Мне хотелось бы поблагодарить следующих людей за любовь и поддержку несмотря на разные, ну, вы понимаете, жуткие вещи, которые иногда случаются

Вид материала

Документы

Содержание Босс приносит

Подобный материал:

• «Страна Буквляндия», 548.97kb.
• Из выступления вице-президента тпп россии А. В. Захарова на X международной инвестиционной, 102.25kb.
• Дипломатическая миссия в Англии, 3293.02kb.
• Здесь собраны юмористические материалы, показавшиеся мне интересными, 6702.94kb.
• Нравственность и духовность Фрагмент лекции «Искажения христианства», 138.51kb.
• Лекция Далай-ламы XIV путь к просветлению, 1610.18kb.
• Безусловная любовь Часть, 78.61kb.
• Суммировать философский и духовный опыт моего сорокалетнего личного и профессионального, 3282.29kb.
• Вампир арман часть I тело и кровь, 5367.29kb.
• «Итоги финансово-хозяйственной деятельности университета за 2010 г и задачи на 2011, 552.81kb.

Глава 17

  

   Босс приносит еще один листок бумаги к столу и кладет его у моего локтя. Галстуки я перестал надевать совсем. На боссе васильково-синий галстук, значит, сегодня четверг. Дверь боссова офиса теперь всегда закрыта, и мы не обменялись более чем парой слов с того дня, как он нашел правила бойцовского клуба в копировальном автомате, а я, должно быть, удачно намекнул, что мог бы выпустить ему кишки винтовкой. Просто дурачился, как всегда.

   Или же я мог бы позвонить в Бюро услуг при Отделе транспортировки. Есть крепление переднего сиденья, не проходившее проверки на столкновение перед запуском в производство.

   Если знаешь где искать -- повсюду в чуланах скелеты.

   "Доброе утро", -- говорю.

   Он отвечает:

   -- Доброе утро.

   У моего локтя лежит еще один важный секретный документ личного характера.

   Одна пара тяжелых черных ботинок.

   Две пары черных носков и две пары гладкого нижнего белья.

   Одна тяжелая кожаная куртка.

   Плюс вещи, которые должны быть в рюкзаке волонтера.

   Одно белое полотенце.

   Один стандартный армейский матрац.

   Одна белая пластиковая миска.

   Сижу за столом, рядом стоит босс; беру оригинал списка и говорю, -- "Спасибо". Босс возвращается к себе в офис, а я тружусь, раскладываю пасьянс на компьютере.

   После работы отдаю Тайлеру копии, и дни идут. Иду на работу.

   Прихожу домой.

   Иду на работу.

   Прихожу домой, а возле нашего парадного крыльца стоит парень. Вытянулся у парадной двери, держит в бумажном пакете вторую черную рубашку и брюки, а у его ног на ступеньке сложены последние три вещи из списка: белое полотенце, стандартный армейский матрац и пластиковая миска. Мы с Тайлером разглядываем парня из окна над лестницей, а Тайлер говорит мне отослать парня прочь.

   -- Он слишком молод, -- заявляет Тайлер.

   Парень у крыльца - тот самый, с лицом мистера ангела, которое я пытался уничтожить той ночью, когда Тайлер изобрел проект Разгром. Пускай он даже с синяками под глазами и коротким светлым "ежиком", все равно видишь, что его красивое нахмуренное лицо без единой морщины или шрама. Одень такого в платье и заставь улыбнуться -- получится женщина. Мистер ангел стоит молча, лицом к парадной двери, пристально разглядывая потрескавшееся дерево: руки вдоль боков, на нем черные ботинки, черная рубашка, черные брюки.

   -- Избавься от него, -- требует у меня Тайлер. -- Он слишком молод.

   Спрашиваю - "Насколько молод значит слишком молод?"

   -- Не важно, -- говорит Тайлер. -- Если волонтер молод, мы говорим, что он слишком молод. Если жирный -- значит слишком жирный. Если старый -- значит слишком старый.

   -- Худой -- слишком худой. Белый -- слишком белый. Черный -- слишком черный.

   "Так в буддистских храмах испытывали добровольцев, возвращавшихся после долгих лет скитаний", -- объяснил Тайлер, -- "Говоришь волонтеру убираться, и если его решимости хватит, чтобы прождать у входа трое суток, без еды, крыши над головой и развлечений -- тогда и только тогда он сможет войти и начать подготовку".

   Поэтому я сказал мистеру ангелу, что тот слишком молод, но ко времени ланча он все еще здесь. После ланча выхожу и бью мистера ангела метлой, и ногой выбрасываю пакет с вещами парня на улицу. Тайлер наблюдает сверху, как я размахиваю метлой над ухом у парня, а тот стоит на месте, потом как я пинаю его вещи в канаву и начинаю орать.

   "Убирайся", -- кричу, -- "Ты что, не слышал? Ты слишком молод". "Тебе это не под силу", -- ору, -- "Возвращайся через пару лет и попробуй снова! Пошел! Убирайся с моего крыльца!"

   На следующий день парень все еще там, выходит Тайлер и говорит:

   -- Мне очень жаль, -- Тайлер говорит, мол, ему жаль, что он известил парня о подготовке, но парень действительно слишком молод, и, пожалуйста, лучше ему взять и уйти.

   Хороший коп. Плохой коп.

   Снова я ору на бедного парня. Потом, через шесть часов, выходит Тайлер и повторяет, что ему очень жаль, но -- нет. Парень должен уйти. Тайлер говорит, что вызовет полицию, если парень не уйдет.

   А парень остается.

   А его вещи по-прежнему лежат в канаве. Ветер уносит порвавшийся бумажный пакет.

   А парень остается.

   На третий день у двери появился новый волонтер. Мистер ангел все еще там, и Тайлер, как ни в чем не бывало, спускается вниз и говорит мистеру ангелу:

   -- Заходи. Забирай вещи с улицы и заходи.

   Новому парню Тайлер говорит, мол, очень жаль, но произошла ошибка. Парень слишком стар, чтобы проходить подготовку здесь, и лучше ему, пожалуйста, уйти.

   Каждый день я хожу на работу. Прихожу домой, и каждый день на парадном крыльце ожидают один-два парня. Эти новые парни не идут на зрительный контакт. Закрываю дверь и оставляю их на крыльце. Такое происходит понемногу каждый день, и иногда волонтеры уходят, но в большинстве случаев торчат до третьего дня, пока не заполняется большинство коек, которые мы с Тайлером купили и разместили в подвале.

   Однажды Тайлер дает мне пятьсот долларов наличными и говорит всегда носить их в обуви. Личные похоронные деньги. Еще одна старая штука из буддистских монастырей.

   Теперь, когда я прихожу с работы, дом наполнен незнакомыми людьми, которых принял Тайлер. Все они трудятся. Весь первый этаж превратился в кухню и мыловарню. Ванная всегда забита. Группы людей пропадают по нескольку дней и возвращаются с красными резиновыми пакетами жидкого водянистого жира.

   Однажды ночью Тайлер поднимается наверх, находит меня в комнате и говорит:

   -- Не трогай их. Все знают, что делать. Это часть Проекта Разгром. Ни один из парней не понимает весь план целиком, но каждый обучен в совершенстве справляться с отдельной задачей.

   Правило Проекта Разгром -- верить Тайлеру.

   А потом Тайлер исчез.

   Команды ребят из Проекта Разгром целый день топят жир. Я не сплю. Всю ночь слушаю, как другие команды примешивают щелок, нарезают куски и греют их на противнях, потом оборачивают каждый кусок в тисненую обертку и отпечатывают на ней логотип Мыловаренной Компании на Пэйпер-Стрит. Каждый, кроме меня, кажется, знает, что делать, а Тайлера по-прежнему нет дома.

   Обнимаю стены, как мышь, попавшая в размеренный часовой механизм из молчаливых людей с энергией обученных обезьян, -- они готовят, работают и спят посменно. Потяни за рычаг. Нажми на кнопку. Группа обезьян-космонавтов целыми днями готовит еду, и целыми днями группы обезьян-космонавтов едят из пластиковых мисок, которые принесли с собой.

   Однажды утром ухожу на работу -- а у парадного крыльца стоит Большой Боб в черных ботинках, черной рубашке и штанах. Я спрашиваю -- не видел ли он Тайлера недавно? Не Тайлер ли прислал его сюда?

   -- Первое правило Проекта Разгром, -- отвечает Большой Боб со сдвинутыми каблуками и спиной по стойке "смирно", -- Не задавать вопросов.

   Так какую же бестолковую маленькую честь назначил ему Тайлер, спрашиваю. Есть ребята, которые должны целый день только варить рис, или мыть миски после еды, или выносить мусор. Весь день. Тайлер что, пообещал Большому Бобу просветление, если тот будет проводить по шестнадцать часов в день, обертывая мыло?

   Большой Боб молчит.

   Иду на работу. Прихожу домой, а Большой Боб все еще на крыльце. Не сплю всю ночь, -- а следующим утром Большой Боб уже снаружи, ковыряется в саду.

   Прежде чем уйти на работу, спрашиваю Большого Боба -- кто впустил его? Кто назначил ему эту обязанность? Видел ли он Тайлера?

   Большой Боб говорит:

   -- Первое правило Проекта Разгром -- не...

   Обрываю его. Говорю "Ладно". Ладно, ладно, ладно, ладно, ладно.

   И пока я на работе, группы обезьян-космонавтов копаются в грязи газона, окружающего дом, и обрабатывают почву горькими солями, чтобы снизить кислотность, рыхлят землю и вносят свободные добавки удобрений со склада и мешки обрезков волос из парикмахерской, чтобы отогнать кротов и мышей и повысить содержание протеинов в почве.

   Прямо посреди ночи обезьяны-космонавты могут явиться домой с какой-нибудь бойни с сумками кровавого месива, чтобы поднять содержание железа в почве, и молотых костей -- для фосфора.

   Группы обезьян-космонавтов сажают базилик, чабрец и латук, и начинают высаживать ведьмин орех, эвкалипт, дикий апельсин и мяту в калейдоскоп разноцветных грядок. Окно цветника всех оттенков зеленого. Потом другие группы выходят среди ночи и убивают слизней с улитками при свете свечей. Другая группа обезьян-космонавтов отбирает только самые лучшие листья и шишки можжевельника, чтобы сварить природный краситель. Окопник, потому что это природный антисептик. Листья фиалки, потому что они лечат головную боль, и ясменник душистый, потому что тот придает мылу запах свежескошенной травы.

   В кухне стоят бутылки 80-градусной водки, чтобы делать прозрачное розовое гераневое, мыло цвета жженого сахара и мыло "пачуоли", -- и я украл бутылку водки и потратил часть личных похоронных денег на сигареты. Показалась Марла. Мы говорим о растениях. Гуляем с Марлой по тропинкам, насыпанным из гравия, пьем и курим. Говорим о ее груди. Говорим обо всем, кроме Тайлера Дердена.

   Однажды в газете появилось сообщение, мол, группа людей, одетых в черное, бурей пронеслась через "лучшее соседство" и "торговлю роскошными автомобилями", колотя бейсбольными битами по передним бамперам машин, и воздушные мешки внутри разбухали порошковидной массой под визг сигнализации.

   В Мыловаренной Компании на Пэйпер-Стрит другие группы обрывали лепестки с роз или анемонов с лавандой, и набивали ими коробки с кусками чистого сала, чтобы оно вбирало запах, для приготовления мыла с цветочными ароматами.

   Марла рассказала о растениях.

   Роза, рассказала мне Марла, это природное вяжущее средство.

   У некоторых растений -- похоронные названия: Ирис, Базилик, Рута, Розмарин и Вербена. Некоторые, -- вроде таволги и первоцвета, мать-и-мачехи и нарда, -- называются как сказки Шекспира. "Олений язык" с характерным сладким ванильным запахом. Ведьмин орех, еще одно природное вяжущее. Фиалковый корень, дикий испанский ирис.

   Каждый вечер мы с Марлой гуляем по саду, пока я не убеждаюсь, что Тайлер не вернется домой сегодня ночью. За нами всегда неотступно следует обезьяна-космонавт, чтобы поднять каждый скрученный листок бальзама, руты или мяты, который Марла растирает в пальцах около моего носа. Брошенный окурок сигареты. Обезьяна-космонавт шерстит дорогу за собой, чтобы стереть малейшие следы нашего пребывания там.

   Другой ночью в парке на центральной площади города другая группа людей облила бензином каждое дерево и разлила его между ними, а потом устроила замечательный лесной пожар. В газете говорилось, что окна домов на соседней улице плавились от огня, а припаркованные машины с шипением оседали на тающих покрышках.

   Арендованный дом Тайлера на Пэйпер-Стрит -- живое существо, внутри влажное от пота и дыхания кучи людей. Множество людей шевелится в нем -- кажется, будто сам дом шевелится.

   Очередной ночью, когда Тайлера все еще не было дома, кто-то просверлил банкоматы и платные телефоны, потом вкрутил насадки масленок в просверленные дырочки и при помощи смазочного пистолета доверху заправил банкоматы и платные телефоны промышленной смазкой и ванильным желе.

   А Тайлера никогда не было дома, но в течение месяца у нескольких обезьян-космонавтов появились выжженные поцелуи Тайлера на тыльной стороне рук. Потом те обезьяны-космонавты тоже исчезли, а новые появились у крыльца им на замену.

   И ежедневно группы людей прибывали и отбывали, всегда на разных машинах. Одну и ту же машину приметить было невозможно. Одним вечером я услышал, как Марла у парадного крыльца говорит обезьяне-космонавту:

   -- Я пришла к Тайлеру. Тайлеру Дердену. Он здесь живет. Я его подруга.

   Обезьяна-космонавт заявила:

   -- Прошу прощения, но вы слишком... -- и, после паузы. -- Вы слишком молоды, чтобы проходить здесь подготовку.

   Марла отвечает:

   -- Пошел на хрен!

   -- Кроме того, -- продолжает обезьяна-космонавт. -- Вы не принесли требуемые вещи: две черные рубашки, две пары черных брюк...

   Марла кричит:

   -- Тайлер!

   -- Одну пару тяжелых черных ботинок.

   -- Тайлер!

   -- Две пары черных носков и две пары гладкого нижнего белья.

   -- Тайлер!

   И слышно, как хлопает, закрываясь, входная дверь. Марла не прождала три дня.

   Через несколько дней я прихожу домой после работы и готовлю бутерброд с арахисовым маслом.

   Когда возвращаюсь домой, одна из обезьян-космонавтов читает остальному собранию, которое сидит на полу, будто ковром покрывая весь первый этаж.

   -- Прекрасная и неповторимая красота снежинки -- это не про вас. Вы -- такая же гниющая органическая масса, как и все остальные, и все мы -- часть большой кучи компоста.

   Обезьяна-космонавт продолжает:

   -- Наша культура сделала всех нас одинаковыми. Ни одного из нас больше не назовешь белым, черным или богатым в полной мере. Мы все желаем одно и то же. С точки зрения индивидуальности, мы -- ничто.

   Читающий останавливается, когда я вхожу и делаю бутерброд, и все обезьяны-космонавты сидят в безмолвии, как будто я совсем один. Говорю - "Не утруждайтесь. Я уже читал это. Я это напечатал".

   Даже мой босс, скорее всего, читал это.

   "Мы все -- лишь большая куча хлама", -- говорю. - "Продолжайте. Играйте в свои игрушки. Не буду мешать".

   Обезьяны-космонавты молча ждут, пока я сделаю бутерброд, возьму еще одну бутылку водки и поднимусь по ступенькам. Позади себя слышу:

   -- Прекрасная и неповторимая красота снежинки -- это не про вас.

   Я -- Разбитое Сердце Джека, потому что Тайлер бросил меня. Потому что отец меня бросил. Ой, да можно продолжать и продолжать.

   Иногда, по вечерам после работы, я хожу по разным бойцовским клубам в подвалах гаражей и баров, и спрашиваю, не видел ли кто-нибудь Тайлера Дердена.

   В каждом новом бойцовском клубе человек, которого я вижу впервые в жизни, стоит в круге света посреди тьмы, окруженный людьми, и читает слова Тайлера.

   Первое правило бойцовского клуба -- не упоминать о бойцовском клубе.

   Когда начинаются бои, маню лидера клуба в сторону и спрашиваю, не видел ли он Тайлера. "Я живу с Тайлером", -- объясняю, -- "И он давно уже не заходил домой".

   Парень делает большие глаза и спрашивает - я что, правда знаю Тайлера Дердена?

   Такое происходит в большей части новых бойцовских клубов. "Да", -- говорю, -- "Мы с Тайлером -- старые приятели". И тут всем вокруг внезапно хочется пожать мне руку.

   Все новички пялятся на дыру в моей щеке, на темные пятна на коже лица, желто-зеленые по краям, и называют меня "сэр". "Нет, сэр". "Увы, нет, сэр". Никто из их знакомых никогда не видел Тайлера Дердена. Друзья их друзей встретили Тайлера Дердена и основали этот филиал бойцовского клуба, сэр.

   Потом они подмигивают, глядя на меня.

   Никто из их знакомых никогда не видел Тайлера Дердена.

   Сэр.

   "А правда, что...", -- спрашивают все подряд. "Правда, что Тайлер Дерден собирает армию?". Честное слово. "А правда, что Тайлер Дерден спит только один час за ночь?". Ходят слухи, что Тайлер отправился открывать бойцовские клубы по стране. Все хотят знать -- что будет дальше?

   Собрания Проекта Разгром перекочевали в подвалы попросторнее, потому что каждый из комитетов, -- Поджог, Штурм, Подрыв и Дезинформация, -- растет по мере того, как все больше парней приходит сюда, пройдя бойцовский клуб. У каждого комитета есть лидер, но даже лидеры не знают, где Тайлер. Каждую неделю Тайлер звонит им по телефону.

   Все в Проекте Разгром хотят знать -- что дальше?

   К чему мы идем?

   На что равняться?

   На Пэйпер-Стрит гуляем ночью по саду с Марлой, босиком, с каждым шагом поднимая волны ароматов шалфея, лимона с вербеной и розы с геранью. Черные рубашки и черные штаны толкутся вокруг нас со свечками, поднимая листья растений, чтобы убить улитку или слизня. Марла спрашивает - "Что здесь происходит?".

   Пучки волос покрывают грязевые кучи. Волосы и дерьмо. Костяная подкормка и кровавая подкормка. Растения вырастают быстрее, чем обезьяны-космонавты успевают их срезать.

   Марла спрашивает:

   -- Что вы будете делать?

   "В смысле?"

   В грязи светится золотое пятнышко, и я приседаю, чтобы рассмотреть его поближе. "Что будет потом -- я не знаю", -- говорю я Марле.

   Похоже, нас обоих бросили.

   Боковым зрением вижу, как обезьяны-космонавты расхаживают вокруг в черном, каждый сгорбился со свечой. Маленькое пятнышко, блестящее золотом -- это зуб в золотой коронке. Рядом на поверхности виднеются еще два зуба, в коронках из амальгамы серебра. Это челюстная кость.

   Говорю - "Нет, я не могу сказать, что будет дальше". И утаптываю один, два, три зуба в грязь, волосы, дерьмо, кость и кровь, где Марла их не рассмотрит.

  

   Глава 18

  

   Вечером в эту пятницу я заснул за рабочим столом.

   Когда проснулся, с лицом, уткнувшимся в скрещенные руки на крышке стола, звонил телефон, и все уже ушли. Во сне тоже звучал телефонный звонок, поэтому было не совсем ясно, проскользнула ли действительность в мой сон, или же мой сон наложился на действительность.

   Я снял трубку, -- "Согласование и ответственность". Так называется мой отдел. Согласования и ответственности.

   Солнце садилось, и грозовые кучевые облака, размером с Вайоминг и Японию, шли в нашу сторону. Не то чтобы у моего рабочего места есть окно. Все наружные стены, от пола до потолка, из стекла. На работе везде стекло от пола до потолка. Везде вертикальные шторы. Везде серый промышленный низковорсный ковер с маленькими надгробными памятничками в местах, где к сети подключаются компьютеры. Везде лабиринты перегородок, замкнутые простенками из фанеры с обивкой.

   Где-то мычит вакуумный пылесос.

   Босс уехал в отпуск. Прислал мне е-мэйл и исчез. Нужно приготовиться к официальной проверке в течение двух недель. Подготовить комнату для совещаний. Выстроить утят строем. Дописать отчет. Вроде того. Они готовят против меня дело.

   Я -- Полная Со Стороны Джека Невозмутимость.

   У меня слишком мало привязанностей.

   Поднимаю трубку, а это Тайлер; он говорит:

   -- Выходи, внизу на стоянке тебя ждут несколько парней.

   Спрашиваю - "Кто они?"

   -- Те, кто ждет, -- отвечает Тайлер.

   Руки у меня пахнут бензином.

   Тайлер продолжает:

   -- В дорогу. У них машина. Кадиллак.

   Все еще сплю.

   Сейчас я не уверен -- не снится ли мне Тайлер.

   Или я снюсь Тайлеру.

   Принюхиваюсь к запаху бензина на руках. Вокруг никого, встаю и спускаюсь на стоянку.

   В бойцовском клубе один парень занимается машинами, и он припарковал в ячейке чей-то черный "корниш", а мне остается только смотреть на эту машину, всю в черном и золотом, на этот огромный портсигар, готовый отвезти меня куда-то. Тот парень-механик, выходя из машины, сообщает, мол, можно не беспокоиться, он поменял номера с другой машиной на долгосрочной стоянке в аэропорту.

   Наш механик из бойцовского клуба утверждает, что способен завести что угодно. Выпутываешь два провода из цилиндра зажигания. Соединив провода друг с другом, замыкаешь цепь катушки стартера, и машина готова для прогулки.

   Либо так, либо можно вытащить замочный код из сети поставщика.

   Три обезьяны-космонавта сидят на заднем сиденье в черных рубашках и черных брюках. "Не вижу зла". "Не слышу зла". "Не говорю зла"*.

   Я спрашиваю - "А Тайлер где?"

   Механик бойцовского клуба держит дверь кадиллака открытой для меня, он типа личного шофера. Механик высок и костляв, его плечи напоминают перекладину телеграфного столба.

   Спрашиваю - "Мы едем повидать Тайлера?"

   Посередине переднего сиденья меня ждет праздничный торт со свечками -- хоть сейчас зажигай.

   Уже после недели бойцовского клуба запросто водишь машину на предельно допустимых скоростях. Может быть, с тобой за пару дней до этого случалось всякое злое говно, внутренние травмы, -- но ты невероятно спокоен. Другие машины тебя сторонятся. Машины виляют. Другие водители тыкают средний палец. Совершенно незнакомые люди ненавидят тебя. Все равно не испытываешь абсолютно ничего личного. После бойцовского клуба ты настолько спокоен, что просто не можешь волноваться. Даже не включаешь радио. Может быть, в ребрах у тебя появляются тоненькие трещинки при каждом вдохе. Машины впереди нас мигают огнями. Солнце садится, в оранжевых и золотых тонах.

   Механик сидит за рулем. Между нами на сиденье стоит праздничный торт.

   Жутковатая хрень -- смотреть на людей вроде нашего механика в бойцовском клубе. Поджарые ребята, никогда не трусят. Дерутся, пока не превратятся в отбивную. Белые -- как скелеты в воске с татуировками, черные -- как сушеное мясо; такие парни всегда держатся вместе, их несложно представить собранием "Анонимных наркоманов". Они никогда не говорят "стоп". Они как чистая энергия, дергаются так быстро, что мутнеют по контуру, -- такие ребята как будто выздоравливают от чего-то. Будто единственный выбор, оставленный им -- это способ, которым предстоит умирать, -- а они хотят погибнуть в драке.

   Таким парням приходится драться друг с другом.

   Никто больше не вызовет их на бой, и никого не могут вызвать они, кроме такого же дерганого и костлявого, -- сплошные кости и бешеная скорость, -- ведь никто не в состоянии драться с такими.

   Парни из публики даже не кричат, когда ребята вроде нашего механика выходят один на один.

   Слышно лишь то, как бойцы дышат сквозь зубы, как стрескиваются руки в блоках, слышен свист и тяжелый звук удара, когда кулаки молотят по худой пустой груди в резком клинче. Видны сухожилия, мышцы и вены под кожей этих скачущих ребят. Кожа блестит, потная и узловатая, в пятне света.

   Десять, пятнадцать минут истекают. От них несет, они потеют, и запах этих парней напоминает запах жареных цыплят.

   Пройдет двадцать минут бойцовского клуба. В итоге один из ребят отключится.

   После боя два этих парня, излечивающихся наркомана, будут держаться рядом весь остаток ночи, избитые и улыбающиеся после такой жесткой драки.

   Со времени бойцовского клуба наш парень-механик всегда крутится около дома на Пэйпер-Стрит. Хочет, чтобы я услышал песню, которую он написал. Хочет, чтобы увидел скворечник, который он смастерил. Показывает мне фото какой-то девушки и спрашивает, достаточно ли она симпатичная и годится ли в жены.

   Сидя на переднем сиденье кадиллака, этот парень говорит мне:

   -- Видите торт, который я для вас испек? Это я сам.

   Мой день рожденья не сегодня.

   -- Масло немного протекало сквозь прокладки, -- продолжает парень-механик. -- Но масло и воздушный фильтр я сменил. Проверил сливной вентиль и подачу. Сегодня вечером вроде будет дождь, поэтому заменил и дворники.

   Спрашиваю - "А Тайлер что планирует?"

   Механик открывает пепельницу и заталкивает туда зажигалку. Он спрашивает:

   -- Это что -- тест? Вы нас проверяете?

   "Где Тайлер?"

   -- Первое правило бойцовского клуба -- не упоминать о бойцовском клубе, -- отвечает механик. -- А последнее правило Проекта Разгром -- не задавать вопросов.

   Тогда что он может рассказать мне?

   Отвечает:

   -- Важно уяснить следующее: отец был для вас прототипом Господа Бога.

   Позади нас моя работа и офис удаляются, удаляются, удаляются, и исчезают.

   Принюхиваюсь к запаху бензина на моих руках.

   Механик рассказывает:

   -- Если ты мужчина, христианин и живешь в Америке, -- отец для тебя прототип Господа Бога. А если ты никогда не знал отца, если твой отец смылся, или умер, или его никогда не бывало дома -- что ты можешь сказать о Боге?

   Все это -- догма Тайлера Дердена. Нацарапанная на листочках, пока я спал, и переданная мне для печати и фотокопирования на работе. Я читал все это. Даже мой босс, скорее всего, читал все это.

   -- И ты придешь к тому, -- говорит механик. -- Что всю жизнь проведешь в поисках отца и Бога.

   -- Над чем стоит задуматься, -- продолжает он. -- Так это над тем, что, возможно, Бог не любит вас. Может быть, Господь даже ненавидит нас всех. Но это не худшее из того, что могло бы произойти.

   Как виделось Тайлеру, получить внимание Бога плохим поведением лучше, чем не получать его вообще. Может потому, что Божья ненависть лучше, чем Его безразличие.

   Если бы у вас был выбор, стать злейшим врагом Господа -- или же никем, -- что бы вы выбрали?

   По Тайлеру Дердену, мы -- нежеланные Божьи дети, без особого места в истории и без особой значимости.

   Пока не привлечем внимание Господа -- у нас нет никакой надежды ни на проклятие, ни на Искупление.

   Что хуже -- ад, или вообще ничто?

   Только пойманными и понесшими наказание можем мы спастись.

   -- Сжечь Лувр, -- говорит механик. -- И подтереть задницу Моной Лизой. Тогда, по крайней мере, Бог будет знать наши имена.

   Чем ниже падешь -- тем выше вознесешься. Чем дальше сбежишь -- тем больше Господь возжелает, чтобы ты вернулся.

   -- Если бы блудный сын никогда не покидал дом, -- говорит механик. -- Упитанный телец остался бы жив.

   Недостаточно просто превысить численность песчинок на берегу или звезд в небе.

   Механик выводит черный "корниш" на старое промежуточное шоссе без объездной полосы, и за нами уже вытянулась цепь грузовиков, которые идут на разрешенной законом предельной скорости. "Корниш" наполняется светом фар идущих за нами машин, и вот они мы, за разговором, отражаемся на ветровом стекле. Едем в пределах ограничения скорости. Настолько быстро, насколько позволяет закон.

   Закон есть закон, сказал бы Тайлер. Превысить скорость -- это все равно, что разжечь пожар; все равно, что установить бомбу; все равно, что застрелить человека.

   Преступник есть преступник есть преступник.

   -- На прошлой неделе мы набрали еще четыре бойцовских клуба, -- говорит механик. - Может, Большой Боб возьмет на себя пуск нового филиала, когда найдется бар.

   Так что на следующей неделе он пробежится по правилам с Большим Бобом и даст ему собственный бойцовский клуб.

   С этого момента и в дальнейшем, когда лидер открывает бойцовский клуб, когда все стоят вокруг пятна света в середине подвала в ожидании, лидер остается в темноте и расхаживает кругами за пределами толпы.

   Спрашиваю - "А кто составил эти новые правила? Тайлер?"

   Механик улыбается в ответ:

   -- Сами знаете, кто составляет правила.

   "Новое правило -- никто не должен находиться в центре бойцовского клуба", -- говорит он, -- "Никто не станет центром внимания бойцовского клуба, кроме двух дерущихся". Голос лидера зазвучит, медленно перемещаясь вокруг толпы во тьме. Одни люди в толпе будут смотреть на других через пустой центр помещения.

   Теперь так будет во всех бойцовских клубах.

   Найти бар или гараж, чтобы основать бойцовский клуб -- не проблема; в первом из баров, -- в том, где по-прежнему собирается изначальный бойцовский клуб, -- собирают месячную выручку только за одну субботнюю ночь бойцовского клуба.

   Со слов механика, еще одно новое правило бойцовского клуба -- бойцовский клуб всегда останется бесплатным. Вступление никогда не будет ничего стоить. Механик кричит, высунувшись из окна, навстречу движению и ночному ветру, который обдувающет машину:

   -- Нам нужны вы, а не ваши деньги!

   Механик орет в окно:

   -- На то время, пока ты в бойцовском клубе, ты не сумма твоих денег в банке! Твоя работа -- это не ты сам! Твоя семья -- не ты сам, и ты не тот, кем себя считаешь!

   Механик орет против ветра:

   -- Твое имя -- не ты сам!

   Космическая обезьяна на заднем сиденье подхватывает:

   -- Твои проблемы -- не ты сам!

   Механик орет:

   -- Твои проблемы -- не ты сам!

   Космическая обезьяна выкрикивает:

   -- Твой возраст -- не ты сам!

   Механик орет:

   -- Твой возраст -- не ты сам!

   Потом механик вылетает на встречную полосу, заливая машину светом фар через ветровое стекло, спокойный как под градом ударов. Одна машина, а за ней и другая, несутся на нас лоб в лоб, трубя сигналами, а механик выворачивает руль ровно настолько, чтобы вплотную проскочить каждую.

   На нас, становясь все больше и больше, несутся фары, сигналы ревут, а механик тянется вперед, в сияние и шум, и кричит:

   -- Твои надежды -- не ты сам!

   Никто не подхватывает выкрик.

   На этот раз идущая навстречу машина сворачивает как раз в тот момент, чтобы спасти нас.

   Еще одна машина идет лоб в лоб, фары мигают: ярче, слабее, ярче, слабее, ревет сигнал, а механик орет:

   -- Тебе не спастись!

   Механик не сворачивает, сворачивает идущая в лоб машина.

   Новая машина, и механик орет:

   -- Однажды каждому из нас придется умереть!

   На этот раз идущая на нас машина пытается свернуть, но механик перерезает ей дорогу. Машина изворачивается, а механик выходит ей в лоб, снова и снова.

   Кожа идет мурашками в этот миг. В такие моменты ничто не имеет значения. Посмотри на звезды, и тебя не станет. Ничто не имеет значения. Ни твой багаж. Ни дурной запах изо рта. За окнами темно, а вокруг ревут сигналы машин. Фары мерцают, ярче и слабее, тебе в лицо, и никогда больше ты не пойдешь на работу.

   Никогда больше не сменишь прическу.

   -- Быстрее, -- говорит механик.

   Машина снова уворачивается, а механик опять становится на ее пути.

   -- Что, -- спрашивает механик. -- Что бы вы хотели сделать, прежде чем умрете?

   Тут же идущая навстречу машина визжит сигналом, и сидит механик, настолько спокойный, что кажется визуально далеко от меня, сидящего на переднем сиденье рядом с ним, и говорит:

   -- Десять секунд до столкновения.

   -- Девять.

   -- Восемь.

   -- Семь.

   -- Шесть.

   "Работа!", -- выкрикиваю в ответ, -- "Я хотел бы уйти с работы".

   Визг проносится мимо, когда машина уклоняется, а механик не идет на столкновение.

   Новые огни появляются прямо впереди нас, а механик оборачивается к трем обезьянам-космонавтам на заднем сиденье.

   -- Эй, космические обезьяны, -- говорит он. -- Вы видели правила игры. Вываливайте, иначе мы все умрем.

   По правую сторону проезжает машина с наклейкой на бампере, где говорится "Пьяным вожу лучше". В газетах писали, что однажды утром тысячи таких бамперных наклеек появились на машинах из ниоткуда. На других наклейках слова вроде "Разбейте меня в лепешку".

   "Пьяные водители против матерей".

   "Используйте всех животных как вторсырье".

   Читая статью об этом, я понимал, что это протащил Дезинформационный Комитет. Или Подрывной Комитет.

   Наш ясный и трезвый механик бойцовского клуба, сидящий возле меня, рассказывает, мол, да, такие бамперные наклейки про пьяных -- часть Проекта Разгром.

   Три космические обезьяны притихли на заднем сиденье.

   Подрывной Комитет печатает карманные карточки авиалиний, на которых изображены пассажиры, дерущиеся за кислородные маски, пока их авиалайнер в огне летит на скалы со скоростью в тысячу миль в час.

   Подрывной и Дезинформационный Комитеты тягаются друг с другом в разработке компьютерного вируса, который заставил бы банкоматы тошнить до блевоты, бурями десяти- и двадцатидолларовых банкнот.

   С резким щелчком загорается зажигалка, а механик просит меня зажечь свечи на именинном торте.

   Зажигаю свечки, и торт мерцает легкими отблесками света.

   -- Что бы вы все хотели сделать, прежде чем умрете? -- спрашивает механик, и выносит нас на путь идущего в лоб грузовика. Грузовик врубает сигнал, раз за разом наполняя воздух длинными гудками, и фары грузовика светят ярче и ярче, как восходящее солнце, сверкая на улыбке механика.

   -- Быстрее, загадывайте желания, -- говорит он, разглядывая в зеркало заднего обзора трех сидящих на заднем сиденье обезьян-космонавтов. -- У нас осталось пять секунд до забвения.

   -- Раз, -- говорит он.

   -- Два.

   Грузовик заполняет все пространство перед нами, ревущий и ослепительно яркий.

   -- Три.

   -- Прокатиться на лошади, -- долетает с заднего сиденья.

   -- Построить дом, -- слышен другой голос.

   -- Сделать татуировку.

   Механик отвечает:

   -- Верьте в меня -- и вы умрете навечно!

   Слишком поздно, грузовик сворачивает, и механик тоже выворачивает руль, но багажник нашего "корниша" хлестко отбрасывается краем бампера грузовика.

   Тогда я этого не понимал; я видел только свет промелькнувших во тьме фар грузовика и почувствовал, как меня швырнуло сначала на боковую дверцу, а потом на именинный торт и на механика за рулем.

   Механик распластался на руле, пытаясь выровнять машину, и свечи на торте погасли. В течение одной секунды совершенства внутри жаркого кожаного салона было темно, и наши крики слились в одну высокую ноту, в консонансе с низким утробным ревом сигнала грузовика, и мы потеряли контроль, право выбора, цель и выход -- и мы умерли.

   Сейчас мне хотелось только умереть. Я -- ничто в этом мире, по сравнению с Тайлером.

   Я беспомощен.

   Я глуп, и всегда только желаю вещей и цепляюсь за вещи.

   За собственную мелкую жизнь. За свою дерьмовую работенку. За шведскую мебель. Я ни за что, нет, никогда никому не рассказывал этого, но до встречи с Тайлером я собирался купить собачку и назвать ее Антураж.

   Вот такой паршивой может стать жизнь.

   Убейте меня.

   Хватаю руль и выдергиваю машину назад на встречную полосу.

   Немедленно!

   Приготовиться к эвакуации души.

   Немедленно!

   Механик борется за руль, чтобы вырулить в канаву, а я борюсь, чтобы взять, блядь, и сдохнуть.

   Немедленно! Восхитительное чудо смерти, когда в этот миг ходишь и говоришь, а в следующий -- ты предмет.

   Я ничто, и даже более того.

   Холодный.

   Невидимый.

   Чувствую запах кожи. Ремень безопасности скручивает меня как смирительная рубашка, а когда пытаюсь сесть -- бьюсь головой об руль. Болит сильнее, чем должно бы. Моя голова покоится на сгибе руки механика, и когда смотрю вверх, мои глаза могут разглядеть лицо механика в темноте, -- он улыбается и ведет машину, и в ветровое стекло я вижу звезды.

   Руки и лицо у меня в чем-то липком.

   Кровь?

   Сливочный крем.

   Механик смотрит вниз:

   -- С Днем рожденья.

   Чувствую запах дыма и вспоминаю именинный торт.

   -- Я вашей головой чуть не сломал руль, -- говорит.

   И ничего кроме, лишь ночной воздух и запах дыма, и звезды, и механик, улыбающийся и ведущий машину, моя голова в его руке, -- и внезапно мне совсем не хочется вставать.

   "Где торт?"

   Механик отвечает:

   -- На полу.

   Только ночной воздух и крепчающий запах дыма.

   Я загадал желание?

   Вверху надо мной улыбающееся лицо очерченное звездным небом за стеклом.

   -- Эти праздничные свечи, -- говорит оно. - Из разряда негасимых.

   В свете звезд глаза приспосабливаются настолько, что я могу рассмотреть, как поднимается дымок от маленьких огоньков, разбросанных вокруг нас по коврику.