Осень прощальная
| Вид материала | Книга |
- Конкурс стихов. Награждение ризами за стихи, 51.9kb.
- На конкурсе стихов и сочинений было три номинации: выразительное чтение стихотворений, 49.22kb.
- Родная природа в творчестве поэтов 20 века, 178.48kb.
- Осень! Славная пора!, 48.89kb.
- План I. Введение. II. Этап > Чехословакия. Политика союзников по отношению, 252.54kb.
- Загадки: Пришла без красок и без кисти и перекрасила все листья (Осень), 900.58kb.
- Болдинская осень в творчестве А. С. Пушкина Звучит музыка П. И. Чайковский: "Времена, 75.89kb.
- Беседа Александров «Осень», 103.34kb.
- В. Дорогие друзья! Мы рады видеть Вас на нашем празднике «Золотая осень». Этот праздник, 96.15kb.
- «осень» (1968) 1, 56.9kb.
Восемнадцатое мая
«А ты ушла так просто, так «обычно», и дни полились серыми дождями. А ты ушла, и стало так привычно твоей улыбкой бредить вечерами».
***
^ Двадцать первое мая.
В свои командировки я отправлялся всегда поездом. Из окна вагона видишь расстояние и отдаленность как бы убедительней, а тоска по оставленному сильней.
В моих дальних странствиях я всегда помнил Тебя, машущую мне рукой, перрон.
Ах, прощание всегда тянулось слишком долго, я торопил минуты. «Вот и поехали». А ты говоришь: «Провожать обязательно до самого вагона, ждать, когда уже тронется и удалится, и помахать рукой, тогда встреча будет желанней».
***
^ Двадцатое июня.
Он говорил:
«Для определения нравственного здоровья общества есть надежный тест: следует определить, что легче прощается большей его частью: нанесенный материальный ущерб, или обида. Это статистика. Но сам тест очень точно характеризует личность.
Не каждый претендует на то, чтобы слыть поэтом, художником, математиком, шахматистом или спортсменом, но каждый уверен, что не менее других обладает здравым смыслом. Каждый претендует на определенное место под солнцем, и естественно, нелегко переносит пренебрежение, неуважение или невнимание, которое могло бы его унизить в глазах общества, группы лиц, той одной, мнение которой ему так необходимо, или даже в собственных глазах. Потому то обиду трудно пережить, простить, если общество здорово. Что же касается ущерба, то всякий ущерб имеет измерение, и часто дело лишь в материальных потерях, которые со временем можно восполнить или смириться с ними». Я был убежден, что с обидой в сердце нормальный человек долго не проживет, а все материальные потери забываются, к ним можно привыкнуть, приспособиться.
Я предполагал, что так же думает большинство, но позже понял, что ошибался.
***
^ Восемнадцатое мая.
«Случится так, что ты взгрустнешь немного, и нагадает глупая подруга крестовый дом и дальнюю дорогу, и короля из замкнутого круга».
***
^ Двадцать девятое сентября.
Отец мой был человеком щедрым, добрым, но бережливым, деньги попусту не разбрасывал. Он помогал только в самый нужный момент, помогал, насколько это было необходимо. Он говорил: «Надо помогать нуждающимся в помощи, не корить их в неудачах. Помогать необходимо, это надо нам самим. Это приятно, это веселит сердце, это делает нашу жизнь красивее, и богатство обретает какой-то смысл, расширяя наши возможности помогать ближним и дальним». Он говорил: «Люди делятся на три категории – на дающих, берущих, а еще есть не дающие и не берущие, но это уж совсем скука. Всякий человек может сам определить свое место в этой системе. Дающий никогда не обеднеет. Дающему Бог воздаст. Выбирай и ты свою категорию».
***
^ Тридцатое сентября
«Немолодой, свободный мужчина» – это, вероятно, из брачных объявлений! Писали бы сразу: «одинокий, несчастный, старый и больной…», да кому такие нужны? Впрочем, наверное, есть и, просто, «не молодой, свободный».
Откуда берутся эти не молодые, свободные мужчины? Почему он свободный, а уже не молодой? Где его семья: жена дети? Авария? Несчастный случай? А может он не любил, не жил с женщиной? Может быть, он никому не нужен? Да нет. Чепуха все это. Была и любовь, и жена, и дочь, и он был нужен. Да вот так получилось… Астрологи говорят: «Изменилась ситуация. Венера изменила свой градус», или Черная Луна, или еще что-нибудь. Наши судьбы предопределены. (Астрологи легко объяснят любое явление, любое событие). Я не верю астрологам, но в жизни вдруг что-то сломается – и все, не восстановить, не починить.
«Немолодой, свободный мужчина…» Да разве немолодым нужна любовь? А если старый, а полюбил? Да здравствует смельчак, который отважился полюбить, зная наперед, чем это кончится. Безумство храбрых – еще не сумасшествие.
Держись старик! Сыграй-ка нам на гитаре ту, свою любимую, цыганскую.
***
^ Десятое сентября.
Зарецкий утверждает, что существует такая социальная категория: «евреи, проживавшие на территории Советского Союза». Я бы назвал ее «лица еврейского происхождения». Разве они евреи по вере, по языку, по семейному укладу?
***
Пятнадцатое февраля.
Ты танцуешь под французские песенки. Кружишься посреди комнаты, подпрыгиваешь, задираешь ноги, подпеваешь себе.
Уже вечер, поздно, я устал, а ты уже не кошка – ты чертенок.
***
Первое октября.
«Он обещал: с ладони прокормлю, На донышке души подам напиться, И ты закинешь горлышко, как птица, И я припомню...»
Ах, Виктор Гейдарович!
Я люблю его поэзию. Литературный критик Анатолий Пикач назвал его «несравненный Ширали», это очень удачно.
Виктор Ширали – человек не от мира сего. В начале 70-х я написал портрет Виктора Ширали. Как видите, я не претендовал на капитальный профессиональный портрет. Это просто так, в двух словах – пятиминутный уличный набросок.
Лоб
взгляд чуть рассеян
но вот зажегся, вспыхнул
«позвольте Вашу руку, госпожа…»
Нос рос из тонкого лица
подобием
Б
А
Н
А
Н
А
Во всей осанке было что-то птичье
какое-то забавное величие
которое являет нам
гордящийся собою
пеликан.
***
^ Пятое января.
Читая о людях девятнадцатого века, разве мы не восхищаемся идеями, символами, атрибутами, которые определили их быт, привычки и законы, их нравственность, подвигая к славе, а иногда и гибели. Время изменило наши принципы, взгляды, пределы. Нас уже не волнует, не пьянит, не побуждает к действию, теперь утратившее свой прежний прекрасный смысл короткое слово «честь», резкое и острое, как укол шпаги.
Люди того, давно ушедшего поколения сегодня кажутся нам более совершенными, – более чистыми и, вместе с тем, прекрасно наивными.
Но человек лишь часть природы, а в природе все изменения постепенны, почти незаметны. Они происходят, вероятно, под действием высших причин, но и от нерадивости, недальновидности гордого человека, создавшего науки, развившего их до современного уровня, и не потрудившегося ни на минуту задуматься над теми последствиями своих гениальных открытий, которые не замедлили проявиться не только в материальной сфере, но и духовной.
Ах, старо как мир, считать главнейшей из наук философию. Это она, классическая философия, искалеченная и перерожденная сегодня, породившая своих современных мутантов типа марксистско-ленинской философии и проч. это она, древнейшая из наук, в своем естественном развитии должна была дать ответ на основной вопрос, главный вопрос всех остальных наук: “Зачем и для чего они существуют? Где их разумный предел? Есть ли предел прогрессу? Не нанесет ли он ущерба матери природе? Не погубит ли ее саму и всех ее глупых детей?”
О, наивные и беспомощные букашки, птицы и звери, рыбы, гады и человеки. О, безгласые и беззащитные, беспомощные травы, мхи и деревья, экзотические цветы, кораллы и моллюски, весь окружающий нас невероятный, но существующий мир, ты меняешься, ну а мы, мы, твои постояльцы, человеки, меняемся ли мы, изменились ли?
Вроде бы изменились, да не очень. Изменились моды, обычаи, расширились знания окружающего нас мира, непонятного, неизвестного, таинственного, непознаваемого. Изменились наши кумиры. Но сами люди, их привычки, поступки, характеры, разве не те же, что и тысячу, и пять тысяч лет назад. Убийца Отелло, вершит самосуд и в наши дни. Развратник Одиссей, Иуда, Саломея, Медея, Леди Макбет и обольстительная Карменсита, разве не разгуливаете вы по улицам наших городов? И, тем не менее, нам приятней думать, что наши предки были лучше нас.
Мой дед, Лев Соломонович, в своих дневниковых записях за январь 1917 года сетует на утрату добродетели, на жестокость общества, на его бездуховность. Это того самого общества, о котором теперь принято вспоминать с такой безысходной тоской и благоговением.
Милый мой дед, я видел тебя один раз в жизни у дома на улице Рубинштейна, когда ты отказался эвакуироваться из осажденного города, отказался воспользоваться автомобилем, специально присланным за тобой, повернулся и неспешно возвратился на свой седьмой этаж в коммунальную квартиру, в которой через полгода умер от голода и холода.
Уважаемый Лев Соломонович, милый дедушка, никогда не забуду тебя. Свои дневники ты писал, вероятно, вечером по воскресеньям. Какой же ты был наивный, добрый, честный, какой застенчивый, корректный! Как любил! Как мечтал! С какой самоотверженностью растил своих сыновей и дочерей. Твои дети выросли честными и скромными. Жена ушла из жизни рано после рождения двенадцатого ребенка, прожив на свете тридцати семь лет. Ты работал, молился Богу, ежечасно, ежесекундно оделяя детей своей добротой. Но главное Богу! А от Бога все, что есть у тебя и у нас, твоих внуков. Слава Ему!
Дедушка, твои дневники теперь у меня.
Мой дед умер в блокаду зимой 1942 года. Отец вернулся с войны израненный, в орденах, а восемь его братьев погибли на фронтах, девятый в газовой камере. В 1974 году от незаживающих ран умер мой отец. В 1976 и 1980 умерли его сестры Лиза и Софа. Разве это были другие люди? Разве они любили и страдали по-другому?
***
^ Двадцатое ноября.
Приозерск. Ночевал в поселке Сосново. Утренний ветер разогнал бледный туман. День ясный, прохладный сухой. Сухое, сжатое поле. Проселочная дорога без асфальта, как деревенская красавица без косметики. По дороге вздымается пыль. Осенние листья не кружат, а летят стремительно. Стремительная осень.
***
^ Двадцать первое ноября.
За окном деревья обнажились, корявые, грязные. Не хочу зиму, но зима наступит, – может, от того печаль? Коля говорит: «А что поделаешь?».
***
^ Одиннадцатое мая.
«Замечено, что, лодыри весьма изобретательны. А бедность и лень, в совокупности, порождая зависть, стимулируют красноречие, риторику, воображение, демагогию. Попробуй переспорить мою жену или ее красавца сына. Их пламенные речи убедительны, а доводы неопровержимы.».
***
^ Двадцать первое сентября.
Вдруг в гардеробе, да, в гардеробе, зеркало вспыхнуло вашей лукавинкой.
***
Седьмое сентября.
Итак, я живу в Озерках. Снимаю комнату у Антонины Николаевны.
Оказывается, в этой квартире проживает на птичьих правах отличная собака по имени Афродита, вероятно, дворняга, но удачной помеси, в которой явно доминирует родство с немецкими овчарками.
Коля рассказал мне, что у Афродиты умер хозяин, и она целый месяц бродила у бани, а однажды, в дождливую погоду увязалась за ним и «что поделаешь, пришлось впустить эту скотину в квартиру». Коля уверяет меня, что, вообще-то, не любил животных, «от них только грязь и блохи», «а эту сучку никак не выгонишь».
Афродита очень мила, и мне подумалось, что все это Коля придумал, как оправдание, для Антонины Николаевны. Может быть, она не хочет, чтобы в квартире жила приблудная собака. Но Антонине Николаевне, по-моему, все это безразлично. Она вяжет какую-то бесконечную кофту и разговаривает только о кораблях Балтийского морского пароходства. А вот Коля, к сожалению, не врет. Мне случайно довелось видеть, как он, напившись, бил Афродиту ногами. Я вступился за собаку, но в ответ услышал лишь неизменное: «А что поделаешь?» Однажды пьяный Коля даже водил ее к озеру топить, да, видно, не смог довести дело до конца. Об этом он рассказал мне сам, как бы оправдываясь. «Но вечером эта животная вернулась в дом и улеглась у входной двери. Что поделаешь?»
Я сразу сдружился с Афродитой, купил ей красивый ошейник и вечерами мы с ней гуляем по Удельному парку. Собаке такие прогулки очень нравятся, мне тоже.
***
^ Четырнадцатое декабря.
Мы пишем в надежде на своего читателя. Читателя, который не просто прочел бы и поставил на полку со словами «хорошая книга», а на читателя, сопереживающего, полемизирующего, читателя, ищущего в тексте ответа и находящего то, чего не знал и сам автор.
Разве бывают такие читатели?
У хороших писателей – бывают.
Наши милые родственники, друзья, знакомые, как восторженно вы хвалите наши книги, которые подчас прочли с большим трудом, а иногда и не дочитали. Я надеюсь, я жду. Когда же у меня появится свой читатель? Как узнает обо мне и моих книгах? Как узнает, что это ему интересно?
Сегодня получил статью Анатолия Пикача о моих повестях. Читатель он прекрасный, тонкий, независтливый, литератор.
Ах, неловко расхваливать своего рецензента, да мне его статья очень уж лестна.
Кто ее прочтет? Два десятка наших друзей и знакомых? Родственники? Может быть, редактор? Но это уже не обязательно. Анатолию Пикачу доверяют, и статья может пойти в печать без редакторской правки. Эх, жаль, в наше время не читают литературных статей!
Мне все нравится в статье. Не смущает и то, что так откровенно обнажилось некоторое расхождение состоявшегося с замыслом, но это уж вина автора, а не рецензента. В повести «Ночной пассажир» у меня не получился «тот прохожий», я это чувствовал, еще когда писал ее. По замыслу «тот прохожий» просто неизвестный, внезапно застреленный в голодном городе, неожиданно, невероятно, убитый только за то, что от него исходил легкий запах свежего хлеба. Многие годы его бессмертная Душа преследует, сопровождает убийцу, который уже привык к ней и не видит в этом ничего странного. Но, на правах прожившего всю жизнь и познавшего смерть «тот прохожий», точнее, его Душа знает все... ничему не удивляется. Все лишь перемены, видоизменения и деформации давно созданного, существующего, происходящее от движения времени. «Суета сует». Видеть в «том прохожем» соавтора «дневников» ошибочно. У него прав на это не больше, чем у любого другого персонажа.
***
Пятнадцатое декабря.
Молчи, уж, Лелька. Ты ведь сама все знаешь. Ты росла под солнцем и дождями, подрастала как полевой цветок – красивая и юная. Окружающая природа, среда обитания, мама, дом, подружки, добрые или лукавые, далекая тетя, кинофильмы, книжки, школа, уроки музыки, первая встреча. Ты сложилась так, а не иначе. И мне тебя не изменить!
Ну и что? Почему надо тебя изменять? Какое заносчивое желание. Что за абсурдная нелепая надежда! Ты навсегда останешься такой, какой сложилась. Может быть, Монтень и Чехов, Цветаева и Гамсун, Маяковский и Вершвовский, Достоевский, да и другие могли бы научить тебя чему-нибудь. Ну, стала бы ты мудрее, приличнее, благонравнее. Но что тебе до того? Что до того твоим сверстницам и тем, что жили раньше и тем, что уже родились или скоро родятся? Зачем вам это? Слишком многие жаждали каждую из вас и будут жаждать вашей благосклонности, стремясь овладеть вами. И для них вы достаточно хороши такие, какие вы есть. Хотя вы фальшивы во всем: в своей наивности, в доброте, в нежности, в жалостливости и сентиментальности, в любезности и вежливости, в чуткости и впечатлительности и, что всего огорчительнее, даже в преданности и любви. Тьфу! Негодницы!
Случается, судьба карает вас за эту наглую, трусливую, но удобную для жизни ложь. Уступчивость, компромисс – удел мужчин. Как иначе им прожить в этой суровой и жестокой жизни.
Женщина не уступает, или уступает на время, или делает вид, что уступает. Эта ее особенность страшно привлекательна и, вместе с тем, опасна. Глубокие разочарования ждут того, кто надеется на ее уступку. Такие надежды беспочвенны и часто приводят к трагедии. Впрочем, это справедливо лишь в отношениях между партнерами в сложной игре, ставки в которой самые высшие: жизнь, судьба, здоровье.
Но женщина мать часто, даже, как правило, живет для детей, им она предана, для них готова на жертву. Но это уже скорее закон физиологии, а не психологии (надо сознаться, что, к сожалению, и здесь исключений слишком много).
Как жалок мужчина, никогда не уступивший женщине! Чем ему гордиться?
***
^ Двенадцатое октября.
О, серая крыса полночных видений, томлений, мечтаний, скитаний, молений…
***
Двадцатое мая.
Я пишу книгу «Навыдуманные истории Симы Островского». Строки о Тебе в этой книге – как бы лирические отступления.
«Осень», «Однажды вечером».
Ты – мое лирическое отступление.
Ради лирических отступлений я жил и живу. В многотомной моей жизни страницы лирических отступлений не часты. Чем стала бы моя жизнь без них? Карьера, общество, работа, семья – это долг, это «нада», это необходимость, это труд, предписанный моралью, это обычай. Творчество – это потребность, удовольствие, развлечение. Лирические отступления – это жизнь, это счастье.
***
^ Двадцать восьмое октября
Она говорила:
«При неосознанности наказаний и самом безответственном попустительстве, поощряемая тщеславием, испорченная натура наша обязательно требует движения вперед, (даже не в сторону, не по кругу этого уникального мироздания, а только вперед, обязательно вперед). И сразу возникают два вопроса: «Куда вперед?» и «Зачем вперед?»
Разве сегодня на нашей милой, не такой уж большой планете (за сутки облетаемой самолетом) недостаточно благ на всех ее обитателей, все ее население, всех людей, в том числе и калек, и стариков, и детей, и тех, кто не может трудиться по физическим, психологическим и прочим причинам?
Разве преуспевание в науках и технике не позволяет нам всем жить в этом мире хорошо и комфортно, всем без исключений, уже сегодня? В чем же дело? Отчего на Земле так много бедных, недовольных, озлобленных? Да, к сожалению, дело не только в пороках наших, в преступности и в неумении справедливо распределять все блага, в отсутствии такой системы. Дело здесь не только в предрассудках, не только в амбициях национальных, социальных и прочих, не только в извращениях моральных и политических. В большей степени это результат необузданного стремления вперед и только вперед. Не пора ли остановиться, оглядеться? Что там впереди? Не теряем ли мы больше, чем находим? Что сделали мы со средой, нас окружающей, с фауной и флорой доверенного нам уникального мироздания? Куда ушло наше современное искусство (профессиональная живопись, музыка, поэзия, литература) от современного человека? Оно замкнулось в профессиональных проблемах, никому не интересных или интересных только узкому кругу специалистов. Даже интеллигентному человеку порой уже все это скучно, не понятно, а чаще не нужно, потому что противно его потребностям в искусстве. А ведь, стоимость уничтожения уже созданного «устаревшего» часто превышает стоимость его сохранения во много раз.
Я знаю, как наивны и бесполезны призывы оглянуться, подумать, впрочем, как всякие призывы к миру, к добру и любви, к благоразумию и милосердию».
***
^ Третье сентября.
Ты говоришь: «Женщины любят тех, кто их любит, любят любовь».
***
Шестнадцатое декабря.
В начале 80-х, как-то зимой, я с Виктором Ширали и Надей Карпеченко забрел на выставку очень интересного художника Исачева, в ленинградскую малогабаритную квартиру где-то на шоссе Революции.
Исачев великолепный рисовальщик и живописец, человек мудрый.
По стенам квартиры размещены работы и других ленинградских художников. Все это продается. Можно также приобрести фотографии, слайды и планшетки с десятком маленьких цветных фотографий с работ экспонируемых художников.
Наде очень понравился хозяин квартиры, устроитель выставки Жора Михайлов, молодой красивый человек.
Надя предполагает, что Исачев писал с него Христа в своих картинах. Мы с Надей потом еще три раза побывали на этой выставке. Я купил две работы Иры Тихомировой (пейзаж с мусором на переднем плане, в розовых цветочках, работа маслом на оргалите, и еще Наде понравился групповой портрет семьи художника Клеверова, акварель).
На работу Исачева у нас не хватило денег. Возвращались домой мы в радостном настроении. Надя всю дорогу восхищалась Жорой Михайловым: «Какой умница! Как просто держится! Очень красив!». Мы, конечно же, не могли представить, как ужасно сложится судьба этого красивого человека. А тогда, мне тоже понравился Жора Михайлов. Чтобы в семидесятых решиться на организацию такой выставки, о которой, без сомнения, уже давно были оповещены все, «кто следует», надо обладать определенным мужеством, чувством гражданского достоинства. Такие выставки не забываются.
***
^ Восемнадцатое августа.
Он говорил:
«В этом году в Россию возвращаются военнослужащие, демобилизованные из «братских» государств и государств «ближнего зарубежья». В России не прибавилось ни рабочих мест, ни жилья, а потому эти демобилизованные увеличат прирост бандитов. Могли бы увеличить численность милиции, но для этого потребуются решения, а при нашей бюрократии ...
Итак: количество бандитов увеличится. Это не значит, что умеющие обращаться с оружием, зачастую не имеющие гражданских профессий, здоровые мужчины начнут организовываться в банды. Это не так. Произойдет не очень продолжительный процесс замещения, вытеснения и отбора.
Военнослужащие уйдут в рабочие, в начальники, в бездельники и в прочие категории, но они вытеснят криминально настроенных людей из самых разных слоев общества, из самых разных категорий труда. А уже те, как и часть демобилизованных военнослужащих, уйдут в криминальные структуры. А этому неизбежно сопутствуют и ослабление государственных институтов и разгул беззакония?» Стараясь быть кратким, я изложил его прогнозы очень примитивно. На первый взгляд они не убедительны, даже парадоксальны. Ведь он утверждает, что дисциплинированные и законопослушные бывшие военнослужащие не снизят преступность в стране, как можно было бы предположить, а наоборот, увеличат. Но, к сожалению, его прогнозы сбываются, и мы уже замечаем это.
***
^ Третье марта.
Ты говоришь: «Какое он имеет право писать о живых людях все, что вздумает, даже не потрудившись изменить их имена? Какое он имеет право навязывать свое мнение читателю, какое право он имеет обижать, клеймить, судить? Он кто, верховный судья?”
Да нет, конечно, не судья, если ты спросила серьезно. Он не судит, а пишет. Он художник, уж не знаю, плохой или хороший. Он пишет, что видит, как умеет. А ты суди сама.
***
^ Четвертое марта.
Он уезжал со слезами в сердце.
«Я уеду. Я уеду. Вы, соседи, не грозите. Вы, друзья, не торопите, вы друг друга пощадите».
Он прощался с любимым городом, с родным домом, с деревьями, скамейками, с камнями оград. «Уезжаю, уезжаю... Не печалуйся, собака. До свидания, до свидания...» Он знал, никакого свидания больше не будет. «Никогда вас не увижу». Он не рыдал – его бил озноб. Спазма сжимала глотку. «Ну, ну, как истеричка». Он не хотел успокаиваться. «Уезжаю, уезжаю». Он понимал, что уезжает навсегда. Навсегда.
***
^ Восьмое март.
«Хорошо, если на свете есть душа, которой ты нужен. Уезжая, отчаливая или подымаясь на борт самолета, приятно и необходимо знать, что ты кому-то нужен, что чье-то сердце сожмется от тоски. Разлука горька тому, кто уехал в новое, незнакомое, неизведанное, разлука горше тому, кто остается на пустеющем перроне, возвращается в опустевший дом и ждет, надеется на встречу…»
***
^ Пятое июля.
Ты вошла неожиданно. Где ты успела так загореть? А у меня Евгений Зарецкий. И сразу разговор пошел «об умном, о красивом».
Зарецкий. «Мы переселились в страну потерь. Мы теряем, и нас уже потеряли. Друзья незаменяемы и незаменимы. Любимых забыть невозможно...»
Ты. «Не нравятся мне красивые трескучие слова, смысл которых смутен. Да, любимых не забывают. Трудно не согласиться, но меня в этой фразе несколько смущает множественное число. Наверное, возможностью любить природа наделила каждого человека. Этой возможности достаточно на одну большую любовь или на две поменьше, или на три четыре совсем маленькие. Кому что достанется, зависит не всегда от человека, чаще от судьбы, от случая. Я знаю людей, которые, прожив всю жизнь, так и не смогли растратить эту свою возможность. Мне жаль их. Чаще встречаются те, которые свою любовь разменивают слишком мелко, их больше. Неизвестно, кто из них счастливее, кто несчастней. Наверное, для каждого человека есть свой оптимальный вариант, он зависит от многих факторов. Мы встречаем своих любимых, влюбляемся, любим, но всегда ли наши любимые всю жизнь мечтали полюбить именно нас. Это ведь какое редкое совпадение должно быть! Но, к счастью, человек так хитро устроен, что он способен полюбить того, кто его любит, или того, кто имеется – другого-то нет. Ну, может быть не сразу. Если есть желание, всегда можно полюбить и быть счастливой в любви. Это приятней, чем всю жизнь считать себя несчастной и никого не любить. Это ведь женщины определяют, все ли совпадает или согласуется. Я о любви, а не о сексе. Компромисс здесь необходим для счастья. И все будет распрекрасно и никаких трагедий, если, конечно, любимый не подведет».
Ну, ты даешь! Такого я от тебя еще не слышал. И что за юбчонка на тебе? Что она прикрывает? У Зарецкого зрачки опасно расширились, не повлияло бы это ему на зрение или еще на что-нибудь. И вообще, ты ведь сама знаешь, нельзя так сидеть на стуле.
***
^ Девятое октября.
Журналист Я. Л. трагическим шепотом сообщил мне о том, что Константин Симонов не любил евреев. Он имеет тому неопровержимые доказательства.
Ну и что? Любил, не любил... Это его личное дело. Константин Симонов никогда не писал об этом, не декларировал своего антисемитизма, так же как Александр Солженицын и множество других умных ответственных русских писателей.
Любит, не любит, плюнет, поцелует... Кто любит попа, кто попадью, а кто поповские яички. Хорошие люди любят Бога, природу, людей, зверей и птиц. А за что евреев любить, да еще всех?
Михаил Арбузов утверждает, что и среди лучших, великих русских писателей встречались воинствующие антисемиты: Салтыков-Щедрин, Державин, Тургенев, возможно и другие. На их совести кровавые еврейские погромы, в какой-то степени на их совести участие евреев в революционных движениях, как протест против несправедливости.
Мне приятно сознавать, что Карамзин, Пушкин, Лермонтов, Ершов, Толстой, Бунин, Короленко, Амфитеатров, Куприн, Горький, Блок, Есенин, Маяковский, Цветаева, Хармс, Аверченко, Паустовский, Набоков стояли в этом вопросе на самых благородных позициях. В своей статье для издательства «Брокгауз и Ефрон» поспешил отказаться от антисемитизма тонкий психолог Федор Михайлович. Процесс Бейлиса показал, что и просвещенное русское духовенство весьма ответственно отнеслось к этой деликатной проблеме.
А что такое любит – не любит?
Миша Лопухов любит женщин, детей, солнце, любит вкусно поесть, купаться, загорать, да вот многое уже ему врачи не разрешают.
***
^ Двенадцатое мая.
По знаку дирижера враз вжарил оркестр. Публика повалила из буфета, дожевывая последние бутерброды, с грустью вспоминая оставленную на столах треску в томате и тот недопитый загадочный напиток зеленого цвета в одноразовом бумажном стаканчике.
***
^ Девятое апреля. Вечер.
Зарецкий говорил:
«Национальная проблема понятней как проблема социального множества. Множество – это группа лиц, объединенных каким-либо признаком или качеством, признающих наличие в себе этого признака или качества, и тем самым относящих себя к тому или иному множеству. Например: литовцы, татары, парикмахеры, инвалиды, рыжие, толстые, мужчины, моряки, кавказцы, футболисты, беременные женщины, лысые и т.д. В частности, всякая социальная категория – это тоже множество. Всякая личность может быть рассмотрена в любом количестве множеств. Например: рыжий, моряк, татарин, писатель, очкарик, нумизмат, москвич, холостяк, любитель пива и т.д., можно продолжать, пока не устанешь – это все один человек. Во всяком множестве люди очень разные, но одно общее качество объединяет их по отношению ко всем прочим, не входящим в данное множество. Внутри множества те же законы: нравственные, экономические, психологические, ведь во всяком множестве очень разные люди. И все же законы взаимоотношений внутри множеств, в каждом множестве разные. На мой взгляд, особый интерес представляют законы отношения множеств к внешнему миру и внешнего мира к множеству. Как любой общественный закон, закон этих отношений справедлив лишь в той или иной степени, для всего множества, но каждый частный случай есть исключение из общего правила. Тем не менее, законы этих отношений существуют, их изучение, выявление облегчает прогнозирование и понимание взаимоотношений в отдельных социальных группах или между группами.
Законы множеств не осознаны, а потому соблюдаются строже иных общественных законов. Они не вызывают желания попрать их или поступать наперекор им из оригинальности, протеста, из-за каких-либо комплексов или по другой какой-либо причине».
***
^ Десятое октября.
В 1987 году я прочел популярный пикулевский роман хронику «У последней черты». Этот шедевр мне советовали прочесть, как образец новой «исторической» прозы.
Меня возмутило прочитанное не только тоном, не только стилем, не только невежеством, но, в большей степени, наглостью. Автор заново писал историю России, да так, словно все исторические документы и свидетельства уже уничтожены, и можно плести, что угодно, покойники не возразят и не призовут к ответу.
В тексте упоминался Иван Мануйлов, личность, безусловно, одиозная. Это имя я встречал уже в дневниках кн. Мещерских, и вероятно, это обстоятельство вновь обратило меня к уже пылящемуся на полке архиву Голяховского, возвратило меня вновь в то далекое время, и я увлекся этим временем, силясь воспроизвести для себя атмосферу тех трагических событий. Я вновь окунулся в стихию газет и журналов двух предреволюционных десятилетий: «Новое время», «Гражданин», «Нива», «Былое», фотокопия дела 1207, мемуары современников; более поздние публикации: «Русский Рокамболь», «Святой черт» и т.д. Всякое новое имя, свидетельство, упоминание или документ я непременно выверял по различным источникам. Сотни часов я просиживал в ленинградских библиотеках и читальных залах, кроме того, за год я приобрел у частных лиц и в букинистических магазинах две полки самых разных газет и журналов тех лет и целую папку подлинных документов.
В сентябре 1990 года я сел за стол обобщений.
Биографические версии, версии жизни и деятельности коллежского асессора Ивана Федоровича Манасевича-Мануйлова оказались настолько противоречивы, что собрать их в единую согласующуюся систему было весьма не просто, а потому я честно попытался сохранить эту противоречивость в маленькой книжке «Следствие было недолгим», которую написал легко, «за один присест», осенью 1990 года. Среди многих легенд и сплетен, отброшенных мной, как не нашедших подтверждения, осталась невыясненной легенда об участии Ивана Мануйлова в составлении текста «Протокола сионских мудрецов». О происхождении этой фальшивки у меня сложилось определенное мнение.
Работа над материалами о Мануйлове сильно повлияла на мои прежние представления о личности Григория Распутина; о его роли в судьбе государства, да и вообще, в том страшном разрушительном процессе, последствия которого были столь печальными.
Меня восхитил Распутин.
***
^ Семнадцатое августа.
Мы сговорились встретится, чтобы в субботу послушать хорошую музыку в филармонии и провести вместе вечер и ночь с субботы на воскресение. Роман Свирский дал мне ключи от своей мастерской на Мойке. Я приехал, как условились, в семь вечера. Лиловые хризантемы я разделил на три букета и поставил в разные вазы. Я разобрал привезенный баул: вино, сласти, постельное белье, магнитофон, кассеты; прибрал мастерскую, развесил холсты, намыл полы, включил телевизор и жду тебя. Почему-то вспомнилось «Облако в штанах».
«Девять, десять…», одиннадцать, час ночи, кончились передачи по телевизору.
Где-то за стенкой, а может быть, совсем рядом, всхлипывает вода в стальных трубах, и что-то звенит тонко-тонко, и не понятно, где этот непрекращающийся высокий звук – над головой или в ушах, или где-то очень далеко, или все это мне кажется.
А это капает из крана на кухне.
Вот часы пробили два. Внизу хлопнула дверь. И тишина. Никто не вошел и не вышел.
Как много свершается ночью.
Вот кошка переходит улицу в свете фонаря. Куда? Зачем?
Ты не пришла и не позвонила.
Утром билеты в филармонию я оставил у соседей, приколол записку к двери и уехал к себе в Озерки.
***
^ Восемнадцатое августа.
А сегодня опять полили дожди.
Миша Лопухов пишет, может быть, вспоминает о себе:
«Она поселилась в его квартире и прописалась. Они часто ссорятся, спорят о всяких пустяках. Впрочем, в основном спорит она, доказывает, кричит, визжит, ругается, не дает ему и словечка вставить. А он все пытается это сделать, да вот никак не может.
Она всегда права и разгуливает по кухне с торжественной физиономией. Он мучится, переживает от несправедливости, от невозможности защитить правду, защитить здравый смысл и давно уже ищет научное решение этой проблемы.
Вчера вечером он сел за кухонный стол, чтобы для начала на чистом листе перечислить все ее основные приемы ведения спора: «демагогия, закрикивание, оскорбления, ссылки на якобы известное ей общественное мнение, ложь, клевета...» Она подкралась сзади, из-за его спины заглянула в исписанный лист, прочла все, горделиво вышла на середину кухни, повернулась к нему задом, задрала юбку и, нагнувшись до самого пола, глянула на него сквозь расставленные ноги, высунув при этом язык и выпучив глаза.
Должен заметить, что прием этот в нашей стране не нов. Вроде бы он уже неоднократно использован не только в балете и цирке, но и в оригинальных театральных постановках талантливых современных режиссеров. Но на сцене его исполнительницы, как правило, имеют под юбкой трико, трусики или какие-либо другие портки, а потому не достигают такой ослепительной выразительности. Ему же довелось испытать на себе эмоциональное воздействие этого приема в чистом виде, «ля натурэ». Он несколько смешался, но видимо, этот довод оказался весьма убедительным. Он отложил свою писанину и удалился в покои. Позднее в его дневниках появится запись: «Никогда не надо спорить с женщиной».
Вечером того же дня они мирно пили чай на кухне и живо обсуждали балет «Спартак», впрочем, обсуждала, в основном, она. Недавно они поженились, у них замечательная дочка».
***