поступков воспринимаются как «плохие люди». ЭИИ как раз и является основной мишенью его критики по ЧЛ.

ЭИИ хочет получать перспективные технологии в виде понятных и обоснованных инструкций — от кого-нибудь умного, сильного и здра­вомыслящего. Квазитождественный партнер представлению об «умных и сильных» не соответствует: слишком «мягкий», а его нормы поведения не заслуживают никакого доверия хотя бы потому, что продиктованы эстетическими ценностями и желанием уйти от неприятных ощущений. Его действия кажутся ЭИИ надуманными, а требования к окружающим — завышенными и необоснованными. Понятно, что на ограниченном участке пространства партнерам сработаться трудно.

ЭИИ тратит массу сил и времени, чтобы не стать жертвой агрессии, занимается спортом, учится владеть оружием, старается выглядеть опас­ным и внушительным. В его распоряжении целый «арсенал» нормативов: как себя защищать, когда и в каких случаях можно применять силу или волевое давление. Мечта ЭИИ — «общественное признание» его норм как руководства к действию. ИЭИ к такого рода стандартам относится резко отрицательно: ведь чем сильнее и мужественнее человек, тем лучше, за­чем же сдерживать его нелепыми рамками; он все равно их разрушит. «Квазитождик» совсем не кажется волевым человеком и не вызывает уважения, да еще и обижается на беззаботные замечания ИЭИ о том, что «нет рядом настоящего мужчины», «не на кого опереться в трудную минуту», «никто не защитит». ЭИИ и хотел бы стать защитником слабых и угнетенных, но чаще сам оказывается жертвой. Таким образом, в паре наблюдается идеологический раскол: ЭИИ — поборник права и демокра­тии в ее классическом понимании, а ИЭИ жаждет сильной руки и крепкой власти, пусть и жестокой к инакомыслящим, зато эффективной.


Отношения контроля (ревизии)

Статическое процессуальное кольцо

ИЛЭ (Дон Кихот) - ЛСИ (Максим)

Рассуждения Контролёра о возможностях развития ситуации в на­учно-технической сфере ЛСИ воспринимает как занудные поучения: нет, его, конечно, интересуют новые возможности, но только глобальные и связанные не с наукой и техникой, а с развитием способностей и та­лантов. Чем активнее разглагольствует о перспективах ИЛЭ, тем более невыносимым он кажется Подконтрольному.

Логические выкладки ИЛЭ, представляющие собой систематизацию увиденных им возможностей, в глазах ЛСИ смешны. Подконтрольному непонятно, как можно создавать строгую систему знаний, исходя из каких-либо мифических перспектив: для ЛСИ любая система первична, а всё остальное — следует из неё. Следовательно, партнеры склонны спорить об устройстве и работе различных системных объектов, причем ЛСИ чаще одерживает верх.

Стоит ИЛЭ попытаться применить силу или начать настаивать на своем, ЛСИ «включается» и даёт понять, что ресурсы кинетической энергии Контролера скромны и даже ничтожны по сравнению с его силой. ИЛЭ ничего не остаётся, как ретироваться, поскольку превосходство воли ЛСИ очевидно.

ЛСИ (Максим) — СЭЭ (Наполеон)

Любые высказанные ЛСИ мысли о работе социальных иерархических систем воспринимаются «в штыки». СЭЭ вообще не понимает, зачем нужны эти самые системы, и отмахивается от «назойливого» Контроле­ра, донельзя раздражающего своей ярко выраженной логичностью и рациональностью.

СЭЭ не упускает случая высмеять оборонительные качества ЛСИ, счи­тает императив защиты неэффективным, неполноценным. СЭЭ не понима­ет, с какой стати надо формировать свою волю и желания в зависимости от места в социальной иерархии, если можно захватить желаемое силой. Партнеры нередко меряются силой в борьбе за лидерство в коллективе или просто в целях самоутверждения. Как правило, СЭЭ побеждает.

Любой дипломатический ход ЛСИ тут же подвергается острой крити­ке. Подконтрольный — обладатель творческой БЭ, и поэтому прекрасно видит, как нужно общаться с людьми в складывающейся ситуации. Этиче­ские приемы Контролера представляются СЭЭ крайне примитивными.

СЭЭ (Наполеон) — ЭИИ (Достоевский)

ЭИИ весьма болезненно воспринимает проявления кинетической энергии Контролёра, поскольку совершенно не может понять, зачем применять силу в отношениях с людьми. Сам ЭИИ считает, что нападать стоит, если кто-то (или что-то) нарушает порядок в обществе.

«Художества» СЭЭ в области межличностных контактов моментально подмечаются и подвергаются острой критике. В частности, ЭИИ не со­гласен, что отношения между людьми должны зависеть от расстановки сил в коллективе. С его точки зрения, доброго отношения заслуживает любой, независимо от того, насколько он силен или слаб.

«Новые идеи» СЭЭ Подконтрольный воспринимает свысока, склонен их высмеивать и демонстрировать окружающим их реальную примитивность, а чаще всего даже и отсутствие новизны. СЭЭ не может ничего выразить и вынужден в присутствии Подконтрольного отказываться от обсуждения своих планов на будущее.

ЭИИ (Достоевский) — ИЛЭ (Дон Кихот)

ИЛЭ нервируют и доже выводят из себя заявления о том, что следует быть добрее и внимательнее к людям. Сам он считает, что достаточно всего лишь не допускать откровенной несправедливости, а абстрактная доброта и отзывчивость для него — пустой звук. ИЛЭ очень неприятно, что Контролер считает его неэтичным, грубым человеком. Их представления о хороших и плохих отношениях настолько различны, что найти точки соприкосновения вряд ли возможно.

ИЛЭ не может без смеха слушать размышления ЭИИ о перспекти­вах и планах на будущее. Планы Контролера основаны не на фактах действительности, а на необходимости сохранить хорошие отношения с определенными людьми. ИЛЭ считает, что строить планы исходя из отношений, абсурдно и нереально, и не стесняясь высказывает это Контролеру.

Стоит ЭИИ начать демонстрировать свои познания в области объ­ективных закономерностей материального мира, ИЛЭ прерывает его, возмущенно указывая на мелкие ошибки и противоречия. ЭИИ не в состо­янии спорить и в дальнейшем воздерживается от научных и околонаучных разговоров в присутствии Подконтрольного.

Динамическое процессуальное кольцо

СЭИ (Дюма) - ЭИЭ (Гамлет)

Для ЭИЭ болезненны и неприятны замечания СЭИ, касающиеся его внешнего вида, состояния здоровья и сексуальной привлекатель­ности. Ответить СЭИ адекватно ЭИЭ не в состоянии, так как не владеет в должной мере сенсорной информацией. Кроме того, ЭИЭ признаёт только минимальную эстетику и потому возмущается, когда Контролёр навязывает ему свои витиеватые понятия об оформлении окружающего пространства.

ЭИЭ довольно жестко критикует СЭИ за примитивность и нестабиль­ность во времени его эмоциональных проявлений. ЭИЭ не понятно, почему чувства и настроения должны быть в рабском подчинении у ощущений, испытываемых человеком в тот или иной момент. СЭИ на эту критику, как правило, не реагирует, так как считает ее бессмыслицей и к тому же порождением зависти к его (СЭИ) выдающимся физическим качествам.

При любых попытках СЭИ прогнозировать расход времени на раз­личные дела ЭИЭ реагирует мгновенно и жёстко, показывая беспомощ­ность и надуманность всех предположений своего Контролера. Тому не остаётся ничего другого, кроме как отказаться в присутствии ЭИЭ от высказываний на темы, как-либо связанные с БИ.