I. Комната в Царском ~ Совершеннолетие Володи Дешевова Лида Леонтьева, Поездка на Валаам Нешилот Юкс и Юкси 7 дневник

Вид материала

Документы

Содержание А.е.аренс-пунина - н.н. лунину. Н.н.пунин - а.а.ахматовой Н.н.пунин - а.е.аренс-пуниной Н.удальцова - н.н. лунину

Подобный материал:

• Экскурсии по Гродненской области, 50.92kb.
• Знамя Мира Рериха на Валааме, 35.21kb.
• «Нить судьбы», 276.34kb.
• «Нить судьбы», 276.09kb.
• Всё началось в 19ч. 00м. Как и во всяком сказочном государстве у нас в школе были различные, 8.53kb.
• Загородная поездка в мемориальный комплекс «Хатынь». Поездка в историко-культурный, 20.89kb.
• Боливийский дневник 7 ноября 1966 года, 1056.64kb.
• В фонд поддержки Володи Ланцберга, 16.58kb.
• «кижи + валаам + соловки» Москва – Петрозаводск – Кижи – Сортавала Валаам – река Шуя, 123.75kb.
• Конкурс рисунков Кл комната Кл комната, 157.14kb.

^

А.Е.АРЕНС-ПУНИНА - Н.Н. ЛУНИНУ.

сентября 1929 года. <Ленинград>

Милый Ника, пишу Вам последнее письмо, а дальше встреча. Вы не только сами ликуете, но письмо Ваше длитель­но живет и радостно наполняет суетную голову мою.

Неделю у нас чудная погода — ярко, тепло, деревья и вода бодрят и веселят наше северное сердце. На днях ездила в Петергоф изумительно по простоте и обдуманности. Загляды­вала в наш дом, сохранились даже обои. Волнует, но не жалко.

У вас на службе новости: статья о директоре, сама не чи­тала, и, кажется, результатом ~ уход. Жалованье получила, дров еще нет.

На рассвете, очень близко в этом году Венера и Юпитер, просыпалась и часто ходила к Кабардинке в сад смотреть на них. В трамвае встретила Клевенского (Астрономическая ассоциа­ция) ™ говорит чуть слышно, усталость физическая и еще ка­кая-то, он уже не может стремиться к счастью, я ему посовето­вала тогда стремиться от несчастья, он согласился и обрадовался. Опять собирается зайти, но вряд ли, думаю, преодолеет так мно­го: застенчивость, страх и усталость. Николай Константинович ушел из библиотеки, теперь предпринимает окончательные ша-

.ги, чтобы исполнить свое намерение, иногда унывает, но дея­тельнее, чем всегда. Лева* смешит своею детскостью и пугает ленью и безалаберностью. Учу и дисциплинирую, как умею. Крещу и нежно целую, мое счастье. Ваша Галя.


Н.Н.ПУНИН - А.Е.АРЕНС-ПУНИНОЙ.

сентября 1929 года. <Хоста>

Милое сердце, получил сегодня открытку...

Зима будет тяжелой и не знаю, кто и как пройдет через нее. Петр Иванович смотрит так же мрачно, и газеты день ото дня все зловещее.

Очень прошу отдать в починку какому-нибудь портному на Моховой мои старые полосатые брюки и черный старый пид­жак, кажется, он тоже протерся (на локтях и рукава).

Из Москвы протелеграфирую Вам, а со своей стороны про­шу сообщить туда открыткой, приехала ли А.А. и в каком она состоянии: не хочу никаких неожиданностей.

Солнце садится в густые желтые облака, и опять гудит мо­ре к непогоде. Я люблю здешние вечера, становится как-то тре­вожно и горестно о жизни, о мире, о милых и далеких; думаешь с тоской о потерянном Вашем счастье, о моих винах, об Ире, как ей жить, чему ее учить и чему не учить, и как она будет одна после нас; время будет жестокое, грозное, со многими смер­тями. Думаю о своей судьбе, отнятой, как сказал Мандельштам обо всех нас; я уже, в сущности, за жизнью, жадный к ней, с карманом, наполненным ее векселями; разорившийся, т.к. ни­кто по ним не желает платить, и вместе с тем все более и более входящий в данную мне форму. От этого и мой восторг, чувст­во гармонии, как бывает в спорте, когда начинаешь хорошо иг­рать в мяч; мяч — это мир, и я с ним связан ловкостью, зорко­стью, легкостью финишной игры на чемпиона. Весь вопрос: где мы играем, в каком-либо провинциальном углу, обреченном на долгие годы глухого существования, или это — трек одной из столиц? Играя, правда, не спрашиваешь где, но, когда устанешь, спросишь, и тогда не очень-то будет весело уходить в сарай...

Над нами за домом лесистый кряж: огромные грабы, дубы с мелкими листами и необъятными стволами и еще какие-то гро­мадные, мне неизвестные темно-зеленые деревья, густые, слов­но каждое из них само для себя лес. Мне туда страшно ходить, как будто там и есть самая темная тайна мира; солнце никогда не может осветить всей той жизни; там кричат шакалы, шеле­стят змеи, над вершинами летают с пронзительным писком яс­треба. Но мое великолепие, моя дикая радость в том, как горит в этих лесах, в вершинах солнце...

До свидания, милое мое сердце, самое красивое из всех сердец, какие я знал; Ваши заботы, Ваши тревоги так же неисчерпаемы, как мое счастье. Поцелуйте Иришку и кланяй­тесь всем.


Н.Н.ПУНИН - А.Е.АРЕНС-ПУНИНОЙ.

сентября 1929 года. Хоста

Мне бы очень, правда, хотелось зайти в Москве к Пильня­ку и Брикам, но Пильняку, пожалуй, сейчас не до меня, а с Бри­ками надо пожить, чтобы что-либо узнать при их отменном эго­изме.

И все же здесь хорошо. Почему-то вспоминается гамсунов-ский «Пан». И чувства «импрессионистические». Вообще, если говорить честно, дорос я по-настоящему только до импрессио­низма, тоже и Лебедев, и Тырса, и многие, многие из нашего поколения. При всех усилиях собрать себя, уплотнить и выйти за пределы «впечатлений», пожалуй, никому из нас не удастся. Есть какая-то закономерность в культуре, не обманешь истории!

Здесь я прочел отдыхающим две лекции по искусству — в долгие дождливые вечера делать решительно нечего. И все же жаль, что месяц кончился...

А впереди зима и «милые перспективы», думаю, что закро­ют Институт; странно, что из Академии нет никаких известий!

Целую Ваши руки. Ваш Ника.

^

Н.Н.ПУНИН - А.А.АХМАТОВОЙ*

<Январъ 1930 года. Ленинграду

Когда на другой день мы — Ира и я — проснулись утром, конечно, стали говорить о Вас, потому что обоим было грустно. Ира задумчиво сказала: Ванька — друг, а затем днем принесла запечатанный конверт и спросила, знаю ли я Ваш адрес. Так она написала Вам письмо.

Как Вы могли думать, что будет иначе?

Я звонил Вале*, ко мне звонила Людмила* — спрашивала о Вас: совесть мучает. Хочется не то плакать, не то спрятаться куда-то. Сегодня не выходил из дому; говорят, был прекрасный день: таяло на солнце. Приготовили с Левой немецкий урок; у него сегодня красивые глаза '— не знаю почему.

Когда приедешь? Может быть, надо денег?

Трудно без тебя жить, прямо тебе скажу. А тебе?

О том, что несовершенны люди, ты ведь знаешь, почему же ты требуешь совершенства от меня? Очень много раз в день вспомню тебя и не входя в твою комнату. А ты? Нет. В Москве когда бываешь, трудно вспоминать.

Вспоминаю о тебе с покорностью, ты видишь, меня уже не хватает на то, чтобы биться за тебя, как прежде.

.Совсем не потому — не думай. Ты, ты, ты гг одна. Целую, беженка. Твой К.-М.


М.Ф.ЛАРИОНОВ - Н.Н.ПУНИНУ

4 июля 1930 года. Париж

Многоуважаемый Николай Николаевич.

Наталия Сергеевна Гончарова и я шлем Вам и просим пе­редать дирекции музея нашу глубокую благодарность за прислан­ные «Материалы по русскому искусству»*. А также оба мы еще раз шлем Вам благодарность за посланные нам фотографии с наших работ, находящихся в Отделе новой живописи музея.<...>

Очень Вам благодарен за заметку в «Материалах по рус­скому искусству» о моих работах импрессионистского периода. Это одни из лучших строк, написанных об этом периоде и обо мне даже. В смысле сведений позволю несколько добавок.<...> Щукинская галерея вся создалась на моих глазах - «Куст сире­ни» Монэ был приобретен в 1898 году. Гоген весь при мне, то есть начиная с 1900-х годов. На меня влияли Сезанн и Жорж Сера в это время. Тулуз-Лотрек работал одновременно, и я его узнал только в 1905 году но любил очень Константина Гиса. Клод Монэ влиял только на «Угол сарая» (серия), так же как и Хокусай. Сомов и Кузнецов (Павел) ни в какой степени не влия­ли, да и к французской школе они сами отношения мало име­ют, а в то время и вовсе не имели. Из барбизонцев влияли на меня Коро и Дюпре, которого видел на выставке в Москве в 1898 году, а Коро знал с детства по Третьяковке (иностранный отдел). В устройстве французской выставки 1907 года имел сам отношение и очень близкое: был в организации ее (в комите­те), и первая идея ее устройства принадлежала мне и Н.С.Гон­чаровой.

Первой французской выставки новейшего искусства, уст­роенной С.П.Дягилевым, я не видел, так как она была в Пе­тербурге, куда я не мог в то время съездить. Ваша статья ни­сколько не нуждается в этих пополнениях, но я их пишу на вся­кий случай, если бы Вам еще для чего-либо понадобилось. Бла­годарю Вас, Николай Николаевич, еще раз и повторяю: это луч­шие строки, обо мне написанные.

Искренне Ваш М.Ларионов.

^ Н.Н.ПУНИН - А.Е.АРЕНС-ПУНИНОЙ.

августа 1930 года. <Ленинград>

Милый мой друг Галченок, возвращаться было очень грустно и уныло в пустоту. Нача­лось с истории. Пока мы были в Сочи, в комнату к Евгению Ивановичу вселили женщину и мальчика*; начался скандал... Но, в общем, ничего катастрофического...

А вот времени девать некуда. Исходил всю Хосту в одино­честве после таких шумных дружных прогулок. Очень Вы бы­ли милы и дороги мне и этот жеребенок*, барахтающийся на кубышках. Как-то вы едете? Село солнце; вспоминаю Охун*, Ваши глаза, всегда заботливые и все время тревожные, и Ваш запал, он у Вас с Иркой одинаковый.

Мне было хорошо с Вами, как в молодости. Надо было, ко­нечно, приехать раньше. Возвращаясь, думал: вот так отрыва­ешься от самого дорогого, а сколько осталось жить — неизвест­но, будешь жалеть, умирая, что не насытился этим данным счастьем вполне. Другого счастья — никакого нет. Целую Вас крепко, милое сердце, и за все спасибо. Любящий Вас Ника


^ Н.УДАЛЬЦОВА - Н.Н. ЛУНИНУ.

ноября 1930 года. <Москва>

Дорогой Николай Николаевич, пользуюсь случаем послать Вам весточку, недавно вернулись с Алтая, провели время прекрасно, много работ, но масла мало. Ваш подарок (японская кисточка) сыграл свою роль, и я нача­ла работать акварелью и гуашью, говорят, вещи недурны. Дре­вни много писал - наши вещи очень и очень изменились; как мне жаль, что у Вас весною не было времени зайти к нам.<...>

Какова художественная жизнь в Москве ничего не знаю, кроме того, что господствует контрактация и захватывает лю­дей и тискает, но выхода нет, и люди ловятся; попробую и я, это, мне кажется, все же лучше педагогики. Говорят, АХРР по­бедил везде и всюду*.

Поклоны всем. Древин шлет привет.

Уважающая Вас Н.Удальцова.