Geum.ru

Научно-исследовательская программа история безгина О. А. Кпроблеме возникновения сельской кредитной кооперации в России

Вид материалаПрограмма

Содержание


Библиографический список
Письма крестьян самарской губернии в редакцию «крестьянской газеты» как исторический источник
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   19

^ Библиографический список
  1. Husserl, E. Die Krisis der europäischen Wissenschaften und die Transcendentale Phänomenologie. – «Husserliana», Bd.6. – Haag, 1954. – 443 S.
  2. Гуссерл, Э. Картезианские размышления / Э. Гуссерл. – Пер. с нем. Д.В. Скляднева. – СПб. : Наука : Ювента, 1998. – 160 с.
  3. Гуссерл, Э. Логические исследования : собр. соч. Т. 3(1): Логические исследования / Э. Гуссерл. – М. : Гнозис: Дом интеллектуальной книги, 2001. – 474 с.
  4. Сурия Пракша Синха. Юриспруденция. Философия права : краткий курс / Синха Сурия Пракша ; пер. с англ. – М. : Академия. – 284 с.
  5. Разее, Д.Н. В сетях феноменологии / Д.Н. Разее // В сетях феноменологии. Гуссерль Э. Основные проблемы феноменологии. – СПб. : Изд-во СПбГУ, 2004. – 364 с.
  6. Фур, В.Н. Философия незавершенного проекта Ю. Хабермаса / В.Н. Фур. – Минск : Эконом пресс, 2000. – 223 c.
  7. Ясперс, К. Феноменологическое направление в психопатологии // Логос. – 1994. – № 5. – ogy.rinet.ru/old/5/yaspers_fen.phpl




ИСТОРИЯ



УДК 94(47+57):334.73


К проблеме возникновения кредитной кооперации в России


О.А. Безгина


В статье рассматриваются проблемы начального этапа становления сельских кредитных обществ и ссудо-сберегательных товариществ в пореформенный период, а также показана роль представителей первого слоя кооперативных деятелей и земства в распространении кооперативных организаций в России.


Известный организатор и теоретик кооперативного движения в России С.Л. Маслов в начале ХХ века писал: «Кредитная кооперация – это наиболее простой и понятный для населения вид кооперации» [1, с. 21]. Однако, прежде чем кооперация в России стала «простой и понятной», была проведена большая подготовительная работа, причем отнюдь не крестьянами. Как и большинство реформ в нашей стране, развитие кооперативного движения начиналось «сверху».

Основоположниками отечественной кредитной кооперации были представители высших и даже аристократических кругов. Работа этого слоя кооперативных деятелей отразила первый этап в развитии кооперативного движения России. Период этот характеризовался в большей степени деятельностью теоретического и подготовительного характера.

Среди людей, стоявших у истоков отечественного кооперативного движения, следует назвать Святослава Федоровича Лугинина, основавшего в 1865 году первое в России ссудо-сберегательное товарищество в Костромской губернии; гласных Петербургской городской Думы Василия Николаевича Хитрово, Александра Васильевича Яковлева, Владимира Федоровича Лугинина, Александра Илларионовича Васильчикова и еще многих других представителей русской общественной мысли, активно пропагандировавших устройство кооперативных организаций среди сельского населения. В 1870 году В.Ф. Лугинин и А.В. Яковлев издали популярную брошюру «Сельские ссудные товарищества», послужившую руководством к практическому устройству кредитных товариществ. А.В. Яковлев стал также одним из авторов образцового устава ссудо-сберегательных товариществ и принципов их организации.

В Самаре одним из первых озаботился улучшением жизни крестьян Иван Андреевич Лишин (1835–1892) офицер, занявшийся в 1883 году после прекращения военной службы земской деятельностью. Первоначально он получил звание гласного Николаевского уезда, затем – губернского и занял должность Члена от правительства в Николаевском уездном по крестьянским делам присутствии.

Занявшись сельским хозяйством на четырехтысячном степном участке Николаевского уезда, И.А. Лишин на собственном примере показывал местному населению выгодность рационального ведения хозяйства. Так, для обработки своей земли он стал использовать усовершенствованные орудия, заменять ручной труд машинным, производить посевы улучшенных семян, обводнять свою степную землю с помощью нескольких искусственных запруд, разводить леса и фруктовые сады, развивать огородничество. И.А. Лишин активно способствовал устройству и оборудованию сельских школ, подбору учителей. Для организации образцовых сельскохозяйственных школ передал Губернскому земскому собранию 50 десятин земли в Николаевском уезде.

Одновременно он много писал в местных и других периодических изданиях статей, касающихся как Николаевского уезда, так и в целом Самарской губернии. По некоторым вопросам были изданы отдельные брошюры [2]. В основу этих работ были положены проекты, выносимые И.А. Лишиным в земские собрания. Некоторые из них, такие как, например, «Зерновой кредит», был принят губернским собранием и начал осуществляться на практике. Председатель самарской губернской земской управы П.В. Алабин писал, что «зерновой кредит… уже практикуется несколько лет и ждет только благоприятных его полному развитию годов, чтобы принести плоды несомненно благотворные» [3, с. 5].

Ориентируясь на опыт западноевропейских стран, наиболее передовые люди своего времени хорошо понимали необходимость развития кредитной кооперации на русской почве. Освобождение огромной массы крестьян от крепостной зависимости обострило проблему кредитования крестьян. Нуждающиеся в средствах крестьяне занимали их у ростовщиков. Ростовщиками выступали мещане, купцы, духовенство, мировые судьи, доктора. Как правило, кредитовались крестьяне перед началом летних работ, а возвращали ссуды после уборки и продажи хлеба.

В 1886 году 11 крестьянскими обществами Николаевского уезда Самарской губернии было занято у купцов и зажиточных крестьян 23 138 пудов хлеба по 1 рублю за пуд ржи, в то время как рыночная цена этого хлеба составляла 50–55 коп. за пуд. Отдельными крестьянами занято было в том же году 43 343 руб., с оплатою в среднем 80–100% в год. В некоторых местностях страны ростовщический кредит доходил до 140%. Положение усугублялось еще и тем, что купцы и кулаки нанимали своих кредиторов – бедных крестьян – еще зимой и даже осенью на будущие летние работы за цены вдвое и втрое ниже сезонных.

Вопрос об организации сельского краткосрочного кредита и устройства ссудо-сберегательных товариществ наиболее активно начал обсуждаться с 70-х годов ХIХ в. Ключевой темой Второго съезда сельских хозяев при Императорском Московском обществе сельского хозяйства в декабре 1870 году стал вопрос «О важности краткосрочного кредита и мерах к развитию его в России». А.В. Яковлев объяснял его актуальность тем, что «пока народ находился в крепостной зависимости, вопроса о народном кредите не могло и быть». Он подчеркивал, что «обольщать себя надеждами, ждать, пока эта масса населения сама дойдет до сознания необходимости школ и кредитных учреждений, значит откладывать этот дело на неопределенное время». А.В. Яковлев утверждал, что обязанность продвигать эти вопросы и способствовать их осуществлению, не ожидая пока сами крестьяне дойдут до сознания важности этих учреждений», лежит на «лицах, которых обстоятельства жизни поставили вперед и которые в состоянии понять» всю их важность [4, с. 435].

По мнению князя А.В. Васильчикова, помощь в организации кредитных и ссудо-сберегательных товариществ должна была проистекать из трех источников: от частных лиц, земства и правительства. «Земство должно помочь ссудами для образования первоначального капитала. Правительство может помочь… облегчением и упрощением формальностей при утверждении уставов и гарантией» [5, с. 114]. Серьезная полемика развернулась вокруг этого вопроса. Одни говорили, что инициатива частных лиц в этом деле была бы вредной, так как могла бы подчинить действия кооперативных обществ исключительно их влиянию. Другие сомневались в возможностях земства, утверждая, что последние не имеют ни материальных средств, ни довольно нравственной силы, чтобы оказывать помощь сельским кредитным учреждениям [5, с. 115].

Дискуссионный период закончился в 1871 году созданием при Московском обществе сельского хозяйства Комитета сельских ссудо-сберегательных и промышленных товариществ, а затем его Петербургского отделения, которые начали активно популяризовать идеи кредитной кооперации.

Начался практический этап, который сразу же показал, что открытие кредитных обществ требовало от их организаторов не только хорошего образования, но и знания местных условий. Поэтому главную роль в этом деле играли земства, выполнявшие организационную и просветительскую работу. По запросу Комитета сельских ссудо-сберегательных товариществ вопрос организации в селах ссудо-сберегательных товариществ обсуждался большинством земских собраний, на которых вырабатывались различные проекты данного начинания.

Открывать товарищества рекомендовалось в центральных селениях уездов, чтобы дать возможность большему числу окрестных жителей принять участие в кооперативной деятельности. Для получения кредита крестьяне должны были подавать заявления в уездные земские управы. Последние, в свою очередь, обязаны были выявлять на местах людей, пользующихся доверием среди местного населения, способных познакомить крестьян «с началом устройства ссудных товариществ», принять на себя попечительство, контроль и руководство этим делом. На земства возлагалось также снабжение образуемых товариществ основным капиталом и, наконец, утверждение уставов этих товариществ у министра финансов.

Однако практическая реализация проектов организации сельских кредитных кооперативов и ссудо-сберегательных обществ была сопряжена с многочисленными трудностями. Так, Пензенское уездное земство обсуждало вопрос об учреждении ссудо-сберегательных товариществ несколько раз, но не смогло реализовать эти идеи на практике из-за ограниченности земских средств; и все ходатайства заинтересованных лиц «принимало лишь к сведению и руководству». Курмышское уездное земство Симбирской губернии на запрос Комитета о судо-сберегательных товариществах ответило, что «хотя нельзя отрицать пользы учреждения ссудных товариществ, но осуществление их немыслимо по собственной инициативе сельских обществ; земство же сделать этого пока не в состоянии, потому что и обязательные сборы едва собирает».

В Самарской губернии вопрос о сельских судо-сберегательных товариществах поднимало только Новоузенское уездное земское собрание и пришло к выводу, что «в уезде едва ли возможно учреждение таких товариществ, ввиду неразвитости сельского и городского населения и по отсутствию в уезде просвещенных земледельцев, которые могли бы руководить товариществами» [6, с. 231].

В целом по России к 1881 году благодаря усилиям Комитета сельских ссудо-сберегательных товариществ, земств и отдельных инициативных людей было зарегистрировано 902 кредитных общества. Однако работа обществ, созданных по инициативе сверху, зачастую заключалась лишь в распределении выделенных обществу средств. Крестьяне получали ссуду и теряли интерес к своему обществу. Взятые кредиты обычно не возвращались.

В Николаевском уезде Самарской губернии при волостных правлениях «на бумаге» числилось 50 вспомогательных касс, восемь ссудо-сберегательных товариществ и три сельских банка, общий размер капитала которых достигал 284404 руб. Фактически наличных денег во всех этих кассах находилось всего 4040 руб. Да и эта небольшая сумма сохранилась лишь благодаря уплате процентов некоторыми заемщиками из крестьян. Основной же капитал роздан и не возвращен. Так, в отчете липовской волостной вспомогательной кассы значилось, что из 272 заемщиков у 104 «поручительство потеряло силу», а у 25 лиц – «совершенно безнадежно». Из 311 заемщиков малоглушицкой кассы 37 «давно умерли, и взыскивать не с кого» [6, с. 211]. В отчетах отдельных волостных правлений не указывалось даже точное число заемщиков.

Уже во второй половине 70-х гг. ХIХ в. стало очевидно, что ссудо-сберегательные товарищества не в состоянии обеспечить рост благосостояния всех крестьян. Не вызывали оптимизма и факты разорения отдельных товариществ. Постепенно земство теряло интерес к сельским кредитным учреждениям. В результате с 80-х гг. ХIХ в. количество обществ неуклонно сокращалось. По подсчетам А.А. Исаева, в целом по России число кредитных товариществ в 1871 году составляло 12, в 1881 году – 902, в 1891 году – 822, в 1901 году – 788, большинство из которых существовали лишь номинально [7, с. 6].

Среди основных причин недолговечности кредитных обществ и ссудо-сберегательных товариществ, созданных в 70–90-е гг. ХIХ в., следует назвать искусственный характер большинства из них; неподготовленность крестьян, зачастую не умевших рационально распорядиться кредитом и не понимавших сути кредитной кооперации; отсутствие опыта по организации кооперативной работы у земства; наконец, главное – отсутствие правовой базы кредитных и ссудо-сберегательных товариществ, открытие которых в тот период было крайне затруднено.

К 90-м годам ХIХ в. развитие кредитной кооперации в России зашло в тупик. Однако большая организационная и подготовительная работа первого слоя кооперативных деятелей не была напрасной. Они привнесли на русскую почву и зародили идею сельского кредита; привлекли земство к началу ее реализации; обратили внимание государственных органов к проблеме развития кредитных организаций на селе.

Не желая расставаться с идеей сельских ссудо-сберегательных и кредитных товариществ, с середины 90-х гг. ХIХ в. государство взяло на себя активную роль в деле их внедрения. С этого момента начался новый период в развитии сельской кредитной кооперации. Содействие ей стало одной из форм государственной политики по отношению к крестьянству.

1 июня 1895 г. было издано Положение об учреждении мелкого кредита, предусматривавшее три их типа: ссудо-сберегательные товарищества и кассы на кооперативных началах с уплатой членами паевых взносов; кредитные товарищества – кооперативы, не предполагавшие уплату паевых взносов; сельские банки, не являвшиеся кооперативами.

Кредитные товарищества отличались от ссудо-сберегательных прежде всего отсутствием паевых взносов. Таким образом предполагалось привлекать в кооперацию беднейшие слои крестьян. Для образования основного капитала в начале своей деятельности кредитные товарищества получали ссуды в государственном банке, через который устанавливался правительственный контроль за деятельностью кооператива.

Положением предусматривался преимущественно производственный характер выдаваемых ссуд, то есть на развитие земледелия и животноводства. Кредитным товариществам разрешались посреднические операции по снабжению крестьянских хозяйств и сбыту сельскохозяйственной продукции, залоговые операции и долгосрочные ссуды.

В 1896 году министр финансов России С.Ю. Витте утвердил образцовые (типовые) уставы ссудо-сберегательных и кредитных товариществ. В них отмечалось, что управление товариществом ведется «по разумению, согласно воле и интересам его членов». Выразителем этой воли выступало общее собрание равноправных членов. Общее собрание уполномоченных избирало совет и правление, в некоторых случаях и ревизионную комиссию, в других – только правление и ревизионную комиссию. Совет контролировал соблюдение устава и исполнение решений общего собрания, утверждал общие правила ведения делопроизводства и отчетности, правление занималось оперативным руководством хозяйственной деятельностью.

Помощь и одновременно контроль государства способствовали активному развитию кооперации в России. В начале ХХ века количество кредитных и ссудо-сберегательных товариществ стремительно росло. Вместе с числом кредитных товариществ увеличивались и их средства, а соответственно и помощь, которую они могли оказывать сельскому населению. С каждым годом увеличивалось число выданных ссуд. Расширялся круг лиц, пользующихся этим кредитом. Незначительный, из года в год уменьшающийся процент просроченных ссуд свидетельствовал о сознательном отношении крестьян к своему кредитному товариществу, а также и о том, что это были, так называемые, производительные ссуды, которые брались на развитие хозяйства, а не на ежедневные потребности.

Кроме того, кредитные товарищества явились и первыми культурными центрами в деревне, работа которых воспитывала у крестьян стремление к самостоятельному улучшению жизни. Все это дало возможность накануне первой мировой войны С.Н. Прокоповичу написать: «Мы знаем, что в кооперацию идет более работоспособный, более культурный и предприимчивый крестьянин. …Передовые в хозяйственном отношении, прогрессивные элементы крестьянства нашли в кооперативных товариществах и союзах ту форму объединения, которая наиболее удачно обслуживает нужды их хозяйств» [8, с. 91].


Примечания
  1. Маслов, С.Л. Кооперация в крестьянском хозяйстве / С.Л.Маслов. – М., 1922.
  2. «Проект положения о юго-восточной хлебопромышленной и сельскохозяйственной выставке в Самаре в 1890 году»; «К сведению сельских обществ степной полосы Самарской губернии»; «Охранительные меры против неурожаев и упадка сельских производительных сил степной полосы Самарской губернии»; «Приложение к заметке комиссии по обводнению и облысению степной полосы Самарской губернии»; «О земском зерновом кредите» и др.
  3. Алабин, П.В. Иван Андреевич Лишин : биографический очерк / П.В. Алабин. – Самара, 1892.
  4. Из материалов Второго съезда сельских хозяев при Императорском московском обществе сельского хозяйства // Кооперация. Страницы истории. – Избранные труды российских экономистов, общественных деятелей, кооператоров-практиков. – Т. 1. Кн. 2. Ч. 1. – М., 2001.
  5. Васильчиков, А.В. Ссудо-сберегательные товарищества в России / А.В. Васильчиков // Кооперация. Страницы истории. – Избранные труды российских экономистов, общественных деятелей, кооператоров-практиков. – Т. 1. Кн. 2. Ч. 1. – М., 2001.
  6. Соколовский, П.А. Деятельность земства по устройству ссудо-сберегательных товариществ / П.А. Соколовский. – СПб., 1890.
  7. Исаев, А.А. Новое кооперативное законодательство / А.А. Исаев. – Пг., 1918.
  8. Прокопович, С.Н. Сельскохозяйственная кооперация и бюджет крестьянского хозяйства / С.Н. Прокопович. – М., 1922.



УДК 070(470.4):94(47+57)


^ ПИСЬМА КРЕСТЬЯН САМАРСКОЙ ГУБЕРНИИ В РЕДАКЦИЮ «КРЕСТЬЯНСКОЙ ГАЗЕТЫ» КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК


О.Н. Вещева


В статье проводится анализ неопубликованных писем в газету за период с 1923–1927 гг. и показывается, как остро и быстро реагировали деревенские жители на все перемены в своей жизни. С привлечением этого важного и малоизученного источника менталитет крестьянства раскрывается более емко и всесторонне. Письма дают возможность изучить комплекс проблем социально-экономической и культурной жизни села, рассмотреть деревню как социальное явление.


Постепенное смещение акцентов в изучении проблемы послеоктябрьской деревни в сторону анализа крестьянского социума ставит задачу обратиться к анализу источников, непосредственно возникших в крестьянской среде: стенограммам крестьянских сходов, телеграммам в органы государственной власти, письмам в редакции журналов и газет. Менталитет крестьянства раскрывается более объёмно и всесторонне с привлечением этих важных и малоизученных источников.

В июле 1923 г. в Самарской губернии волисполкомам было поручено выделить из наиболее опытных и грамотных граждан села по одному волостному корреспонденту. Непосредственно для работы с селькорами на места командировали сотрудника от волисполкома. Обязательным требованием к его кандидатуре являлось членство в РКП(б). Волкорреспонденты обязаны были подавать еженедельные сводки о состоянии дел на местах [1]. Редакции газет предлагали крестьянам писать истории из жизни своего села. В письмах просили рассказывать «об отношении односельчан к власти на местах, к религии, проводится ли антисоветская агитация со стороны духовенства, какие типы кулаков, их внешность, характер, чем проявляет себя кулак» и т. п. [2].

Соответственно данной установке и осуществлялся подбор печатного материала для газет из приходящей корреспонденции. Тем интереснее сегодня для нас списанные в архив письма, так как рассматриваемый в них круг вопросов намного шире отражённых в прессе.

В статье проводится анализ неопубликованных писем крестьян Самарской губернии в «Крестьянскую газету» с 1923 по 1927 гг. Данную корреспонденцию можно разделить на группы соответственно поднятым в них вопросам:
  • экономическое положение крестьянства (налоги, голод, состояние хозяйства, использование наёмного труда);
  • отношение к коммунам, артелям;
  • отношение крестьян к центральным и местным органам власти;
  • о расслоении деревни.

По форме изложения письма носят преимущественно описательный характер, незначительная их часть требует разъяснения или ответа.

В большинстве писем прослеживается стремление крестьянства разобраться в происходящих событиях. Привносимые в деревню идеи о всемирной революции, построении коммунистического общества оставались непонятными деревенскому жителю. Письма-вопросы отражают проблемы, которые более всего волновали крестьян. «В первую очередь, сколько собирается налогу и куда он расходуется» [3, л. 9], «как работают фабрики и заводы и что они дали крестьянину,…что дала нам Октябрьская революция и почему теперь должен чувствовать каждый крестьянин себя свободным против империалистического строя» [4].

Отражением нестабильности политики центральных и местных органов власти являлось отношение крестьянства к декретам и другим руководящим документам правительства, к лицам её представляющим от признания и сочувствия до явно выраженной враждебности. «Отношение к коммунистической партии так же, как и к советской власти, разнообразно: одни смотрят на коммуниста как на самозванца, насильно севшего на тот или иной пост, и ни в чём ему не доверяют, другие – как на помещика, жандарма или управляющего и третьи – как на путеводителя, дающего свет» [5].

Живое слово хлебопашцев ярко выражает те проблемы, которые не всегда поднимались в официальных отчётах, донесениях или докладах. Крестьяне открыто говорили о своих проблемах, об отношении к власти. Подтверждением этого может служить письмо, написанное в 1925 году крестьянином Ф.Е. Воронцовым из Бугуруслана: « В настоящее время в обществах до того ненавидения и злобы… только не кричат открыто «Долой Советскую власть» [3, л. 78].

Много вопросов, сомнений и, наконец, недовольство рождали у хлебопашца появившиеся коммуны и артели. И если беднейшее крестьянство и сами коммунары, рассказывая в своих письмах о жизни в коммунах, заостряли внимание на том, что нового и хорошего они им дали: « Школы, кружки просвещения, детские сады» [6], то письма общинников отражают настороженность к новым объединениям и даже недовольство. «В артели боятся идти», «не поладим, бабы побранятся, Бога забудем» [3, л. 3, 4], «артель отымает от общества самые лучшие куски земледельческих наделов» [3, л. 29], «откуда-то вышли сельхозартели, которые самовластно захватывают самые удобные земли», – отмечали авторы писем [3, л. 14]. Интересно изначально сложившееся отношение крестьян к артельному имуществу: «Пала корова, крестьянин заплакал. А если бы я был в артели, я бы наверняка не заплакал, что тут особенного» [7, л. 4].

Двадцатые годы были отмечены развернувшейся борьбой с неграмотностью. Увеличилось число статей на данную тему как в центральной прессе, так и в местной печати. Всколыхнувшаяся волна стремления к образованию в начале 20-х гг. исходила из необходимости разобраться в происходящих событиях. Появилась тяга к чтению и знаниям для своей выгоды: знать, чтобы не быть обманутым, знать, чтобы уметь постоять за себя. Но с середины 20-х гг. эта тенденция стала утихать. Статистика роста числа изб-читален в волостях не является показателем роста политической грамотности населения. В Самарской губернии на каждую избу- читальню выписывалось не менее пяти изданий. Обязательными считались: «Самарская коммуна», «Крестьянская правда», «Беднота», «Деревня», «Крестьянская газета» и волостные издания. Работа библиотекарей включала обязательно чтение газет вслух. Приходили они часто с опозданием до трёх месяцев. Агитаторы, побывавшие в деревнях, отмечали, что мужчины использовали газеты чаще всего для изготовления самокруток. Библиотеки сельским населением посещались редко. Средний возраст читателей определялся 18–28 годами [8]. Корреспонденты отмечали: «Некоторые крестьяне в культурном отношении начинают развиваться: посещают собрания, курсы, участвуют в беседах о развитии сельского хозяйства. Они сами задают массу вопросов агроному, сами участвуют в прениях. Но основная масса крестьян смотрит на это сквозь пальцы» [9, л. 1].

Распространение политизданий среди малограмотной крестьянской массы требовало немалых усилий. В подписной кампании 1923 года Самарским губисполкомом были установлены конкурсные премии для наиболее активных распространителей доклада Л. Троцкого на XII съезде РКП(б) и календаря на 1923 года. Премиальный фонд включал «три больших портрета Ленина, Калинина и Троцкого с их подписями, серебряный портсигар и золотую зажигалку 56 пробы» [10].

Нивелировка крестьянства в экономической жизни лишала его и одного из стимулов стремления к овладению и использованию знаний на практике. Рабочие по-своему оценивали образовательный уровень деревенских жителей. «Почему русский крестьянин каждый год чем-нибудь да страдает? То у него хлеба горят от засухи, то хлеба ложатся и гниют от проливных дождей, то появятся на полях вредители, то болеет у крестьянина скотина. И почему же не страдает от этих бедствий германский или бельгийский крестьянин? А потому, что русский крестьянин неграмотный, не обучен, а германский и бельгийский – в науках по сельскому хозяйству разбирается не хуже учёного агронома» [9, л. 17]. Сами крестьяне так объясняют причины своей безграмотности: «А почему до сих пор хлебороб беден и глуп, потому что сами себе хлеб растим и вас кормим» [11, л. 20], «есть ли время учиться да образовываться. А если кто начал учиться из нашего брата-хлебороба, то он уже не возвращается в наш стан хлеборобов и становится лишним нахлебником для нас, хлеборобов» [9, л. 1]. «Чему может научить голодный учитель, по 3–4 месяца проживающий без жалованья и пайка, получающий по существу такое ничтожество, что содержаться не только с семьёй, но и одному совершенно немыслимо» [12].

Большой поток крестьянских писем в центральные и местные органы печати в 1925 году был связан с прошедшей избирательной кампанией. Политика «оживления» Советов, проводившаяся с 1924 года, была направлена на вовлечение крестьян в советское самоуправление посредством их участия в работе секций и комиссий при волисполкомах и сельсоветах. Особое внимание в выборной кампании уделялось выдвижению беднейшего крестьянства. Письма волкоров негативно оценивают данную тенденцию.

Анализ писем показывает, что чаще приоритет в выборе председателей сельсоветов получали зажиточные крестьяне и середняки. Сельские жители считали, что только хороший хозяин способен к управлению.

Отношение к беднейшему крестьянству в большинстве было отрицательным и даже враждебным. «Бедняки по целым дням обивают пороги сельсовета, всё слышат, всё знают. Часто такие попадают на выборные должности потому, что они как праздные люди научаются краснобайству. Чему мы будем учиться у бедноты? Поставят бедняка, который в работе не сапожник, не пирожник. Поэтому плохо и живёт крестьянин»[7, л. 18 об.].

Способствовала этому не только оценка бедняка как «лодыря и бездельника», но и широко используемая практика выявления излишков и неуплаты налогов с помощью доносов беднейшего крестьянства. С 1924 года с последних складывались недоимки по уплате продналога, если указывалось на зажиточное платёжеспособное хозяйство. К тому же, беднейшему крестьянству предоставлялись льготы по налогу, что вызывало сильное возмущение основной массы крестьянства. « С бедняка налог не берут, ему каждую весну дают семена, и обратно не спрашивают. Он бедняк, платить ему нечем» [9, л. 1]. «Бедняки только и ждут, как бы им что-либо дали. Такие бедняки часто указывают на чужие недостатки, мол у него всё есть, можно у него взять» [13].

Более чем в 50% корреспонденции отмечается новое явление – выдвижение в сельсоветы женщин. Это была первая избирательная кампания с постановкой цели широкого вовлечения тружениц «от станка» и от «сохи» в работу советских органов. Сельским сходам была направлена инструкция, в которой ставилась задача «стремиться к тому, чтобы женщины и молодежь принимали больше участия в общественной работе и особенно там, где интересы молодежи, домашней хозяйки-женщины затрагиваются жизнью – потребительская кооперация, комиссии сельсоветов, избы-читальни» [14]. В этом большевики видели действенное средство экономического и правового раскрепощения тружениц. По данным сельсоветов Самарской губернии, на каждые 100 выборных должностей приходилось 7–8 женщин [11, л. 29].

Сельчане также отмечали возросшую активность в выборах самих крестьян. Из писем можно выделить и те явления, которые крестьянами оценивались как негативные: спуск кандидатур сверху, влияние на исход выборов представителей из центра, приоритет партийных в выборах. «В настоящее время на нас беспартийных крестьян не так-то стали смотреть власти. Куда-либо в Советы провести беспартийных крестьян очень стало трудно и вообще совершенно нельзя» [3, л.78].

В 1925 году, по распоряжению из центра, начинается работа по составлению списков кулаков сельсоветами. Документы и инструкции, посылаемые из губернии в уезд, постоянно требуют выявления и подавления сопротивления кулачества. В опросных листах, предназначенных для выяснения политического состояния на местах, ставится вопрос о случаях противоборства беднейшего крестьянства и кулачества. Селькорам предлагалось указывать, «обнаружилось ли на предвыборных собраниях столкновение интересов: кулаков и середняков, кулаков и бедноты, середняков и бедноты» [7, л. 11].

Но документы с мест показывают, что в действительности крестьянство было едино в противостоянии городу как внешнему миру. В отчетах с мест, в графе «количество кулаков», постоянно встречается прочерк, в делах о незаконных сделках, об использовании наемного труда свидетели, в большинстве случаев, бедняки, выступают на стороне лиц, лишенных избирательных прав. В письмах же крестьяне отмечали, что боятся перечить кулаку, так как зависят от него материально.

В связи с трудностями, которые вызывало само определение «кулак», появляется большое количество писем, требующих разъяснить отличие кулака от середняка. И здесь же крестьяне сами пытаются определить свое отношение к социальной политике советской власти в деревне. «Как отличить кулака от середняка? Что значит по местным условиям?... Середняк – звание почетное, – делает вывод селькор П. Грачевский из Бугурусланского уезда, – но только звание, нет расчета стараться к достатку, как бы не произвели в кулаки» [7, л. 18]. «…Что за штука кулак? Когда перестанут его поминать? Дело боязное, если середняк будет стараться улучшать своё хозяйство. Уродится хлеб, прибавится скот, глядишь через три, четыре года середняк сделается «кулаком» [7, л. 65]. «Кличка «кулак» плохая, а всё же хочется жить в достатке. А если все будут жить хорошо? Ведь выходит все будут кулаки?» [3, л. 4 об.]. «По-моему, нужно государству принять все меры к увеличению скота с инвентарём, а не стоять за рост армии батраков, как товарищ Калинин» [9, л. 15–17].

Кулаки, в сознании деревенских жителей, не являлись противостоящей основной массе крестьянства социальной группой, как это определялось государством. Крестьяне употребляли этот термин чаще для обозначения людей, живущих не так, как все односельчане, иногда использовали его как прозвище для обидевших их. Не случайно в письмах встречаются обороты: «кулачок Синицын», «изрядные кулачки», «кличка «кулак». В 1924 году, когда из-за неурожая крестьянство вынуждено было продавать по более низким ценам инвентарь и скот, появилось определение – «спекулянты-кулаки»[3, л. 4, 12, 24].

В 20-е годы формирование местных советов всё более подпадает под инициативу центра. В связи с этим крестьянство начинает противопоставлять себя – хлебопашца представителям власти. «Крестьянин кормит себя и власть, а живет хуже, нищенствует… крестьянину, который остается на колосе, все трудней становится, с тем как убывает физических работников и прибывает умственных» – эти строки принадлежат самому юному корреспонденту, 15-летнему Андрею Кичилину [11, л. 27]. Крестьянство, давая оценку тем или иным явлениям, пропускало их через определение: справедливо – несправедливо. Непомерно высокие ставки советских работников не вписывались в концепцию крестьянской уравнительности. Крестьянин Бузулукского уезда Шурков от имени односельчан писал: «Крестьяне от себя выдвигают то, чтобы коммунистическая партия и Советская власть как можно скорее снизила ставки жалованья, а раз так, то мы скорее вообще шагнём из области необеспеченности, жалкого существования, из тьмы и невежества и быстрыми шагами пойдём к светлой радостной и счастливой коммунистической жизни от проклятой капиталистической» [3, л. 38]. «Снизить ставки до такого предела, чтобы каждый получающий мог существовать по-человечески, чтобы мог свести концы с концами и достаточно, а не могли бы на жалованье жить по-буржуйски и тем самым разжигать злобу в крестьянах» [3, л. 42].

Анализируя своё экономическое положение, крестьянство постоянно его сравнивает с тем, что было раньше. В этом в полной мере проявилась консервативная психология крестьянства, привыкшего опираться на свой прошлый опыт. «Раньше платили один оброк, а теперь один большой прямой и множество косвенных» [11, л. 30]. «У крестьян отбивают охоту расширять посевную площадь, а вдруг будет недород, а плати налог» [3, л. 106]. Даже будущий строй крестьянство воспринимало как «царство социализма».

Из женщин в газету в основном писали коммунарки. Возможность посещать школы, создание детских садов, получение различных видов помощи со стороны государства являлись главными темами их писем. Всё это давало крестьянкам чувство осознания себя самостоятельными, независимыми. «Жила я у помещика… И всю ту жизнь на меня смотрели как на свинью, которых я пасла. А теперь труженицей называют, чествуют как героя. Как будто и дышать-то стало свободнее и легче. Молодёжь это меньше чувствует »[15, л. 9]. Так, приводя высказывания, звучащие на сходе женщин в марте 1923 г., селькор «Крестьянской газеты» передаёт происходящие изменения в сознании крестьянок.

Представление о нарушении старых моральных норм дают краткие, но лаконичные выдержки из писем: «Теперь мы знаем, что бога нет, а значит, и греха» [15, л. 13], «мужчины разводятся большинство, как ни печально, общественники, и как побудет председателем сельсовета или в драмкружке, отойдёт от деревни и уже, как бы выразиться, гонится за узкой юбкой» [15, л. 27].

Основная же часть писем позволяет сделать вывод, что деревня стремилась оградить себя от новых веяний, сохранить свой менталитет. Поэтому все происходящие изменения крестьяне оценивали через призму сложившихся обычаев, своего мировоззрения. Приводя аргументы в пользу совместной обработки земли, крестьянин Мурысев делает акцент на сохранении прежнего образа жизни, что более всего волновало тех, кто сомневался. «В Бога верить никто не запретит, как ходим в церковь, так и будем ходить, как жили и верили, так и будем, как жили в своей избе, так и будем жить в ней, только землю сообща станем обрабатывать, а потом делить» [7, л. 3 об.].

Исходя из содержания писем, нельзя говорить о полной замкнутости крестьянской общности, углубление только в свои хозяйственные проблемы. Письма затрагивают и вопросы нового устройства жизни в деревне, положения в стране, отношения к крестьянству нового государства и вопросы политики. В письме «Не пора ли нам изжить высшую меру социальной защиты» крестьянин Пугачёвского уезда В.С. Сорокин пишет: «Пусть в буржуазных странах вешают, казнят, но в рабоче-крестьянской Республике, идущей к коммунизму, к той эпохе, когда не будет войн, когда не будет истребления человека человеком, Республике, ставшей экономически за восемь лет первым государством в мире, истребление человека человеком надо изжить. Пусть Республика Советов отменит расстрел, докажет этим самым всему человечеству, что она действительно та республика, которая идёт по пути коммунизма» [3, л. 108].

Объясняя свой интерес к вопросам советского строительства, крестьяне Бузулукского уезда отмечали: «Во-первых, нам это нужно знать как крестьянам, как классу трудящихся, который весь целиком должен участвовать в строительстве государства, по выражению великого вождя Ленина. И ещё, по словам Всесоюзного старосты Калинина, который в одной брошюре пишет, что вся Советская власть должна быть сверху и донизу подотчётна народу» [16].

Остро и быстро реагировали деревенские жители на все перемены в своей жизни. Письма обычно передавали мнения, высказанные крестьянами на сельских сходах, в разговорах между собой или отражали взгляд определённой группы сельчан. Поэтому крестьянские письма являются тем историческим источником, который помогает исследователю сформировать представление об отношении самих крестьян к происходившим в их жизни изменениям и определить наиболее волновавшие их проблемы. Письма дают возможность изучить комплекс проблем социально-экономической и культурной жизни села, рассмотреть деревню как социальное явление.