Проект Харуки Мураками: аутсайдер, его стиль и поиски утраченного времени биография

Вид материала

Биография

Содержание 3.1. Биография и взгляды Р.Мураками как отражение оккупационного мироощущения 3.2. Экстремальные миры Р.Мураками – инобытие японского общества в эпоху достигнутых целей

Подобный материал:

• Нумано: Язнаю, что Вы недавно читали Мураками Харуки. Какое впечатление произвело, 171.34kb.
• Библиотека Альдебаран, 3811.02kb.
• Харуки Мураками, 201.4kb.
• Проект положение о проведении I краевого фестиваля «городские истории», 202.77kb.
• Харуки Мураками, 769.07kb.
• Харуки Мураками, 2265.52kb.
• Хроники Заводной Птицы Харуки Мураками книга, 7740.65kb.
• Хороший день для кенгуру. Кенгуру-композитор, стопроцентная девушка, вампир в такси,, 1080.2kb.
• Харуки Мураками, 1095.21kb.
• М. В. Ломоносова Россия, Москва отсылки к произведениям русской классики в произведениях, 388.5kb.

^ 3.1. Биография и взгляды Р.Мураками как отражение оккупационного мироощущения


Известный японский писатель родился 19 февраля 1952 г. Его настоящее имя Мураками Рюноске. Псевдоним взял из страха творить под одним именем с признанным мастером японской литературы Акутагавой Рюноске, и не подозревая, что литературную славу ему придется делить с совершенно другим писателем – своим однофамильцем Мураками Харуки. Однако «Рю» нельзя назвать псевдонимом в полном смысле слова. Это лишь вполне привычное неформальное сокращение его имени.

Родиной писателя является портовый город Сасэбо префектуры Нагасаки. Как известно, Нагасаки стал вторым городом, подвергшимся атомной бомбардировке 9 августа 1945 года. А в Сасэбо находилась крупная военно-морская база США. Там прошли первые 18 лет жизни Рюноске Мураками.

Учился в Северной школе Сасэбо. В старших классах принимал активное участие в деятельности Национальной федерации студенческого самоуправления и в её акциях, направленных против вхождения в порт Сасэбо американских предприятий по производству атомных бомбардировщиков. Ещё через год устроил собственную акцию протеста против американского присутствия в стране, забаррикадировав крышу Северной школы с группой своих одноклассников, за что был наказан бессрочным домашним арестом, продлившимся более трех месяцев. Также был барабанщиком в местной рок-группе. Недолгое время посещал секцию регби, но скоро забросил спорт, сочтя его крайне утомляющим. Гораздо больший энтузиазм у молодого Мураками вызывала репортерская деятельность в школьной газете. Организовал несколько арт-фестивалей в Сасэбо. Тогда же начал снимать фильмы по собственным сценариям. Уже в это время начал складываться литературный стиль будущего писателя, соединяющий в себе резкую протестную реакцию на послевоенную атмосферу в стране и безграничную жажду жизни. События последних школьных лет Рю Мураками описал в своем во многом автобиографическом романе «69» (1978). Однако трудно судить, насколько серьёзной и обдуманной была эта кипучая деятельность, поскольку на страницах романа она предстает большей частью как откровенный фарс, а в качестве основной причины называется желание подростков заявить о себе и привлечь внимание, в том числе представительниц противоположного пола.¹ Но именно такой видится писателю реальность Японии тех лет.

В 1970 г. после окончания школы, Мураками переезжает в Токио, где поступает в художественную академию Гэндайсичо на отделение гравюры, но бросает обучение посредине года, а в 1972 г. переводится в художественный университет Мусасино на отделение скульптуры и живет в г.Фусса, опять неподалеку от американской военной базы.

Громким литературным дебютом Рю Мураками стал роман «Все оттенки голубого» (1976), который он написал ещё будучи студентом. Это произведение, натуралистично изображающее жизнь японской молодежи, негативно настроенной по отношению к существующим общественным порядкам и погруженной в культуру «секса, наркотиков и рок-н-ролла»², произвело сенсацию среди критиков и было отмечено премией молодых писателей и премией Акутагавы. Несмотря на неоднозначные оценки: кто-то называл Мураками создателем нового стиля в литературе, а кто-то просто клеймил декадентом, - произведение разошлось тиражом более миллиона экземпляров.

Масасико Симада (род. 1961), другой популярный японский писатель, _____________________________________________________________________________

1 – Мураками Р. 69. // Мураками Р. 69 ; Все оттенки голубого. / Пер. с яп. А.Кабанова. – Спб.: Амфора, 2009 – с. 7 -210

2 – Мураками Р. Все оттенки голубого. // Мураками Р. 69 ; Все оттенки голубого. / Пер. с яп. А.Кабанова. – Спб.: Амфора, 2009 – с. 213 – 379


однажды назвал Рю Мураками «enfant terrible японской литературы»¹. Сам Мураками называет себя «ребенком, развращенным Америкой»², а темами его последующих произведений становятся разрушение Токио в результате террористической атаки («Дети из камеры хранения», 1980, роман удостоен премии Нома), проституция («Топаз», 1988), похождения серийного убийцы («Мисо-суп», 1997, премия Ёмиури), хикикомори* («Паразиты», 2000, премия Танидзаки Дзюнъитиро).

Помимо литературных произведений, Рю Мураками (или при его участии) на сегодняшний день создано более десяти экранизаций, из которых наиболее известны «Отель Рафлз» (1989), «Киоко» (1995), «Любовь и попса» (1996), «Хорошо, друг мой» (1983). Кроме того, писатель демонстрирует обеспокоенность общественными проблемами Японии. С 1999 года он выпускает Интернет-журнал JMM (Japan Mail Media)³ основными темами которого являются экономические и политические вопросы, с 2006 года публикует видеорепортажи о Корее в ещё одном Интернет-журнале RVR (Ryu’s Video Report)⁴. С 2001 г. принимает участие в деятельности организации NML (No More Landmine), созданной его другом Сакамото Рюити и занимающейся ликвидацией захороненных мин по всему миру. Не оставил Мураками и своего увлечения музыкой: им создан собственный лейбл⁵, выпускающий аудиодиски с кубинской музыкой и организующий _____________________________________________________________________________

* Хикикомори (яп. 引き篭り, букв. нахождение в уединении, то есть, «острая социальная самоизоляция») — японский термин, обозначающий подростков и молодёжь, отказывающихся от социальной жизни и зачастую стремящихся к крайней степени изоляции и уединения вследствие разных личных и социальных факторов. Слово «хикикомори» относится как к социальному явлению вообще, так и к индивидуумам, принадлежащим к этой социальной группе.


1 – Саито С. Ryu Murakami: Enfant terrible of literature. Интервью с Р.Мураками. – 23 фев. 1999. [Электронный ресурс] : Сайт газеты «Ёмиури». URL: ссылка скрыта (Дата последнего обращения 20 марта 2011)

2 – Ibid.

3 – Интернет-журнал Рю Мураками «Japan Mail Media» [Электронный ресурс] URL: ссылка скрыта (Дата последнего обращения 20.03.2011)

4 – Интернет-журнал Рю Мураками «Ryu’s Video Report» [Электронный ресурс] URL: ссылка скрыта (Дата последнего обращения 20.03.2011)

5 – Сайт музыкального лейбла Рю Мураками «Ryu’s Cuban Night» [Электронный ресурс] URL: ссылка скрыта (Дата последнего обращения 20.03.2011)


концерты. (1)

В 1997 г. журнал «Таймс» назвал Рю Мураками «одним из одиннадцати людей, которые способны перевернуть Японию»². К его творчеству, действительно, можно отнестись по-разному: как к революции в японской литературе, отражению социальных проблем или простому хулиганству, но несомненно одно: правильная оценка невозможна без учета специфики того периода в японской истории, который эти произведения породил.


Довольно яркое представление не только о цепи исторических событий, но об общей атмосфере времен оккупации Японии дает монография Мещерякова А.Н. «Быть японцем»³.

Поражение Японии в войне стало не только поражением государства, но и поражением отдельных людей, которые потеряли привычные ориентиры. Оккупация, начавшаяся в 1945 г., была формально прекращена в апреле 1952г., но на территории Японии по-прежнему оставалось полторы сотни американских баз и более 100 тысяч солдат. Американские бомбардировщики стали «зримым свидетельством того, кто является хозяином в этой стране и в этом небе. Это было похоже на ультиматум» [Мещеряков. Быть японцем. – с.479]. Военные базы стали очагами совершенно новой для японцев западной культуры, роль которой была противоречивой и далеко не всегда несшей лишь положительные и прогрессивные черты, на что претендовали сами США.

Наиболее заметным нововведением американцев и официальной целью их присутствия в Японии стала демократия. Японцам значение это слова было менее чем понятно. Марк Гейн свидетельствовал: «Кондукторы в _____________________________________________________________________________

1 – биографические данные приводятся по Статья о Рю Мураками. – Онлайн энциклопедия «Википедия» [Электронный ресурс] URL: ссылка скрытассылка скрыта (Дата последнего обращения 20.03.2011) ; Саито С. Ryu Murakami: Enfant terrible of literature. Интервью с Р.Мураками. – 23 фев. 1999. [Электронный ресурс] : Сайт газеты «Ёмиури». URL: ссылка скрыта (Дата последнего обращения 20 марта 2011)

2 – Саито С. Ibid.

3 - Мещеряков А.Н. Быть японцем. История, поэтика, сценография японского тоталитаризма. – М.: Наталис, 2009. – 592с.

трамваях никак не сладят с курильщиками, которые не обращают внимания на надпись «Не курить». В ответ на упреки они задают риторический вопрос «Разве у нас нет демократии?» [цит. по Мещеряков. Быть японцем. – с.484]. Под тем же предлогом студенты стали требовать отмены экзаменов. Росло число забастовок рабочих, которые были немыслимы при монархическом режиме. Таким образом, само слово «демократия», ставшее в японском языке послевоенного периода скорее синонимом вседозволенности, анархии, превратилось в бомбу замедленного действия.

Та же участь постигла ещё одно новое иностранное словечко – «индивидуализм». Оно и по сей день употребляется молодыми японцами для обозначения акта противопоставления себя всему остальному обществу, а не возможности свободного определения своей роли в нем. К индивидуализму подталкивала не только заморская пропаганда, но и сами условия жизни на родине. Стремительный скачок сделал уровень преступности: нужда и голод, вызванные послевоенной разрухой, оказались сильнее традиционных японских отношений соседской и родовой общины. «Нация, которая совсем недавно представляла себя как одну семью, обнаружила, что на самом деле проживает в огромной коммунальной квартире» [Мещеряков. Быть японцем. – с.491]. Ситуация не вышла из-под контроля оккупационных властей только благодаря многовековой традиции беспрекословного подчинения приказам, вошедшей в кровь и плоть японцев, рассматривающейся ими как признак духовности.

В войне понесла поражение не только политическая система, но и вся духовная традиция Японии в её прежнем понимании. Сочинения о доблести воинского духа и самоотверженном служении императору больше никого не интересовали. Школьники больше не изучали мифы. Книжные прилавки наводнили сочинения Сартра, Камю, Жида, Ремарка, Достоевского и Толстого, Маркса и Ленина, журналы, обложки которых теперь украшали полуголые и голые красавицы. Детективы и прочая увеселительная литература в список бестселлеров того невеселого времени не входили. Впервые японцы буквально кипели идеей обновления, иероглиф «новый» фигурировал в названиях десятков изданий: «Новый мир», «Новый буддизм» и т.п.

Однако в американских солдатах видели меньше всего духовных освободителей. Кэндзабуро Оэ, лауреат Нобелевской премии по литературе, писал: «Вспоминаю ужас, отвращение, почтительный страх, охватившие меня, когда я впервые увидел у нас в деревне чернокожих солдат вражеской армии. Они шли по улице. Пялились на девушек, дразнили псов, насвистывали песенки. … Они были воплощением чужеземцев, пришельцев из незнакомого мира. А мы, желтокожие сорванцы, мы были маленькими японцами. Мы следили за ними издалека, прижавшись на мелководье друг к другу худенькими голыми плечами, - и ощущали исходившую от них угрозу “нашей Японии”» [цит. по Мещеряков. Быть японцем. – с.497]. Хоть японцы и признали себя проигравшими, но вряд ли могли спокойно смотреть на то, как на их земле, люди, разорившие её несколькими годами ранее, живут гораздо лучше и чувствуют себя гораздо значительнее, чем «хозяева». А жилось американским военным действительно не плохо: расходы на их содержание составляли в японском бюджете самую большую часть даже после официального окончания оккупации.

Американское командование не могло снабдить их лишь одним – американскими женщинами. В Японии резко возросло число изнасилований и сексуальных домогательств. Многие девушки добровольно торговали своим телом, чтобы заработать хотя бы на хлеб. В попытках прекратить это Министерство внутренних дел Японии создало «Особую Ассоциацию по Развлечению». Иероглиф «особый» в её названии был таким же, как в названии «Особых частей» камикадзе, подчеркивая, что эти девушки тоже жертвовали своим телом ради спасения страны.

Даже дети стали играть в демонстрации, в проституток, в бомжей и мастерить себе из газет не самурайские шлемы, а пилотки оккупационной армии.

У увидевших обратную сторону войны японцев она стала вызывать не воодушевление, а панический страх. Когда в 1950 году разразилась война в Корее, а затем в 1957 – война во Вьетнаме, Япония, несмотря на просьбы Вашингтона, отказалась от участия в конфликте и лишь принимала военные заказы США, но даже это вызывало антивоенные демонстрации протеста против нарушения Девятой статьи конституции. (1)

Изменения, превратившие Великую Японскую Империю в страну Япония, действительно можно сравнить лишь с атомным взрывом, с которого

и началась её история. Эти беспрецедентные исторические условия породили особое мироощущение целого поколения японцев, родившегося в послевоенные годы. Они жадно вкушали экзотическую пищу недавнего врага, не всегда будучи способными усвоить её, и одновременно почитали его как старшего брата и ненавидели как захватчика. Не утратив специфически японское ощущение собственной национальной исключительности, они приобрели комплекс исторической неполноценности «феодального» и «отсталого» государства. Реваншистские настроения смешивались с новой программой построения демократической и пацифистской страны. Утратив привычные ориентиры, многие молодые люди потеряли себя, захлебнулись во внезапной волне свободы, стали жертвами наркомании, проституции, преступного мира. Однако другая часть носителей этого мироощущения, проиграв битву за усвоенные с детства идеалы демократии и индивидуализма с поражением студенческих восстаний конца 1960-х гг., ушла работать в компании и породила японское экономическое чудо и новый стиль жизни. Это мироощущение нельзя назвать ни позитивным, ни негативным, но нельзя не отметить как достойное исключительного внимания.

Одним из ярких выразителей идей послевоенного поколения и стал Рю Мураками, скандальные произведения которого предстают несколько по-иному в свете вышеозначенных исторических реалий. Турбулентная _____________________________________________________________________________

1 – исторические сведения приводятся по Мещеряков А.Н. Быть японцем. История, поэтика, сценография японского тоталитаризма. – М.: Наталис, 2009. – с. 462 – 553

атмосфера послевоенных лет будто продолжает питать энергией творчество этого писателя. В последующих главах будет проведен анализ некоторых произведений Р.Мураками, который покажет, насколько «негативное» освещение писателем некоторых сторон жизни японского общества соответствует реальной остроте проблем, насколько конструктивны предлагаемые писателем модели, наконец, сколько «японскими» являются его произведения.


^ 3.2. Экстремальные миры Р.Мураками – инобытие японского общества в эпоху достигнутых целей


Произведения Рю Мураками порой оставляют читателя гадать, что же перед ним: извращенное порно, кровавый фильм ужасов или просто злая насмешка; и если это насмешка, то над кем: над самим собой, над читателем, над героем, над всем обществом? «Мураками в некотором смысле обманул японский литературный истеблишмент, играя роли критика и аутсайдера, пасквилянта и молниеотвода для разногласий. Не случайно Симада Масасико назвал его «японским Смердяковым».¹

«Литературный дебют Рю Мураками («Все оттенки голубого», 1976) сам по себе стал некого рода катаклизмом. … Прежде всего, потому, что никогда раньше и никогда после этого премией Акутагавы не был отмечен роман, столь открыто делающий главной своей темой секс. Но без сомнения, ещё более шокирующей была «незаконная» природа этого секса… и общая атмосфера разочарования и недовольства среди молодых людей, вовлеченных в него»². Герои всё время пребывают в наркотическом дурмане, словно боясь хоть на минуту очнуться и взглянуть в лицо реальности окружающего мира и собственной жизни; бессвязные истерические диалоги _____________________________________________________________________________

1 – Snyder S. Extreme Imagination: The Fiction of Murakami Ryu. // Oe and beyond: fiction in contemporary Japan. / Edited by Stephen Snyder and Philip Gabriel. – Honolulu, Hawaii : University of Hawai’i Press, 1999. - р.198 (пер. с англ. мой, - Е.М.)

1 – Ibid. - р. 202-203 (пер. с англ. мой, - Е.М.)

заглушаются песнями Doors и Rolling Stones. Не удивительно, что многих авторитетных критиков роман привел в ярость: Дзюн Это назвал его просто «чепухой»¹, а Яманэ Кэн предупредил, что «не следует забывать о течениях, которые усугубляют сумятицу в современной литературе. На первый план некоторые писатели выдвигают извращенную чувственность, пороки человека, живущего в обществе отчуждения, не выявляя социального корня зла. Их произведения чреваты серьёзными последствиями, потому что секс, наркомания, убийства и садизм способствуют распространению иррационального начала и анархии»². Тогда 24-летний автор, ещё не сошедший со студенческой скамьи, на все обвинения авторитетных критиков откровенно заявил: «Меня не волнует, поймут ли что-нибудь читатели, не имеющие опыта в коллективном сексе и наркомании»³.

В действительности же «изображение зла» для Мураками – вполне осознанная стратегия, продолженная описаниями насилия и перверсий в «Топазе» (1988) – сборнике новелл о девушках по вызову, и «Пирсинге» (1994) – романе об убийце, жертвой которого случайно становится самоубийца. «Социальный корень зла» хоть и не назван, но легко восстановим из этого изображения. Как отмечает один из крупнейших отечественных специалистов по японской литературе Т.П.Григорьева в своих исследованиях, посвященных японской литературе XX в., «недовольство молодежи, в какой бы форме оно ни выражалось, есть следствие социальной болезни»⁴. «Инстинкт самосохранения толкает молодежь на бунт»⁵. «Этот бунт, ещё не вполне осознанный, принимает крайние формы – от самоуничтожения до бунта плоти, оправданного теоретиками левоэкстремистских движений 1960-х гг.»⁶ Многие перестали чувствовать _____________________________________________________________________________

1 – Snyder S. Extreme Imagination: The Fiction of Murakami Ryu. // Oe and beyond: fiction in contemporary Japan. / Edited by Stephen Snyder and Philip Gabriel. – Honolulu, Hawaii : University of Hawai’i Press, 1999. - p. 202 (пер. с англ. мой, - Е.М.)

2 – цит. по Григорьева Т.П. Красотой Японии рожденный (в 2 т.) – М.: Альфа, 2005. – т. 2, с.289

3 – Ibid., с.289

4 – Ibid., с.309

5 – Ibid.,c.311

6 - Ibid.,c.294

себя не только японцами, но и людьми вообще, утратили «вкус к жизни, который поддерживает желание жить»¹, «вместо смирения [пришла] опустошенность, малодушие, апатия вместо достоинства – экстремизм и жестокость – обратная сторона бессилия»², «сильные становятся бунтовщиками, слабые – наркоманами»³.

Стоит отметить, что всё вышеперечисленное было сказано Т.П.Григорьевой применительно к анализу работ главным образом Кэндзабуро Оэ и Кобо Абэ, классиков японской литературы, принадлежавших к послевоенному, модернистскому поколению, а не к последующему, постмодернистскому. (О различиях между этими двумя поколениями писателей и различиях в оценках их творчества критиками будет сказано в главе 4).

«Те, кто пришел на смену так называемому послевоенному поколению, создали и населяли мир, имевший уже совсем иную окраску и звучание, и основанный на совершенно иной реальности, которая, однако, не может быть изначально сведена к потребительской культуре Токио»⁴. Тем не менее, задача поиска идентичности не только не снялась, но даже усложнилась, т.к. «я» стало более раздробленным, маргинальным и отчужденным от социума и собственного прошлого.

«В Японии модернизация затронула исключительно экономику. … Но в 1978 г. курс йены к доллару составил менее 200 к 1. И, вероятно, именно в этот момент Япония как страна утратила цель модернизации. Цель была уже достигнута. Однако японцы не хотели признать этот факт, хотя подсознательно они всё понимали. Они потеряли и цель жизни тоже. Было очевидно, что нужно найти другую, но они так и не сделали этого. … Японцы продолжали притворяться, что живут ради «национальных _____________________________________________________________________________

1 – Григорьева Т.П. Красотой Японии рожденный (в 2 т.) – М.: Альфа, 2005. – т. 2, c.284

2 – Ibid., c.287

3 – Ibid., c.311

4 – Oe and beyond: fiction in contemporary Japan. / Edited by Stephen Snyder and Philip Gabriel. – Honolulu, Hawaii : University of Hawai’i Press, 1999. - р.2 (пер. с анг. мой, - Е.М.)

интересов», хотя знали, что те были уже потеряны»¹. Такими видит причины японского «кризиса идентичности» сам Рю Мураками. Современное поколение пережило крах ценностей, вполне сопоставимый с развалом традиционной системы после войны. Именно этот экзистенциальный вакуум Мураками понимает как корень описываемого им зла.

В том же интервью со Стивом Эриксоном, современным американским писателем, Мураками соглашается с оппонентом в том, что «возможно, наиболее ярко Япония может описать свою индивидуальность через гиперпотребление, которое также свойственно и для Америки. … В обществе потребления люди сами становятся товаром. Мы все чем-то торгуем: нашим умом, талантом, обаянием. Некоторые политики торгуют свей харизмой или умением общаться с публикой. Девочки торгуют своими телами. Больше им торговать нечем. Одна английская газета, выходящая в Японии, опубликовала письма нескольких японок, в которых они говорили: “Я торгую своим телом не потому, что я бедная, мне нечего есть или негде жить. Я делаю это, чтобы купить модные диски или платья”. Потребительское давление приобрело такую силу, что перед ней невозможно устоять». «Всё что они делают – подражают взрослым, хоть и не многие люди готовы признать это. Они отдают всё что имеют ради того, чтобы получить, например, одежду с модным лейблом, сумочки, туфли и т.п. А это именно то, что является ценностью для взрослых. Другими словами, японцы не способны создавать собственные ценности, они просто следуют чужим. Они не могут считать ценностью то, что ещё не получило репутацию. Под словом “модный” я подразумеваю не только Chanel и Gucci, но и, например, трех великих теноров, Вимбельдонский турнир и т.д. и т.п. Японцы обычно отдают предпочтение признанному и игнорируют всё остальное,»² – добавляет Мураками.

_____________________________________________________________________________

1 – Steve Erickson Meets Ryu Murakami. Беседа Рю Мураками со Стивом Эриксоном (22 апреля 1997 г.) / Ред. Сэкия Д. [Электронный ресурс] URL: ссылка скрыта (Дата последнего обращения 20.03.2011) (пер. с англ. мой, - Е.М.)

2 – Ibid.

Будучи японцем, писатель способен указать и на иные, более глубокие и противоречивые причины так называемого «кризиса идентичности»: «Все говорят о кризисе идентичности у японцев, но, по-моему, для японцев индивидуальность вообще не стоит на первом месте. В том и проблема. Идентичность – это нечто, которое устанавливаешь, когда понимаешь, что существует и что-то другое, отличное от тебя самого, и, отталкиваясь от этого, определяешь себя. … В Японии все люди в основном одинаковые. Так как же мы может найти свою индивидуальность, если ничего иного вокруг нет? В последнее время японцы начали понимать это, и это начало их беспокоить. Они начали спрашивать себя, а если ли у них эта индивидуальность. Они не сомневаются, что индивидуальность есть, а боятся, что им не от чего оттолкнуться, чтобы найти её». «Сейчас Япония – это очень маленький, плоский, унифицированный мир. Всё здесь очень маленькое и очень одинаковое. Нет ничего “иного”. Это, наверное, должно успокаивать, но это может быть и скучным. Здесь невозможно встретить что-то “новое” или “странное”».¹

Можно объяснить и то, почему потребность в этой индивидуальности не возникала раньше: «Начиная с эпохи Мэйдзи японцы находились под защитой общества – соседской общины, компании, государства. Более того, японское общество связывает граждан правилами и вынуждает их быть одинаковыми. У людей просто нет другого выбора, кроме как подчиниться этим ценностям и принять покровительство от общества»².

Таким образом, Мураками считает, что теперь, когда национальные интересы Японии были либо проиграны (как в случае Второй мировой войны), либо достигнуты (как в случае модернизации), каждым отдельно взятым человеком должны быть выработаны свои индивидуальные цели: «В

_____________________________________________________________________________

1 – Steve Erickson Meets Ryu Murakami. Беседа Рю Мураками со Стивом Эриксоном (22 апреля 1997 г.) / Ред. Сэкия Д. [Электронный ресурс] URL: ссылка скрыта (Дата последнего обращения 20.03.2011) (пер. с англ. мой, - Е.М.)

2 - Сайто С. Ryu Murakami: Enfant terrible of literature. Интервью с Р.Мураками. – 23 фев. 1999. [Электронный ресурс] : Сайт газеты «Ёмиури». URL: ссылка скрыта (Дата последнего обращения 20 марта 2011) (пер. с англ. мой, - Е.М.)

японском языке слово “риск” имеет значение опасности, исключительно негативное. Однако на Западе, где давно уже утвердился индивидуализм, у этого слова есть и положительный оттенок, как в выражении “take a risk”… Мы должны, в соответствии с настоящим значением этого слова, начать жить на свой страх и риск. Важно показать, что мы способны жить с чувством стабильности без контроля и оценок “сверху”». «Я думаю, что по сравнению с 1980-ми японское общество стало гораздо лучше, хотя оно и переживает упадок. Ведь люди стали беспокоиться о своем настоящем и будущем, предпринимать какие-то самостоятельные шаги, а это очень важно»¹.

Таковы взгляды самого автора скандальных романов на социокультурную ситуацию в современной Японии. Причем ценности, выдвигаемые Рю Мураками, как явствует из вышесказанного, не сводятся к нигилистическому празднованию наступления пустоты. Рассматривая исключительно литературные аспекты произведений, в рамках одной только японской литературной традиции действительно нелегко понять, зачем автору понадобилось выливать на читателя всю эту «мерзость», но приведенные выше суждения, возможно, способны пролить свет на вопрос о том, что же перед нами: порнография, хоррор или же в действительности их противоположность.

Самым очевидным, пожалуй, будет предположить, что на страницах книг Рю Мураками мы видим изнанку благополучного японского общества потребления, которая в повседневной жизни от глаз общественности скрыта: девочек, торгующих своим телом («Топаз»), маньяков-убийц («Пирсинг», «Мисо-суп», «Кинопроба»), наркоманов («Все оттенки голубого»), домашнее насилие («Кинопроба»), подростков, добровольно изолирующих себя от социума («Паразиты»). Существование подобных явлений, конечно, само по _____________________________________________________________________________

1 – Сайто С. Ryu Murakami: Enfant terrible of literature. Интервью с Р.Мураками. – 23 фев. 1999. [Электронный ресурс] : Сайт газеты «Ёмиури». URL: ссылка скрыта (Дата последнего обращения 20 марта 2011) (пер. с англ. мой, - Е.М.)

себе указывает, что всё не так уж и благополучно, что система имеет дефекты и «побочные эффекты». С другой стороны, справедливым будет вопрос: если подавляющее большинство наслаждается благами этой системы, так что же? Получается, что Мураками пишет о маргиналах и для маргиналов, а «нормальных» граждан эти проблемы никогда не затрагивали. Но можно ли действительно обвинить автора в исключительном постмодернистском предпочтении периферии центру и можно ли назвать это предпочтение основанным лишь на нездоровом интересе к отклонениям?

С.Снайдер в статье «Экстремальное воображение: произведения Рю Мураками»¹ выводит специфику стиля писателя из того, что Жан Бодрийар называл «феноменом экстремального»: описание зла, в котором оно выступает как противоположность уравнивающему, поглощающему (и, по Мураками, убивающему) потоку повседневности. Как теоретическое обоснование такого понимания С.Снайдер приводит высказывания самого Ж.Бодрийяра, создателя теории симулякров*: «Перед лицом гибели, которую таит в себе полная невесомость, легкость существа, всеобщая скученность и линейность процессов, гибели, увлекающей нас в пустоту, эти внезапные вихри, которые мы называем катастрофами, есть то, что предохраняет нас от катастроф. Эти аномалии, эти крайности воссоздают зону гравитации и плотности, препятствующей дисперсии. […]Таким образом, экстремальные явления, сами пребывая в тайном беспорядке, предотвращают, посредством хаоса, беспредельный рост порядка и прозрачности.»²

И хотя нет никаких прямых свидетельств того, что сам Мураками был знаком с идеями Бодрийяра и руководствовался ими, в этом понимании его произведения действительно можно считать профилактикой хаосом и _____________________________________________________________________________

1 – Snyder S. Extreme Imagination: The Fiction of Murakami Ryu. // Oe and beyond: fiction in contemporary Japan. / Edited by Stephen Snyder and Philip Gabriel. – Honolulu, Hawaii : University of Hawai’i Press, 1999. - р.199-219

2 - Бодрийяр Ж. Прозрачность зла. / Пер. Л.Любарской, Е.Марковской. – М.: Добросвет, 2000. – с.101-102

* Симуля́кр (от лат. simulo, «делать вид, притворяться») – символ не имеющий содержания; знак, утративший означаемое; «копия», не имеющая оригинала в реальности.


аномалией. С.Снайдер утверждает, что на самом деле писатель восстанавливает стертое современной культурой истинное значение вещей, таких как страсть, сексуальность, насилие, искусство. Принимая теорию о симулякрах, согласно которой все категории современной культуры расширились настолько, что начали перекрывать и стирать друг друга: если всё политично, то уже ничто не политично, если всё эстетично, то уже ничто не эстетично, если всё сексуально, то уже ничто не сексуально, - трудно не согласиться, что единственным способом показать истинную вещь, а не её копию, стало изображение этой вещи в гротескном и «ненормальном» (то есть, отличном от повседневного) виде.

Да и сам Мураками любит напоминать читателю в послесловиях, что пишет не о диковинных уродах и не о героях фильмов ужасов. Например, в романе «Пирсинг» (1994), повествующем, как «обычный» служащий обычной компании, примерный семьянин, в выходные дни составлял и тщательно записывал план убийства девушки по вызову, автор подчеркивает, что все герои «нормальные люди», и то, что случилось, «могло произойти с каждым»¹. А в сборнике новелл о садо-мазохистских приключениях проституток «Топаз» Мураками пишет: «Женщины, живущие в мире вульгарности что-то символизируют. Может, проблемы всех женщин, а может, проблемы городов»² [курсив мой, - Е.М.]. Своих героев автор считает обычными людьми, просто попавшими в экстремальные обстоятельства, переживающими катастрофу.

К катастрофам Рю Мураками действительно относится на редкость позитивно, с иронией. Например, в романе «69» основным принципом повествования становится «нагнетание страстей» и моментальное разоблачение этих преувеличений. «Последние три года мои успеху в учебе неуклонно ухудшались. Тому было много причин: развод родителей, внезапное _____________________________________________________________________________

1 – Мураками Р. Пирсинг. / Пер. с яп. Шубинского В.И. – СПб.: Амфора, 2007. – 192 с.

2 – Мураками Р. Топаз. // Мураками Р. Токийский декаданс: [Топаз: новеллы. Кинопроба: роман]. / Пер. с яп. О.Богомиловой и А.Максимовой. – СПб.: Амфора, 2010. – с. 178


самоубийство старшего брата, моё увлечение Ницше, неизлечимая болезнь бабушки. Но всё это были выдуманные причины. Я просто испытывал отвращение к учебе»¹. Мураками создает целый мир катастроф, кажется, с единственной целью: показать, что катастрофа сама по себе может восприниматься не как серьёзная трагедия, а как событие, своего рода развлечение на фоне повседневной жизни.

Однако показать упоение «маленькой личной катастрофой» на фоне серых будней реальности со стопроцентной убедительностью у Мураками всё же не вышло. Герои таких его произведений как «Все оттенки голубого», «Кинопроба», «Топаз», «Пирсинг» словно ходят по замкнутому кругу от эйфории к отчаянию. Им всё время приходится сталкиваться с тем, что они желали оставить позади: с полицией, соседями, землевладельцами, необходимостью как-то зарабатывать себе на жизнь и т.п. Этот «порочный круг» размыкается в фантастических произведениях Рю Мураками. Если ту линию в творчестве писателя, о которой речь шла ранее, можно в терминах С.Снайдера назвать «изображением зла», то фантастическую линую – «воображением зла», и это поистине «экстремальное воображение» уже само по себе выражает протест против бездуховной реальности, в которой для него не осталось места.

В качестве произведения, наиболее ярко отразившего идею освобождения от сковывающих, унифицирующих рамок современного общества, С.Снайдер в своей статье приводит роман «五分後の世界» (Го фун го но сэкай) – «Мир в пяти минутах от нашего» (1994)*. Герой попадает в некий параллельный мир (в пяти минутах от нашего), где Япония не капитулировала во Второй мировой войне и продолжает сражаться. Там его подвергают унизительным допросам, он становится очевидцем кровавых сражений, но на вопрос, что он думает об этом мире, герой отвечает: «Мне

_____________________________________________________________________________

1 – Мураками Р. 69. // Мураками Р. 69 ; Все оттенки голубого. / Пер. с яп. А.Кабанова. – Спб.: Амфора, 2009 – с.9

* Роман не переведен с японского на др. языки

здесь нравится». Это полное опасностей место он предпочитает своему миру: «Там, где я был раньше, все вечно трепались и лезли не в своё дело. Кто-то тебе постоянно указывал, что делать и куда идти. Громкоговорители на станциях разорялись: «Внимание! Отойдите от путей!» или «Будьте осторожны при выходе из поезда!», «Не высовывайте голову и руки из машины!» И было совершенно без толку просить, чтобы тебя оставили в покое – тогда советчиков собиралось ещё больше. Там деньги были всем, хотя люди понятия не имели, что собираются на них купить. Каждый просто покупал то, что покупали все, и хотел того, чего хотели все»¹. В другом мире герой получает освобождение от излишнего контроля и диктата потребления, возможность жить своим умом, ради которой он, не задумываясь, готов поступиться спокойствием и безопасностью.

В романе «Дети из камеры хранения» (1980) Рю Мураками создает в центре Токио изолированную зону «зла» - свалку опасных отходов под названием Токситаун, где ищут убежища все, кому нет места в «нормальном» обществе – преступники, шлюхи, бродяги, душевнобольные, калеки, сбежавшие из дома подростки. Это «злое место» (досл. с яп. 悪所 – дурное место) существует на первый взгляд изолировано от всего Токио, но, тем не менее, постепенно создает в реальности какие-то трещины, подтачивает её, и роман заканчивается сценой уничтожения города под действием смертельно опасного психоактивного вещества. Символично, что именно в этот момент один из главных героев – сводных братьев, которых новорожденными их матери оставили умирать в камере хранения, - решает загадку, мучившую его всю жизнь: едва не убив беременную женщину, он находит источник странного звука, преследовавшего его – стука сердца матери, который слышит ещё не родившийся ребенок. Так в насилии и разрушении Мураками видит потенциал для возрождения и созидания нового.

_____________________________________________________________________________

1 – Murakami R. The World Five Minutes After, 1994. // Цит. по Snyder S. Extreme Imagination: The Fiction of Murakami Ryu. // Oe and beyond: fiction in contemporary Japan. / Edited by Stephen Snyder and Philip Gabriel. – Honolulu, Hawaii : University of Hawai’i Press, 1999. - р.199 (пер. с яп. Снайдер С., пер. с англ. мой, - Е.М.)

Как справедливо отмечает С.Снайдер, подобное упоение «злом» на первый взгляд может показаться отнюдь не новым по сравнению с проектами Жана Жене, Бодлера или их предшественника Сада. Однако у этих писателей зло выступает как противоположность некого добра, самим отрицанием которого они уже подтверждают факт его существования. Но в эпоху, когда свои произведения написал Мураками, «зло уже не существует в общепринятом смысле, по крайней мере, как противоположность чему-то, что можно назвать добром. “Принцип зла, - отмечал Бодрийяр, - уже не моральный принцип, а скорее принцип нестабильности и дезориентации, принцип непонимания и чуждости, принцип соблазна, принцип несопоставимости, несводимости и враждебности… Это неотъемлемый

принцип разделения”».¹

В связи с этим интересен вопрос, почему именно такое понимание зла оказалось наиболее близким для японского писателя и стало наиболее продуктивным для осуществления его творческих задач. Очевидно, проблема массовизации и уравнивания затронула Западное общество не столь давно. Ортега-и-Гассет связывал её с выходом буржуазии на авансцену истории в конце 19 в.² Но для японского общества массовость и унификация были характерны изначально, однако не воспринимались ранее как проблема. Такое понимание пришло вместе с проникновением идеи индивидуализма. Поскольку Рю Мураками видит в индивидуализме способ нахождения новых жизненных ценностей, по его мнению, остро необходимых сейчас Японии, для него особенно важно нащупать именно тот самый «принцип разделения», которым для любого социума естественно является понятие «зла». В японской культуре подобное разделение всегда было особенно четким. Даже слово «отличаться» (違う) в японском языке имеет также значение «быть неправильным, ошибочным». А индивидуализм есть не что иное, как

_____________________________________________________________________________ 1 – Snyder S. Extreme Imagination: The Fiction of Murakami Ryu. // Oe and beyond: fiction in contemporary Japan. / Edited by Stephen Snyder and Philip Gabriel. – Honolulu, Hawaii : University of Hawai’i Press, 1999. - р.210 (пер. с англ. мой, - Е.М.)

2 – Ортега-и-Гассет Х. Восстание масс. / Пер. А.Гелескул. – М.: АСТ, 2008. – 347 с.

признание права индивида на отличие от других, признание его отличий от других правильными, не ошибочными, не являющимися опасным заблуждением.

Можно согласиться с процитированным в начале параграфа высказыванием Яманэ Кэн о том, что произведения Рю Мураками «способствуют распространению иррационального начала и анархии», но нельзя признать его сугубо отрицательную оценку подобного влияния единственно верной, особенно в контексте вышеприведенных суждений. Любое лекарство по природе своей является ядом, лишь принятым в малом количестве. В условиях застоя и устаревания общественных ценностей иррациональное начало и анархия могут способствовать активизации творческих сил общества. Видя безнаказанное пиршество «зла», кажущееся бесцельным, в произведениях Мураками, можно понять и выдвинутые против писателя обвинения в декадентстве, в бесплодном отвержении любых позитивных ценностей. Но нужно помнить как о творческих задачах, заявленных автором, так и о социокультурной реальности современной Японии, далеко не столь благополучной, как могло показаться. Наше отношение к произведениям этого писателя как к артефакту современной культуры будет зависеть от отношения к механизмам культурной инновации вообще. Автор исследования надеется, что попытка рассмотрения безусловно неоднозначного творчества Рю Мураками в преимущественно культурном, а не литературном контексте способна пролить новый свет на природу и место его произведений в общем потоке духовного и социального развития Японии.