Сочинение

201. "Прекрасное мгновенье жизни" (по лирике Тютчева)
Литература

Основатель рода Тютчевых - Захарий Тютчев был дипломатом при князе Дмитрии Донском. Федор Иванович так же стал дипломатом, правда, как считалось не очень удачным. Тютчев не очень заботился о своей карьере и продвижении по службе, значительно больше его волновала судьба России. В 1856 г. император присудил ему высокое звание действительного статского советника, сам же Тютчев не придал этому слишком большого значения: когда один из знакомых поздравил его, он удивился и рассеянно сказал, что не помнит, как давно это случилось.
202. "Прекрасные человеческие качества с особой силой проявляются именно в момент наибольшей опасности..."
Литература

Другой отличительной чертой произведений В. Быкова является то, что герои писателя, попадая в необычные ситуации, раскрываются с совершенно неожиданной стороны. Вот как сказал один из героев В. Быкова: "Вот что значат условия. Наверное, в одних условиях раскрывается одна часть характера, а в других - другая. Поэтому у каждого времени свои герои". Наиболее ярко это проявляется в непростых условиях войны. В своей повести "Сотников" писатель показывает, как очень сильный физически и на первый взгляд идейный парень на самом деле, попадая в сложную обстановку, оказывается трусом и негодяем, а внешне слабый и мягкий по характеру Сотников - духовно сильным и честным человеком.
203. "Прелестные подробности" в ялтинском рассказе «Дама с собачкой»
Литература

Обратимся ещё к одной подробности, носящей не столько психологический характер, сколько фактографический, накладывающийся на ялтинские реалии. Так, у Анны Сергеевны “в номере было душно, пахло духами, которые она купила в японском магазине”. В Ялте на набережной в 1899 году было два магазина японских изделий: А.Ф. Дементьева и С.М. Ятовца6. Как известно, Чехов в них приобрёл “столик шестигранный, японский, чёрный”, японскую тумбочку и японские вазы7. В воспоминаниях А.Ф. Кони о Чехове есть интересная, на наш взгляд, подробность: “Мы снова свиделись в апреле 1901 года в Ялте, которую он, в сущности, не любил за её, как он писал, «коробообразные гостиницы с чахоточными», за «наглые хари татарских проводников» и за «нестерпимый парфюмерный запах», распространяемый приезжими гуляющими дамами”8. Чехов ни разу не отмечает, что от Анны Сергеевны пахло духами, запах японских духов только в её комнате. Даже только называние запаха средство воздействия на читателя. Запах японских духов тёплый, с запахами цветов, экзотических фруктов, трав околдовывает, завораживает, оказывает магическое влияние. Чехов только называет запах, а подробнее о нём можно узнать из романа «Мелкий бес» Фёдора Сологуба (1902). Людмилочка пользовалась не только французскими духами, но и японскими, вот как описывается этот запах: “...сладкий, томный и пряный запах японской функии разливался от неё, словно струился от её тёмно-русых кудрей”. И далее: “Пряное благоухание... опьяняло Сашу и обессиливало его”9. Функия многолетнее травянистое растение семейства лилейных. Сотрудники Дома-музея А.П. Чехова подсказали, что запах этот был хорошо знаком Чехову, функии каждое лето расцветают в ялтинском саду писателя.
204. "Преступление и наказание": время и место
Литература

"Идея повести не может ни в чем противоречить Вашему журналу; даже напротив. Это психологический отчет одного преступления. Действие современное, в нынешнем году. Молодой человек, исключенный из студентов университета, мещанин по происхождению и живущий в крайней бедности, по легкомыслию, по шаткости в понятиях, поддавшись некоторым странным "недоконченным" идеям, которые носятся в воздухе, решился разом выйти из скверного своего положения. Он решился убить одну старуху, титулярную советницу, дающую деньги на проценты. Старуха глупа, глуха, жадна, берет жидовские проценты, зла и заедает чужой век, мучая у себя в работницах свою младшую сестру. "Она никуда не годна", "для чего она живет?". "Полезна ли она хоть кому-нибудь?" и т.д. Эти вопросы сбивают с толку молодого человека. Он решает убить ее, обобрать, с тем чтоб сделать счастливою свою мать, живущую в уезде, избавить сестру, живущую в компаньонках у одних помещиков, от сластолюбивых притязаний главы этого помещичьего семейства притязаний, грозящих ей гибелью, докончить курс, уехать за границу и потом всю жизнь быть честным, твердым, неуклонным в исполнении "гуманного долга к человечеству", чем уже, конечно, "загладится преступление".
205. "Приказ" в авангардистской поэзии (футуризм и левый экспрессионизм)
Литература

"Новое" искусство, в отличие от "старого", не отделено от действительности, а, напротив, стремится к активному контакту с ней, в пределе - к полному слиянию с жизнью: когда Революция Духа победит, искусство и жизнь станут неразделимы [xiii]. Следует подчеркнуть, что авторские образы "вождя", поэта, пророка - не "литературные маски". Так, В. Хлебников, по словам В. П. Григорьева, "не стилизовал образ своего "лиро-эпического я" под пророка, а ощущал себя им, "ртом человечества"" [xiv]; Н. Л. Степанов называет самого В. Каменского "главным и единственным героем его стихов" [xv]. Пауль Раабе (Raabe) считает одной из особенностей "литературного канона" экспрессионизма то, что его авторы были "ораторами" (Wortfuhrer) и "литераторами-политиками" ("Literaturpolitiker") [xvi]. Традиционная для литературы "внеположность" автора своему творению [xvii]для поэта-авангардиста невозможна: авангардисты "диктуют внешнему миру более долговечный ритм из взволнованного духа" [xviii], своими произведениями, как и в своей жизни, они стремятся совершить великую "Революцию Духа" [xix]. "Мы были твердо уверены, - вспоминал И. Р. Бехер, - в своем призвании при помощи стихов и манифестов обратить людей, изменить мир и окончить войны" [xx]. В "революционном" авангардизме, так же, как и в авангардизме первой половины 1910-х годов, "художник" и "общество" составляют коррелирующую пару, всегда соотнесены друг с другом (разумеется, в рамках авангардистского сознания), а напряжение, возникающее между этими двумя полюсами, образует поле, на котором формируется авангардистский текст. В "приказе" это напряжение выражено наиболее явно и стремится к разрешению - к слиянию двух полюсов. В грядущем мире авангардистов, к созданию которого призывает "приказ", "художник" и "общество" больше не разведены по разным полюсам - они представляют собой одно целое. Призыв к объединению класса, народа или всего человечества составляет основу "приказа"; это непосредственное обращение объединяет также автора и читателя в рамках одного текста, уравнивает, делая их героями одного стихотворения. Возникает коллективистский идеал единого жизнестроительного устремления:
206. "Природа не терпит пренебрежения к себе и не прощает ошибок"
Литература

Человек, каким бы он ни был, как бы ни отгораживался от природы каменными и бетонными стенами зданий, все равно остается частью природы, ее сыном, и Земля его большой дом. Эта мысль выражена в повести Астафьева «Царь-рыба». Жизнь доказывает, что ничто не проходит бесследно. Каждый выпад против природы оборачивается бедой. И браконьерство, и надругательства над Дашей, на первый взгляд, сходили Игнатичу с рук. Но с годами его начала мучить совесть. И то, чем в молодости он хвастал, теперь вызывает стыд и муки. Он чуть не погиб, попав на крючки. Это наказание природы за безжалостное отношение к ней. Человек песчинка в этом мире, и истинным царем является природа, но она требует от человека особого внимания. Нельзя брать от нее больше, чем требуется, нельзя делать ее источником наживы.
207. "Проблема гуманизма в пьесе А. М. Горького "На дне"
Литература

Мрачный быт костылевской ночлежки изображен Горьким как воплощение социального зла. Судьба обитателей "дна" - грозный обвинительный акт против несправедливого общественного строя. Люди, живущие в этом подвале, похожем на пещеру, - жертвы уродливых и жестоких порядков, при которых человек перестает быть человеком, превратившись в бесправное существо, обреченное влачить жалкое существование. Обитатели "дна" выброшены из нормальной жизни в силу волчьих законов, царящих в обществе. Человек предоставлен самому себе. Если он споткнулся, выбился из колеи, то ему грозит неминуемая нравственная, а нередко и физическая гибель. Неверие в правосудие заставило Сатина самому отомстить негодяю, погубившему его сестру. Эта месть привела его в тюрьму, которая и определила его дальнейшую судьбу. Бубнов вынужден уйти из дома, оставив мастерскую жене и ее любовнику, так как не надеялся на защиту со стороны представителей закона. Конечно, люди, оказавшиеся в костылевской ночлежке, вовсе не идеальны. Они совершают ошибки, делают глупости, но не заслуживают того, чтобы общество выбросило их на "дно" жизни, не оказав никакой поддержки. Васька Пепел, сын вора, родившийся в тюрьме, обречен идти по стопам своего родителя, ибо иной путь для него заказан. Трудолюбие и упорство Клеща, не желающего смириться с участью ночлежника, не помогли ему подняться с жизненного "дна".
208. "Просветитель" преподобного Иосифа Волоцкого
Литература

В советской науке по этим вопросам высказывались различные мнения. Наиболее обстоятельными являются исследования Я. С. Лурье, Г. М. Прохорова и К. В. Айвазяна. Лурье, выражая недоверие к преподобному Иосифу, полностью отрицал реальное существование новгородского ересиарха Схарии, полагая, что автор "Просветителя" измыслил его, использовав при этом "Послания" инока Саввы и архиепископа Геннадия. Что же касается Захарии Скары Гуил-Гурсиса, то, оценивая именование последнего в "Крымских делах" и в "Послании" инока Саввы "жидовином" и "евреянином" как ошибочное, возникшее в результате недоразумения, Лурье отождествлял этого "таманского князя" с упоминаемым в генуэзских документах Захарией Гвизольфи, итальянцем по национальности и католиком по вероисповеданию. Таким образом снимался вопрос об иудаистских корнях ереси жидовствующих. Прохоров полагал, что и Схария Иосифа Волоцкого, и Захария Скара (или Захария Гуил-Гурсис) "Крымских дел" и "Послания" Саввы, и Захария Гвизольфи генуэзских документов - одно лицо, выступавшее под различными именами. По происхождению этот Захария был полуитальянцем-получеркесом, поэтому его называли то "фрязином", то "черкасином"; а по вере он был караимом, поэтому именовался то "жидовином", то "евреянином". Наконец, Айвазян пришел к выводу, что Захария Гвизольфи вообще не имел никакого отношения ни к ересиарху Схарии, ни к Захарии Скаре Гуил-Гурсису, тогда как два последних имени относятся к одному и тому же лицу. В 1470 г. в Новгород вместе с русско-литовским князем Михаилом Александровичем действительно приезжал "жидовин Схария" - тот самый, который позднее переписывался с Иоанном III и упоминался иноком Саввой. Однако он не был евреем и не исповедовал иудаизма. Автор "Просветителя" намеренно "евреизировал" его имя - Скара, чтобы придать большую убедительность своим обвинениям еретиков в отпадении в "жидовскую веру". На самом деле, Скара был армянином и держался распространенного в Венгрии, Валахии и Польско-Литовском княжестве павликианства - "арменской ереси", близкой или даже тождественной к зародившейся в Новгороде с конца XIV в. и сохранявшейся в XV в. ереси стригольников. Кроме того, Айвазян, расссматривая принципиальный вопрос о трактовке употребляемой Волоколамским игуменом применительно к ереси и еретикам терминологии, в частности термина "жидовин", и при этом опираясь на мысль Прохорова о том, что в Средние века людей определяли скорее "по их вере, чем по крови", - полагал, будто в Древней Руси слово "жидовин" использовали не в этническом смысле, а в религиозном. Отсюда армянина-павликианца Захарию Скару называли "жидовином" якобы по сходству исповедуемого им учения с иудаизмом, но не потому, что он был евреем. Подобное происходило и с другими лицами. Однако такой интерпретации противоречат данные русской лексикографии. Согласно последним, слова "жид", "жидовин" во многих древнерусских переводных и оригинальных текстах употреблялись именно и прежде всего в смысле их этнического содержания, а производные от них слова - "жидовитися", "жидовствовати" и др. - в вероисповедническом смысле. Это обстоятельство позволяет усомниться в правомерности отнесения "жидовина Схарии" к какой бы то ни было национальности и вере кроме еврейской.
209. "Прошедшего житья подлейшие черты". («Горе от ума»)
Литература

Яркий представитель “века минувшего” - так называемое фамусовское общество. Это знакомые и родственники Павла Афанасьевича Фамусова - богатого, знатного барина, в доме которого происходит действие комедии. Это князь и княгиня Тугоуховские, старуха Хлестова, супруги Горичи, полковник Скалозуб. Всех этих людей объединяет одна точка зрения на жизнь. Они все жестокие крепостники. У них считается нормальным явлением торговля людьми. Крепостные искренне служат им, иногда, спасают их честь и жизнь, а они могут выменять их на борзых собак. Так на балу в доме Фамусова Хлестова просит Софью, чтобы та от ужина дала подачку для ее арапки - девки и собачки. Хлестова не видит ни какой разницы между ними. Сам Фамусов кричит на своих слуг: “В работу вас, на поселенья вас!”. Даже дочь Фамусова Софья, воспитанная на французских романах, говорит своей горничной Лизе: “Послушай, вольности ты лишней не бери!”
210. "Путешествие Гулливера" как философско-политическая сатира
Литература

Основной темой “Путешествий Гулливера” является изменчивость внешнего облика мира природы и человека, представленная фантастической и сказочной средой, в которую попадает Гулливер во время своих странствий. Меняющийся облик фантастических стран подчеркивает, в соответствии с замыслом Свифта, неизменность внутренней сути нравов и обычаев, которая выражена одним и тем же кругом осмеиваемых пороков. Вводя сказочные мотивы повествования в их собственной художественной функции, Свифт не ограничивается ею, но расширяет ее значимость за счет пародии, на основе которой строится сатирический гротеск. Пародия всегда предполагает момент подражания заранее известному образцу и тем самым вовлекает в сферу действия свой источник. Двойная художественная функция фантастики - занимательность и гротескная пародия - разрабатывается Свифтом в русле античной и гуманистической традиции посредством сюжетных параллелей, которые составляют особый пласт источников “Путешествий Гулливера”. В соответствии с этой традицией сюжет группируется вокруг схемы вымышленного путешествия. Что касается Гулливера, то его образ опирается на английскую прозу XVII в., в которой широко представлены повествования путешественников эпохи великих географических открытий. Из описаний морских путешествий Свифт заимствовал приключенческий колорит, придавший произведению иллюзию зримой реальности. Эта иллюзия увеличивается еще и потому, что во внешнем облике между лилипутами и великанами, с одной стороны, и самим Гулливером и его миром - с другой стороны, существует точное соотношение величия. Количественные соотношения поддерживаются качественными различиями, которые устанавливает Свифт между умственным и нравственным уровнем Гулливера, его сознанием и, соответственно, сознанием лилипутов, бробдингнежцев, еху и гуигнгнмов. Угол зрения, под которым Гулливер видит очередную страну своих странствий, заранее точно установлен: он определяется тем, насколько ее обитатели выше или ниже Гулливера в умственном или нравственном отношении. Иллюзия правдоподобия служит камуфляжем иронии автора, незаметно надевающего на Гулливера маски, зависящие от задач сатиры. Сказочная фабула в сочетании с правдоподобным приключенческим колоритом морского путешествия составляют конструктивную основу “Путешествий Гулливера”. Сюда включен и автобиографический момент - семейные рассказы и собственные впечатления Свифта о необычном приключении в его раннем детстве (в годовалом возрасте он был тайком увезен своей няней из Ирландии в Англию и прожил там почти три года). Это поверхностный пласт повествования, позволивший “Путешествиям Гулливера” стать настольной книгой для детского чтения. Однако сюжетные линии фабулы, являясь иносказанием обобщенной сатиры, объединяют множество смысловых элементов, рассчитанных исключительно на взрослого читателя, - намеков, каламбуров, пародий - в единую композицию представляющую смех Свифта в самом широком диапазоне - от шутки до “сурового негодования”.
211. "Ревизор" - сатира на крепостническую Русь
Литература

Ляпкин не заглядывает в бумаги, потому что не может разобрать, где правда, а где неправда. Многолетняя волокита и взятки - таков суд в этом городе. Смотритель богоугодных заведений Земляника давно махнул на все рукой, он знает о воровстве в больницах, но ему нет дела до людей. Он заявляет: "Умрет, так умрет, если выздоровеет, то и так выздоровеет". Проныра и плут Земляника еще и доносчик, он доносит мнимому ревизору на своих коллег. Доносы при Николае 1 были в большом ходу. Смотритель училищ Хлопов - запуганное существо, он считает, что тупые учителя приносят больше пользы, потому что безвредны и вольной мысли не допустят. Почтмейстер вскрывает чужие письма (намек на шефа жандармов Бенкендорфа). Образ Хлестакова - один из самых ярких типов, созданных Гоголем. Характер Хлестакова совершенно новый в литературе. "Хлестаковщина" стала именем нарицательным. Хлестаков - наивный баловень, пустейший дворянчик, прожигающий средства своего отца-помещика. Он пустышка, "без царя в голове", и он же воплощение нахальства. У него "легкость необыкновенная в мыслях". "Он просто глуп, - писал Гоголь, - болтает, потому что слушают, врет, потому что хорошо поел и выпил хорошего вина". Он легко переходит от фанфаронства к трусости, от заносчивости к унижению. Всеми его поступками руководит мелкое тщеславие, самое главное для него пыль в глаза пустить. Он может совершить любую подлость, потому что не имеет понятия о добре и зле.
212. "Решительный, цельный, русский характер" Катерины
Литература

Тиша, голубчик мой, ни на кого я тебя не променяю". Но искренние проявления этой любви пресекаются Кабанихой: "Что на шею-то виснешь, бесстыдница? Не с любовником прощаешься". В Катерине сильно чувство внешней покорности и долга, поэтому она и заставляет себя любить нелюбимого мужа. Тихон и сам из-за самодурства своей матери не может любить свою жену по-настоящему, хотя, наверное, и хочет. И когда он, уезжая на время, покидает Катю, чтобы нагуляться вволю, девушка (уже женщина) становится совсем одинокой. Почему Катерина полюбила Бориса? Ведь он не выставлял свои мужские качества, как Паратов, даже и не разговаривал с ней. Наверное, причина в том, что ей недоставало чего-то чистого в душной атмосфере дома Кабанихи. И любовь к Борису была этим чистым, не давала Катерине окончательно зачахнуть, как-то поддерживала ее. Она пошла на свидание с Борисом потому, что почувствовала себя человеком, имеющим гордость, элементарные права. Это был бунт против покорности судьбе, против бесправия. Катерина знала, что совершает грех, но знала она и то, что дальше жить по-прежнему нельзя. Она принесла чистоту своей совести в жертву свободе и Борису. По-моему, идя на этот шаг, Катя уже чувствовала приближающийся конец и, наверное, думала: "Сейчас или никогда". Она хотела насытиться любовью, зная, что другого случая не будет. На первом свидании Катерина сказала Борису: "Ты меня загубил". Борис - причина опорочивания ее души, а для Кати это равнозначно гибели. Грех висит на ее сердце тяжким камнем. Катерина ужасно боится надвигающейся грозы, считая ее наказанием за совершенное. Катерина боялась грозы с тех пор, как стала думать о Борисе.
213. "Роковой вопрос" и современный мир. (Паскаль и Достоевский как стратегические мыслители)
Литература

Именно в таком представлении о человеке коренятся глубинные причинно-следственные связи между нравственной пружиной, социальными изменениями в обществе и "забором", на который оно наткнётся. Эти зависимости, занимающие умы западных интеллектуалов и проходящие мимо сознания отечественных адептов "цивилизованного мира", издавна волновали русских писателей и мыслителей. Например, Пушкин за политическими и институциональными декорациями обнаруживал "жестокие предрассудки", "отвратительный цинизм", "нестерпимое тиранство" демократии, подавляющей всё благородное, бескорыстное и возвышающее человеческую душу "неумолимым эгоизмом" и "страстию к довольству". Белинский же рассуждал о драматической обречённости благоденствующего и процветающего общества, в котором торговля, промышленность, пароходство, железные дороги и вообще все материальные движущие силы составляют первоначальные и главные, а не вспомогательные только средства к духовному просвещению. Гоголя пугал "пустой призрак" цивилизации, вселенской скуки, беспросветной пошлости, а Герцен писал о том, что, несмотря на умственное превосходство его времени, всё мельчает, идёт к посредственности, собирается в стадные типы. Подобные метаморфозы Розанов характеризовал как космологический переворот, как образование в самом фундаменте человеческого существования колоссальных пустот взамен былого христианства. В эту пустоту души, лишившуюся древнего содержания, проваливаются идеалы и ценности, классы и сословия, труд и богатство. ("Наступает глухота паучья, здесь пробел сильнее наших сил", - иллюстрирует эту мысль Розанова Мандельштам). Для Леонтьева же "либерально-эгалитарный процесс", приводящий самобытные культуры к всемирному примитивному однообразию, когда гигантские научные и технические усилия оказываются на поверку лишь исполинской толчеёй, а за обманчивым фасадом постоянно усложняющейся внешней деятельности всё явственнее обнаруживается нигилистический распад "цветущей сложности" жизни, представлялся гибельной фазой вторичного смесительного упрощения (стадия обскурации в историософских построениях Л. Гумилёва). С такой же апокалиптической резкостью высказывался в "Философии общего дела" и Фёдоров, отмечая в сугубо материальном прогрессе отсутствие достойных духовных задач, призрачное и хлипкое единение людей ради наслаждения комфортом, что есть наихудшее употребление жизни и в умственном, и в эстетическом, и особенно в нравственном отношении. Такой прогресс в историософском масштабе есть самовозвышение, то есть тот грех, который был наказан смешением языков, к чему близко и наше время, в котором каждый живёт исключительно для себя, и это до такой степени, что они даже перестают понимать друг друга. Более того, прогресс есть именно та форма жизни, при которой человеческий род может вкусить наибольшую сумму страданий, стремясь достигнуть наибольшей суммы наслаждений. Прогресс есть истинный ад, а истинно божественное, истинно человеческое дело заключается в спасении жертв прогресса и выводе их из ада.
214. "Россия, Русь! Храни себя, храни..."
Литература

Своей малой родиной считал поэт Москву. Так, в стихотворении "Москва, Москва..." он писал: "Москва- моя родина и такою будет для меня всегда...".Тема России четко выделена также у Блока. В 1908 году он писал к Станиславскому о родине: "Этой теме я сознательно я бесповоротно посвящаю жизнь. Все ярче сознаю, что это первейший вопрос, самый жизненный, самый реальный. К нему-то я подхожу давно, с начала своей сознательной жизни...".В творчестве Блока постепенно проявляется образ родины и России, но чувство безоглядной любви к родине, как и у Лермонтова, пронизывает все его произведения. Так, в конце стихотворения "Осенняя воля" Блок восклицает о родине: "Как и жить и плакать без тебя!". В ранних стихотворениях Блока много неясного в его отношении к России и народу, в его произведениях, как и у Лермонтова, прослеживаются романтические мотивы. Так, в стихотворении "Русь" Россия Блока колдовская, таинственная. Она "и во сне необычайна", "дебрями окружена", в ней "народы" "ведут ночные хороводы", "ведуны с ворожеями чаруют злаки на полях". Но за этим сказочным романтическим обликом скрываются и печальные картины. В тексте стихотворения встречаются такие сочетания: "зарево горящих сел", "ведьмы тешатся с чертями", "девушка на злого друга точит лезвеё", "нищета страны родимой" и т. д. Несмотря на это. Блок чувствует кровное родство со всем русским. "В лоскутах ее (Руси) дохмотий души скрываю наготу", -говорит герой поэта .Блок писал, что в России для него "жизнь или смерть, счастье или погибель". И наиболее полно эти чувства отразились в цикле "Родина". Здесь содержатся раздумья поэта о прошлом, настоящем, будущем страны. Это страстный монолог человека, для которого любовь к родине - нечто глубоко личное, как и у Лермонтова. Блок обращается к родине: "О, нищая моя страна... О, бедная моя жена..." ("Осенний день"). Чувство его при этом лишено всякой умильности. Он видит не только "прекрасные черты" и "разбойную красу", но и "избы серые", "лес да поле". Такое же щемящее чувство любви, как у Лермонтова, вызывают у Блока "избы, крытые соломой". Блоковская "Россия" начинается реалистичной картиной проселочной дороги, как и у Лермонтова: "вязнут спицы... в расхлябанные колеи". Облик России двоится в понимании Блока: это страна с "лесами да полями", а также красавица-крестьянка с "платком узорным до бровей" и "мгновенным взором из-под платка".
215. "Рукописи не горят…"
Литература

Но не меньше оснований считать его фантастическим, философским, любовно-лирическим и, само собой разумеется, сатирическим. Пусть в романе не все выписано ровно и до конца, внимание любого читателя остановит, я думаю, его форма яркая, увлекательная, непривычная. Ведь не зря же, прочтя последнюю страницу, испытываешь искушение начать перечитывать книгу заново, вслушиваясь в мелодию булгаковской фразы: "В тот час, когда уж, кажется, и сил не было дышать, когда солнце, раскалив Москву, в сухом тумане валилось куда-то за Садовое кольцо, никто не пришел под липы, никто не сел на скамейку, пуста была аллея". Едва ли найдется читатель, который возьмет на себя смелость утверждать, что нашел ключи ко всем таящимся в романе загадкам.
216. "Сами звёзды, только сердца не сжимавшие"
Литература

Много ли было сказано о звёздах? Уделено ли внимание этим маленьким сверкающим точкам на тёмном небосклоне в полифоническом мире поэзии? Ответ будет един для всех, кто когда-нибудь прикасался к этому яркому, многоголосому миру, хотя бы раз в жизни открывал томики стихов символистов, акмеистов или футуристов, не говоря уже о таких мастерах слова, как А. Пушкин или М. Лермонтов. Не только в лирики, но и в прозаики соотносили мир всеобъемлющего пространства с миром земным. Мы можем встретить обращение к звезде у Л.Толстого, М. Булгакова, А. Платонова и многих других писателей XIX XX веков.
217. "Се повести давно минувших лет..."
Литература

6. Это неточность: своего серебра у славян не было, и дань они платили, главным образом, мехами. (См., например, ниже: "Козари... имаху [дань] по белей веверице от дыма"; статья 859 года.) Однако неточность вполне сознательная: мерой измерения хазарской дани служила именно серебряная монета. Например, в статье 885 года: "...И вдаша (радимичи. - А. К.) Ольгови по щьлягу, яко же и козарам даяху". Почему именно "щьляг" (очевидно, видоизмененное немецкое "шиллинг") назван здесь как единица обложения данью, неизвестно, но именно по "щьлягу" взимали с радимичей и "вещий" Олег, и, прежде него, хазары.
218. "Серебряный век" русской литературы (В. Брюсов, Н. Гумилев, В. Маяковский)
Литература

Кончался XIX век, "золотой век" русской литературы, началось XX столетие. Это переломное время вошло в историю под красивым именем "серебряного века". Он породил великий взлет русской культуры и стал началом ее трагического падения. Начало "серебряного века" относят обычно к 90-м годам XIX столетия, когда появились стихи В. Брюсова, И. Анненского, К. Бальмонта и других замечательных поэтов. Расцветом "серебряного века" считают 1915 год время его наивысшего подъема и конца. Общественно-политическая обстановка этого времени характеризовалась глубоким кризисом существующей власти, бурной, неспокойной атмосферой в стране, требующей решительных перемен. Может быть, поэтому и пересеклись пути искусства и политики. Так же, как общество напряженно искало пути к новому социальному строю, писатели и поэты стремились к освоению новых художественных форм, выдвигали смелые экспериментаторские идеи. Реалистическое изображение действительности перестало удовлетворять художников, и в полемике с классикой XIX века утверждались новые литературные течения: символизм, акмеизм, футуризм. Они предлагали разные способы постижения бытия, но каждое из них отличалось необычайной музыкой стиха, оригинальным выражением чувств и переживаний лирического героя, устремленностью в будущее.
219. "Слова" Серапиона Владимирского
Литература

Более тесной тематико-содержательной взаимосвязью отличаются первые три слова - как эмоционально возрастающие вариации исполнения одних и тех же мотивов. При этом самым исторически конкретным является первое "Слово". И вероятно, его дошедший до нас текст есть результат собственной переработки ритором своей ранней речи, сказанной когда-то под впечатлением только что случившегося. В этом обращении к пастве Серапион говорит как священноначальник и вместе с тем как один из числа многих. Поводом для размышления служит ему какой-то, будто реально происшедший, природный катаклизм: "Ныне же земли трясенье своима очима видехом: земля, от начала утвержена и неподвижима, повеленьем Божиим ныне движется, грехы нашими колеблется, безаконья нашего носити не может". Возможно, здесь речь идет о землетрясении (если вообще это не метафора), которое упоминается летописями в статье под 1230 г. Во всяком случае, так выходит по внутреннему смыслу логики оратора, ибо далее он трактует упоминаемое им событие как мистическое предзнаменование еще более страшной беды: "Бог ныне землею трясет и колеблет, - безаконья грехи многия от земли отрясти хощет, яко лествие от древа". Что же люди? - задумывается ритор. А люди явили полное равнодушие к этому предвестию. И вот, их постигли худшие потрясения, - нашествие иноплеменников: "Мы же единако не покаяхомся, донде же приде на ны язык немилостив. Попустившу Богу и землю нашу пусту створшу, и грады наша плениша, и церкви святыя разориша, отца и братью нашу избиша, матери наши и сестры в поруганье быша". Не исключено, что здесь подразумевается сокрушительное нашествие Батыя на Русь в 1237 г. Однако Серапион предрекает еще большие беды, если несмотря на это людьми не будет принесено покаяние и они не подвигнутся к нравственному исправлению: "Аще отступим скверных и немилостивых судов, аще пременимся криваго резоимьства (сребролюбия) и всякаго грабленья, татбы, разбоя, сквернословья, лже, клеветы, клятвы и поклепа, иных дел сотониных, - аще сих пременимся, добре веде (знаю): яко благая приимут ны не токмо в сий век, в будущий!" Но, констатировав зависимость условий реальной действительности от духовного состояния человека и, очевидно, воспринимая жизнь земную лишь как приуготовление к жизни по смерти, проповедник все же больше озабочен тем, что случится с опекаемыми им чадами не здесь, на земле, а там, перед лицом Судии, когда они должны будут дать последний ответ. Поэтому он настаивает на том, что и избавление от тягот земного бытия и будущее спасение в грядущем веке они смогут обеспечить себе лишь через послушание заповедям Божиим: "Аще бо поидем в воли Господни, всем утешеньем утешит ны Бог небесный, акы сыны, помилует ны, печаль земную отымет от нас, исход мирен подаст нам на ону жизнь, иде же радости и веселья бесконечнаго насладимся з добре угожьшими Богу". Однако проповедника гнетет горькая печаль из-за полной безрезультатности его учительных усилий: "Многа же глаголах, братье и чада, но вижю: мало приемлют, пременяются наказаньем (назиданием) нашим; мнози же не внимают себе, акы бесмертны, дремлют. Боюся, дабы не збылося о них слово, реченное Господом: "Аще не бых глаголал им, греха не быша имели! Ныне же извета (прощения) не имут (получат) о гресе своем" (Ин. 15: 20)". Завершает Серапион свою речь напоминанием, что его увещания суть лишь от Бога передаваемый дар и пастве надлежит не только принять его, но и преуспеть в своем старании исправиться, дабы преумножить этот талант и обрести все-таки себя "в славе Отца своего с пресвятым Духом".
220. "Слово о полку Игореве"
Литература

Именно поэтому в "Слове" поведано о провидческом сне, приснившемся Святославу Всеволодовичу, князю-объединителю, который стремился усыпить зло, пробужденное удельными князьями: будто в тереме его доски без князька, т. е. без верхней опоры; дом без конька не устоит. По существу, с тем же мотивом единства Русской земли (залогом которого служит единство семейно-родовое), с той же метафорой общерусского дома связан и поэтичный плач жены Игоря, Ярославпы, которая рыдает на крепостной стене в Путнвле, обращаясь к природным силам ("Ветерветрило!.. Днепр-Славутич!.. Светлое и тресветлое солнце!..") с мольбой о помощи плененному мужу. Обещая обратиться в кукушку "безвестную", полететь по Дунаю, омочить шелковый рукав в Каяле-реке, обтереть раны князя И., она свидетельствует о свой неразрывной связи с мужем о той жертвенной преданности семье, которая контрастно оттеняет равнодушное отношение русских князей, ковавших крамолу и говоривших "брат брату: се мое, а то мое же", к своим "семейным" обязанностям по отношению к родной земле. Не случайно, что лишь глубокое раскаяние в совершенной "крамоле" возвращает Игорю надежду; как природа в образе солнечного затмения "заступала" ему дневной путь от Русской земли в землю половецкую, так теперь Бог указывает ему дорогу сквозь ночь "от великого Дону до малого Донца". Носитель идеи чести, трагически переживший позор (т. е. бесчестие), И. искупил свой "грех"; бегство князя из плена как бы восстанавливает единство общерусского дома солнце снова на небе, ибо князь Игорь снова в Русской земле.

Blog

Сочинение