Осень прощальная
| Вид материала | Книга |
СодержаниеСедьмое августа. Одиннадцатое сентября. Двенадцатое сентября. Второе августа. Валерий Федорович Валерий Федорович. Четвертое августа. Пятое августа Второе февраля. Третье февраля. Четвертое февраля. |
- Конкурс стихов. Награждение ризами за стихи, 51.9kb.
- На конкурсе стихов и сочинений было три номинации: выразительное чтение стихотворений, 49.22kb.
- Родная природа в творчестве поэтов 20 века, 178.48kb.
- Осень! Славная пора!, 48.89kb.
- План I. Введение. II. Этап > Чехословакия. Политика союзников по отношению, 252.54kb.
- Загадки: Пришла без красок и без кисти и перекрасила все листья (Осень), 900.58kb.
- Болдинская осень в творчестве А. С. Пушкина Звучит музыка П. И. Чайковский: "Времена, 75.89kb.
- Беседа Александров «Осень», 103.34kb.
- В. Дорогие друзья! Мы рады видеть Вас на нашем празднике «Золотая осень». Этот праздник, 96.15kb.
- «осень» (1968) 1, 56.9kb.
Он сегодня просматривал статьи уголовного кодекса, по которым в нормальном демократическом обществе мог быть судим Павел Корчагин. Тянет в совокупности лет на двадцать, двадцать пять, а по прежнему кодексу и на высшую меру. Ну и что? Разве от этого книга стала менее интересна, а ее автор и герой менее привлекателен? Но, к счастью, формирование психологии читателя, его взгляда на мир, зависит не от содержания книги, а от нравственности самого читателя. Если уж на то пошло, почему бы не осудить Онегина, Медею, да и Красную Шапочку, так жестоко обманувшую Серого Волка? Ах, «не судите – и не судимы будете».
А ты опять не даешь писать. Разгуливаешь голышом по комнате, распеваешь свои песенки. Вот тебя бы, негодяйку, судить! Здесь и свидетелей не надо, все на твоей лукавой рожице написано.
***
^ Седьмое августа.
Мои друзья и знакомые уезжают из страны. Они бегут от беспорядков, от террора уголовников, от беззащитности, от беспредела.
Убит Михаил Кисельман, замучен и убит Саша Гринберг со своим четырнадцатилетним сыном.
***
^ Одиннадцатое сентября.
В углу моей комнаты круглая печь, и если есть дрова, ее можно топить. Вчера я пробовал это сделать, надымил, но потом хворост разгорелся, и все стало нормально. Теперь сижу у огня, жгу набранные в парке сухие ветки. Приходил Ширали, подарил мне стихотворение «Он возвращался за полночь домой...»
Утром опять полил дождь, и все льет, льет.
***
^ Двенадцатое сентября.
В невыдуманных повестях Симы Островского все персонажи мне знакомы и легко узнаваемы под вымышленными фамилиями: Ракукины – Рачковы, Марков – Циранкевич, Онуфрий Поприхин – Онуфрий Хрюкин, Анастасия Рюсс – Анастасия Тавот и так далее. Ракукины (Рачковы) – соседи Симы Островского по Климову переулку. Семья, как семья, таких много в Климовом переулке, да и на других улицах нашего города, только все они, конечно же разные.
Лялька Ракукина родилась вторым ребенком. Ее отец Петр Петрович вернулся с войны в чине майора, привез «баварскую пианинку» и кое-чего из обозного барахлишка. Завидный жених, он сразу женился, а вскоре поступил и в военную академию. Жена его, Вера Ивановна, в девичестве Пакина, инженер электрик по образованию. Семья получилась неплохая, обычная послевоенная семья. Естественно, как у всех, были и трудности, и сложности. Ну, да все это было давным-давно.
Сегодня встретил Ляльку. Лялька – Ольга Петровна Ракукина-Судковская уволилась со своего разваливающегося предприятия, не дождавшись пенсии. Дети ее подросли. (Два мальчика и две девочки). Старший в тюрьме. Никто не работает. Живут – еле сводят концы с концами.
***
Шестнадцатое сентября.
Утром зашел Володя Зумакулов, какой-то встревоженный.
– Да понимаешь ли, такое вот деликатное дело. У меня дома хранился пистолет – именное оружие моего отца, наган. В барабане было семь патронов. Я надежно прятал пистолет. А вот вчера проверил, а в барабане только три патрона. Сам понимаешь! У меня два сорванца подрастают: старшему шестнадцать, младшему четырнадцать. Не знаю что делать. Я и выбросить-то этот пистолет боюсь, а ведь он, наверное, дорогой. Я хотел вот спросить у тебя, что и как.
Я понимал, что держать у себя пистолет опасно – найдут, не поздоровится. Пистолет – штука дорогая и красивая – выбросить его просто жалко. Мы помолчали, и вдруг я неожиданно для себя предложил:
– Если хочешь, оставь его у меня. Я запрячу, а придет время, ты сам решишь, что делать.
– Да выброси ты его к чертовой матери, у тебя здесь такой парк и озеро.
– Ладно, ладно. Поживем – увидим.
Володя оставил у меня завернутую в тряпки свою опасную игрушку. Я сунул ее в ящик письменного стола и позабыл о ней. Кто станет у меня искать оружие? А со временем я его выкину. Жаль, красивая вещь, а нести в милицию тоже опасно – не известно, что там могли натворить с ней Володины сорванцы.
***
^ Второе августа.
Вспоминать полезнее то, «что приятно и красиво, что купается летом и носит юбку», а твоя курящая журналистка – скучна, беспола и распутна.
***
Третье августа.
У нас гости. Ты сегодня особенно красива, и разговор о браке, о любви.
Зарецкий говорит, что в русских сказках традиционный Иванушка-дурачок, или Емеля, да и другие герои, всегда искали себе в жены царевну. А царевна – это дочь царя, часто дура, капризуля, истеричка, но богата! Можно вкусно есть, пить чего захочешь, сладко спать и т.д. Такая вот любовь! Иван-царевич женится на Царевне-лягушке не по любви, не из сострадания к бедной несчастной девушке, попавшей в беду, а так, просто, мало ли что получится, а, может быть, и вправду она царевна.
Царь Салтан выбирает себе жену по ее возможностям: повариха – нет, ткачиха – нет, а вот предложение третьей «полюбилося ему». Нет, чтоб увидел и полюбил, а вот предложение… Видать Царь Салтан любил это дело. В русских сказках нет своей Золушки, которую полюбил принц, страдал, искал, нашел и сделал своей женой. Это очень точно! Русский мужик всегда ищет в жены царевну, чтоб и накормила, и напоила, и приодела; ну, к примеру, повариху или буфетчицу, а лучше – директора магазина овощного, рыбного, промтоварного, а еще лучше – партийного руководителя. Любовные страницы русской литературы, часто, списаны из французской или какой-либо другой европейской литературы. Для русского человека секс, страсть, любовь – никогда не были факторами, определяющими судьбу, жизнь. Если он не Царь Салтан, в первую очередь подай ему что-нибудь посущественнее, а уж потом – эти глупости.
Так и завязался разговор о таинственной и непонятной русской душе.
^ Валерий Федорович. Загадочная русская душа, загадочный русский характер! Да не загадочный – непредсказуемый! Дай обезьяне в руки автомат Калашникова?... Любовь там, где духовность, вера, мечта, фантазия... А тут – ни логики, ни определяющих традиций. Нравственность – для основной массы понятие бумажное, книжное. Русский человек – охотник, недоверчивый, смекалистый, очень осторожный, жестокий, вороватый. Не украдет, если уж совсем не надо или лень. Он не верит ни словам, ни обещаниям, ни клятвам, ни посулам. Природой он не восторгается, а присматривается к ней, ждет подвоха. Не раз обманутый, ограбленный, способный выживать и жить в самых невозможных условиях, он, зачастую, не стремится к роскоши и не дорожит ею. Русский человек легко пропьет, поломает, бросит, реже – подарит. Но, конечно же, есть и святые, и честнейшие, и умельцы, и ученые... Как выразился один уважаемый мной человек: «Очень тонкая пленка интеллигенции, но самого высокого качества», и, конечно же, большинство – люди хорошие, да не о них речь. Речь идет о доминирующем меньшинстве.
Зарецкий. Да я ведь говорю не о причинах, и тоже не о всех поголовно. Просто у нас в России чаще встречается именно такое отношение к женщине, к любви. Вот у меня в блокноте: Юра Павлов, сварщик: «Познакомились с ней в доме отдыха. Девка – высший класс, официантка». Альберт Петров, северный поэт: «У моей Людмилы Николаевны отдельная квартира». и т.д. Можно продолжать сколько угодно. Это наиболее частое отношение: «У нее своя жилплощадь» или «отец – полковник», или «у них свой дом, единственная дочь»... «Полюбил», – не аргумент.
^ Валерий Федорович. Ну, если уж прибегать к записям, позвольте наблюдение пострашней. Среди людей белой расы каннибализм – явление крайне редкое. Пожалуй, наиболее часто он встречается, увы, только у русских, конечно же, в экстремальных условиях: голод, блокада. На упоминания о таких случаях я неожиданно натолкнулся еще давно, перелистывая пятитомные сказания иностранцев о смутном времени: «Толико поляков перебили по Москве, что из их трупов на улицах, под покровом ночи, аптекари вырезали жир для своих снадобий. Человеческое мясо запекали в пироги, ели. Голод». Ну, это было давно. А вот из воспоминаний М. Е. Егоровой о ленинградской блокаде: «У свежевыброшенных трупов нередко были вырезаны ягодицы». Ю. К. Иванов, бывший заключенный: «В побег из лагеря чаще всего собирались группой из трех человек. Двое заранее сговаривались, если будет необходимость, в пути съесть третьего, а потому третьим всегда брали заключенного помоложе, «посвежей». И каждый в мыслях был уже готов, если понадобится, убить и напарника на мясо». Таких свидетельств много. И убегали, и ели, и жили дальше, и снова попадали в тюрьму. Вот тебе и русская дружба, и любовь, и верность, и загадочная русская душа.
Я понимаю – вам хочется заорать: «Я не такой, это не про меня!» И мне хочется с вами кричать: «Прекратите! Это позор!» – Но давайте успокоимся.
Мне не нравится, когда судят нацию в целом, да еще по деяниям худших ее представителей, а тем более, когда неуважительно говорят о своей национальности. Это уж совсем противоестественно. Самокритику придумали комсомольцы, как форму изощренного издевательства. К раскаянию или покаянию она не имеет никакого отношения.
Я привел эти удивительные, но весьма характерные диалоги, чтобы еще раз вернуться к той же теме.
Я утверждаю: «Человек не ответственен за преступления, совершенные или совершаемые каким-либо лицом его национальности, если он не является соучастником этого преступления и никак не причастен к нему.
Нельзя обвинять нацию в целом. Нельзя репрессировать человека только за его национальность. Любые преступления, совершенные в давно прошедшем времени прадедами или в настоящее время, не могут служить причиной ограничения в правах целой нации, причиной ее преследования, дискриминации, будь то немцы, крымские татары, евреи, русские или легендарные «татаромонголы».
Приведенными мной, увы, невыдуманными диалогами я надеюсь обратить к этой теме тех, кого ранее не интересовали «эти еврейские проблемы».
Обвинена может быть любая нация. Найти причину не трудно.
Антисемитизм – гадость и зло, так же как и русофобия, и всякий шовинизм. Это не еврейский вопрос, это вопрос нравственности, справедливости. Впрочем, условия здесь не равные. Большую, сильную нацию эти проблемы волнуют меньше, чем зависимое национальное меньшинство. «У сильного всегда бессильный виноват».
Я ведь об этом, потому что друзья уезжают. Да и мне тошно очень, тревожно.
Ну, а ты что притихла? Глаза такие серые, печальные.
Все нормально.
Пока все нормально. Понимаешь?
***
^ Четвертое августа.
«Жевал он с перекошенным лицом, с какой-то мукой в неподвижном взгляде; должно быть что-то жесткое в салате не резал нож притупленным концом, да и «Незнакомка» за соседний столик все не садилась, потому наверное, что не было вина и скатертей и «Незнакомки» не было в столовой. Состарилась одна, другая, кончив школу, учится на геолога пошла – теперь обед готовит у костра.
И думал он: «Вот кончится обед столь поздний, – напишу шансону, а, может быть, попробую сонет, или романс о самой безнадежной любви…» и трость искал в углу. А мгла уже синела на снегу, и убыстрялась улиц дребедень…
Как короток ненастный зимний день!»
***
Помните, я согласился с астрологами. Я осмелился признать влияние планет на судьбы людей, на все происходящие события. Да, я признал, но с оговоркой – суммарное влияние планет, и прочих небесных светил, создает лишь определенную обстановку, но только сам человек, сотворенный Богом по своему подобию, может принять то или иное решение, и несет перед Богом ответственность за свое решение, свой выбор. А сегодня я повстречал своего друга Петра Анисимовича, он родился почти одновременно со своим братом-близнецом. Одновременно! Внешне они очень похожи, но до чего ж у них разные судьбы и характеры!
***
^ Пятое августа
Вчера на Петроградской повстречал Цезаря и Трутского. Зашли в «Парус» посидели часок. Давно не видались. Сима Островский рассказывал о них презабавные истории.
В фельетоне Евгения Зарецкого есть такая фраза: «Егор Соловьев в 1970 году назвал себя Цезарем Соловейским и нигде больше не работал».
Позвольте не согласиться. Я располагаю о Цезаре (Егоре) другой информацией.
Этот одаренный молодой человек, (в ту пору ему было около тридцати), с явно выраженным стремлением к декадансу, постоянно проживал на принадлежащей его матери зимней даче, расположенной в пригороде Ленинграда у крематория. Отслужив в армии положенный срок, Егор решил заняться всерьез самовыражением и начал было с литературы, но вскоре пришел к выводу, что «в данном жанре преуспевают исключительно подлецы». А вот в живописи намечался решительный сдвиг. «Уже признают не только Репкина, Бабкина и Дедкина, но и разных прочих». Короче, Егор недолго стоял на распутье, а пошел в изобразительное искусство искать признания и счастья. Егор Соловьев с трудом поступил в Художественную школу, но легко завел знакомых в Академии, в Театральном и в Консерватории, стал светским львом. Года три толкался он в отстойниках отроческого созревания, а когда пришло время, провозгласил себя апологетом супрематизма и приступил к изобретению велосипеда, да не тихо, а с помпой, с броской рекламой и эффектами. Конечно же, он вызывал определенный интерес в кругах любителей, начинателей, основателей и продолжателей всех направлений и жанров. И вот тогда Егор прекратил свое обучение в компрометирующей его Художественной школе, дабы обрести возможность самовыражаться «объемно, свободно и самобытно». Он неутомимо писал на разноформатных кусках оргалита напряженные композиции нового жанра, которые еще не находили своего покупателя, но уже нашли своих почитателей, теоретиков, знатоков, а главное искренних поклонниц. (Егор – мужик видный, красивый). Все было бы распрекрасно, если б его мать, профессор кислых щей в холодильном институте, не прекратила выплату новоиспеченному гению скромного денежного пособия, лишь только тот бросил учебу в Художественной школе. В поисках средств к существованию Егор пытался найти работу в самых различных организациях: Ленконцерт, Академия художеств, химчистка, опять Ленконцерт... Но ежедневный нормированный труд лишь ожесточал и отвлекал от основного и главного, предначертанного свыше. Озлившись на окружающую его действительность, порывая со старым и сжигая мосты в своих отношениях с матерью, Егор Соловьев трансформировался в Цезаря Соловейского. Тем не менее, Цезарь Соловейский продолжал жить на зимней даче своей матери. Материальные затруднения, да и потребность в культурном общении навели Цезаря на мысль о сдаче в наем одной из комнат своего жилища. Жильца он выбирал привередливо. На комнату с телефоном и ванной в отдельном доме, а не в коммунальной квартире, желающих было много, но с ценой скромничали, а у Цезаря наступили трудные времена. Очень нужны были деньги. И вот, после непродолжительных поисков и раздумий Цезарь сдал комнату за умеренную плату выдающемуся поэту, философу и скульптору Аскольду Трутскому, который тотчас и заселился в нее с небольшим чемоданом и довольно многочисленной «группой лиц из гипса».
Трутский платил регулярно, и это главное, а еще он стал идейным стержнем и душой цезаревского свободного общества. Сам Аскольд не употреблял алкоголя из за больной печени, а также из идейных соображений, но очень любил выпивающих. Трутский в прошлом служил мичманом на подводном флоте, прилично выпивал, но получил травму глаза, был комиссован, но продолжал бы службу на флоте, если б не бытовая травма второго глаза, который удалось спасти. Но об этом я еще напишу по подробней. Отсутствие глаза не мешало мичману Трутскому заниматься скульптурой, литературой и философией. В то же время поврежденный глаз давал возможность получать приличную пенсию, которая придавала некоторую устойчивость его бюджету. Трутский – поэт довольно ловкий, в отличие от Поприхина, не лез ни в периодическую печать, ни вообще в официальную литературу. Это позволяло ему слыть отчаянным авангардистом. Трутский создавал цветные опусы, используя для этого, на зависть Онуфрию, трехцветную пишущую машинку. Аскольд и Цезарь успешно ладили, восхваляя друг друга на людях, иногда веря друг другу искренне.
В ту памятную осень на зимней даче у крематория зарождалось, развивалось и творилось искусство будущего. Аскольд готовился потрясти мировую литературу своими сногсшибательными открытиями в цветопоэзии, а Цезарь предполагал удивить современное искусство своими новосупрематическими композициями, только Онуфрию было не до того. Онуфрию снилась Лялька Ракукина.
Сколько воды утекло!
Вчера мы встретились на Петроградской, зашли в «Парус».
***
^ Второе февраля.
«Проснулся он и падал, падал, падал… А на пол белый свет луны стекал с окна. А он все падал в темноту, которую зовем мы так же ночью, к ночи, в которую втекал неторопливо молочно синий и дрожащий очень поток луны из низкого окна.
А в воздухе уже звенело что-то, точнее, что-то шелестело. Быть может, то, что на ветру висело, а может, звезды за стеклом окна.
А он все падал, падал и парил, и совершенно не соприкасался ни с полом, ни с потоком, что вливался в пространство комнаты из низкого окна.
***
^ Третье февраля.
Сегодня мой сосед Коля, в красном кабинетном пиджаке с металлическими пуговицами, потягивая пивко, разъясняет соседским девчонкам Ольге и Татьяне:
– Слово «серенада», вроде бы итальянское, а на самом деле – русское. Давным-давно жил в Милане наш русский армянин Окоп. А что делать русскому армянину в Милане? Он, конечно же, торговал сыром. Но слово «сыры» Окоп выговаривал на кавказский манер, как «сири». Бывало с утра он кричит под окнами: «Сири нада?», «Сири нада?». А синьорины ему с балконов: «Надо!» или «Не надо. Перестань кричать». А тут в Милане завелся Кабалеро из Севильи. Однажды забрался он в сад, и под гитару запел одной приличной синьоре, чтобы она приоткрыла окошко, потом выглянула, потом спустилась или впустила его в дом и т.д. Пел он, видимо, не очень, но синьора уже начала собираться. Что поделаешь? А тут, откуда ни возьмись, ее муж, и по итальянски: «Ты куда это намыливаешься? Кто это тебе «Сири надо?» поет»? Так и пошло «Сиринадо», «Сиринадо» по всей Италии, по всей Испании, Франции, Германии, Польше и через Финляндию дошло до России. А у нас по безграмотности произносят как «Серенада». Знаете серенаду Шуберта? Вот, вот!
***
Тринадцатое февраля.
С приватизированных государственных предприятий уходят специалисты, обученные и воспитанные соц. системой. Институт направлял их на работу, профсоюз защищал от увольнений. В толпе сотрудников можно было благополучно просуществовать на какой-либо должности, весь день решая собственные проблемы, и лишь иногда с пафосом отвлекаясь на это производство.
«Наш коллектив в этом квартале…»
Сарбона Фадеева – инженер метролог! В производстве она ничего не смыслит. «А мне это не надо». «Когда меня провожали на пенсию, весь завод плакал, новый начальник еле сдерживался при всех».
Через полгода Сарбона Фадеева пыталась вернуться на свое предприятие, но ее должность ликвидировали за ненадобностью, а ее обязанности выполняет теперь по совместительству молоденькая инструментальщица.
Сарбона Фадеева гордится своим трудовым прошлым. «Меня знали от Баку до Еревана и все боялись». По общему мнению родных и близких, скорей всего, это правда. Видок у нее действительно страшноватый. Сарбона Фадеева познала смысл жизни и теперь тщетно пытается передать свой великий опыт дочери. «В жизни главное не работа. Ты, дура, никогда ничего не заработаешь. Запомни: никогда ничего не возвращай этим мужикам, будь они прокляты. Они нам ничего не возвращают, ни нашей молодости, ни девственности, ни здоровья. Ах, если бы мне вернули мои деньги!» (Последняя фраза – не о пенсии, а уже совсем о другом. Упомянутые деньги не ее, а зятя. Сарбона вложила их в какое-то предприятие, которое уже давно не может найти.) Есть и другая причина ничего не возвращать «этим мужикам» – «А кто позаботится о моей внучке!?» Впрочем, внучку она не видит и, возможно, никогда не увидит, но в системе ее доводов внучка самый сильный ее аргумент. «А эту дуру я слышать не хочу. (Это уже о дочери). Меня трясет от ее голоса». Живет Сарбона Фадеева пока в квартире зятя, летом отдыхает на перестроенной за его счет даче. «Я этому негодяю еще отплачу».
***
^ Четвертое февраля.
Ты отказалась идти в кинотеатр: сидишь, пьешь кофе, рассуждаешь о том, о сем.
«Бывает так, что хвастуны действительно храбры, жеманницы действительно целомудренны, проповедники действительно верят в Бога, есть даже искренне преданные подхалимы».
Ты это наверное прочла где-то. Ты говоришь: «Понимаешь, человеческая натура есть определенные количественные соотношения элементарных свойств или черт, присущих каждому человеку в той или иной степени. Не существует в природе двух людей, в точности похожих друг на друга. Даже один и тот же человек с годами многократно изменяется. При этом каждое его свойство не является безусловным, постоянным».
Ты говоришь: «В нашем зыбком мире все переменчиво во взаимосвязях и зависимостях от времени, места, обстоятельств, состояния, оттого, что мы называем случаем, от соблазнов и страстей».
Ты говоришь: «Иногда самый талантливый человек поступает бездарно, и сам видит это, иногда унижается самый гордый, обманывает – правдивый, а подлый поступает благородно. Не потому ли свою судьбу не доверяют даже самым близким. Ах, сколько раз я верила безоглядно своим любимым, любящим, преданным и, поверьте, жива еще только благодаря невероятным стечениям обстоятельств. «Судьба – проказница, шалунья» может создать такую ситуацию, при которой самые искренние, самые верные друзья становятся конкурентами или соперниками, и конец прежней дружбе – вражда, а в борьбе цель оправдывает средства. Я всегда верила в дружбу, я не предавала своих друзей, верила им, но вот пришло время, когда я осталась одна».
***