Сочинение

3301. Нравственный выбор героев в повести В.Быкова "Сотников"
Литература

Что случилось с Рыбаком? Он не одолел судьбы заплутавшегося на войне человека. Он искренне хотел повеситься. Но обстоятельства поме- шали и остался шанс выжить. Но как выжить? Начальник полиции полагал, что "подобрал еще одного предателя". Вряд ли начальник полиции видел, что творится в душе этого человека, запутавшегося, но потрясенного примером Сотникова, который был кристально честным, выполнившим долг человека и гражданина до конца. Начальник увидел будущее Рыбака в слу- жении оккупантам. Но писатель оставил ему возможность иного пути: про- должение борьбы с врагом, возможное признание в своем падении товари- щам и, в конечном итоге, искупление вины.
3302. Нравственный и художественный поиск современной литературы
Литература

Анна жила так, как жили до нее многие поколения, ее бабка, мать. Это жизнь в ладу с миром и собой. Анна приходит к выводу, что не зря прожила жизнь. Есть от кого (от детей) уйти и к кому. Себя Анна судит по самой высокой мерке. За Танчару она судит себя. Чтобы выкормить дочь, мать воровала молоко. Теперь, думает Анна, дочь расплачивается за грехи матери. Программным произведением писателя становится “Прощание с Матерой”. Молодым непонятно, за что цепляются старики. Дарья, перед тем как уйти, обряжает избу, как покойника. А вскоре родные избы полыхнут. Этот огонь станет символом для Распутина, который он доведет до высшей точки в повести “Пожар”. Горят орсовские склады. “Только окружающие не тушат его, а тащат все, что могут. Это не люди, а архаровцы, перекати-поле, которые за деньги все “сделают, кого и что хочешь погубят: будут сажать деревья или рубить их, ради премии. Эти герои живут одним днем с психологией: “После нас хоть потоп”. Это временщики без корней.
3303. Нравственный идеал в романе Л.Н. Толстого Война и мир
Литература

"Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою … он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания обманули его". Но писатель не считает эти искания бесполезными, наоборот, каждая веха в жизни Пьера привносит свою лепту в тот стройный, гармоничный внутренний мир, каким тот стал после плена. Пьер как бы поднимается по ступеням, и, приподнявшись на одну ступень, он переосмысливает свои предыдущие поступки, то есть он способен к постоянному самоулучшению и самоочищению. В плену Пьер испытывает сильнейшие физические и духовные потрясения: сцена казни пленных, голод, постоянный страх смерти. Они только подтолкнули Пьера к кардинальному изменению мироощущения. Но самым важным событием в плену и во всей жизни Пьера оказалась встреча с Платоном Каратаевым таким же пленным, солдатом Апшеронского полка. Платон Каратаев "олицетворение всего русского, доброго и круглого". "Он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком не с известным каким-нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами". Любовь к людям, к жизни, восприятие ее такой, какая она есть, вот что перенял Пьер у Платона Каратаева.
3304. Нравственный подвиг в повести В. Быкова «Обелиск»
Литература

Автор показывает Алеся Мороза неординарным, непохожим на других скромным человеком. Этот сельский учитель мог приютить у себя мальчика, отец которого жестоко с ним обращался, не боясь скандала и вызова в суд, мог часами читать с ребятами Толстого, дабы научить их слушать и понимать прекрасное, а не рассуждать о заблуждениях классиков, как рекомендовала школьная программа. “А Мороз не ворошил толстовские заблуждения он просто читал ученикам и сам вбирал в себя все дочиста, душой вбирал. Чуткая душа, она прекрасно сама разберется, где хорошее, а где так себе. Хорошее войдет в нее как свое, а прочее быстро забудется. Отвеется, как на ветру зерно от половы. Теперь я это понял отлично, а тогда что ж... Был молод, да еще начальник”, рассказывает автору Тимофей Ткачук, старый партизан, который до войны был заведующим районо. Этот человек только спустя многие годы осознал, что для учителя важнее всего был не багаж знаний, а то, какими станут его ученики.
3305. Нужны ли Обломовы России?
Литература

Обломов вообще не видит ни в бюрократической, ни в литературной карьере поприща, отвечающего высшему назначению человека, одни м словом, ему ничего неинтересно и все безразлично. Илью Ильича вполне устраивает свое лежание на диване, его лень уже дошла до такой степени, что он затрудняется встать с лежанки. Читая роман Гончарова, мы видим в героях свое собственное отражение, люди как бы сочетают их качества. Отвечая на вопрос, нужны ли Обломовы России, надо отметить, что Обломов безобидный, добрый человек с одной стороны, а с другой опасный для общества.
3306. Нюрнберг в изображении немецких романтиков (о характере средневековой городской ауры в новелле Э.Т.А. Гофмана
Литература

У Ваккенродера описываются общественные здания города, храмы и хранилища мудрости, у Гофмана - бюргерские дома, образцы житейского уюта и хозяйственной рачительности и аккуратности. У Ваккенродера перечисляются алтарные сцены, витражи зданий, возвышенное пространство церквей, у Гофмана - выскобленный стол с раскрытой Библией, которую еще недавно "читал отец семейства", натянутая на стене "богатая пестрая ткань, над которой трудилась хозяйка", расставленные "в красивых шкафах" многочисленные безделушки, "драгоценные подарки, полученные в торжественные дни, создания искусного ремесла" [5, c.504]. Мы знаем, что Гофман, несчастный скиталец, лишенный большую часть жизни домашнего уюта, научился презирать его; как юрист, ежедневно разбирающий в присутственном месте мелочные тяжбы и бесчисленные прегрешения человечества, он вправе был усомниться в воспитующем воздействии библейской морали; наконец, вспомним и о том, что друзья - "серапионы" из обрамляющего новеллы повествования также презирают быт и ведут своеобразную войну с пошлыми идеалами бюргерского семейного очага, их объединяет с автором именно неприятие окружающей жизни со всеми ее проявлениями и мелочами. Все это заставляет усомниться в серьезности авторской позиции в отношении традиционного романтического культа Нюрнберга.
3307. Няня И.А.Гончарова
Литература

Однако очевидно, что не лакейская была для Гончарова главным источником познания фольклора. Судя по всему, главную роль сыграла здесь его няня. О ней романист упомянул в воспоминаниях "На родине", а также в письмах к родным. Звали ее Аннушкой. К счастью, сохранилась ее фотография 1862 года. На всю жизнь Гончаров сохранил к няне сердечную любовь. Это глубокое благодарное чувство к Анне Михайловне отмечают мемуаристы. Так, племянник писателя М.В.Кирмалов пишет: "Иван Александрович нежно любил свою няню Аннушку. Я хорошо помню эту старушку, нянчившую и меня и жившую в то время на покое у бабушки моей Александры Александровны в Хухореве. В ее слабом, иссохшем теле жила кристально чистая душа ребенка, полная до краев любовью к детям и ко всем домашним...". Перед нами вполне классический со времен Арины Родионовны образ своеобразной "литературной няни": чем-то оказалась она слишком дорога писателю, помнившему ее до конца своей жизни. И это "что-то", думается, верно обозначено в воспоминаниях Г.Н.Потанина: "волшебные сказки"! В отличие от Пушкина, автор "Обломова" не посвящал своей няне отдельных литературных произведений, но заслуживает внимания образ няни, например, в "Сне Обломова". Здесь явно чувствуются личные впечатления автора. Няня дает маленькому Илюше сказочное, мифологическое объяснение мира, которым довольствуется сама. При этом она развивает в ребенке воображение и поэтическое мировосприятие:
3308. О "Письмах римскому другу" в украинском переводе
Литература

В оригинале перед "и" нет запятой. Формально это не совсем правильно. Если "ветрено и холодно", тогда запятая не нужна. Без запятой "волны с перехлестом" становится тоже названием вида погоды, проявлением почти не называемого в русском языке личного начала. В переводе эффект смягчен, и запятая не нужна. В оригинале (кажется мне?) соединены одушевленное-везде-сущее ("ветрено") и конкретно-вещественное ("волны с перехлёстом"). Обычные для читателя русской лирики ассоциации заданы словами "осень", "изменение", "округа" - и построен мост от времени - через указание на изменение - к пространству и кругу, повторению. Всё это утрачено в переводе.
3309. О "праздной мозговой игре" в "Санкт-Питер-Бурхе" Б. А. Пильняка
Литература

У А. Белого в романе «Петербург» Иван Иванович Иванов это персонаж условно-символический, представляющий собой сатирическое изображение мещанина-обывателя, это оригинальный и запоминающийся, хотя и эпизодический, чисто русский национальный тип. Пильняк, награждая своего героя подобным знаковым именем, с одной стороны, явно «озоровал», рассчитывал на комический эффект, вызванный несоответствием заурядного имени (тем более с сатирическим шлейфом, тянущимся из «Петербурга» А. Белого) исключительному высокому государственному положению героя. В то же время здесь получила реализацию известная идея, в соответствии с которой государством могут управлять и люди из народа. Но есть здесь и более важный смысл как раз то новое, авторское, что привнесено Пильняком: уравнивая в рассказе «Санкт-Питер-Бурх» Ивана Ивановича Иванова и Петра Великого, Пильняк десакрализует «идола» (Медного всадника), подчеркивает его национальную суть и укорененность в каждом русском. В феномене Петра мифологизировалось то, что вообще присуще русской ментальности, русскому национальному характеру. Это справедливо было замечено в свое время Н. Бердяевым: «Эфемерность Петербурга чисто русская эфемерность, призрак, созданный русским воображением. Петр Великий был русский до мозга костей»36. Пильняк это ощутил и совершенно логично дал этому «русскому до мозга костей» феномену символическое русское имя Иван Иванович Иванов. У Пильняка в данном случае помимо всего прочего, в обычной фамилии и установка на заурядность, обычность события, на обыкновенное для русской истории повествование. Ничего метафизического, сакрального в Петре нет, как бы утверждает автор, или, как четырежды повторяется в рассказе «Санкт-Питер-Бурх» со ссылкой на Конфуция, «Ни один продавец идолов не поклоняется богам, он знает, из чего они сделаны».
3310. О “московском мифе” в 20–30-е годы ХХ века
Литература

Московский миф в двадцатые годы тесно связан с двумя лозунгами тех лет: “Даёшь мировую революцию!” и “Даёшь электрификацию!”. Обе идеи требовали от литературы глобального пафоса; а писатели даже превышали этот социальный заказ: изображали Москву не только во всемирном, но и во вселенском масштабе, изображали модернизацию Москвы не только как героический, но и как фантастический проект. Технический прогресс мыслился в образах “войны миров” как планомерные боевые действия сильной цивилизации (новой Москвы) против слабой: “...Я слышу скрип бесчисленных рейсфедеров, которые наносят планы механических левиафанов нового мира. Я слышу лязг железа, я вижу зародыши цифр, вырастающие серыми корпусами. Это стадо железных слонов. И я, новый Ганнибал, веду его на дряхлеющий Рим. Я вижу, как переворачиваются руды. Поистине я осязаю это круговращение металла, которое начинает гудеть в нашей стране” (К.Зелинский, 1929).
3311. О балладе А.А. Фета «Легенда»
Литература

В «Ольге», катенинском варианте того же сюжета, вторая сторона конфликта названа ещё прямее: “Бог меня обидел Сам…” А в знаменитой «Светлане» и того нет: героиня из любопытства решается на нехристианское “страшное гадание” и только тем, кажется, вступает в конфликт с принятыми православными установлениями… Естественно, что такой конфликт может иметь лишь единственное решение: он и не может быть сколь-либо чётким, ибо получает характер “надличный” и “сверхличностный”: баллада и не претендует на то, чтобы “столкновение персонажей” в ней было равноправным. Вторая сторона конфликта, противостоящая герою баллады, фантастическая, соотносящаяся либо с Богом, либо с судьбой; спорить с нею бессмысленно (в «Песни о вещем Олеге» Пушкина бесполезными оказываются все усилия героя противостоять предсказанию судьбы). Сложившаяся в противовес рационалистической логике обыденности, баллада и не могла представить “обыденного” конфликта. Чаще всего противником балладному герою выступает сила “неопределённая-неопределимая” (как назвала её Марина Цветаева4) автор её подчас не решается даже прямо называть (ср. заглавие одной из баллад Жуковского: «Баллада, в которой описывается, как одна старушка ехала на чёрном коне вдвоём и кто сидел впереди»). Поэтому балладный конфликт часто предрешён, и герой баллады тот же пушкинский вещий Олег, зная о собственной грядущей участи, ничего не в состоянии противопоставить или как-то “исправить” нежеланный финал.
3312. О визуальной поэтике В. Набокова
Литература

"Художественный мир", где "живет" герой, может имитировать пространственность текста. Этот прием - отождествление жизни героя и объема книги - появляется уже в "Приглашении на казнь" и получает развитие в "Даре". Метафора "дома бытия" в романе напоминает о знаменитой метафоре Генри Джеймса "дом романа" (the house of fiction): "в доме литературы не одно окно, а тысячи и тысячи - столько, что со всеми теми, какие еще, возможно, появятся на его необозримом фасаде, их попросту не счесть, и каждое из них было или будет проделано в силу потребностей индивидуальной точки зрения и силою индивидуальной воли. Эти отверстия, различные по форме и размеру, все расположены над сценой человеческой жизни <...> за каждым из них стоит человек, вооруженный парой глаз или на худой конец биноклем, а пара человеческих глаз - чему мы снова и снова находим подтверждение - непревзойденный для наблюдения инструмент, а тому, кто умеет им пользоваться, обеспечены единственные в своем роде впечатления. <...> Это широко раскинувшееся поле, сцена человеческой жизни, и есть "выбор сюжета", а проделанные в стене отверстия - то широкие с балконами, то щелевидные или низкие с нависающей перемычкой - "литературная форма", но и то и другое, порознь или вместе, ничто без стоящего на посту наблюдателя, иначе говоря, без сознания художника"(Джеймс 1982: 485-486). В набоковском "земном доме" "вместо окна - зеркало; дверь до поры до времени затворена; но воздух входит сквозь щели" (Набоков 2000, 4: 484). Если учесть, что "сквозняк неземного" родственен "словесному сквозняку поэзии" и что, подобно приемам стихосложения, существуют "приемы сновидения" (там же, 334), то становится понятно, что у Набокова происходит постоянная игра и взаимозамена текстового и "земного" пространства, затекстового и "потустороннего": поэзия - это "неземной сквозняк", который пронизывает "дом романа" ("дом бытия" героя). Автор находится одновременно и вне, и внутри этого дома: внутри он смотрит "глазами" персонажа (так, комната Годунова "прозревает", когда в ней появляется жилец). По свидетельству Веры Набоковой, основная часть романа написана от лица автора как "невидимого наблюдателя", и только четвертая глава представляет собой сочинение протагониста (см. цитату из письма В. Набоковой: Grishakova 2000: 251). Но автор также и "божественное", потустороннее сознание. Именно поэтому Кончеев говорит, что недостатки книги Годунова-Чердынцева могут развиться "в сторону своеобразных качеств", превратиться в "глаза" - книга "прозреет" (там же, 514), будет достигнуто нужное соотношение литературной формы и авторского сознания. Этим определяется в тексте также вся сложная игра сдвигов от прозрачности к непроницаемости, от видимого к невидимому, когда герой "прозрачен" или "непрозрачен" в зависимости от того, находится ли он в "потустороннем мире" (который есть также мир автора), или в "посюстороннем". Так, на вечере у Чернышевских присутствует Яша, не зримый ни для кого, кроме автора и Александра Яковлевича - безумного и поэтому, как Фальтер в "Ultima Thule", проницаемого для "потусторонности" как пространства "неземного" и пространства затекстового, т.к. то, что видит он, видит и автор (там же, 219-220). Внутри комнаты образ Яши видится анаморфически: "Тень двух томов, стоявших на столе, изображала обшлаг и угол лацкана, а тень тома третьего, склонившегося к другим, могла сойти за галстук" (там же, 220). Затем Яша, несмотря на свой "умозрительный состав", становится плотнее всех в комнате: "Сквозь Васильева и бледную барышню просвечивал диван, инженер Керн был представлен одним лишь блеском пенснэ, Любовь Марковна - тоже, сам Федор Константинович держался лишь благодаря смутному совпадению с покойным,- но Яша был совершенно настоящий и живой, и только чувство самосохранения мешало вглядеться в его черты" (там же, 221). Вечер заканчивается оптическим "исчезновением" гостей ("И тут все они стали понемногу бледнеть, зыблиться непроизвольным волнением тумана - и совсем исчезать; очертания, извиваясь восьмерками, пропадали в воздухе ...") и новым появлением Яши, который вошел, "думая, что отец уже в спальне" (там же, 238) - следовательно, снова наблюдаемого отцом и авторским рассказчиком. "Прозрачность" Александра Яковлевича на время исчезает после лечения: он "ценой потускнения" выкупает себе здоровье, и "уже призрак Яши не сидел в углу, не облокачивался сквозь мельницу книг" (там же, 375).
3313. О возможности фольклорного словообразования в эсперанто
Литература

В теории литературы художественный конфликт понимается как “противоположность”, “противоречие” во взаимоотношениях между образами художественного произведения. М. Эпштейн указывает: “Обычно конфликт выступает в виде коллизии (иногда эти термины трактуются как синонимы), т.е. прямого столкновения и противоборства между изображенными в произведении действующими силами - характерами и обстоятельствами, несколькими характерами или разными сторонами одного характера”. Конфликт обычно в таких случаях полностью подчиняет себе развитие сюжета, определяет' систему образов. Ничего подобного в “Хаджи Тархане” не наблюдается. Вместе с тем конфликт может проявляться и “внесюжетно - в композиционном контрасте, противопоставлении отдельных ситуаций, предметных деталей, изобразительных ракурсов, в стилистической антитезе и пр.”. Подобное вроде бы соответствует художественным принципам Хлебникова, но внимательное прочтение поэмы убеждает в отсутствии авторского намерения что-то противопоставлять. Повествование в “Хаджи Тархане” ведется совершенно иначе. При истолковании конфликта “Хаджи Тархана” исследователи почему-то забывают, что имеют дело с произведением модернистской литературы, художественный конфликт в которой имеет свою специфику и существенно отличается от конфликта в реалистическом искусстве. Тот же М. Эпштейн замечает; “В литераторе модернизма конфликт трактуется, как правило, глобально - как вечная и неустранимо-безысходная разорванность человека, противостояние социального и биологического, сознательного и подсознательного в его природе, неразрешимое противоречие одинокого индивида с отчужденной от него реальностью”. Данное положение может быть своеобразным ключом к художественной специфике конфликта творения Хлебникова, в котором на первом плане полуавтобиографический герой, в силу причин после долгого перерыва оказавшийся на родине своих предков. Он в разладе со всем миром. В соответствии с духом футуризма в поэме в первую очередь воссоздается не объективная реальность, а реальность особого рода - внутренние, интуитивные процессы “Я” субъекта речи в его “истечении во времени”, “Я”, которое длится. Внутрипсихологическое преобладает над объективным изображением истории и этносов, они являются лишь элементами, наряду со многими другими, потока размышлений “Я”. В силу этого конфликт (если он есть в поэме) следует искать во внутреннем мире субъекта речи, в его взаимоотношениях с окружающим миром.
3314. О высоком назначении поэта и поэзии в лирике А. Пушкина
Литература

Суровым и торжественным воззванием, побуждающим поэта стать глашатаем правды, заканчивается стихотворение, посвященное высокому общественному и гражданскому назначению поэта и поэзии: Стихотворение "Арион", написанное в 1827 году, воссоздает в аллегорической форме трагические события декабристского восстания. Но если в "Пророке" автор размышляет о роли поэта и поэзии философски обобщенно, то в "Арионе" он проверяет жизнеспособность своих идей в конкретной трагической ситуации. Певец Арион связан со своими друзьями общностью взглядов, он стремится помочь им в их благородном деле своей смелой поэзией. Но его друзья гибнут... А поэт, несмотря на опасность, продолжает выполнять свою великую миссию, как истинный пророк. "Я гимны прежние пою", говорит пушкинский герой.
3315. О деятельностном подходе в изучении трагедии Шекспира «Гамлет»
Литература

Гамлет сторонник государственности, мудрый и справедливый монарх. Слушая его знаменитый монолог “Быть иль не быть?..”, отмечаем: Гамлет видит все несправедливости в своём государстве; “...судей медливость, заносчивость властей и оскорбленья, чинимые безропотной заслуге”. (Показательно сопоставление этого монолога с центральным монологом Клавдия после представления “Мышеловки”: обе речи произносятся в критический момент, когда герои решают, как быть дальше, обоих мучает чувство раздвоенности, нерешительности. Но смысл нерешительности разный: благородство одного и низость другого.)
3316. О дивный новый мир. Хаксли Олдос
Литература

Бернард Маркс - представитель высшего класса, альфа-плюсовик. Но он отличается от своих собратьев. Чересчур задумчив, меланхоличен, даже романтичен. Хил, тщедушен и не любит спортивных игр. Ходят слухи, что ему в инкубаторе для зародышей случайно впрыснули спирт вместо кровезаменителя, поэтому он и получился таким странным. Линайна Краун - девушка-бета. Она хорошенькая, стройная, сексуальная (про таких говорят "пневматичная"), Бернард ей приятен, хотя многое в его поведении ей непонятно. Например, ее смешит, что он смущается, когда она в присутствии других обсуждает с ним планы их предстоящей увеселительной поездки. Но поехать с ним в Нью-Мексико, Заповедник, ей очень хочется, тем более что получить разрешение туда не так-то просто.
3317. О дилогии Владимира Сорокина "Норма"/"Роман"
Литература

Н. в первой ее части представляет собой простое нанизывание новелл, связанных между собой общей темой, в начале не совсем понятной, но потом раскрывающейся во всей беспредельно шокирующей сорокинской откровенности. Дело в том, что во всех этих маленьких рассказиках в центре повествования - момент поедания гражданами СССР особого продукта, называемого нормой. Причем этот продукт поедается не всеми, а лишь избранными членами общества. Постепенно выясняется, что норма - это детские эксперименты, поставляемые государству детскими садами и расфасованные на фабриках. Смысл поедания нормы - это ритуальное причащение чему-то, что можно условно назвать принадлежностью к КПСС. Поедающий норму гражданин тем самым как бы уплачивает членские взносы в партийную кассу.
3318. О жанре деревенской прозы
Литература

Колыбелью, с которой началась творческая жизнь Шукшина, которая дала толчок к развитию его потрясающих творческих сил, стала деревня. Память, размышления о жизни вели его в село, здесь он распознавал “острейшие схлесты и конфликты”, которые побуждали к широким размышлениям над проблемами современной жизни общества. Начала многих исторических явлений и процессов Шукшин видел в послевоенной деятельности. После войны он подался в город, как и многие в то время. Будущий писатель работал слесарем во Владимире, строил литейный завод в Калуге, был разнорабочим, грузчиком, учеником маляра, восстанавливал разрушенные войной железные дороги. Наверное, вся ужасная картина разрушенной, сожженной послевоенной земли повлияла на Василия Шукшина, заставила взяться за перо. “Сама потребность взяться за перо лежит, думаю, в душе растревоженной. Трудно найти другую такую побудительную причину, которая заставит человека, что-то знающего, поделиться своим знанием с другими людьми”- писал Шукшин. Неизгладимый след на творчестве Василия Шукшина оставила самобытность и колорит деревенской жизни. В народности искусства этого писателя заключены объяснения феноменальности его дарования, его естественности, высокой простоты и артистизма. В творчестве Шукшина, в его личности, биографии самобытно выразились характер народа, духовное состояние, условие его бытия в эпоху 40 - 70х годов - послевоенного тридцатилетия.
3319. О классификации способов взаимодействия русской литературы ХХ в. с фольклором
Литература

Помимо комизма характеров и ситуаций, такие произведения также часто используют прием пародии, умело пародируя ситуации в детской среде или "воспитательные моменты" со стороны взрослых. Детский анекдот смело нарушает жанрово-тематические границы заимствования, сводя в одном сюжете самых разных персонажей (например, фольклорного колобка и литературно-кинематографического Чебурашку). Традиции "черного юмора" и "садистского фольклора" находят отражение в анекдотах не только про Чебурашку и крокодила Гену, но и в других анекдотах литературно-кинематогра-фического происхождения (например, про Удава, Мартышку и др. персонажей сказок Г.Остера). Изредка образы Чебурашки, Буратино и др. героев детской художественной прозы используются и в самих "садистских стишках", но чаще это делается именно в анекдоте. (Помимо названных, следует упомянуть анекдоты про Незнайку, построенные на приеме путаницы и довольно далеко отходящие от литературного первоисточника).
3320. О книге Г. Н. Трофимовой «Языковой вкус интернет-эпохи в России: Функционирование русского языка в Интернете"
Литература

Мало замечаний можно сделать к третьей части книги «Культура речи в Рунете и ее влияние на внесетевую действительность». Тематика трех глав этой части, касающихся анализа различных аспектов русского языка, которые являются предметом рассмотрения в Рунете, в том числе орфографические особенности, специфические признаки грамотности и сознательного аграмматизма в интернет-произведениях, определение различных адресатов (пользователей Рунета) являются, на наш взгляд, исчерпывающими. В первой главе этой части книги перечислены сайты, на которых обсуждаются признаки современного русского языка, в том числе новейшие тенденции его развития. Отсюда закономерно вытекает вторая глава третьей части, посвященная особенностям культуры речи применительно к сети, в том числе особенностям молодежного сленга, используемого в нем, включая графические средства SMS-ок и др. Соображения автора относительно грамотности и аграмматизма в Рунете (с.214-216) вполне адекватны и соответствуют действительности. В главе убедительно обрисован речевой портрет веб-коммуниканта. Проанализированы невербальные средства веб-коммуникации, без которых она, пожалуй, была бы невозможна. Некоторые сомнения вызывает целесообразность включения в книгу ряда материалов третьей главы третьей части «Влияние Рунета на внесетевую действительность». Представляется, что вышеперечисленные языки киберобщения с их жаргонизмами это тема отдельного исследования, если угодно, лингвистического исследования не столько функционирования русского языка в Интернете и характеристик этого функционирования, сколько языка (языков) описания компьютерной техники и технологии. В этом смысле представляется верным утверждение, что степень влияния языка Интернета на внесетевую действительность отчетливо проявляется через частотность употребления единиц компьютерно-сетевой лексики в публикациях традиционных, бумажных СМИ. Автор пишет: «Интернет-реальность как новая сфера функционирования общества и языка закрепляет и продолжает тенденцию демократизации языка… Усиливается тенденция карнавализации, которая проявляется, прежде всего, на уровне лексики и фразеологии, а также отчасти и словообразования. Наиболее отчетливо это наблюдается и в языковом освоении компьютерно-языкового мира и интернет-реальности. Следовательно, можно говорить и о языковом вкусе интернет-эпохи в России, в формировании которого самое непосредственное участие принимают сетевые и традиционные СМИ» (с. 229). И, тем не менее, представляется, что еще рано говорить о «нормализации сетевого узуса», чему автор посвящает последний параграф книги.

Blog

Сочинение