Осень прощальная

Вид материалаКнига

Содержание


Четвертое февраля
Седьмое декабря.
Девятнадцатое ноября.
Шестое февраля.
Восемнадцатое ноября
Первое сентября.
Четырнадцатое октября.
Пятнадцатое октября.
Шестое ноября.
Пятое мая.
Шестое сентября.
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6
^

Четвертое февраля


Ирина говорит: «Такого не бывает. Выдумки. Враки. Никто от ревности не умирает. Конечно, неприятно, если тебе предпочли другого, обидно, досадно… и семья, и ребенок?.. Ужасно все это. И ревность – тоже, конечно, но, не умирают».

Я сижу и слушаю, и мне очень стыдно за себя, за тебя, за всех, потому что это правда, даже, если любишь. Но так не должно быть.


***

Он предостерегал, он говорил об опасности прогресса, он винил философию в том, что человечество до сих пор не определило границ развитию наук. Бог создал человека по своему образу и подобию. Он дал человеку разум, доверил ему природу, сотворенную им, дал право выбора, дал Великую Книгу. Но человек в своей дерзости, в поисках комфорта, пожелал жить в праздности тунеядствуя, убегая ежедневного естественного труда определенного ему природой. Человек преобразовал Божий мир по своему. Человек создал двигатель, электричество, атомный реактор, компьютер. Человек стал на столько силен, что в одиночку может уничтожить Божий мир на Земле. И возникнет такая конкретная угроза. Что может защитить человечество от одного злодея-самоубийцы, вооруженного оружием массового уничтожения, способным уничтожить все живое на Земле. А если не так глобально, стоит задать себе самый простой вопрос: «Куда делась уверенность человека в своей защищенности?» А если мы еще не понимаем, что можем быть убиты, искалечены, изуродованы в любой момент в любой точке земного шара, то это наша наивность, детский оптимизм, надежда на свое счастье, на Бога, забытого нами. Знал ли об этом Господь, предвидел ли такой сценарий развития человечества? Я никогда не задавал себе такой вопрос. Я уверен, что Господь знает, что такое человек сотворенный Им, и знает конец человечеству.


***

^ Седьмое декабря.

Выпал снег и сразу растаял. На улицах слякоть, грязь непролазная.

Он говорил:

«В природе существуют три страшных могучих соблазна, три стимула, три силы, три страсти. Они царят над слабыми душами, да и сильные души часто трепещут и отступают перед ними. Это они под видами разумных компромиссов расшатывают принципы, склоняя к измене, лицемерию, предательству и лжи. Эти три соблазна, три страсти – Власть, Богатство и Любовь.

Стремление к Власти может проявляться в самых различных формах. Это может быть власть над своими коллегами в небольшом коллективе, власть над другом, просто над зависимым человеком, стремление подчинить себе, управлять, командовать в семье, любимой женщиной, или независимость от чужой воли, или право выбирать направление, политическая власть и т.д.

Понятие о богатстве тоже относительно. Для голодного и корка хлеба богатство.

А вот в любви понятие о количестве, качестве, величине и даже силе неуместно, не имеет никакого смысла. А потому любовь особенно сильна, особенно опасна.

Под действием этих трех основных сил происходят изменения в личности, в ее характере, ее нравственности. Эти три страсти подвергают иногда самым жестоким испытаниям честность, и она часто не выдерживает их.

И все же, человек, подверженный этим воздействиям, свободен в выборе, а потому несет полную ответственность за свои поступки перед Богом и людьми. Преступив закон, он может быть понят, но должен быть осужден, и, прежде всего, самим собой».


***

^ Девятнадцатое ноября.

Каббала – «Дело о началах» и «Дело колесницы». В Мишне есть такой совет или предостережение: «Дело о началах не излагают в присутствии двух, а Дело колесницы (Божьей) – в присутствии одного, разве только у него свой ум для этого».

По Каббале все основные умопостигаемые формы или категории бытия определяют «32 пути премудрости», а именно 10 цифр и 22 буквы еврейского алфавита. Десятью цифрами можно исчислить все, что угодно, а двадцатью двумя буквами можно написать все книги на земле.

Посредством 32 путей Неизреченное Божество выражает всю свою бесконечность. Каждая буква – это понятие, буквы в своем сочетании создают новые понятия – слова, которые, кроме обиходного, имеют еще и мистический смысл.

Круг мистических каббалистических идей сохраняется в тайне от непосвященных. В Гемаре есть длинный диалогический рассказ о том, как опасно неосторожное отношение к тайному теософическому учению, а потому не станем погружаться в темные глубины Каббалы. Я хочу лишь обратить Ваше внимание на то, что имя, как один из факторов, определяет будущее человека, его характер, судьбу. К тому же, имя должно согласоваться с национальной традицией.

Октябрьская криминальная революция принесла в нашу жизнь и новые имена и это, конечно же повлияло на судьбы советских граждан. Никого в тридцатых годах не удивляли такие распространенные имена, как Вилен (Владимир Ильич Ленин), Ким (Коммунистический Интернационал Молодежи), Делерина (десять лет революции) или просто Искра, Сталина, Трактор Иванович, Энгельс Петров, Сабина Сракова, Сарбона Фадеева, Альберт Чупров, Маркс Наливайко и пр. и пр.

Трактор Иванович вырос худеньким и болезненным, Сабина Сракова миниатюрна и стройна, глуповата, но это не от имени, Маркс Наливайко – лысый трезвенник, к Альберту Чупрову пристала кличка «Ходячий триппер», на людях его зовут Хатэ, а девушки Хатэнчик.

Уже позднее, когда революционный угар несколько развеялся, пострадавшие дети, стесняясь своих имен, переименовывали сами себя, но их судьбы были уже предопределены, как и вся их абсурдная жизнь. В 80-х, 90-х годах, когда неестественные имена стали редким явлением, наступили перемены и в обществе. Да, конечно же, имена не единственная причина всех наших бед, скорее их следствие, проявление.

Да разве мы знаем всю правду?

Разве нам дано знать все, ну хоть об этом?

Прости мне, Господи, мои рассуждения.

Помилуй меня, Господи. Помилуй меня, Господи. Помилуй меня, Господи.

***

Пятое февраля

Миша Лопухов говорит: «Ожидание любви – это тоже прекрасное состояние, честное. А любим мы все по-разному. Ведь любят и романтики, и реалисты, и фантазеры, и технари, и актеры, сто раз проигравшие любовь на сцене. Любят юноши и старики... Вот М. Арбузов утверждает, что вполне нормально любить многократно. Но иногда любят всю жизнь, а бывает, любят всю ночь, даже один час, мгновение... Тот же М. Арбузов утверждает, что величина любви не зависит от ее продолжительности. Любовь может со временем разгораться, а может затухать. Это все от того, как сложатся объективные обстоятельства. Ну и что? Если человек хочет любить, он сможет любить вопреки всему. Скепсис, анализ и здравый смысл угнетают желание. Трудно любить без веры в чудо».


***

Четвертое января.

Сабина Сракова приватизировала свою квартиру в поселке Песочном.

– Ну вот, теперь вы мещанка, – поздравляют Сабину ехидные соседи, с которыми она непрестанно воюет.

– Сами вы подлецы, мещане и сволочи!

– Дура, успокойся. Да не дворянка же ты, не купчиха... – пытается объяснить Сабине ее, уже последняя, верная подруга по борьбе с несчастьями.


***

^ Шестое февраля.

Ты очень красива утром, улыбаешься...

Ты говоришь: «Она не может представить себе жизнь без мечтаний, без чуда...» – и пожимаешь плечами.

Да разве можно жить, никогда не пожелав чего-нибудь нереального, невозможного или просто недоступного, чего-нибудь такого, что нам не положено по нашему положению или по другим каким либо причинам? Разве можно жить без мечты?

Прекрасный огромный мир грез и желаний, как жить без тебя? Все окружающее, ощутимое, материальное, взвешенное на весах, замеренное, точно установленное – чего это все стоит без фантазии, мечты, воображения, веры?

Когда мне было двадцать лет, я гордился своим скепсисом, нигилизмом, своей рациональностью и точностью, называя это правдой о жизни и окружающем меня мире. Чего она стоит, такая правда? Я и сейчас люблю точные формулировки, точные определения, но только ВЕРА возносит наш взор в небо и выше, и дальше, оторвав его от черной земли, изувеченной страшными опытами, но еще живой и ежегодно расцветающей. С верой и мечты, и грезы, и любовь, и надежды становятся как-то возможней и еще прекрасней, и еще смелее. Вера обогащает нашу душу, делает ее светлее, прозрачнее, чище. С верой неощутимое, нереальное становится правдой.

Ну, а ты что там прячешь? Что там, в глазах твоих, от чего они вдруг темнеют, вдруг зажгутся? Ты не слышишь меня. Ты все знаешь, но хочешь подтвержденья.

Все нормально. Смотри, уже полдень. Нам сегодня в гости к Левшиным.

А ты улыбнулась и пошла на кухню своей походочкой. А ты вернулась, взглянула так лукаво, села напротив. А ты говоришь: «Ну вот. Тебе про любовь, а ты опять про веру».

Да что ты, не поняла ничего, что ли?

Любовь это и есть вера. Какая любовь без веры? Сама подумай и оставь меня в покое, а лучше – ложись-ка рядом.


***

^ Восемнадцатое ноября

В 19-ом веке существовало выражение «кисейная барышня», оно сохранилось по сей день, но в каком значении? У Н. Г. Помяловского есть такое рассуждение: «...Ведь жалко смотреть на подобных девушек!.. Читали они Марлинского, пожалуй, и Пушкина читали; поют «Всех цветочков боле розу я любил» да «Стонет сизый голубочек»; вечно мечтают, вечно играют... Красивы они, но не очень; не сказать, чтобы они были очень глупы... Легкие, бойкие девушки, любят сентиментальничать, хохотать, кушать гостинцы... И сколько у нас этих бедных кисейных созданий!». Пожалуй, от Н. Г. Помяловского это выражение надолго вошло в русскую литературу, как бранное.

В нашей организации местком заставил инженера Р. Будуна принести публичные извинения комсомолке Искре Петровне Молофеевой, за то, что он назвал ее кисейной барышней.

Как бранное употребляли это выражение и русские демократы и классики соцреализма и даже сам великий Ленин. Но теперь ведь свобода слова и мне хочется им всем возразить.

«Кисейные барышни» – да ведь это наши милые бабушки и прабабушки. Не будь их, и нас не было бы. Это они мечтали, гадали, думали о женихах, о семье, о детях, это они родили нас. Где таких отыскать теперь? Вот на ком надо жениться, вот с кем надо строить семью, а наших умниц всех бы - в журналистику, на трибуны, на баррикады, да в парламенты всех цивилизованных стран, и чтобы не возвращались неожиданно!


***

^ Первое сентября.

Я уже не молод, а так и не нажил ни добра, ни славы, устал, но все жду чего-то. В этом году отдых на море мне не по карману. Я снял комнату в коммунальной квартире двухэтажного дома, расположенного в Озерках, заплатил хозяйке вперед за сентябрь и октябрь.

Моя хозяйка Антонина Николаевна живет рядом за стенкой в комнате сына, который служит в торговом флоте, и сейчас где-то в дальнем плавании. А напротив моей двери – дверь в комнату Николая Сушкина. Коля – парень лет тридцати, холостяк, работает в бане, весел и общителен, играет на баяне.

Я переехал в свое новое жилище вечером. Антонина Николаевна представила мне Колю и торжественно отдала ключи на медном брелке.

– А это так... – махнула она рукой на весьма независимую особу, выпорхнувшую из Колиной комнаты с не зажженной сигаретой в ярком маникюре.

– Людмила, – прищурясь, с придыханием представилась та.

Я старался выглядеть умным и практичным, заглянул в туалет и ванную, посмотрел зачем-то в окно, прошлепал к себе в комнату и более суток из нее не выхожу.

За моим окном – природа: вечера и ночи, осеннее небо, солнце, клен – до его ветвей можно дотянуться.


***

^ Четырнадцатое октября.

Опять дождь.

Он говорил: «Моя поэтика лишь продолженье прозрачных и простых стихов, в которых свет и свежесть утра; осенних болдинских листов неповторимые созвучья; в стенаньях строк, как в водах рек, людей подвижны отраженья, а воды в медленном движении уж не повторят прошлый век».

Он говорил: «Моя поэзия проста и подчиняется закону, гласящему, что день есть день, а женщина, склонившая лицо к воде спокойной за отображеньем, есть женщина, склонившая лицо, отображенная водой спокойной».

Он говорил: «Моя поэзия легка для чтенья и свободна, как дыханье. Ее мотив размерен, как часы. Лишь иногда, когда она не в силах сдержать в себе, рожденный в сердце, крик (а может, стон), ломает хрупкие пружины, и, раскачавшись, метроном вдруг отрывается от жизни. Размер срывается тогда... и боль, и больше нет дыханья».

Он говорил: «Моя поэзия не создана, она сама себя у древних стен родила, и жить на свете мне давала силы, и дней моих мосты она сожгла дотла. Моя поэзия, – возлюбленная мать, моя жена, единственная в свете... А в парусах опять мятежный ветер. Гребцы устали. Острова сирен еще не встретились. И только серый день глядит в мое окно, за приоткрытой шторой, да тихо тянет дождь напев свой невеселый».


***

Я не убежал от тебя в Озерки. Да и эти записки, дневники, «Опавшие листья» – сосем не причина, а скорее повод. Я не могу навязывать себя тебе. Ты еще так молода! Я могу позволить себе только мечтать о тебе, но и в мечтах не заходить слишком уж далеко. Ты смеешься: «И это ты говоришь мне утром?» Да дело не в нашей близости. Ты очень молода, ты очень женственна, соблазнительна, обаятельна, обольстительна. Ах, я, старый бабник, вижу твою женскую красоту и восхищаюсь ею. Я, понимаю, как глупо выгляжу, но что скрывать от себя правду! Что тебя ведет ко мне? За чем я тебе и надолго ли? На что я могу надеяться? – Ах, только иногда видеть тебя «…раз в год или два года золотой узор твоих сандалий, когда ты случайно мимо темниц проходишь».


***

^ Пятнадцатое октября.

Европейский мир уже перенасыщен замечательными умными и энергичными женщинами – членами всех парламентов и правительств, режиссерами, композиторами, художницами, преподавательницами карате и высшей математики, геологами, следовательницами, судьями, руководительницами предприятий. Особенно много журналисток и инженеров-метрологинь. А вот милых и добрых жен-матерей, нежных и тихих, преданных, некурящих – все меньше. Мужики, да мы на краю экологической катастрофы!

Ах, как красивы и милы эти две женщины в брючках, с сигаретками в тонких пальчиках, за чашечкой кофе беседующих о чем-то своем, за столиком уютного кафе! Но!

Слава женщинам с очаровательными попками всех размеров, на любой вкус. Слава женщинам с милыми улыбчивыми лицами. Слава женщинам, которые любят стихи, поют, танцуют, любят театр, умеют готовить борщ, любят детей и мужа! Как хорошо, что они еще существуют! Надо надеяться, что они существуют.

В твоем пространстве так уютно, так надежно! Под твоим приветливым взглядом так легко. Мы с тобой горы свернем. Ты моя ласточка. Не бойся – я еще не старый. Ни кто тебя не обидит, я отведу все тревоги от твоего светлого лба, как ты смахнула с него прядку темно-русых волос. Засыпай. Завтра утром поедем к морю.


***

^ Шестое ноября.

Сегодня вдруг в комнате Антонины Анатолиевны раздался телефонный звонок. Я удивился, вроде бы в квартире никакого телефона не было. А звонок заливался вовсю, долго, настойчиво, требовательно.

Вернувшись домой под вечер, Антонина Анатолиевна объяснила мне, что это прямой телефон правления БМП (Балтийского морского пароходства). Ах, Господи! Да какое же пароходство в конце XX-го века? «Да, да, пароходство. В день Военно-морского флота по этому телефону меня поздравляет очень симпатичный капитан дальнего плавания», – и она показала мне, стоящий на подоконнике старый телефонный аппарат.


***

^ Пятое мая.

Сарбона Фадеева – порождение коммунальных квартир, послевоенных школ, режимных предприятий и бесплатного медицинского обслуживания. Сарбона Фадеева – простой советский инженер с устойчивым оптимизмом, воспитанный, взращенный и вскормленный системой, ее искусством, ее идеями, ее идеологией – ее опора, поддержка и послушный ученик. Сарбона Фадеева – элементарная частица этой системы, преданная ей и преданная ею.

Сарбона Фадеева не из красавец, одета без претензий. На первый взгляд она удивительно простовата, прямодушна, чуть глуховата, но лишь в тех случаях, когда ей в разговоре непонятна фраза или формулировка. «Что он сказал?» – это она переспрашивает, глядя в глаза собеседнику, у кого-нибудь постороннего, находящегося неподалеку.

Сарбона Фадеева уверена в своей мудрости и справедливости, Ее декларации категоричны и звонки. Главное – все делить поровну, чтобы у всех все одинаково, как у нее. Обид у Сарбоны много. Здесь и инфляция, и неуважение к ее жизненному опыту, и чудесные превращения ее долгожданной, честно заработанной пенсии, на которую теперь не купишь и двух килограммов хорошей колбасы.

Говорят: «На ошибках учатся». Если это так, то Сарбона Фадеева – великий ученый. Да видимо, как выразился по этому поводу матюжник Сима Островский, жопу вокалу не обучишь. А Сарбона Фадеева, к великому сожалению, человек очень энергичный и свободный. Ее козлиная хитрость и ослиное упрямство привели к печальным результатам все, на что бы ни обращала она свою кипучую энергию.

Сарбона Фадеева воинствующий элемент. Ее боятся, не хотят скандалов. А вот с дочерью бои хоть и безрезультатные, но упорные. Сарбона Фадеева постоянно проклинает всех, но в первую очередь свою дочь: «Ничего, Бог ее накажет», «Хватит издеваться надо мной!», «Так в душу плюнуть!» А назавтра, все опять с начала. Полуторагодовалая внучка смотрит во все глаза на скандальную бабку, которая и «ревэ и стогнеть» и «грозит надменному соседу» и ругается с мамой. Но и мама знает, чем задеть бабку, и пошло, поехало.

В гости к дочери Сарбона Фадеева заходит редко и всегда неожиданно. Прямо с порога: «Благодарности от вас все равно не дождешься. Мне только внуков жалко». «Я бы в этой городской квартире и дня б не стала жить». «Гении непризнанные! Да я лучше вас все написала бы. У меня по сочинению всегда были пятерки». «Бездельники. А этот тоже строит из себя гения. Двоечник. (Это о своем гениальном внуке)». «Я могу преподавать в институтах. У меня в школе всегда были пятерки по всем предметам», «Ваши деньги мне не нужны. Вот соберусь и отдам все, что я у вас брала», «А эта Тамара блядь, но она очень умная женщина, умнее тебя, дуры», «Бог меня наказал. У всех дочки нормальные, а у меня… Ох!», «Внученька, иди сюда, несчастный ребенок. С твоими родителями...», «Так в душу мне еще никто не плевал», «А этот двоечник на учился врать. Ни одному слову нельзя верить. Лучше бы шею вымыл». Конфиденциально она успевает сообщить дочери: «Твой живет с секретаршей. Все уже знают».

Уходит она долго. Ее провожают всей семьей, желают здоровья, приглашают заходить почаще.


***

^ Шестое сентября.

Гомон вспуганых птиц, что срываются в небо, вдруг возник и затих над желтеющим хлебом.


***