Мне хотелось бы поблагодарить следующих людей за любовь и поддержку несмотря на разные, ну, вы понимаете, жуткие вещи, которые иногда случаются

Вид материала

Документы

Содержание Босс подошел прямо к моему

Подобный материал:

• «Страна Буквляндия», 548.97kb.
• Из выступления вице-президента тпп россии А. В. Захарова на X международной инвестиционной, 102.25kb.
• Дипломатическая миссия в Англии, 3293.02kb.
• Здесь собраны юмористические материалы, показавшиеся мне интересными, 6702.94kb.
• Нравственность и духовность Фрагмент лекции «Искажения христианства», 138.51kb.
• Лекция Далай-ламы XIV путь к просветлению, 1610.18kb.
• Безусловная любовь Часть, 78.61kb.
• Суммировать философский и духовный опыт моего сорокалетнего личного и профессионального, 3282.29kb.
• Вампир арман часть I тело и кровь, 5367.29kb.
• «Итоги финансово-хозяйственной деятельности университета за 2010 г и задачи на 2011, 552.81kb.

Глава 12

  

   Босс подошел прямо к моему столу с легкой улыбочкой, губы сжаты и вытянуты, его пах на уровне моего локтя. Поднимаю взгляд от накладной, которую составлял для процедуры возврата. Такие бумаги всегда начинаются одинаково:

   "Это извещение прислано вам в соответствии с Национальным актом о безопасности моторных транспортных средств. Мы установили наличие дефекта..."

   На этой неделе я применил формулу подсчета задолженности, и A умножить на B умножить на C получилось большим, чем стоимость возврата.

   На этой неделе виновата маленькая пластиковая защелка на дворниках, удерживающая резиновую полоску. Хламовая штучка. Пострадало только пара сотен машин. Ничто, если говорить о стоимости производства.

   Вот на прошлой неделе был более характерный случай. На прошлой неделе дело было в какой-то кожаной обивке, обработанной небезызвестным тератогенным веществом, -- синтетикой "Ниррет" или чем-то вроде, настолько нелегальным, что такие дубильные вещества используют сейчас только в странах третьего мира. Нечто настолько сильное, что может вызвать врожденные дефекты в зародыше беременной женщины, которая к нему прикоснется. На прошлой неделе никто не звонил в транспортный отдел. Никто не устраивал возвратов.

   Новая кожа помножить на оплату труда помножить на административные расходы равнялось больше, чем доходы в первом квартале. Если даже кто-то и обнаружит наш брак, мы все равно сможем выплатить компенсации множеству обиженных семей, пока приблизимся к сумме стоимости замены кожаной обивки в шести сотнях салонов.

   Но на этой неделе у нас кампания по возврату. И на этой неделе ко мне вернулась бессонница. Бессонница, -- и снова весь мир как будто замер, могилой навалившись на меня.

   Босс надел серый галстук, так что сегодня, наверное, вторник.

   Босс принес листок бумаги к моему столу и спрашивает, не терял ли я чего-нибудь. Этот листок остался в копировальном автомате, говорит он, и начинает читать:

   -- Первое правило бойцовского клуба -- не упоминать о бойцовском клубе.

   Его глаза пробегают туда-сюда по бумаге, и он хихикает.

   -- Второе правило бойцовского клуба -- НЕ упоминать о бойцовском клубе.

   Я слышу слова Тайлера из уст собственного босса, Мистера Босса средних лет, с семейным фото на рабочем столе и мечтами о раннем выходе на пенсию, мечтами о зимах, проведенных в трейлерном доме-прицепе где-нибудь в пустынях Аризоны. Мой босс, с экстра-крахмальными рубашками и прическами по записи на каждый вторник после ланча, смотрит на меня и говорит:

   -- Надеюсь, это не твое?

   Я -- Кипящая В Крови Ярость Джека.

   Тайлер просил меня отпечатать правила бойцовского клуба и сделать для него десять экземпляров. Не девять, не одиннадцать. Тайлер сказал -- десять. А у меня бессонница, я не спал трое суток. Это, наверное, отпечатанный мной оригинал. Я снял десять копий и забыл забрать его. Копировальный автомат вспышкой папарацци освещает мне лицо. Бессонница ложится расстоянием между тобой и окружающим миром, копия копии копии. Ты не можешь ничего коснуться, и ничто не может коснуться тебя.

   Босс читает:

   -- Третье правило бойцовского клуба -- в бою участвуют только двое.

   Никто из нас двоих не моргнет и глазом.

   Босс читает:

   -- Бои идут один за другим.

   Я не спал три дня и сейчас засыпаю. Босс трясет бумажкой у меня под носом. "Так что?", -- спрашивает он. Это -- та самая игра, на которую я трачу время компании? Мне платят за абсолютное внимание к работе, а не за трату времени на военные игрушки. И мне платят не за осквернение копировальных автоматов.

   Так что? Он трясет бумажкой у меня под носом. Что, по моему мнению, спрашивает он, -- что должен делать он, если его сотрудник тратит время компании на какой-то мирок своей фантазии? Как бы поступил я на его месте?

   Как бы поступил я?

   У меня дыра в щеке, темно-синие мешки под глазами и припухший красный шрам от поцелуя Тайлера на тыльной стороне, копия копии копии.

   Ну, предположим.

   Зачем Тайлеру понадобилось десять копий правил бойцовского клуба?

   Индийская корова.

   "На вашем месте", -- говорю, -- "Я не стал бы лезть с этой бумажкой к кому ни попадя".

   Продолжаю - "Человек, написавший такое, определенно весьма опасен, и этот скрытый шизофреник в любой момент рабочего дня может сорваться, и начнет бродить из офиса в офис с помповым полуавтоматическим карабином "Армалит AR-180".

   Босс молча смотрит на меня.

   "Не исключено, что этот парень", -- говорю. - "Сидит каждый вечер с маленьким напильничком, выпиливая крестики на кончике каждой пули в обойме. Ведь тогда, если одним прекрасным утром он придет на работу и высадит заряд в своего ворчливого, бесполезного, мягкотелого, ноющего, вонючего, слащавого босса, -- пуля из такой обоймы треснет по пропиленным канавкам и раскроется в вас, как цветок пули дум-дум, выбросив здоровенную связку вонючих потрохов сквозь спину. Представьте, что ваша кишечная чакра раскрывается подобно цветку, с замедленным взрывом из колбасок тонкого кишечника".

   Босс убирает бумагу у меня из-под носа.

   "Вперед", -- говорю, -- "Читайте дальше".

   "Нет, правда", -- говорю, -- "Звучит потрясающе. Работа по-настоящему больного разума".

   И улыбаюсь. Маленькие сморщенные края дыры у меня в щеке темно-синего цвета, как десны собаки. Кожа, туго натянувшаяся на синяках у под глазами, словно покрыта лаком.

   Босс молча смотрит на меня.

   "Давайте помогу", -- предлагаю.

   Потом говорю - "Четвертое правило бойцовского клуба -- бои идут один за другим".

   Босс смотрит в правила, потом снова на меня.

   Я говорю - "Пятое правило -- перед боем снимать рубашки и обувь".

   Босс смотрит в правила, потом на меня.

   "Может быть", -- продолжаю, -- "Этот абсолютно больной ублюдок возьмет карабин "Игл Апач", потому что в "Апаче" тридцатизарядный магазин при весе всего в девять фунтов. А в "Армалите" -- только пятизарядный. С тридцатью выстрелами наш полностью ебнутый герой сможет пройти весь коридор красного дерева и пришить каждого вице-президента, при этом сохранив по патрону для каждого директора".

   Слова Тайлера вылетают из моего рта. А раньше я был таким милым и славным.

   Молча смотрю на босса. У моего босса голубые, голубые, бледно-васильковые голубые глаза.

   "В полуавтоматическом карабине "Джей-энд-Эр-68" тоже тридцатизарядный магазин, а весит он всего семь фунтов".

   Босс молча смотрит на меня.

   "Страшно", -- говорю. Возможно, это кто-то, кого он знал годы. Возможно, этот парень знает все о нем, -- где он живет, где работает его жена, и куда ходят в школу его дети.

   Все оно лишает сил и вдруг становится очень-очень скучным.

   И зачем Тайлеру понадобилось десять копий правил бойцовского клуба?

   Мне не нужно упоминать, что я знаю о кожаной обивке, вызывающей дефекты рождаемости. Знаю о бракованных прокладках тормозов, которые показали себя хорошо и прошли через агента по закупке, но сдали после двух тысяч миль пробега.

   Знаю о реостате кондиционера воздуха, который разогревается настолько, что воспламеняет дорожные карты, лежащие в ящике для перчаток. Знаю, как многие люди сгорают заживо из-за вспышки в топливном инжекторе. Видел людей, которым отрезало ноги до колена, когда турбонагнетатели рвались, и их лопасти пробивали заслонку, вылетая в пассажирский салон. Я был на выездах и видел сгоревшие машины и отчеты, в которых в графе "ПРИЧИНА АВАРИИ" было помечено "неизв."

   "Нет", -- говорю, -- "Бумага не моя". Беру лист двумя пальцами и выдергиваю его из боссовой руки. Край бумаги, должно быть, порезал боссу палец, потому что рука взлетает ко рту, и тот начинает усердно сосать его с широко открытыми глазами. Комкаю лист в бумажный шарик и швыряю в корзину около стола.

   "Может", -- говорю, -- "Вам не стоит тащить ко мне каждый подобранный вами кусок мусора?"

   Воскресным вечером иду в "Останемся мужчинами вместе", -- а подвал Церкви Святой Троицы почти пуст. Здесь только Большой Боб и я, -- вваливаюсь сюда, каждый мускул моего тела измучен внутри и снаружи, но сердце по-прежнему колотится, и мысли ураганом вьются в голове. Такова бессонница. Всю ночь мысли витают в эфире.

   Ночь напролет думаешь: "Я сплю? Я спал?"

   Словно в насмешку над его травмами, руки Большого Боба, обтянутые рукавами его футболки, вздуты мышцами и сияют мощью. Большой Боб улыбается, он так рад меня видеть.

   Он думал -- я умер.

   "Ага", -- говорю, -- "Я тоже так думал".

   -- Ну, -- говорит Большой Боб. -- У меня хорошие новости.

   "Где все?"

   -- Это и есть хорошая новость, -- отвечает Большой Боб. -- Группу распустили. Один я заглядываю сюда, чтобы рассказать об этом парням, которые тут показываются.

   Валюсь с закрытыми глазами на одну из клетчатых кушеток из магазина недорогой мебели.

   -- Хорошая новость в том, -- рассказывает Большой Боб. -- Что открылась новая группа, но первое ее правило -- не упоминать о ней.

   Ох.

   Большой Боб продолжает:

   -- И второе ее правило -- не упоминать о ней.

   Вот черт. Открываю глаза.

   Дерьмо.

   -- Группа называется бойцовский клуб, -- говорит Большой Боб. -- А собирается она в ночь каждой пятницы в закрытом гараже за городом. По ночам в четверг есть еще один бойцовский клуб, который встречается в гараже неподалеку.

   Мне незнакомы оба эти места.

   -- Первое правило бойцовского клуба, -- говорит Большой Боб. -- Не упоминать о бойцовском клубе.

   По ночам в среду, четверг и пятницу Тайлер работает киномехаником. Я видел его выручку за прошлую неделю.

   -- Второе правило бойцовского клуба, -- говорит Большой Боб. -- НЕ упоминать о бойцовском клубе.

   В ночь субботы Тайлер ходит в бойцовский клуб со мной.

   -- В бою участвуют только двое.

   Воскресным утром мы приходим побитыми и спим весь день.

   -- Бои идут один за другим, -- говорит Большой Боб. По ночам в воскресенье и понедельник Тайлер обслуживает столы.

   -- Драться без обуви и рубашек, -- ночью в четверг Тайлер дома, готовит мыло, оборачивает его в бумагу с тиснением и отправляет заказчикам. Мыловаренная Компания на Пэйпер-Стрит.

   -- Бой продолжается столько, сколько нужно. Эти правила придумал парень, который изобрел бойцовский клуб.

   Большой Боб спрашивает:

   -- Ты его знаешь? Я сам никогда не видел, -- говорит Большой Боб. -- А зовут его -- Тайлер Дерден.

   Мыловаренная Компания на Пэйпер-Стрит.

   Знаю ли я его. "Черт е...", -- говорю, -- "Может и знаю".

  

   Глава 13

  

   Когда я добрался до Отеля Риджент, Марла стояла в вестибюле, одетая в халат. Марла позвонила мне на работу и спросила, не пропустить ли мне тренажерный зал и библиотеку, или прачечную, или куда я там собирался после, -- и вместо этого наведаться к ней.

   Марла позвонила потому, что ненавидит меня.

   Она не сказала ни слова о своем коллагеновом фонде доверия.

   Она спросила -- не окажу ли я ей услугу? Марла лежала в постели сегодня днем. Марла жила на продуктах, которые служба "Еда на колесах" привозила для ее умерших соседей, -- Марла забирала их продукты и говорила, что сейчас те спят. Так вот, сегодня Марла валялась в кровати в ожидании доставки "Еды на колесах" между полуднем и двумя часами дня. У Марлы пару лет не было медицинской страховки, поэтому она забросила осмотры, но сегодня утром проверялась и обнаружила что-то похожее на гниль и узелки у себя в груди, около руки, и сгусток какой-то одновременно твердый и мягкий, и она не может рассказать об этом никому из тех, кого любит, чтобы не напугать их, и не может позволить себе пойти по врачам, а вдруг там ничего страшного, но ей нужно рассказать об этом кому-то, чтобы он глянул и проверил.

   Карие глаза Марлы напоминают по цвету животное, которое нагрели в печи и потом бросили в холодную воду. Такой цвет называют вулканическим, гальваническим или каленым.

   Марла говорит, что простит мне выходку с коллагеном, если помогу ей проверить.

   Ясное дело, Тайлеру она не позвонила, потому что не хочет пугать его. А я с ее точки зрения не мужчина, и в долгу перед ней.

   Мы поднимаемся в ее комнату, а Марла рассказывает, что в дикой природе старых животных не найти, потому что они не доживают до старости. Стоит им заболеть или утратить быстроту рефлексов -- их убивает более сильное. Животным не положено стареть.

   Марла укладывается на кровать, развязывает пояс халата и говорит, что наша культура сделала из смерти что-то неправильное. Старые животные -- неестественное исключение.

   Уроды.

   Марла дрожит и потеет, а я рассказываю ей, как однажды в колледже у меня вскочила бородавка. На пенисе, -- правда, я сказал - "на члене". Я пошел в медпункт, чтобы ее убрали. Ту бородавку. Уже потом рассказал об этом отцу. Это было годы спустя, и папа посмеялся и сказал, что я был дураком, потому что такие бородавки -- как природный презерватив с рифлением. Женщины их любят, и Бог оказал мне услугу.

   Стою на коленях у кровати Марлы, ладони у меня по-прежнему холодны; прощупываю ее холодную кожу в каждый раз по чуть-чуть, протирая немного Марлы в пальцах на каждом дюйме, а Марла говорит, что эти самые бородавки, которые как природный презерватив с рифлением, вызывают у женщин рак матки.

   Так вот, я сидел с бумажным поясом в комнате обследования в медпункте, а студент-медик опрыскивал мне член из канистры с жидким азотом, и еще восемь студентов-медиков пялились на это. Вот так заканчивают те, у кого нет медицинской страховки. Правда, его не называют "член", -- они говорят - "пенис", но как не называй, -- когда обрабатываешь его жидким азотом, можно с тем же успехом прижечь щелоком, -- так это больно.

   Марла смеется над рассказом, потом замечает, что мои пальцы застыли. Будто я что-то нащупал.

   Дыхание Марлы замирает, ее живот напрягается как барабан, и сердце колотит в этот барабан кулаком из-под тонкой кожи. Нет-нет, я остановился, потому что рассказываю, и потому, что на минуту мы оба исчезли из спальни Марлы. Мы оказались в медпункте, на много лет в прошлом, где я сидел на липнущей бумаге с горящим от жидкого азота членом, когда один из студентов-медиков увидел мою голую ступню и вылетел из комнаты в два больших шага. Вернулся следом за тремя вошедшими в комнату настоящими врачами, и доктора оттеснили человека с канистрой жидкого азота в сторону.

   Всамделишный врач схватил мою голую правую ступню и поднял ее к глазам остальных настоящих врачей. Те трое повертели ее в руках, установили на месте и нащелкали "поляроидом" снимков ступни, как будто остальной моей личности, полуодетой, с полузамороженным Божьим даром, просто не существовало. Только ступня; а остальные студенты медики протиснулись посмотреть.

   -- Как давно, -- спросил врач. -- Это красное пятно появилось на вашей стопе?

   Доктор имел в виду родимое пятно. На правой ступне у меня есть родимое пятно, которое, как шутил отец, напоминает темно-красный силуэт Австралии с маленькой Новой Зеландией прямо рядом. Я рассказал им об этом, и все резко спустили пар. Член оттаивал. Все, кроме студента с азотом, ушли, -- да и ему был смысл уйти; он был так расстроен, что не решался глянуть мне в глаза, когда брал мой член за головку и вытягивал на себя. Из канистры вырывалась тоненькая струя, попадая на то, что осталось от бородавки. Настолько острое ощущение, что даже если закрыть глаза и представить собственный член длиной в милю, все равно будет больно.

   Марла смотрит на мою руку и шрам от поцелуя Тайлера.

   Спрашиваю студента-медику - "Вы что тут -- родимых пятен никогда не видели?"

   Оказалось -- все не так. Студент сказал, что мое родимое пятно приняли за рак. Была такая новая разновидность рака, поражавшая молодой организм. Молодые люди просыпались с красным пятнышком на ступне или голени. Пятна не сходили, -- они распространялись по всему телу и приводили к смерти.

   Студент сказал - "доктора и все остальные были в таком восторге, потому что думали, что у тебя этот новый рак". Пока им болеют очень мало, но число заболеваний растет.

   Это случилось годы и годы назад.

   "Вот так с раком и бывает", -- говорю Марле, -- "Случится ошибочный диагноз - а смысл-то в том, чтобы не забывать себя остального, если испортился лишь маленький кусочек".

   Марла отвечает:

   -- Может.

   Студент с азотом завершил операцию и сказал, что бородавка окончательно сойдет через несколько дней. На липкой бумаге возле моей голой задницы лежал невостребованный поляроидный снимок ступни. Я спросил -- можно забрать фото?

   Этот снимок по-прежнему висит у меня в комнате, приклеенный в углу зеркала. Каждое утро я расчесываю волосы перед работой и вспоминаю, как однажды у меня был рак на десять минут, -- даже кое-что пострашнее рака.

   Рассказываю Марле, как в День благодарения в том году мы впервые не пошли с дедом кататься на коньках, хотя лед был почти в шесть дюймов толщиной. Моя бабушка носила повязки на лбу и на руках, где были родинки, которые портили ей всю жизнь. Родинки вдруг разрастались неровными краями, или из коричневых становились синими или черными.

   Когда бабушка в последний раз вернулась из больницы, дедушка нес ее чемодан, и тот был таким тяжелым, что дед пожаловался и сказал, что его перекосило. Моя французско-канадская бабушка была настолько скромной, что никогда не носила купальник на публике, а в ванной всегда открывала воду в раковине, чтобы скрыть любой произведенный в ванне звук. Возвращаясь из больницы Богоматери Лурдес после частичной мастэктомии, она переспросила в ответ:

   -- Это тебя перекосило?

   Для моего деда эта история была суммой всех вещей: бабушки, рака, их свадьбы и дальнейшей жизни. Он смеялся всякий раз, когда рассказывал ее.

   Марла не смеется. Пытаюсь развеселить ее, чтобы разогреть. Чтобы она простила меня за коллаген, хочется сказать ей, что я ничего не нашел. Если она и обнаружила что-то этим утром -- это была ошибка. Родимое пятно.

   У Марлы на руке шрам от поцелуя Тайлера.

   Хочу рассмешить Марлу, поэтому рассказываю ей о том, как в последний раз обнимал Клоуи, -- безволосую Клоуи, скелет, облитый желтым воском, с шелковым шарфом, повязанным на лысой голове. Я обнимал Клоуи в последний раз перед тем, как она исчезла навсегда. Сказал ей, что она похожа на пирата, а она засмеялась. Я сам, когда сижу на пляже, подгибаю правую ногу под себя. С Австралией и Новой Зеландией, -- или зарываю ее в песок. Я опасаюсь, что люди увидят мою ступню, и в их мыслях я начну умирать. Рак, которого у меня нет, теперь повсюду. Этого я Марле не рассказываю.

   Есть многие вещи, которые мы не хотим узнать о тех, кого любим.

   Чтобы разогреть Марлу, чтобы заставить ее рассмеяться, рассказываю ей о даме из рубрики "Дорогая Эбби", которая вышла замуж за молодого привлекательного преуспевающего гробовщика, и потом, в первую брачную ночь, он продержал ее в бадье с ледяной водой, пока кожа той не стала окоченевшей наощупь, потом заставил лечь на кровать абсолютно неподвижно и занимался любовью с холодным застывшим телом.

   Что самое смешное -- дама выполнила это как супружеский долг, потом продолжала делать то же самое в течение десяти лет брака, и только теперь написала Дорогой Эбби и спрашивает, не знает ли Эбби, что это может значить?

  

   Глава 14

  

   Я потому так любил группы психологической поддержки, что когда люди думают, мол, ты умираешь, к тебе относятся с полным вниманием.

   Когда они, возможно, видят тебя в последний раз -- они действительно видят тебя. А все, что касается их счетов на чековой книжке, песен по радио и непричесанных волос, -- вылетает в трубу.

   Ты получаешь максимум внимания.

   Люди тебя слушают, а не просто ждут своей очереди заговорить.

   И когда они говорят -- то не рассказывают сказки. Когда вы двое общаетесь, -- то создаете что-то вместе, и потом каждый из вас чувствует себя немного изменившимся.

   Марла начала ходить в группы поддержки после того, как нашла у себя первый узелок.

   Наутро после того, как мы нашли у нее второй узелок, Марла припрыгала на кухню с обеими ногами в одном чулке и сказала:

   -- Смотри. Я русалка.

   Марла сообщила:

   -- И вовсе не похоже на то, как мальчики садятся задом наперед на унитаз и изображают мотоцикл. Это искренне.

   Незадолго до нашей с Марлой встречи в "Останемся мужчинами вместе" был первый узелок, а теперь есть второй.

   Кстати, следует заметить, Марла жива до сих пор. По жизненной философии Марлы, она, мол, могла умереть в любой момент. Трагедия ее жизни в том, что этого не происходило.

   Когда Марла нашла первый узелок, она пошла в клинику, где у трех стен приемной на пластиковых стульях сидели облезлые чучела-матери с мокрыми кукольными детьми, которых они укачивали в руках или клали у ног. У детей были впалые темные глазницы, как пятна на побитых подгнивших яблоках или бананах, и матери чесались на предмет перхоти от вышедшей из-под контроля грибковой инфекции головной кожи. На тощем лице каждого посетителя клиники зубы выдавались так, что было видно: каждый зуб -- лишь нужный для жевания кончик длинной кости, проросший сквозь кожу.

   Вот так заканчивают те, у кого нет медицинской страховки.

   В лучшие времена, в прошлом, множество веселых ребят хотело завести детей, -- а теперь дети больны, матери умирают, а отцы уже умерли; и, сидя в блевотном больничном запахе мочи и уксуса, пока медсестра опрашивала каждую из матерей, -- сколько та уже болеет, и какой вес она потеряла, и есть ли у ее ребенка живые родственники или опекуны, -- Марла решила -- нет.

   Если Марле и суждено умереть -- она не хотела знать об этом.

   Марла свернула за угол клиники к городской прачечной и стащила все джинсы из сушилок, потом пошла к скупщику, который взял их по пятнадцать баксов за пару. Потом Марла купила себе несколько пар по-настоящему хороших чулок, -- таких, которые не побегут.

   -- И даже хорошие, которые не побегут, -- рассказывает Марла. -- Все равно кошлатятся.

   Марла ходила в группы психологической поддержки вплоть с того момента, когда выяснилось, что легче стать чьей-нибудь соской. У всех что-нибудь не так. И на время ее сердце будто бы успокоилось.

   Марла начинала работать в похоронной конторе, разрабатывала планы похорон. Иногда из зала демонстрационных принадлежностей к ней заходили толстенные мужчины, -- но чаще толстенные женщины, -- с кремационной урной размером с яичную чашечку в руках, -- а Марла сидела за столом в фойе со связанными в узел темными волосами, в кошлатящихся чулках и с судьбоносным узелком в груди, и заявляла:

   -- Мадам, не льстите себе. В эту штучку не поместится даже ваша сожженная голова. Вернитесь и принесите урну размером с шар для боулинга.

   Сердце Марлы выглядело как мое лицо. Хлам и отбросы целого мира. Использованная туалетная бумажка, которую никто даже не потрудится отправить в переработку.

   Между клиникой и группами поддержки, рассказала Марла, она встретила множество людей, которые были уже мертвы. Все эти люди были мертвы и по ту сторону, и звонили по телефону среди ночи. Марла могла пойти в бар и услышать, как бармен упоминает ее имя; а когда она отвечала на звонок -- на линии никого не было.

   В то время она думала, что достигла крайней черты.

   -- Когда тебе двадцать четыре, -- говорит Марла. -- Даже вообразить не можешь, насколько же низко можешь пасть, но я быстро схватывала.

   Когда Марла впервые наполняла кремационную урну, она не надела лицевую маску, потом продула нос, и среди всего прочего в нем оказалась черная грязь из праха Мистера Какого-то-там.

   В доме на Пэйпер-Стрит, когда снимаешь трубку после первого звонка, а линия свободна -- значит, что кто-то пытается добраться до Марлы. Такое происходит чаще, чем можно подумать.

   В доме на Пэйпер-Стрит прозвучал звонок от полицейского детектива, который звонил по поводу взрыва у меня в кондоминиуме, а Тайлер стоял около моего плеча ко мне лицом и шептал мне в ухо, -- к другому уху я в это время поднес трубку; а детектив спросил, не знаю ли я кого-то, имеющего доступ к кустарной взрывчатке.

   -- Бедствие -- естественная часть моей эволюции, -- прошептал Тайлер. -- Сквозь трагедию и растворение.

   Я сказал детективу, что моя квартира взорвалась из-за холодильника.

   -- Я рву связи с властью вещей и имущества, -- прошептал Тайлер. - Потому что, только уничтожив себя, я смогу раскрыть высшие силы собственного духа.

   "От динамита", -- сказал детектив, -- "Остались примеси, следы аммония щавелевокислого и перхлорида калия, это говорит о том, что он был изготовлен кустарно; к тому же задвижка в дверном замке была расшатана".

   Я сообщил, что в ту ночь был в Вашингтоне, округ Колумбия.

   Детектив объяснил по телефону, что кто-то впрыснул струю фреона в задвижку, а потом, орудуя стамеской, расшатал цилиндр. Так преступники воруют мотоциклы из гаражей.

   -- Освободитель, уничтожающий мое имущество, -- сказал Тайлер. -- Борется за спасение моего духа. Учитель, убирающий у меня с пути все привязанности, освобождает меня.

   Детектив сказал, что тот, кто установил кустарную бомбу, должно быть, открыл газ и задул фитилек плиты за много дней до того, как имел место взрыв. Газ послужил лишь детонатором. Нужно много дней, чтобы газ, заполнив кондоминиум, достиг компрессора у основания холодильника, и чтобы электромотор компрессора задействовал взрывчатку.

   -- Скажи ему, -- прошептал Тайлер, -- Что это сделал ты. Ты сам все взорвал. Он хочет это услышать.

   Говорю детективу - "Нет, я не оставлял газ открытым перед тем, как уехать. Мне нравилась моя жизнь. Мне нравилась каждая планочка мебели".

   Это была вся моя жизнь. Все вещи: лампы, стулья, ковры, -- были мной самим. Посуда в шкафах была мной. Домашние растения были мной. Телевизор был мной. Взрыв уничтожил часть меня. Разве он не понимает?

   Детектив попросил не покидать город.