I. Комната в Царском ~ Совершеннолетие Володи Дешевова Лида Леонтьева, Поездка на Валаам Нешилот Юкс и Юкси 7 дневник

Вид материала

Документы

Содержание Н.н.пунин - а.а.ахматовой*. А.а.ахматова - н.н.пунину

Подобный материал:

• Экскурсии по Гродненской области, 50.92kb.
• Знамя Мира Рериха на Валааме, 35.21kb.
• «Нить судьбы», 276.34kb.
• «Нить судьбы», 276.09kb.
• Всё началось в 19ч. 00м. Как и во всяком сказочном государстве у нас в школе были различные, 8.53kb.
• Загородная поездка в мемориальный комплекс «Хатынь». Поездка в историко-культурный, 20.89kb.
• Боливийский дневник 7 ноября 1966 года, 1056.64kb.
• В фонд поддержки Володи Ланцберга, 16.58kb.
• «кижи + валаам + соловки» Москва – Петрозаводск – Кижи – Сортавала Валаам – река Шуя, 123.75kb.
• Конкурс рисунков Кл комната Кл комната, 157.14kb.

^

Н.Н.ПУНИН - А.А.АХМАТОВОЙ*.

апреля 1927. Токио

Милый Ангел, первый день Пасхи, утро; у вас — ночь и заутреня. Нет, кажет­ся, часа в дне, когда бы не думал о тебе. Час же встречи еще так далек, несбыточен, невероятен. Сегодня прелестный яркий день; совсем тепло; солнце высоко; город в легком тумане. Не знаю, в какой части горизонта твоя страна; где в вечной дали черный платок твоих волос и милые серые глаза...

В памяти осталась ты, в пальто, в утро моего последнего приезда к тебе, с распущенными волосами на меховом воротни­ке; когда ты с ликующими глазами побежала сказать Гале, что я приехал. Я долго потом удивлялся тому, что ты убежала не здороваясь.

Месяц тому назад говорил с тобой последний раз по теле­фону с такой тревогой и тяжелым предчувствием. Первые дни в Токио ты приходила ко мне в тяжелых снах: все искал тебя не находя, часто снишься и теперь: сегодня видел тебя высокой и некрасивой. Единственная. На днях мне принесли книгу о Рос­сии (о СССР), в которой говорится и о тебе, но я еще не имею перевода, чтобы знать, что написано. Наиболее распространен­ные здесь... *

^

А.А.АХМАТОВА - Н.Н.ПУНИНУ

2 мая 1927 года. <Ленинград>

Милая Радость, я уже получила 3 письма из Токио. Нико-лушка, не унывай, стыдно. Дома все благополучно. Уверяю те­бя, что нам здесь совсем неплохо: тепло, тихо, никто нас не оби­жает. Я здорова, вчера (1-го мая) ездила в Царское, была в парке, ты со мной, как всегда, милый и дерзкий. Еще нет ни цветов, ни травы, но во всем весна. Вспомнила всех, кто для меня связан с Царскосельскими парками: Анненского, Комаров-ского, Николая Степановича (и стихотворение Пушкина: «В на­чале жизни школу помню я»).

Я проезжала мимо дома, где прошла твоя юность; алый флаг — над балконом, окна освещены. Что печальнее прошло-

.го, Милая Радость? Неужели еще хоть одну весну в жизни встре­чать без тебя, быть этого не может. Но я рада, что ты уехал, что ты узнал новое невиданное. Меня начинают пугать твои письма. Клянусь тебе, здесь все в порядке, Галя лелеет меня, Ира здорова все тебя любят, ждут и хотят, чтобы ты был так же безмятежен. Твою телеграмму, посланную сегодня в 7 ч. ут­ра, я получила в 5 ч. пополудни, с ужасом думаю, что не писа­ла тебе 2 недели, что ты будешь волноваться, а оттого пуще хан­дрить и мрачнеть. Не надо, солнце, береги нашу любовь, когда мы так тяжело разлучены.

Ходишь ли в музеи, видишь ли людей? пиши и помни, а главное, будь веселым азиатом (как эти два слова ни за что не связываются ?!).

Целую тебя, подумай, каково мне смотреть на твою кар­точку, где ты в повязке. Обещаю писать часто.

Анна — твоя.


Н.Н.ПУНИН - А.А.АХМАТОВОЙ

4 мая 1927 года. Токио

Милый Ангел.

А над землей и над всем, что делаем — время. Как когда-то ¹ Хлебников хотел овладеть временем, чтобы приблизить, может быть, час торжества своего дарования, так и мне хотелось бы овладеть им, чтобы приблизить час встречи с тобою. Но чем больше я думаю об этом, тем гуще, плотнее и медленнее стано­вится время. Где власть над ним?

Вчера получил твою телеграмму: «Telegraphiez retour» [«Телеграфируйте возвращение», - фр.], и понял, что ты хочешь куда-то уехать. Этим обрывается моя при­зрачная с тобою связь. Пока ты была у меня в доме — я знал и помнил, как ты живешь, встаешь, ходишь, как звучит твой го­лос и какой свет на волосах.

Если можешь, уезжай к морю. Прости за этот мертвый со­вет, я слишком хорошо знаю, что я должен был для этого сде­лать.

Получил твою вторую записочку — это была чистая радость; я уже знаю ее наизусть; она была на «ты», и «ты» звучало, как будто в первый раз.

На этой неделе были в Никко. Много думаем и много го­ворили с тобой о вечности, но об этой вечности мы с тобой не знали. Никко — семнадцатый век, а семнадцатый век как будто везде одинаково пахнет. Нечто подобное позднему барокко или началу рококо (регентству - точнее пожалуй). Но дело не в ар­хитектуре, тем более, что, как и всякий XVII век, архитектура. Никко теряет массу, и силы уходят в детали (в орнамент, по-на­шему), дело в том, где это «японское чудо» спрятано. Горы (опять-таки красивый тирольский пейзаж, как говорят быва­лые люди). на склоне одной из этих гор вековой и дремучий лес криптомерии. Криптомерия по строению похожа скорее всего на сосну, тоже до половины голые стволы, а вверху густая тем­но-зеленая шапка, только стволы во много раз толще, на об­хват - три человека. И этот лес для меня — чудо. В нем такая тишина, что сколько бы ни говорили, ни кричали, как бы ни шумели горные водопады — тишина только увеличивается. Она так тиха, так тиха — я не умею тебе этого рассказать.

Есть в этом лесу одно место, оно уже позади всех велико­лепий храмов; я пришел туда под вечер. Между стволами вид­ны были красные стены какого-то небольшого храма; пахло сы­ростью, где-то там заходило солнце неба не видно оттуда; внизу шумел водопад далеким серебряным звоном; надо мной жужжала муха; я посидел и послушал эту тишину; потом вдруг где-то очень далеко ударил буддийский колокол — и тогда лес запел, легким, немного колеблющимся, скорбящим гулом. Это было настоящее рыдание над этим бедным миром, как будто са­ма вечность плакала о том, что он разлучен с нею; в грехе, в тоске, в страстном ожидании. Я не могу вспомнить доброты и грусти более глубокой. Как должен был страдать тот, который нашел это место и построил в нем дом богу. Вечером того же дня я шел по одной из аллей криптомерии; было совсем темно, нельзя было отличить стволов; опять шумел водопад, но совсем по-другому, как будто годы шли, шумели века, прошлое этой земли; был в этом шуме звон оружия самурайских семей, вра­ждовавших друг с другом; когда поднял голову — между ветвей мерцала одна звезда; это была тоже вечность и почему-то тоже невыразимой тоски и доброты. Странные и страшные эти мес­та, Аничка, и рассказать о них едва ли кто в состоянии. В Ник­ко пробыли мы два дня, много видели чудесного, но только ле­са этого я никогда не забуду.

Приближается день выставки, работы становится больше. Написал две статьи, которые будут оплачены, но платят здесь не больше, чем...*