I. Комната в Царском ~ Совершеннолетие Володи Дешевова Лида Леонтьева, Поездка на Валаам Нешилот Юкс и Юкси 7 дневник

Вид материала

Документы

Содержание Н.н. лунин - а.е.аренс пуниной Н.н.пунин - а.е.аренс-пуниной. Н.н.пунин - а.а.ахматовой

Подобный материал:

• Экскурсии по Гродненской области, 50.92kb.
• Знамя Мира Рериха на Валааме, 35.21kb.
• «Нить судьбы», 276.34kb.
• «Нить судьбы», 276.09kb.
• Всё началось в 19ч. 00м. Как и во всяком сказочном государстве у нас в школе были различные, 8.53kb.
• Загородная поездка в мемориальный комплекс «Хатынь». Поездка в историко-культурный, 20.89kb.
• Боливийский дневник 7 ноября 1966 года, 1056.64kb.
• В фонд поддержки Володи Ланцберга, 16.58kb.
• «кижи + валаам + соловки» Москва – Петрозаводск – Кижи – Сортавала Валаам – река Шуя, 123.75kb.
• Конкурс рисунков Кл комната Кл комната, 157.14kb.

^

Н.Н. ЛУНИН - А.Е.АРЕНС ПУНИНОЙ

Пятница 13 сентября 1929 года. <Хоста>

Милый ангел.

Пять дней льет дождь и дует холодный ветер. Отрезанные грязью от моря, от города и почты, сидим мы в нашей лесной даче, в горах. Внизу гудит море, изборожденное пеной. Но вос­торг мой не проходит. Великая радость и нет конца ликованию.

Приехал Петр Иванович и в дождь притащился сюда наверх.

Получил Ваше нежное письмо, нежнейшее из сердец! Це­лую с благодарностью Ваши милые руки, полные забот.

Ничего не думаю, но давно уже не жил таким физическим счастьем и с таким ликующим чувством; не живу, а торжест­вую: такое полное сердце. И как-то странно не различаю лю­дей; все равны как-то перед моим счастьем, и никто не может устоять перед ним, не удивляясь, не заражаясь и не завидуя. Даже партийцы примирились со мной за это веселье.

Ну, вот, солнце победило, сияет, греет, и все опять трепе­щет от его стрел: трещат пальмы и качаются кипарисы; по но­чам звенят кузнечики, заглушая дождь.

Не преступно ли так забывать обо всем? Ведь ничего же нет хорошего впереди, мрак и безнадежность. Чего же оно ве­селится, это сердце.

Целую Вас и Ирину. Не скучайте.

^

Н.Н.ПУНИН - А.Е.АРЕНС-ПУНИНОЙ.

сентября 1929 года. <Хоста>

Был у Аркина, он очень зовет остановиться у него, мес­то есть, но, кажется, он выезжает на день позже меня. Будет видно.

От Аркина, конечно, узнал все про Ленинград* и про Пиль­няка*. У него, как у истового журналиста, стол завален газета­ми, и мне удалось просмотреть всю эту бомбардировку москов­ской «Правды» по Ленинграду, а также историю с Пильняком. События!

От Ваньки, конечно, нет писем, да я особенно и не жду, было бы ей там хорошо; да ее окружат поклонением, и это для нее уже импульс к относительному благополучию.

Целую крепко Иринушку, Леве кланяйтесь, как Николай Константинович ?

^

Н.Н.ПУНИН - А.А.АХМАТОВОЙ*

<Сентябрь 1929 года. Хоста>

Милый Ворон, может быть, теперь ты поняла, что это все делалось для тебя: не могу думать, что тебе нехорошо под та­ким небом; я уверен также, что, если бы я меньше «скандалил», ты бы не уехала. И ты все же могла сердиться до непрощанья! О милый зверь! Неукротимый!

Ну, знаешь, здесь совсем неустроенно, пожалуй, хуже Со­чи и наполовину забито партийными, не имеющими к науке ни­какого отношения. Полная уверенность в том, что все вполне прекрасно. Сила веры.

Я не жду от тебя писем и не прошу их, но часто думаю о том, как бы узнать о твоем здоровье и хорошо ли тебе в той мере, в какой тебе может быть хорошо. Чувствую, что отрезан от тебя и от твоей любви и суровой, и жестокой. Конечно, я виноват тем, что нетерпелив с тобой — впрочем, ты все пони­маешь, если только захочешь...

Вижу тебя на темной зелени всех этих магнолий, олеандр, пальм и кипарисов — прекрасная. И у вас тоже бананы надува­ются и хлопают, как паруса, и качаются, как перья? И это бла­годатное синее солнце? И ты среди всего, как жрица дикого че­ловеческого счастья. Ан., зачем ты не попрощалась со мной и не повернула головы?

.Галя писала мне, что в Ленинград должна приехать Вера Константиновна*, я обеспокоен из-за шилейкинских денег. Ужасно неприятно; у тебя нет счастья на деньги.

Сейчас утро. Лежишь ли ты на солнце, гдуря свои серые веселые глаза, или идешь где-нибудь по аллее, то в тени, то в солнце — «хотелось бы знать». Помню, как ты держишь руки ла­донями наружу, когда идешь и дышишь солнцем и как будто ловишь его руками.

Львов, наверное, встретил тебя в Москве, и в Гаспре, на­верное, ты окружена если не вниманием, то желанием быть для тебя внимательными. Странную ты имеешь власть над людьми и странно, что держишь их в таком страхе. А я, почему я так растворяюсь среди них и делаюсь похожим на тех, которые ме­ня окружают? Это противно и тягостно, и глупо даже. А потом они обижаются на меня, если я вдруг вырвусь из этого плена. Как-то на днях очень обиделись, когда я — в отчаянии от сво­его ничтожества — сказал: в Доме отдыха глупо быть умным и обидно для окружающих.

Ну, счастье мое, моя дружба, у которой, знаю, письмом не вымолишь прощенья, живи, недостижимая, среди всей этой сол­нечной полноты. Целую твои руки, полные солнца.

Твой К.-М.

Н.Н.ПУНИН - А.А.АХМАТОВОЙ.

сентября 1929 года. Хоста

Ну, милый Демон, глупое мое Солнце, или уже не мое, не Демон, не Солнце?

Часто вижу тебя во сне и все спрашиваю, хорошо ли тебе. Представляю себе тебя, какою была после Японии, после Ки­словодска, с сияющими глазами. Или уже не с сияющими? Со­грелась ли ты, видишь ли небо синим, или, как у нас уже в те­чение десяти дней, у вас так же пасмурно?

Что делают милые руки, щиплют ли виноград, рвут ли ли­стья на твоем тревожном ходу или собирают камешки? И для чего? Как ты, наконец, вспоминаешь обо мне или никак? Это­му я не поверю, и если равнодушно, то не поверю тоже — с оби­дою, с горечью, с тоскою, но так как небо сегодня синее, а сча­стье мое в небе, то я верю только одному, что простила и, милая, вспоминаешь легко и нежно. Без любви? — так этого тебе не дано с тех пор или, скорее, отнято с тех пор... Всегда, мне ка­жется, любит только один из двух.

Скоро тебе уже ехать, а я так нескоро увижу тебя. Вчера была от Левы и Иры* открытка. Лева чего-то ликует, вероят­но, оттого, что его никто не шугает.

.Милый мой — я так зову тебя в этот теплый вечер, но ты все равно не слышишь и, хотя над нами те же звезды и луна будет через час та же — никто тебе не передаст моего зова, хо­тя бы только для того, чтобы ты с гордостью сказала: «нет», «только с милым мне и ...»*.

Были у меня мрачные дни и вечера с мыслями о смерти. Я знаю, что не верю и что нет во мне самого чувства веры, но людям верить надо, не верить трудно и страшно. Никак не мог я тогда понять, отчего у дерева, у ос, у лошадей нет божьей ду­ши, если она есть у меня. И я тогда опять решил, что и у меня ее нет. Вертится шар-земля, а потом остынет, и нигде даже па­мяти... ничего. Так все кончится, как будто и не начиналось. В этих горах вокруг больше вечности, чем в моей душе. Да, я знаю, эта жажда физической вечности и жалкое и тщеслав­ное; но начинаешь любить жизнь с исступлением, когда, как я здесь, вырван из нее и перед лицом мира один и в созерцании. Слышишь ли ты меня? с тобою ли я сейчас или не с тобой сре­ди этой темной шелестящей ночи, Ан., милое сердце? Еще две недели жизни без твоих глаз.

Твой К.-М.

Приехал Вольдемар и Вера Константиновна — я ошибся, все обошлось благополучно. Про Пильняка и про Ленинград чи­тала?