I. Комната в Царском ~ Совершеннолетие Володи Дешевова Лида Леонтьева, Поездка на Валаам Нешилот Юкс и Юкси 7 дневник
Вид материала | Документы |
СодержаниеЕ.а.полетаев - н.н.лунину. Н.н.пунин - а.е.аренс. Н.н.пунин - а.е.аренс. |
- Экскурсии по Гродненской области, 50.92kb.
- Знамя Мира Рериха на Валааме, 35.21kb.
- «Нить судьбы», 276.34kb.
- «Нить судьбы», 276.09kb.
- Всё началось в 19ч. 00м. Как и во всяком сказочном государстве у нас в школе были различные, 8.53kb.
- Загородная поездка в мемориальный комплекс «Хатынь». Поездка в историко-культурный, 20.89kb.
- Боливийский дневник 7 ноября 1966 года, 1056.64kb.
- В фонд поддержки Володи Ланцберга, 16.58kb.
- «кижи + валаам + соловки» Москва – Петрозаводск – Кижи – Сортавала Валаам – река Шуя, 123.75kb.
- Конкурс рисунков Кл комната Кл комната, 157.14kb.
Е.А.ПОЛЕТАЕВ - Н.Н.ЛУНИНУ.
июня 1916 года. <Действующая армия>
Благодарю за память, условные комплименты, изысканно-докторальный тон и Галю в квадрате.
Читаю Монтеня и письма. Отряд продвинулся. Живу в халупе. Собираюсь вперед, вперед. Эпидемия утихает, и мне становится скучно. Не думаете ли Вы, sir, что я влюблен в смерть? О, нет! Я только люблю смотреть ей в упор, играть с ней и испытывать свой скептицизм. В сущности, я люблю войну за ее трагический воздух: сила, опасность, смерть, героизм, стоическое самообладание.
Вспоминаю Вас, Адмиралтейство. Прошу принять и передать мой привет. Получил письмо от Левы*, он кокетничает Моралесом и Стендалем.
Жму Вашу руку. Eug.
Долго не было писем, теперь получаю целыми пачками.
Рад. Пишите. Eug.
^
Н.Н.ПУНИН - А.Е.АРЕНС.
июля 1916 года. Павловск
Именно сомнения и тревоги создают волю и полноту; немножко дольше остановиться и немножко глубже взглянуть. Знаю, я никогда не в состоянии буду воротить корни и зарыться в ту глубину, о которой многие так красноречиво говорят — но мне дано тосковать и чувствовать противоречие, как редко кому. Противоречивы были дни после Вашего отъезда. Человек меня ужасал и повергал в то состояние легкого отчаяния, которое называют скептицизмом; мысли мои не приходили к своим пределам или, вернее, слишком доходили до своих пределов — я ничего не мог выбрать, а выбирая, чувствовал свои ошибки. Решил ли я что-нибудь за эти недели — я не знаю, но я немножко лучше жил и немножко глубже дышал. Я хотел бы видеть в искусстве больше серьезности, я хочу утверждать, что за последние десятилетия мы все слишком переоценили красоту. Искусство прекрасно, но оно не только прекрасно. Во всяком случае, русское искусство велико именно тем, что менее других прекрасно, но более других... что? — героично, духовно, трагично, таинственно — нет, ни одного из этих слов я не беру — оно более других человечно и более других серьезно, дельно. Определить характер национальной красоты — это значило бы раз навсегда познать то или другое искусство; но т.к. искусство непознавае мо, то и национальная красота...
Меня почти единогласно упрекают за последнюю статью, указывают на то, что Митурнч и некоторые другие самые настоящие импрессионисты*. Может быть, я не сумел доказать, но я знаю, что Митурич не импрессионист и не будет им никогда, я знаю это на нем, на его живом существе, на деле — и не признаю своей ошибки. Относительно этой группы меня беспокоит другое: я боюсь, что они слишком и только прекрасны; я боюсь их большой формы, их замкнутости и их мастерства. Я не говорю, что в этом уверен, но немного больше сомнений и немного больше противоречий ради меня, чтобы быть со мною... Мания... И не кажется ли Вам, что я пишу как бы не для Вас, как бы для «читателей», как бы дневник. Вы не верите мне? Вы считаете это фатовством?..
Мне доставляет наслаждение писать Вам именно так; тревожить Ваш ум и Ваше сердце, которое боится этих мыслей и которое трепещет от тоски и от страха. Письма вообще представляют так мало возможностей; я хочу Вам дать самое лучшее. Если бы Вы были со мной, о, тогда, конечно, я считал бы наиболее соответствующим Вас целовать...
Могу поздравить Вас с новым Георгиевским кавалером: Лев Арене получил крест. По этому поводу Евгений Иванович сказал: «Теперь я сознаю, что я побежден»; по словам Зои, он говорил это со слезами на глазах, он имел в виду Левин отъезд на сухопутный фронт.
Целую руки Ваши, и жду Вас обратно. Благослови Вас Бог. Ваш Ника.
^
Н.Н.ПУНИН - А.Е.АРЕНС.
июля 1916 года. <Павловск>
Получил Ваше шестое письмо с описанием Вашего дня, работоспособности Ланга, с непонятным мне предложением о Зое. Между прочим, сегодня Вам должна быть отправлена посылка, так что Ваши дальнейшие просьбы неосуществимы...
Жизнь моя проходит грубо и тягостно. Умственное одиночество все больше и больше чувствуется не потому, что нет умных людей, а потому, что умные люди думают иначе, чем я. Беседуя на днях с Татлиным*, я излагал ему мою теорию футуризма; он ее принял, но не потому, что она верна доподлинно, а потому, что она не противоречит ему и для дела его выгодна. Эта материалистичность мира все-таки меня угнетает, хотя я допускаю возможность ее плодотворности для футуризма в его широком движении. Между прочим, я намечал в этом разговоре с Татлиным социалистический характер футуризма, могу с радостью сказать, он меня поддержал на этом взгляде. Социалиетичность футуризма, конечно, не в том, что это искусство для каждого рабочего, но в том, что та совокупность эстетических ощущений, которую выработает социализм, вложена или выражена футуристическим искусством. Я совершенно в этом уверен и в это верю. Тем более, тем совершеннее, тем глубже я проникаюсь теперь этим течением и с каждым днем верю в него плотнее. И хотя моя жизнь, мои противоречия и моя психическая отсталость несколько задерживают рост во мне этой идеи, тем не менее я жду дня, когда совершенно освобожденный я буду стоять с этой одной пламенной идеей перед человечеством и тогда в состоянии буду ответить всем и на все сомнения. Ибо в целом футуризм представляется мне достаточно мощным и достаточно богатым, чтобы стать мировоззрением, чтобы охватить все стороны человеческой жизни и законы человеческих отношений. Мой привет. Ваш Ника.
С.К.МАКОВСКИЙ - Н.Н.ПУНИНУ.
августа 1916 года. Петроград
Дорогой Николай Николаевич. Почему Вы там совсем исчезли? Нехорошо. Я не знаю даже, наверное, где Вы сейчас — в Павловске или Царском. Посылаю гонцов во все стороны, так как мне необходимо узнать до завтра утром точное слово, каким Татлин, Ваш protege, называет свои футуристские работы*. Я не помню наверное. Что-то «пластическое»... Между тем лист с моей статьей уже в печати (так Вы и не взяли ее прочесть ''-' до) и в ней пустая строчка. Каталог этой выставки я куда-то затерял. Словом — на Вас одна надежда. Ума не приложу, что делать, если и Вы запамятовали, хотя Вам-то как забыть! Жму крепко руку. Ваш Сергей Маковский. P.S. Шахматы Вас ждут!