Geum.ru

Руку, и мы идем в пятиэтажку, но не такую длинную, как на улице Молодежной, идем ночевать теперь уже к своим родственникам маминому троюродному брату Николаю

Вид материалаДокументы

Содержание


И в страстно-лихорадочном огне
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7
неправильная жила

^ И в страстно-лихорадочном огне

Меня всегда держала и томила,

Что в меру я – уж так судил мне Бог –

Ни радоваться, ни страдать не мог!

Завел дневник и ночами записывал, изливал, бедняжка, «свое».

«Всю жизнь обманом живу, самым страшным обманом: самообманом».

А потом и новогодняя ночь была в одиночестве кромешном.

Родители уехали отмечать к сестре в малосемейку, я собирался отмечать в «пятерке», туда, как-то случайно позвали, купил дорогого португальского портвейна, побрился, потренировал улыбку перед зеркалом, а оттуда на меня, разуверившегося, духом падшего, он глянул… И никуда не поехал и пил и таблетки запивал, и с жизнью, дурак и эгоист, прощался, и была поролоновая лестница и страх перешедший в сон на яву… Проснулся с тяжеленной головой к обеду и поплелся по 1984 году.

Но продолжал читать всякие умные книжки, иногда ими увлекался, но и мысль - «ага, помогут тебе эти светочи ума путь свой найти, помогут… надейся, ага… надейся…» - не отвязывалась.

Записывал в дневнике, спорадически ведшемся какие-то диалоги самоедские, разумеется:

« - Книдоспоридия, - презрительно произнес Х.

- Чего-чего?

- Книдоспоридия. Простейший примитивнейший тип паразитирующий за счет живого. Это про тебя».

То другой меня разоблачал другим, вычитанным из энциклопедического словаря, мудреным словечком, но по той же схеме одностороннего диалога:

« - Вы слишком высокого мнения о себе. Слишком высокого. А котурны всегда выхолащивают человеческую душу, - Н. был в меру, все же добродушен, произнося это мне.

- Как вы сказали?

- Котурны. То есть ложное показное величие».

В феврале на свадьбе еще одного однокурсника, пришедшего к нам из академического отпуска, и приглянувшегося мне, тем, что, наконец-то, появился человек, хорошо знающий историю Барнаула, я опять самым безобразнейшим образом напился. Познакомился с одной красивой девушкой, рядом оказались наши места за свадебным столом, танцевал с ней, пока мог… И пил рюмку за рюмкой, не закусывая почти, а только запивая зеленым «Тархуном»…

Очнулся в чужой квартире на широченной кровати под трагический голос радийного диктора, зачитывающего правительственное сообщение о смерти Андропова. Вышел на ощупь к свету – на кухню. Там готовила завтрак, как оказалась мама девушки, с которой я познакомился и до поры до времени, точнее до полнейшего упадка сил танцевал, с ходу меня спросила:

- Вы же с Валерой учитесь? Вот, скажите, как будущий историк, кто новым генеральным секретарем будет?

Сама же и ответила себе:

- Хорошо бы если Алиев. Представительный такой, красивый, да и молодой еще…

Мне же ничего кроме холодной воды и не надо было, никаких новых генсеков, ничего.


В один из мартовских воскресных вечеров с пахучим и тревожным воздухом не сиделось мне дома.

Днем я вволю поразминался борясь со снегом, за что получил похвалу от мамы, давно мне не за что было их от нее получать, и благодарность от разогревшихся, вспомнивших былое, мышц.

И вот, что-то погнало меня, как по поговорке: туда куда ноги ведут, туда куда глаза глядят. Сначала на трамвайную остановку. Потом на трамвае номер семь доехал я не как обычно до площади Спартака, а дальше мне проехалось, дальше. Вышел и пошел по раскисшей днем, а сейчас похрумкивающей ледком под ногами дороге, прямо к церкви. К Храму, так впервые я ее назвал и не смутился и не стал себя корить за пафос. Ведь, действительно, Храм.

Я чувствовал в себе сейчас решимость – зайду, зайду впервые… Что там за воротами?

Но… Прошел мимо.

Обогнул забор и, обманывая себя и утешая – посмотрю с этой стороны на него – вышел на пустырь уже с черными редкими проплешинами. Весь он был усыпан голубями.

Сколько же их! Они, наблюдая, заметил, менялись партиями: одни прилетали от Храма, другие к нему возвращались.

Я смотрел на голубей и думал: да, конечно, люди живут, сцепив зубы, злятся и ждут лучшего, да. Такова жизнь. А что это лучшее?

Что может быть лучше вот этого, что сейчас в моей душе происходит? Когда, вот, кто-то живший до меня давным-давно, живший во мне, проснулся и нашептывает сейчас горячо, страстно, убежденно.

Все ведь просто, нашептывает, послушай.

Весь мир этот Бог создал для жизни и пользы людей – для каждого из нас. Так он нас бесконечно любит!

И если мы будем любить Бога и жить по закону Его, то многое непонятное в мире нам станет понятным и ясным.

Мы полюбим мир Божий и жить будем со всеми в дружбе, любви и радости.

Тогда эта радость никогда и нигде не прекратится, и никто не отнимет ее, потому что Сам Бог будет с нами.


Я от голубиного царства опять пошел к Храму. И, поднявшись на высокое крыльцо вошел в открытую дверь.

В Храме было много людей. В большинстве пожилых, но были и молодые, мои ровесники.

Слушали священника, батюшку, так я его назвал про себя. Он говорил, - на мое удивление, я ожидал каких-то распевов, непонятных слов - просто, понятно. Но все равно почти ничего не запомнилось – из-за волнения. Запомнилось только о каком-то старце Нектарии (от нектара, что ли имя, подумал):

- …Старец Нектарий наставляет. Человеку дана жизнь для того, чтобы она ему служила, а не он ей. Человек не должен делаться врагом своих обстоятельств, но не должен приносить свое внутренне в жертву внешнему. Служа жизни человек теряет соразмерность, работает без рассудительности и приходит в очень грустное недоумение, не знает зачем живет. Это очень вредное недоумение и часто бывает, что человек как лошадь, и вдруг на него находит такое… стихийное препинание… Старец Нектарий определяет духовный путь как канат, натянутый высоко над землей. Пройдешь по нему – все в восторге, а упадешь – стыд-то какой!

… Служба закончилась, но, оказывается, все только начиналось.