С. Н. Маре ев диалектика логического и исторического и конкретный историзм К

Вид материала

Документы

Содержание Лсмус В.Ф

Подобный материал:

• Отечественная история, всемирный исторический процесс, этапы исторического развития, 120.44kb.
• Белинский о романе Пушкина, 239.06kb.
• Ф. Энгельс диалектика природы, 5294.85kb.
• Трансдукция, 996.9kb.
• Публичный доклад муниципального общеобразовательного учреждения лицей №200 за 2007/08, 501.43kb.
• 1. Экономическая теория в системе экономических наук, 2373.47kb.
• Ниспровержение субъекта и диалектика желания в бессознательном у фрейда, 954.25kb.
• Тема: Методология науки криминалистики, 123.48kb.
• 1. типология правовых систем, 2036.93kb.
• Н. М. Макарова Перевод с английского и редакция, 4147.65kb.

Наука логики, т. 2, с. 192.

²⁴ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 46, ч. II, с. 480.

²⁵ Там же, т. 23, с. 181.

²⁶ Гегель. Наука логики, т. 2, с. 195.

²⁷ Там же.

81


необходимости. Случайное необходимо не потому, что оно детерминировано господствующими условиями: именно в этом случае оно не было бы необходимым с точки зрения реализации данной возможности. Форма необходимости здесь условная. Без нее невозможен переход возможности в действительность. Историческая необходимость – наиболее богатая форма необходимости, она конкретна: включает в себя свое иное – случайность. Как справедливо замечено, «историческая необходимость не есть наперед заданное, неподвижное условие движения, как думают механисты, а есть процесс ее становления в историческом развитии»²⁸. История и начинается там, где кончается царство чисто природной необходимости. Процесс становления исторической необходимости, превращение случайного в необходимое, исключения – в норму, свободы – в подчинение и т.д., рассматриваемый со стороны «дела логики», есть процесс превращения исторического в логическое, превращения описания реального исторического процесса в необходимый элемент теории. И он становится таковым, ибо никакая теория, никакая логика не «вычерпывает» до конца всех обстоятельств дела. Абстрактная теория, «логический способ» ухватывают только формальную возможность. «Но когда начинают изучать определения, обстоятельства, условия той или иной сути дела, чтобы из этого познать ее возможность, то уже не довольствуются формальной возможностью, а рассматривают реальную возможность сути дела» ²⁹.

То, что у Гегеля представлено как логический костяк, как «дело логики», у Маркса облекается исторической плотью, превращается в «логику дела». «Первоначальные условия производства... – пишет Маркс, имея в виду услрвия капиталистического производства, – не могут сами быть произведены, не могут сами быть результатами производства. В объяснении нуждается (или результатом некоторого исторического процесса является) не единство живых и деятельных людей с природными, неорганическими условиями их обмена веществ с природой и в силу этого присвоение ими природы, а разрыв между этими неорганическими условиями человеческого существования и самим этим деятельным существованием, разрыв, впервые полностью развившийся лишь в форме отношения наемного труда и капитала» ³⁰.

²⁸ Фплософская энциклопедия. М.. 1964. т. 3, с. 245.

²⁹ Гегель. Наука логики, т. 2, с. 193 – 194.

³⁰ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 46, ч. I, с. 478.

82


Первоначальные условия капиталистического производства не могут быть результатом самого капиталистического производства, так как такого производства просто еще нет. С другой стороны, эти условия не могут быть результатом предшествующих форм производства, ибо они покоятся па другой форме собственности, на единстве «живых и деятельных людей с природными, неорганическими условиями их обмена веществ с природой». Поэтому первоначальные условия капиталистического производства возникают или в результате случайных причин (например, потеря собственности в результате какого-нибудь стихийного бедствия), или насильственной экспроприации мелких собственников («огораживание» в Англии).

Это тождество случайности и необходимости представляет собой топкий, сложный для понимания, но вместе с тем очень важный пункт. Именно в нем часто видят «слабое звено» во всей концепции Маркса. Так, известный «марксолог» иезуит Кальвез считает, что здесь Маркс отходит от принципа детерминизма. Сравнивая то место в тексте I тома «Капитала», где делается вывод о неизбежности экспроприации экспроприаторов, с главой о первоначальном накоплении, он пишет, что это место «обнаруживает следы детерминизма, который является более принудительным, чем описание феномена первоначального накопления», что объяснение первоначального накопления «через насилие и кровь (durch Gewalt und Blut) но дает достаточного отчета о связи между системой товарообмена некапиталистического характера и господством капитала» ³¹.

Тут действительно нет «сплошной связи». Даже очень подробное историческое описание первоначального накопления не может до конца исчерпать всех подробностей указанного процесса. Но это не значит, что такой связи вообще нет. «Без сомнения, – продолжает далее Кальвез, и эти строки поистине любопытны, – насилие, с помощью которого первые капиталисты вырвали средства производства у первых пролетариев, – результат экономического интереса. Ведь в самые значительные моменты истории корыстолюбие всегда связано с насилием. Но здесь речь идет о субъективном корыстолюбии, а не о том объективном или систематическом, от воли самого отдельного ка-

³¹ Calvez I.]. Karl Marx. Darstellung und Kritik seines Denkens. Walter-Verlag, Ölten und Freiburg im Breisgau, 1964, S. 290.

83


питалиста независимом корыстолюбии, которое материализуется в (опирающейся на выжимаемую прибавочную стоимость) системе эксплуатации» ³².

Совершенно верно, все начинается именно с чисто субъективного корыстолюбия. Но это определенная форма корыстолюбия, где предметом корысти становится не потребительная стоимость, а стоимость. И такая форма, как отмечает Маркс, в условиях докапиталистических формаций вовсе не правило, а исключение, которое затем становится правилом, системой «объективного или систематического» корыстолюбия.

«Если капитал однажды возник, – замечает Каль-вез, – дальше эксплуатация продолжается уже как заведенный механизм. Однако для получения самого первого капитала механизм должен был быть однажды включен. Но во имя чего его включают, если не во имя личной воли к власти, которая, для того чтобы найти опору в развитии новых производительных сил, тем не менее предполагает свободный выбор? Однако это решение еще менее предопределено, чем появление капиталистической прибавочной стоимости только через наличное бытие категорий товарного хозяйства. Идет ли теперь речь о «возможности», вытекающей из категорий товарного хозяйства, или о возможности, которая вытекает из новых условий для производительных сил, которые являются решающими при возникновении первоначального накопления, – это постоянно остается только неясной и неправомерной связью, которую Маркс дает между возможностью и действительностью; и господствующая расплывчатость выступает в этой области яснее, воля человека к власти, как решающий фактор истории, не исключается; точно так же становится яснее, что исключительное и гладкое сведение всех форм отчуждения к экономическому отчуждению, которое теперь могло бы быть понято как господствующий и разделяющий механизм, неправомерно».

Марксизм вовсе не исключает «воли к власти» в качестве движущей исторической силы, но попимает ее исторически, т.е. как то, что в разные исторические эпохи принимало различные формы и что ни в коем случае нельзя приписывать человеческой «природе», повторяя натуралистическую ошибку идеологов буржуазии времен ее прихода к политической власти и времен ее упадка

³² Там же. ²² Там же.

84


(Фридрих Ницше). Кроме того, здесь надо было бы повторить все аргументы Энгельса против так называемой «теории насилия». Что же касается «гладкого сведения» всех форм отчуждения к экономическому отчуждению, то «гладкого» сведения действительно здесь быть не может. Но если все другие формы отчуждения вообще не выводятся из экономического в конечном счете, то нет монистического понимания истории, нет науки. Именно к этому и ведет Кальвез: «Если мы установим различие между философским тоном и образом действия, различим друг от друга теорию стоимости и теорию капитала, если мы далее выявим невозможность, в которой оказывается Маркс, когда он хочет дать чисто „экономическое» объяснение первоначального накопления, этим самым мы уже отбросим решающие проблемы исторического и диалектического материализма. Мы натолкнулись на ядро марксистской мысли» ³⁴.

Кальвез действительно натолкнулся здесь на ядро марксистской мысли. Ядро это заключается в совпадении противоположностей. Кальвез считает: субъективное корыстолюбие не может стать «объективным корыстолюбием», свободный выбор не может быть предопределен, возможность не может превратиться в действительность, случайность – в необходимость и т.д. Он прав вот в чем. Если действительно невозможен необходимый переход от простого товарного производства к капиталу, то рушится диалектический и исторический материализм. Что же касается невозможности дать «чисто экономическое объяснение» первоначального накопления, то надо уточнить, что значит «чисто экономическое объяснение».

Здесь допустимы по крайней мере два варианта. «Экономическое объяснение» может означать, во-первых, объяснение какого-либо явления, например прогрессирующего разорения мелких собственников при капитализме, из имманентных экономических законов, в нашем примере – имманентпых законов капиталистического производства. Во-вторых, это может означать следующее: производя определенные перемены, люди руководствуются экономическими мотивами. Например, свободные крестьяне были согнаны со своей земли в Англии в конце XV – начале XVI столетий вовсе не потому, что к ним кто-то испытывал личную вражду и желал им зла, а потому, что надо было превратить пахотную землю в пастбище для овец.

³⁴ Там же.

85


«Превращение пашни в пастбище для овец, – отмечает Маркс, – стало лозунгом феодалов» ³⁵. Непосредственным же толчком к этому послужили «расцвет фландрской шерстяной мануфактуры и связанное с ним повышение цен на шерсть» ³⁶.

И еще один немаловажный фактор, касающийся «субъективного» корыстолюбия и его роли в становлении капиталистических производственных отношений. «Старую феодальную знать, – подчеркивает Маркс, – поглотили великие феодальные войны, а новая была детищем своего времени, для которого деньги являлись силой всех сил» ³⁷. Все это мотивы отнюдь не «идеальные», а сугубо материальные и в этом смысле экономические. Конечно, все перечисленные действительные исторические события не следуют формальпо из имманентных законов капиталистического производства. Они скорее «следуют» из идеального предвосхищения такого способа производства и в этом смысле не являются «чисто» экономическим объяснением. Но если понимать под экономическим объяснением истории такое, где все должно формально следовать из экономических законов, которые сами неизвестно когда и неизвестно кем созданы, то такое «экономическое» объяснение прямо переходит в свою прямую противоположность – идеалистическое объяснение.

Кстати, о необходимом характере «субъективного» корыстолюбия в эпоху первоначального накопления свидетельствует та общая закономерность, что «новая знать», для которой деньги являются силой всех сил, не только в Англии, но и на континенте вышла не из старой феодальной знати. И эта закономерность была подмечена еще Гегелем. «Нынешняя знать, – писал он, – вышла, как правило, не из старых свободных землевладельцев, а из императорских, королевских, герцогских вассалов. Сами эти землевладельцы должны были становиться вассалами, если они хотели сохранить какое-то значение и не быть полностью подавленными» ³⁸.

Старой знати не позволило стать «новой знатью» имеппо отсутствие корыстолюбия в его буржуазной форме. Раневская у Чехова в «Вишневом саде» из определенной нужды продает усадьбу своему бывшему крепостному,

³⁵ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 730.

³⁶ Там же.

³⁷ Там же.

^ЗЕ Гегель. Работы разных лет. В 2-х т. М., 1970, т. 2, с. 561.

86


а «на чай» дает золотой, чего бы никогда себе не позволил скромный и бережливый буржуа. Так что корыстолюбие – это вполне конкретная историческая категория, а вовсе не от природы присущая человеку «слабость».

Для Маркса и марксизма нет абстрактной исторической необходимости. Она в своем конкретном выражении всегда включает в себя деятельность людей, преследующих свои собственные цели. «Когда Маркс говорит о ком-мупистическом преобразовании действительности, он имеет в виду не одну только „историческую необходимость», не одни только „потребности экономического развития», развития производительных сил и т.д., которые сами собой разрешили бы все конфликты. Он имеет в виду и необходимость сознательного действия революционных масс, восстающих против частной собственности, эксплуатации и принуждения, против основанного на их господстве государства» ³⁹. Нет безусловной исторической необходимости. В качестве таковой она только «момент» конкретной исторической необходимости, всегда тождественной самой действительной истории, а безусловная необходимость только ее абстракция. Конкретная историческая необходимость – это каждый раз момент перехода условной необходимости в безусловную, возможности – в действительность. Это всего лишь мгновенный импульс исторического движения, случайное историческое событие, в котором снимается противоположность между возможностью и действительностью. Случайное и становится тем самым необходимым.

Обстоятельства изменяют людей и в то же время люди изменяют обстоятельства – вот та Великая Историческая Антиномия, которую не смогли решить не только предшествующий Марксу материализм, по современная буржуазная философия.

Вот образец рассуждений одного из видных современных западных философов, позитивиста Карла Поппера: «Бетховен в определенной степени безусловно является продуктом музыкального воспитания и традиции, и многое, что представляет в нем интерес, отразилось благодаря этому аспекту его творчества. Однако важнее то, что он является также творцом музыки и тем самым музыкальной традиции и воспитания. Я не желаю спорить с метафизическими детерминистами, которые утверждают, что

^3q История марксистской диалектики. От возникновения марксизма до ленинского этапа. М. 1971, с. 102.

87


каждый такт, который написал Бетховен, определен комбинацией влияний прошлых поколений и окружающего мира» ⁴⁰.

Поппер приводит и другие подобные примеры, которые являются не чем иным, как особенными формами проявления все той же самой исторической Антиномии, «концы» которой у него никак не сходятся, хотя он и отождествил крайности: общезначимый характер музыкального творчества Бетховена (он действительно творец музыкальной традиции) и совершенно индивидуальную фигуру великого композитора. Но отождествление индивидуального и всеобщего происходит у Поппера только в одну сторону: индивид творит всеобщее, общезначимое, что и склоняет его к субъективистской и волюнтаристской точке зрения на характер исторического процесса, которую он противопоставляет монистической («закрытой») точке зрения Маркса и Ленина ⁴¹.

Поппер, таким образом, видит только одну «половинку» исторической действительности, которая совершенно недействительна без другой. Между тем истинное творчество, а историческое творчество по своей общей логике ничем не отличается от художественного творчества, возможно только там, где имеет место «химическое» или «органическое» соединение индивидуальности воображения со всеобщей нормой, при котором новая, всеобщая норма рождается только как индивидуальное отклонение, а индивидуальная игра воображения прямо и непосредственно рождает всеобщий продукт, сразу находящий отклик у каждого» ⁴².

Рождение всеобщей нормы, традиции в музыке, литературе, философии, в экономике, в общественной жизни вообще – это всегда индивидуальное отклонение, но такое, которое выражает всеобщий запрос, который уже смутно бродит в глубине общества и просится на поверхность. Однако прорывается он наружу только в индивидуальной, неповторимой форме. И такое положение оказывается наиболее трудным для понимания: «Если каж-цый из обоих этих рядов причинного объяснения [изменение людей под влиянием обстоятельств и изменение

¹⁰ Popper К.R. Die offene Gesellschaft und ihre Feinde. Bern: Zweiter Band, 1958, S. 257.

⁴¹ См.: Лифшиц М. Чего не надо бояться. – Коммунист, 1978, № 2, с. 114-115.

² Ильенков Э. Об эстетической природе фантазии. – Вопр. эстетики. М., 1964, вып. 6, с. 68.


обстоятельств людьми. – С. М.], – отмечал В.Ф. Ас-мус – рассматриваемый сам по себе, совершенно понятен в своей необходимости, то, напротив, совершенно загадочным и непонятным становится их совпадение в реальном процессе общественного развития. До тех пор, пока ход развития рассматривается лишь как объект познания, остается непостижимым, каким образом активность социального действия человека, с одной стороны, и всемогущая определяющая сила обстоятельств, с другой стороны, могут друг другу соответствовать, складываться в единый конкретный процесс социально-исторического движения» ⁴³.

Если «совпадение изменения обстоятельств и человеческой деятельности может рассматриваться и быть рационально понято только как революционная практика», то понимание этого положения становится доступным только для того, кто не довольствуется одним только теоретическим (созерцательным) отношением к действительности, а сам активно участвует в революционной практике, кто непосредственно воздействует на ход исторического процесса. Иными словами, совершенно необходимым условием понимания этого совпадения является классовая пролетарская партийная позиция, так же как понимание совпадения противоположностей вообще предполагает не только умение рассуждать и теоретизировать, но и практически действовать. Последовательная материалистическая диалектика вообще возможна только как мировоззрение единственного, до конца последовательного в революционном преобразовании общества класса – пролетариата.

Итак, конкретное единство логического и исторического проявляется в том, что логика с необходимостью требует конкретного исторического исследования, которое получает логическое значение в свете определенной логики. Причем и в данном случае историк или теоретик действует как сама история: он поднимает до всеобщего и необходимого единичное и случайное. Именно так и поступает Маркс в «Капитале» в главе о первоначальном накоплении и в некоторых других местах в соответствии с необходимостью реконструировать исторические предпосылки капитала, «изжитые» самой историей. Это прежде всего процесс отделения производителя от средств

⁴³  Лсмус В.Ф. Избр. фидос. труды: В 2-х т. М., 197!, т 2, с. 295.


производства, создание средств производства, адекватных капиталу, и создание системы товарно-денежного обращения, адекватной капиталу.

4. Экспроприация мелких собственников

как историческая предпосылка

возникновения капитала

«Когда капитал уже в ходу, – пишет Маркс, – когда он исходит из самого себя, он постоянно предполагает себя в своих различных формах в качестве индивидуально потребляемого продукта, сырья и орудия труда, для того чтобы постоянно воспроизводить себя в этих формах. Эти формы сначала выступают как предположенные им самим условия, а затем – как его результат. В процессе своего воспроизводства капитал производит свои собственные условия» ⁴⁴.

Значит, капитал, согласно своему понятию, вытекающему из его логического анализа, предполагает наличие средств производства на одном полюсе и полное отсутствие таковых на другом. Но исторически ему предшествует поизводство, основанное па органическом единстве труда и средств производства, «где работник является свободным частным собственником своих, им самим применяемых условий труда, где крестьянин обладает полем, которое он возделывает, ремесленник – инструментами, которыми он владеет как виртуоз» ⁴⁵. Следовательно, исторической предпосылкой возникновения капитала является разрыв этого органического единства – экспроприация мелкого собственника, крестьянина и ремесленника. Причем эта экспроприация не может совершиться «игрой имманентных законов самого капиталистического производства» ⁴⁶, потому что этого производства еще пет. «... Эта ужасная и тяжелая экспроприация пародпой массы, – замечает Маркс, – образует пролог истории капитала» ⁴⁷.

Здесь имеет место целый комплекс своих собственных специфических проблем, не сводящихся к проблеме первоначального накопления в ее общем виде. Первоначальное накопление означает просто накопление богатства.

⁴⁴ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е илд.. т. 46. ч. II, с. 183 – 181.

⁴⁵ Там же, т. 23, с. 771.

⁴⁶ Там же, с. 772.

⁴⁷ Там я; е. г. 771.

90


безотносительно к его натуральной форме, в основном в форме золота и драгоценностей. Но золото еще не средство производства. Оно оказывается всемогущим, когда все продается и все покупается. Иными словами, только при развитом рынке, который возможен лишь в условиях достаточно развитого капиталистического производства. В рамках же феодального общества продается далеко не все: не продаются прежде всего основные средства производства – земля и орудия ремесленника. Феодальпый собственник земли не может ее продать, так как она источник не только его материального, но также морального и политического существования. Вместе с землей он теряет все свои права и привилегии. Потому феодальное государство стоит па страже феодальной земельной собственности. И уж если феодальная земельная собственность отчуждается, то вместе со всеми правами и привилегиями, включая дворянский титул. Орудия же ремесленника в принципе неотчуждаемы, поскольку являются естественным продолжением тех особых навыков и умений, которыми владеет только ремесленник, и они никоим другим образом не могут быть использованы. Вот почему на пути капитала встают феодальные институты: феодальная земельная собственность, крестьянская община, ремесленный цех. И капитал должен их разрушить, дабы стать в полном смысле слова капиталом.

Таким образом, процесс первоначального накопления «не может быть ничем иным, как процессом отделения рабочего от собственности на условия его труда, – процессом, который превращает, с одной стороны, общественные средства производства и жизненные средства в капитал, с другой стороны, – непосредственных производителей в наемных рабочих» ⁴⁸. Но средства труда ремесленника неотделимы от рабочего и неадекватны капиталу. Адекватное себе средство труда в виде машины или системы машин он еще должен создать. Поэтому экспроприация мелкого собственника начинается с экспроприации земли у сельского населения, а генезис капитализма происходит сначала как генезис капиталистического фермера. Причем только после земледельческой революции, ибо лишь опа могла доставить городской промышленности массу пролетариев, стоявших «совершенно вне всяких цеховых отношений» ⁴⁹, создать рынок наемного труда,

⁴⁸ Там тс, с. 726 – 727.

⁴⁹ Там же, с. 755.

91


рынок сырья и рынок жизненных средств, которые представляют собой необходимые предпосылки развития городского промышленного капитала.

Весь этот процесс описан у Маркса достаточно подробно в отношении Англии. Характерно, он может быть описан каждый раз только особенным образом, поскольку и сам процесс первоначального накопления может произойти только в особенной исторической форме. Но это не меняет существа вопроса. «Дело здесь, само по себе, – как предупреждал Маркс, – не в более или менее высокой ступени развития тех общественных антагонизмов, которые вытекают из естественных законов капиталистического производства. Дело в самих этих законах, в этих тенденциях, действующих и осуществляющихся с железной необходимостью. Страна, промышленно более развитая, показывает менее развитой стране лишь картину ее собственного будущего» ⁵⁰.

Главное, реальная, фактическая история капитала как будто бы буквально дедуцируется из понятия капитала, что и придает логический характер историческому описанию. Капитал по своему понятию предполагает первоначально деньги, доставляемые заморской торговлей и ограблением колоний. Он требует разрыва органического единства («сращенности») производителя со средствами производства – в Англии именно такой процесс происходит насильственным и законодательным путем. Он требует для себя адекватное себе средство производства – машину, – и именно тогда, в XVIII – начале XIX в., происходит целый ряд технических изобретений и открытий, которые доставляют это средство капиталу.

5. Создание машинного производства

как условие реального подчинения труда

капиталу

Вначале подчинение труда капиталу было лишь формальным. «Переменный элемент капитала сильно преобладал над постоянным его элементом. Вследствие этого спрос па наемный труд быстро возрастал с накоплением капитала, а предложение паемного труда лишь медленно следовало за спросом. Значительная часть национального продукта, превратившаяся позднее в фонд накопления

⁵⁰ Там же, с. 6 – 9.

92


капитала, в то время еще входила в фонд потребления рабочего» ⁵¹.

Преобладанию переменного капитала над постоянным соответствовал низкий уровень развития производительных сил. Следовательно, единственным средством изменить органическое строение капитала в сторону преобладания постоянного капитала над переменным является развитие и совершенствование производительных сил, что резко сокращает спрос на рабочую силу и создает резервную армию наемного труда. Это и означает реальное подчинение труда капиталу.

Следовательно, развитие производительных сил играет разную и даже противоположную роль при различных способах производства, при разных способах соединения работника со средствами производства, при разных формах собственности. «Средство труда, – пишет Маркс, – делает рабочего самостоятельным, превращает его в собственника. Система машин – в качестве основного капитала – делает рабочего несамостоятельным, делает его присвоенным» ⁵².

Такова качественная разница роли средств труда в капиталистическом производстве по сравнению с предшествующими формами производства. Производительные силы капитала, которые на первый взгляд предстают как прямое продолжение исторического развития средств труда, начавшегося с лука и стрел, с каменного топора и других примитивных орудий, выступают как противоположность этого развития.

Закабаляющая роль машин в капиталистическом производстве выступает в период первоначального накопления капитала как тенденция, противоположная устремлению людей с помощью открытий и изобретений увеличить свою власть над природой. «Еще в начале XVIII века, – отмечает Маркс, – лесопильные машины, приводимые в движение водой, лишь с трудом преодолевали в Англии сопротивление народа, встречавшее поддержку парламента» ⁵³.

Но, с другой стороны, увеличение производительной силы труда и максимальное отрицание необходимого труда представляют собой ⁵⁴ необходимую тенденцию капитала. Осуществлением этой тенденции является пре-

⁵¹ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., г. 23, с. 748.

⁵² Там же, т. 46, ч. II, с. 210.

⁵³ Там же, т. 23, с. 438 – 439.

⁵⁴ См.: Там жо, с. 385.

93


вращение средств труда в систему машин ⁵⁵. Борьба этих двух тенденций составляет эпоху, которую Маркс назвал эпохой первоначального накопления капитала. А поскольку указанные тенденции являются реальными, то и борьба между ними – реальная историческая борьба. И победа здесь одерживается не теоретически, а в действительной истории. Такая борьба может быть только описана, но объяспительный и доказательный, вообще понятийный смысл это описание приобретает только в свете понятия капитала.

Здесь надо иметь в виду, что качественное изменение роли средств труда при капитализме происходит не только в результате их чисто количественного изменения, – происходит качественное изменение в характере самих производительных сил, когда простое орудие превращается в машину и систему машин. Машина в отличие от простого орудия заступает место человека, потому что орудие переходит от человека к механизму. И если в форме простого орудия человек владеет средством производства, то в форме машины и системы машин оно владеет человеком, подчиняет его своему собственному ритму, делает своим придатком. Словом, подчинение труда капиталу выступает как подчинение человека машине. Развитие средств труда в систему машин, – подчеркивает Маркс, – не случайно для капитала, а представляет собой историческое преобразование традиционных, унаследованных средств труда, превращение их в средства труда, адекватные капиталу ⁵⁶.

Вот почему машина является вполне экономической категорией, а не только технологической. И хотя Маркс прекрасно отдает себе отчет в том, что «политическая экономия – не технология» ⁵⁷, именно логика политической экономии капитализма приводит к необходимости рассмотрения специфики машинного производства и его исторического становления. Здесь пересекаются два логических «пространства» – экономическое и технологическое.

Не случайно в рукописи Маркса 1857 – 1858 гг. имеет место только выяснение специфики и роли системы машин в процессе капиталистического производства, а в «Капитале» к этому присоединяется еще большой

⁵⁵ См.: Там же, с. 385.

⁵⁶ См.: Там же, с. 205.

⁵⁷ Там же, т. 46, ч. I, с. 22.

9’t


фактический исторический материал. В рукописи о машинах говорится в рамках раздела о постоянном капитале, не считая отдельных заметок в других местах. В «Капитале» появляется отдельная большая глава «Машины и крупная промышленность», которая представляет собой в значительной мере историю технических открытий и изобретений. Историческое описание решает определенную логическую (теоретическую) проблему, а именно проблему, выраженную в той антиномии, что капитал по своему понятию требует адекватного себе средства производства в форме машин, но развивать это адекватное себе средство производства он может лишь на неадекватной технической основе. И в том его логический смысл.

Ясным это становится только в свете общего понятия диалектики логического и исторического. В свое время Б.А. Грушин в статье «Логические и исторические приемы исследования»⁵⁸ писал: если «анализ сущности экономического отношения (рабочего дня) и предшествовал анализу процесса изменения его исторической формы», то анализ процесса развития машинного производства «все же проходил уже совершенно самостоятельно и состоял как раз в следовании за эмпирической историей предмета и в объяснении ее» ⁵⁹. Нельзя вообще объяснить эмпирическую историю, следуя только ей. Объяснить ее можно только из ее более глубокого основания. Развитие капиталистической промышленности вообще не объяснишь просто развитием машинного производства. Здесь все наоборот: развитие машинного производства подчинено развитию капитала и им обусловлено. Таким образом, если анализировать процесс развития машинного производства «совершенно самостоятельно», то в этом процессе ровным счетом понять ничего невозможно.

Приведенный частный эпизод непосредственно связан с главной установкой Б.А. Грушина по вопросу о соотношении логического и исторического. Он хочет доказать,

⁵⁸ Грушин Б.А. Логические и исторические приемы исследования. – Вопр. философии, 1955, № 4.

⁵⁹ Там же, с. 43.

В.П. Шкредов вообще считает, что и исторический анализ первоначального накопления капитала, и прочие «.жскурсы» не диктуются «логикой развертывания теоретической системы» (Экон. пауки, 1975, № 0, с. 30). И это называется «конкретный историзм»?

05


что логические и исторические «приемы» имеют свою специфику, и они выступают не только в связи, но и самостоятельно. Здесь единство логического и исторического понимается очень абстрактно. «... Содержание проблемы логического и исторического, – считает он, – состоит не только в том, чтобы говорить о единстве логического и исторического, о воспроизведении в логической последовательности категорий исторической последовательности отношений, отражаемых в этих категориях, и приводить бесконечные примеры» ⁶⁰.

Грушин понимает единство логики и истории только как выражение истории в логических категориях, как абстрактное тождество. Все остающееся за его рамками у него выходит за рамки единства, хотя в диалектике единство не только не сводится к абстрактному тождеству, одинаковости, но последнее представляет собой только формальное условие единства, а действительное единство обеспечивается лишь различием и противоположностью. С целью подтвердить свою концепцию он и привел пример с историческим исследованием развития машинного производства у Маркса, якобы не обусловленным логическим исследованием машинного производства и не подчиненным ему.

Мало того, машинное производство имеет непосредственное экономическое и социальное значение. Машина уродует рабочего морально и физически: капиталистическое производство «развивает технику и комбинацию общественного процесса производства лишь таким путем, что оно подрывает в то же самое время источники всякого богатства: землю и рабочего» ⁶¹. Без ясного понимания этой проблемы нельзя правильно понять и сущность так называемой современной научно-технической революции, историческая миссия которой и состоит в освобождении человека от машины.

«... Историческое назначение капитала, – писал Маркс, – будет выполнено тогда, когда, с одной стороны, потребности будут развиты настолько, что сам прибавочный труд, труд за пределами абсолютно необходимого для жизни, станет всеобщей потребностью, проистекающей из самих индивидуальных потребностей людей, и когда, с другой стороны, всеобщее трудолюбие благо-

⁶⁰ Там жо, с. 46.

⁶¹ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 515.

90


даря строгой дисциплине капитала, через которую прошли следовавшие друг за другом поколения, разовьется как всеобщее достояние нового поколения, – когда, наконец, это всеобщее трудолюбие, благодаря развитию производительных сил труда, постоянно подстегиваемых капиталом, одержимым беспредельной страстью к обогащению и действующим в таких условиях, в которых он только и может реализовать эту страсть, приведет к тому, что, с одной стороны, владение всеобщим богатством и сохранение его будут требовать от всего общества лишь сравнительно незначительного количества рабочего времени и что, с другой стороны, работающее общество будет по-научному относиться к процессу своего прогрессирующего воспроизводства, своего воспроизводства во все возрастающем изобилии; – следовательно, тогда, когда прекратится такой труд, при котором человек сам делает то, что он может заставить вещи делать для себя, для человека» ⁶².

Историческое назначение капитала – развивать машинное производство. Но оно же является и его историческим пределом. То, что машинное производство является адекватной технической основой капитала, означает: для другого, более прогрессивного способа производства эта основа не является адекватной. Историческое назначение социализма, если и дальше пользоваться такой терминологией, состоит в преобразовании технико-экономической основы общества, в освобождении рабочего от машины. «Исходный пункт современного переворота в технике – переход от машин (средств труда, соединяющих двигатель, передаточный механизм и рабочее орудие) к новому, четырехзвенному типу средств труда, при котором машины соединяются с кибернетическим, программирующим устройством» ⁶³.

Кибернетика и есть средство освобождения человека от машин (но не от капитала). Но иногда ей приписывается та же роль, что и машине, а именно закабаляющая роль. Это представляет собой остаток того фетишистского сознания, когда социальное господство капитала непосредственно отождествляется с его технической основой

Там же, т. 4ß, ч. I, с. 280.

Бляхман Л.С. Научно-техническая революция и диалектика производственных систем. – Пробл. диалектики. Л., 1975, вып. 5, с. 84 – 85.

97


и воспринимается как порабощение человека техникой. Отсюда возникают порой такие фантастические картины будущего, когда роботы станут «умнее» самого человека, подчинив его себе. Но это уже особая тема.

6. Логический смысл исторического описания

борьбы рабочего класса за сокращение рабочего дня

и повышение заработной платы

Картину, аналогичную той, которую мы имеем при описании истории развития машинного производства, мы наблюдаем и в развитии такой категории, как заработная плата, но с одной существенной разницей, непосредственно связанной с конечной целью всей теории «Капитала».

При ближайшем выяснении специфики капиталистического производства оказывается, что размер заработной платы не может быть ниже уровня, необходимого для воспроизводства рабочей силы при определенных местных и исторических условиях. Но это только нижняя граница заработной платы, а верхняя соответствует сумме, включающей в себя не только оплату необходимого, но и всего прибавочного труда. Последнее, однако, не соответствует сути капитала – получению прибавочной стоимости.

Действительный размер заработной платы всегда определен. Но в его определение, кроме наименьшей нижней и наибольшей верхней границ, вытекающих уже из рассмотрения специфики капитала на уровне абстрактной теории, привносятся конкретные условия, которые и делают категорию заработной платы конкретной. Названный условия имеют относительно случайный характер, и это случайное определение является законом капиталистического производства, является опять-таки необходимым.

Определенный размер заработной платы – всегда результат борьбы между классом капиталистов и классом наемных рабочих. А поскольку реальный размер заработной платы не может быть неопределенным, то капитал предполагает классовую борьбу, которая в отличие от всех предшествующих способов производства есть не только «надстроечное» явление, а экономический закон. Вот почему описание этой борьбы органически входит у Маркса в корпус теории капитала, где вообще нет ничего лишнего и все находится на своем месте.

98


Здесь специфика проявляется в следующем. Если раб и крепостной крестьянин боролись за свободу, против личной зависимости, то в условиях капиталистического способа производства свобода рабочего является условием его рабства. Да и борется он не за свободу, а за более выгодные условия продажи своей рабочей силы до тех пор, пока не осознает свои классовые интересы. И если в условиях докапиталистических формаций классовая борьба в определенном смысле аномалия, бунт, восстание, то для капитала – норма, закон. Поэтому в развитых капиталистических странах экономическая борьба рабочих, как правило, узаконивается.

Историческое описание классовой борьбы занимает в «Капитале» значительное место. Специальная глава «Рабочий день», целиком посвященная этому, заканчивается характерным выводом: «Мы видим, что если не считать весьма растяжимых границ рабочего дня, то природа товарного обмена сама не устанавливает никаких границ для рабочего дня, а следовательно и для прибавочного труда. Капиталист осуществляет свое право покупателя, когда стремится по возможности удлинить рабочий день и, если возможно, сделать два рабочих дня из одного. С другой стороны, специфическая природа продаваемого товара обусловливает предел потребления его покупателем, и рабочий осуществляет свое право продавца, когда стремится ограничить рабочий день определенной нормальной величиной. Следовательно, здесь получается антиномия, право противопоставляется праву, причем оба они в равной мере санкционируются законом товарообмена. При столкновении двух равных прав решает сила. Таким образом, в истории капиталистического производства нормирование рабочего дня выступает как борьба за пределы рабочего дня, – борьба между совокупным капиталистом, т.е. классом капиталистов, и совокупным рабочим, т.е. рабочим классом» ⁶⁴.

Приведенное положение из «Капитала» в рукописи 1857 – 1858 гг.. предстает лишь в форме вопроса: «Как же определяется стоимость того товара, который отчуждает рабочий?»⁶⁵. Вопрос и здесь в значительной мере риторический, ибо в указанной рукописи содержится ответ на вопрос о границах заработной платы, ко-

« Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 246. *⁵ Там же, т. 46, ч. I, с. 278.

99


торую Маркс еще называет «ценой труда»⁶⁶ и которая является выражением необходимого рабочего времени^б7. Это только часть ответа, хотя уже и она дает в руки Маркса полемическое оружие против буржуазных экономистов, не отличавших куплю-продажу рабочей силы от обычного товарообмена, обмена эквивалентов.

«Тот обмен между капиталом и трудом, – пишет Маркс, – результатом которого является цена труда, хотя и представляет собой со стороны рабочего простой обмен, со стороны капиталиста должен быть не-обменом. Капиталист должен получить больше стоимости, чем он отдал. Обмен, рассматриваемый со стороны капитала, должен быть только кажущимся обменом, т.е. он должен подпадать под другое экономическое определение формы, чем определение формы обмена; иначе были бы невозможны капитал как капитал и труд как труд в противоположность капиталу. Капитал и труд обменивались бы лишь как равные меновые стоимости, вещественно существующие в различных формах бытия» ⁶⁸.

Борьба, которую на протяжении всей истории капитала вели рабочие, показывает: продажа рабочей силы – не обычный обмен эквивалентов. При обычной товарной сделке ее участники могут торговаться, спорить, и хотя не исключено, что один из партнеров окажется одураченным, спор, как правило, служит выяснению истинной стоимости товара. Спор между рабочим и капиталистом может прерываться лишь временными компромиссами, ибо последний никогда не может полностью оплатить рабочему стоимости всего его рабочего дня. Это закон капитала, который непосредственным образом связан с субъективным фактором, который входит в определение закона и без него недействителен. А чтобы доказать действительность такого закона, нет иного выхода, кроме как описать указанную борьбу.

⁶⁶ Там же, с. 276.

⁶⁷ Заработная плата (или «цена труда»), пишет Маркс в ру
кописи, «определяется тем овеществленным трудом, который со
держится в его [рабочего. – С. М.] товаре» (Маркс К., Энгельс Ф.
Соч. 2-е изд., т. 46. ч. I. с. 278). Это нижняя граница. Но, с дру
гой стороны, «если бы для того, чтобы поддержать существо
вание рабочего в течение одного рабочего дня, нужен был це
лый рабочий день, то капитал не существовал бы, так как
рабочий день обменивался бы на свой собственный продукт и,
следовательно, капитал не мог бы увеличиваться по своей
стоимости, а потому и сохраняться как капитал» (Там же,
с. 279).

⁶⁸ Там же, с. 276 – 277.

100


Продажа рабочей силы по стоимости и получение прибавочной стоимости – антиномия, являющаяся законом капитала. И главная ошибка буржуазной политической экономии заключается в том, что она воспринимала это противоречие как противоречие в теории. Но такое противоречие разрешается только путем революционной практики, изменяющей сам способ общественного производства. Эту практику капитал порождает и содержит в себе по своей сущности. Следовательно, описание ее является одновременно доказательством закономерного и необходимого характера революционного рабочего движения, обоснование правомерности которого заключается не в том, что борьба рабочих справедлива вообще, наоборот – она справедлива, поскольку закономерна и неизбежна.

В отличие от прочих пунктов теории капитала, где требуется учет субъективного фактора и историческое описание, последний случай, как можно было уже заметить, обладает существенной особенностью: он имеет отношение не к истории первоначального накопления капитала, а ко всей его истории. Противоречие, возникающее в период первоначального накопления капитала между тенденцией капитала к увеличению производительной силы и консерватизмом старых обстоятельств, разрушить которые призвано капиталистическое применение машины, разрешается в ходе развития самвго капитализма. Противоречие же между законом стоимости (рабочая сила покупается по стоимости) и отрицанием этого закона (получение прибавочной стоимости) принадлежит самому капиталу и достигает наибольшей остроты в период его наивысшего развития.

Если принять во внимание последнее, то может показаться, что описание борьбы между наемным трудом и капиталом должно начаться в «Капитале», а именно в главе «Рабочий день», уже при рассмотрении купли и продажи рабочей силы, так как исторически и логически это первый акт капитала. Однако поскольку участники названной сделки еще не покинули сферу обращения и «тайна добывания прибыли» ⁶⁹ еще не раскрылась, описание исторической эмпирии, на фоне которой сделка происходит в действительности, могло бы лишь породить иллюзию: идет обычная при простой купле и продаже

Там же, т. 23, с. 187.

101


склока. Маркс сознательно ведет рассуждение на уровне двух абстрактных индивидов. Они, как обычно бывает на товарном рынке, сторговались наконец, и каждый получил свое. Лишь тот факт, что, покидая сферу обращения, по выражению Маркса, «мы замечаем, что начинают несколько изменяться физиономии наших dramatis personae [действующих лиц]»⁷⁰, дает основание подозревать, что здесь не все обычно.

Но это только, так сказать, завязка драмы. И хотя в капиталистической действительности она всегда совпадает с основным действием, объективная логика исследования требует отвлечения от этой действительности или, иначе, от исторического фона. В подготовительной рукописи 1857 – 1858 гг. у Маркса не случайно отсутствует описание, подобное тому, которое мы имеем в главе «Рабочий день» «Капитала». Маркс уже тогда ясно сознавал: «Необходимо точно развить понятие капитала, так как оно является основным понятием современной политической экономии, подобно тому как сам капитал, – абстрактным отображением которого служит его понятие, – является основой буржуазного общества. Из четкого понимания основной предпосылки [капиталистического] отношения должны выявиться все противоречия буржуазного производства, так же как и та граница, достигая которую это отношение гонит буржуазное производство к выходу за свои собственные пределы» ^п.

Историческое описание и здесь у Маркса опосредствовано абстрактной теорией. Только в этой опосредствованное™ оно и выступает как элемент логики. Лишь в такой связи история становится тождественной логике и,. наоборот, логика переходит в свою противоположность – историческое описание.

7. Логическое значение

описания исторических преобразований

в сфере обращения, произведенных капиталом

Сфера обращения, внутри и на основе которой капитал первоначально возник и развился, пе является адекватной капиталу. Например, капитал, в особенности в отраслях производства с длительным периодом кругооборота, по своему понятию требует денежных затрат на

⁷⁰ Там же.

«‘ Там же. т. 10. ч. I. с. 28

102


сырье, вспомогательные материалы и заработную плату рабочим раньше, чем может быть реализован произведенный продукт. Это часть капитала в денежной и товарной форме, не участвующая непосредственно в процессе производства. «Пока одна часть, – пишет Маркс, – находится в периоде производства, другая часть постоянно должна находиться в периоде обращения. Или, другими словами, одна часть может функционировать как производительный капитал лишь при том условии, что другая часть в форме товарного или денежного капитала извлечена из собственно производства. Упускать это из виду – значит вообще не замечать значения и роли денежного капитала» ⁷².

Именно необходимость для капитала постоянно находиться не только в форме производительного капитала, но и в форме денег и товара и придает деньгам и товару те дополнительные свойства, которые превращают деньги в денежный капитал, а товар – в товарный капитал. А это требует совершенно новых форм торговли и кредита, которых не знали ни простое товарно-денежное обращение, ни купеческий и ростовщический капиталы.

Перевороты в сфере обращения, как и переворот в технике и общественной организации процесса труда, совершает только промышленный капитал. «Другие виды капитала, которые появились до него в рамках отошедших в прошлое или гибнущих укладов общественного производства, не только подчиняются ему и не только претерпевают соответствующие ему изменения в механизме своих функций, но и движутся впредь уже лишь на основе промышленного капитала, следовательно, живут и умирают, стоят и падают вместе с этой своей основой. Денежный капитал и товарный капитал, поскольку они со своими функциями выступают наряду с промышленным капиталом как носители особых отраслей предпринимательства, суть лишь достигшие самостоятельности вследствие общественного разделения труда и односторонне развитые способы существования различных функциональных форм, которые промышленный капитал то принимает, то сбрасывает в сфере обращения» ⁷³.

Видоизменение роли денег и товара вследствие влияния промышленного капитала дает ключ к пониманию исторического преобразования купеческого капитала

⁷² Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 24, с. 300.

⁷³ Там же, с. 65.

103


в торговый капитал, а ростовщического капитала в капитал, приносящий проценты, – в банковский капитал. Но по внешней своей форме купеческий и торговый капитал, ростовщический и банковский капитал представляют собой одно и то же, что создает обманчивую видимость прямой исторической преемственности между тем и другим и, при абстракции от опосредующего влияния промышленного капитала, делает совершенпо необъяснимыми некоторые исторические факты. Например, в период раннебуржуазных революций нарождающийся промышленный капитал выступает против ростовщического капитала как паразитического непроизводительного капитала. За одной и той же формой может скрываться совершенно различное содержание: в одном случае это ссужение денег для покрытия непроизводительных расходов, связанных, как правило, с непозволительной роскошью и излишествами, во втором – ссужение денег на производительное потребление. В последнем случае форма движения Д – Д’ без какого бы то ни было опосредствования «есть лишь иррациональная форма действительного движения капитала» ⁷⁴.

Но в одном случае за такой формой, «лишенной своего понятия», как выражается Маркс, скрывается действительный (промышленный) капитал, в другом – капитал в потенции, исторически лишь вызревающий. То же самое происходит и с торговлей. «Первоначально торговля была предпосылкой для превращения цехового и сельского домашнего ремесла и феодального земледелия в капиталистические производства» ⁷⁵. Но как только капиталистическая промышленность встает на поги, она сама создает себе рынок, завоевывает его своими товарами. «Теперь торговля становится слугой промышленного производства, для которого постоянное расширение рынка является жизненным условием» ⁷⁶. Торговая прибыль, которая прежде извлекалась буквально из ничего, теперь является частью перераспределенной прибавочной стоимости, произведенной в капиталистической промышленности. Иррациональность формы торгового капитала получает вполне рациональное объяснение.

Историческое исследование как в случае с торговым и денежным капиталом, так и с земельной рентой (ее мы

⁷⁴ Там же, т. 25. ч. I. с. 383. « Гам же, г. 300, ■^J Там же.

104


здесь не касались) необходимо, поскольку во всех этих случаях за одной и той же формой скрывается весьма различное историческое и экономическое содержание, хотя различие может быть в точности определено только в свете понятия капитала.

Капитал, таким образом, создает и воспроизводит в расширенном масштабе исторические предпосылки своего собственного существования. Однако во многом они могут быть только исторически указаны как нечто имевшееся в действительной истории. На том и завершается доказательство исторической необходимости капитала. Ход «разумного доказательства» (Гегель) вообще сводится к тому, что предпосылки обосновываются, в отличие от догматического доказательства, применяемого, в частности, в математике, когда они принимаются без доказательства и таковыми остаются в пределах данной науки.

* * *

Итак, круг проблем, который разворачивается как диалектика логического и исторического и замыкается на исторический факт, исчерпывается. Но в целом рассматриваемая диалектика обнаруживает некоторые особенности, которые проясняются только тогда, когда круг завершается и весь комплекс проблем, связанных с диалектикой логического и исторического, предстает перед нами в целом. Вместе с тем всегда происходит так: когда познание добирается до существенных определений бытия, оно там, в глубинах бытия, обнаруживает свои собственные основания и свои собственные закономерности. Иными словами, не только в познании капитала мышление движется соответственно тому, как исторически развивается капитал, но таков характер движения мышления вообще. Вот что главное. И это требует особого рассмотрения.