Geum.ru

I. Комната в Царском ~ Совершеннолетие Володи Дешевова Лида Леонтьева, Поездка на Валаам Нешилот Юкс и Юкси 7 дневник

Вид материалаДокументы

Содержание


Анна ахматова
Н.н.пунин - в.н.лазареву
В.н.лазарев - н.н.пунину.
И.л.аренс - н.н.пунину*.
Н.н. лунину
И.л.аренс - н.н.пунину
Н.н.пунин - и.н.пуниной
Подобный материал:
1   ...   77   78   79   80   81   82   83   84   ...   107
^

АННА АХМАТОВА


РАЗРЫВ

Не недели, не месяцы — годы

Расставались. И вот наконец

Холодок настоящей свободы

И седой над висками венец.

Больше нет ни измен, ни предательств,

И до света не слушаешь ты,

Как струится поток доказательств

Несравненной моей правоты. 0


^ Н.Н.ПУНИН - В.Н.ЛАЗАРЕВУ*.

апреля 1940 года. <Ленинград>

Многоуважаемый Виктор Никитич.

Не знаю, получили ли Вы мое письмо из Батума, посланное мною осенью думаю, что нет. Во всяком случае, хочу от себя и от всей нашей бригады поблагодарить Вас за то серьезное вни­мание, с каким Вы отнеслись к нашей далеко не совершенной работе*. Все Ваши рецензии принесли — впрочем, это Вы сами прекрасно знаете — громадную пользу нашей работе. Написа­ние учебника проходило в условиях настолько ненормальных, что об этом просто не хочется говорить. Он был написан в три весенних месяца, при постоянном нажиме со стороны издатель­ства, а потом лежал год, как это у нас часто бывает. <...>

Все Ваши замечания, как и замечания Алпатова, мы при­няли к исполнению; как и Вашу схему построения, с которой, впрочем, мы не совсем согласны —в особенности с тем местом, где речь вдет о границах между Ренессансом и Барокко и о роли маньеризма. Но пусть будет по-Вашему. Единственно, в чем мы решили все же отступить от Вашей схемы - это в делении Фран­ции. <...>

Девятнадцатый век я напишу заново, как написал «искус­ство империализма» (Сезанн и пр.), т.к. Бродский мобилизован и из нашей бригады выпал.

Мне очень хотелось побывать в Москве, не столько для того, чтобы присутствовать на обсуждении, сколько для того, чтобы поговорить об «Учебнике» с Вами и Алпатовым, но приехать мне не удалось.

О недостатках нашей работы мы знаем сами и одно время даже отчаялись, печатать ли ее; признаться, Ваш отзыв нас ободрил, впрочем, как и отзыв Левинсона-Лессинга.

Еще раз благодарю за Ваше исключительное внимание и добросовестное отношение к нашей книге.

С дружеским приветом. Н. Лунин.

^

В.Н.ЛАЗАРЕВ - Н.Н.ПУНИНУ.


апреля 1940 года. <Москва>

Многоуважаемый Николай Николаевич!

Должен перед Вами извиниться, что не ответил на Ваше первое письмо, которое я получил своевременно. Но меня здесь так задергали, что я никак не смог Вам собраться ответить. Мне было очень приятно получить Ваше второе письмо от 25 апреля. <...> Я рад, что некоторые из моих замечаний помогли Вашей «бригаде». Жалко, что и Вас и меня все время торопили, в про­тивном случае всю работу по редактированию и писанию учеб­ника можно было бы сделать много добросовестнее. На кафед­ре наша публика ополчилась рьяно против Вашего учебника, что меня крайне злило, т.к. те, которые более всего ругались, ни­когда бы не написали так, как Ваш авторский коллектив. Увы, мне сейчас дали на редактирование учебник, сделанный брига­дой Московского Музея изобразительных искусств.<...> Я не знал, что Вы писали искусство империализма, мне эта часть очень понравилась, хотя она и вызвала рьяные нападки наших «социологов». Советую Вам только сгладить, вернее, уточнить некоторые характеристики, а то они смогут вызвать нежелатель­ные для Вас кривотолки.

С дружеским приветом, В.Лазарев.

^

И.Л.АРЕНС - Н.Н.ПУНИНУ*.


августа 1940 года. Глухое

Как Вы живете и отдыхаете на даче? Скоро ли собирае­тесь окончательно в город? Купаетесь ли Вы и где и хорошо ли? Согласно заключенному союзу о «дружбе и ненападении» я прибегаю к нему. Если и были затруднительные моменты, то мы

.воздерживались, но сейчас наступил катастрофический момент, а мы просим Вас выслать минимум сто (100).

Привет. Ваш друг Игорь.

P.S. Привет Марте Андреевне и тете Гале и Малайке*.


Л.Е.АРЕНС - ^ Н.Н. ЛУНИНУ.

сентября 1940 года. Глухое

Милый друг, Николка!

Сигнал мой SOS тобой был услышан. Твое письмо, письмо чудесное, восстановило мою душевную бодрость.

Граждане, когда входите в трамвай, берегите кошельки. Ко­гда вступаешь в жизнь, надо, действительно, подумать, как бы не потерять душу. Ты глубоко прав. Сохранив более или менее живой душу, я потерял кошелек.

Я раньше верил, что могу разбогатеть (вернее, быть обес­печенным), теперь я потерял надежду. Мне представляется, что я нахожусь в таком заколдованном кругу (финансовом), выхо­да из которого нет. Я в зрелых годах не думал о самоубийстве, но бывают такие убийственные минуты, что мозг сжимается, а сердце готово разорваться. И это при том, что я себя причис­ляю к счастливейшим людям.

При чтении твоего письма слезы набегали в глаза, а душа точно воспринимала мессу. Твое письмо было поистине утеше­нием, которого так искала моя душа. Твои рассуждения о стра­дании — мудрый совет, который я принял всем моим сущест­вом. Спасибо тебе, друг, за поддержку. В ней-то так нуждалась моя душа.

Хоть я нахожусь в дружеской среде, но друзья-то у меня менее мужественные, чем я сам. И когда я порой начинаю те рять мужество или теряю его на некоторое время, то мне нуж­на поддержка мужественной души. При всей твоей женствен­ности у тебя душа мужественная. Письмо твое было не только письмо друга, но в то же время письмо старшего брата.

Внутреннее признание тебя старшим было для меня благо­деянием. Страшно жить без старших. Вблизи же меня нет их.

Спасибо А.А. за то, что не забывает нас. Иногда с удоволь­ствием читаем ее стихи. Как ее чадо?

Твой друг Лев.


^ И.Л.АРЕНС - Н.Н.ПУНИНУ.

сентября 1940 года. Глухое

Дорогой дядя Коля! Как Вы живете, что делаете и где ра­ботаете??? Видели ли Доброклонских?* Согласно нашему до­говору, я прошу Вас о немедленной срочной помощи, ибо мы, в буквальном смысле, дохнем с голоду. Есть нечего, а купить не

.на что. Старые запасы, как и все запасы, имеют свойство исто­щаться. Крупы и подсолнечное масло совсем истрачены, так что мы очутились на краю бездны. Папа совсем истощился, глаза впали, щеки худые, как посмотришь на него, так и спазмы под­ступают к глотке, а слезы катятся сами собой. Мама выглядит не лучше. Даже я и Юра чувствуем себя худо. У меня каждый день болит голова и тошнит, а Юра еле-еле крепится. А тут еще вечерняя смена. Вот сегодня, например: вернулся со школы, еле добрался, голова жутко болит и тошнит. Съел какую-то похлебку постную и выпил чаю без хлеба, а сейчас пишу письмо, еле сдер­живая головную боль и подступающие рыдания, и буквы плы­вут кверх ногами. Я больше не могу и не знаю, какими слова­ми выразить наше горе и катастрофическое положение. Уже даже о хлебе и мясной похлебке мечтать не приходится. Напи­сал Вам эту фразу, и у меня потекли слюнки. Мы крепились, но больше крепиться нельзя и ждать помощи больше тоже не­возможно, ибо через каких-нибудь 20—30 дней начнем по оче­реди протягивать ножки. Я думаю, что, если Вы нам немедлен­но не поможете, то Вам не придется читать больше моих писем, а я не буду иметь «удовольствия» их писать. SOS. Кажется, все. Я все-таки возлагаю надежду, что это письмо не последнее. Привет. Ваш друг и племянник Игорь.


^ Н.Н.ПУНИН - И.Н.ПУНИНОЙ*.

апреля 1941 года. <Ленинград>

Здравствуй, Милун.

Живем сравнительно тихо. Академия поуспокоилась, когда там узнали — а об этом сообщило издательство,— что учебник понравился Молотову. Я на бюллетене, целую уже неделю — и чудно! Два последних дня к весне.

Меня всегда удивляет, что о тебе много разговаривают, вче­ра вечером, когда я уже лег, были Лева и Лида* и пр., много говорили о тебе — разное. Говорят с уважением, к чему бы это? Не знаешь?

На полке стоит 10 экз. учебника; для тебя нужно оставить? Пожалуй, тебе ни к чему.

Опять бегаешь босиком! Я тебя! Ну, целую, что же вы, дур­ни, сахару не взяли. Жду письма.

Потя.

Тика* кланяется и шлет привет, и думает о тебе.