I. Комната в Царском ~ Совершеннолетие Володи Дешевова Лида Леонтьева, Поездка на Валаам Нешилот Юкс и Юкси 7 дневник

Вид материалаДокументы

Содержание


Н.п.сычев* - н.н.пунину
Н.н. лунин
Подобный материал:
1   ...   74   75   76   77   78   79   80   81   ...   107
^

Н.П.СЫЧЕВ* - Н.Н.ПУНИНУ


4 августа 1935 года. <Медвежъя Гора>

Дорогой, милый Николай Николаевич. Шлю тебе сердеч­ный привет из моей трущобы.— Жена часто вспоминала тебя, говорила о твоих успехах, о твоей прелестной Ирочке, и при рассказах этих в моей ослабевшей теперь памяти воскресали многие моменты нашей совместной работы, наших художествен­ных увлечений и твой дорогой для меня всегда, а теперь в осо­бенности образ живо вставал в памяти. Но ведь все это прекрас­ное ушло навсегда. Я не верю даже в то, что мы когда-нибудь увидимся. Назови это чем хочешь — пессимизмом, нытьем или чем-нибудь другим, но все же я не верю в то, что когда-нибудь придется быть не только в Ленинграде, но и в каком-либо дру­гом культурном центре. Живу я хлопотливо. Заведую мною ор­ганизованным Музеем Беломорско-Балтийского канала имени тов. Сталина, заведую художественной частью Центральных художественных мастерских Беломорско-Балтийского комбина­та, тоже мною организованных, и, кроме того, будучи назна­чен начальником комбината прорабом по строительству гос­тиницы ББК, руковожу художественной частью громадного строительства. Как видишь, я стал архитектором.<...> Дело идет успешно. Недавно, к 15-летнему юбилею АК ССР, был вызван в Петрозаводск для украшения города и имел там большой ус­пех. Однако при всем этом я быстро дисквалифицируюсь в сво­ей непосредственной специальности. От науки я отстал. Да и зачем мне она? Все равно заниматься ею больше не придется. Единственной для меня отрадой является живопись.<...> Толь­ко этим я и живу. Не будь живописи, честное слово, немедлен­но окунулся бы навсегда в Онежское озеро. Мысль об этом все чаще и чаще приходит мне в голову. Право, так опозорить ни в чем не повинного человека, налепить на него позорное клеймо контрреволюционера, приписать ему черт знает что, измучить, унизить вконец, да стоит ли после этого жить. Да и здоровье покачнулось. Силы упали, зрение слабеет, сердце шалит, а глав­ное, отчаянное психическое состояние, утрата веры в людей и

.многое другое, как я просижу еще оставшиеся 4Уг года, хватит ли сил. Думаю, что нет. На все это я смотрю спокойно, т.к. не боюсь ни тюрьмы, ни унижений, ни прочих наказаний, каких бы размеров они ни были ~ прости, дорогой мой, что по ста­рости разболтался и много написал о себе. Это не в моих при­вычках. Ну, желаю тебе от всей души самого светлого, здоро­вья, успехов. Буду крепко хранить в своей душе твой светлый образ как исключительного человека. Кланяйся дома.

Крепко, крепко тебя обнимаю и целую, всегда твой горячо любящий Н.Сычев.


^ Н.Н. ЛУНИН - А.Е.АРЕНС-ПУНИНОЙ.

августа 1935 года. <Ленинград>

Здравствуйте, милые.

Как доехали? С новорожденным! Жарко? Боюсь, Ирке бу­дет плохо. Если она будет изнемогать, не задерживайтесь и воз­вращайтесь Волгой.

Вчера был у Е.О.*. Посылку Лева получил. Видела Леву дважды. От него письмо. Никакой статьи он не имеет, а нахо­дится там в таком же положении, как и Сарра, и никаких об­винений, кроме происхождения*.

Он жалуется, что Сарра мало пишет; работы у него много, собирается в какую-то командировку на Север по оленьей час­ти. Получает зарплату 60 р.; благодарит за посылку, но пишет, что ни в чем не нуждается. Е.О. говорит, что посылать все рав­но надо, что это он так, от скромности. Отправку детей в «са­мостоятельное плавание»* очень одобряет.

Надеется, что Сарре удастся к нему приехать вместе с Галей — осенью; но большой уверенности в этом не имеет...

Розы пышно развернулись и опадают. Все остальное течет, как время. Крепко Вас целую и милушу Ир. Жду писем. Сарре привет, она прелестна в памяти, как цветок. Она лучше всех, кого я знаю. Ваш друг Ника.

Н.Н.ПУНИН - А.Е.АРЕНС-ПУНИНОЙ и И.Н.ПУНИНОЙ.

августа 1935 года. <Ленинград>

Милые девочки.

Сегодня получил ваши письма, посланные в день приезда в Астрахань. Кажется мне, вам было неплохо на пароходе, хотя Ира ничего не пишет. Когда я ездил, мне больше всего нрави­лось само пребывание на пароходе...

Галочка, заставляйте Иру рассказывать свои впечатления, чтобы преодолевать наследственную аренсовскую замкнутость;

.куда ее! Некоторые из Аренсов, имея все возможности быть со­беседниками (наблюдательность, юмор, душевную грацию, из­вестную начитанность, живой интерес ко всему), молчат как проклятые, благодаря чему камни висят над головами присут­ствующих. Чтоб этого не случилось с Иринкой. (Ссылки на об­стоятельства тут ни при чем, так было и до «обстоятельств».) Леве ко дню рождения я послал открытку, но, видимо, он уе­хал в командировку в Петрозаводск, от него нет писем.

Сарре я послал 200 р. и просил поскорее сообщить адрес мальчиков: здесь никто не знает, а им, вероятно, тоже надо по­слать деньги.

Из Москвы до сих пор ни звука — не ожидал этого; не слу­чилось ли там чего; даже не сообщают, получили ли рукопись.

Погода все время жаркая, днями до удушья. Дивно в Петер­гофе ~ как никогда: пышно, торжественно и так прекрасно; больше всего мне этот раз понравился cour d'honneur1 (въезд) ~ величественно и грустно. Совсем другое — Гатчина: запущенное место, и опять красиво-томительно. На обратном пути из Гат­чины попали в знаменитую грозу. Бушевало, гремело, лило, сверкало в продолжение двух часов. Дождь стоял стеной, из труб хлестало, как из водопадов, было темно от воды в воздухе (был вечер); промокли до конца; трамваи остановились, автобусы медленно пробивались сквозь дождь; свет у нас погас, телефон во всем нашем районе испортился (не починен до сих пор), кое-где всплыли торцы. Я не видал еще ничего подобного этой грозе. Было весело.

Целую вас крепко, ваш Ника.