Хранитель

Вид материала

Документы

Содержание Его взгля­ды могут быть определены его положением в классовой структуре

Подобный материал:

• Художник В. Бондарь Перумов Н. Д. П 26 Война мага. Том Конец игры. Часть вторая: Цикл, 6887.91kb.
• Г. Н. Кондакова Главный хранитель музейных фондов, 4056.71kb.
• Елене Георгиевне Боннэр исполнилось 85 лет. Елена Боннэр является одним из основателей, 1282.61kb.
• Реферат: Семья хранитель и носитель духовности, 174.32kb.
• Добро и зло: нравственные ориентиры человеческого бытия, 113.1kb.
• Обзор книжных коллекций фонда редких книг библиотеки музея-заповедника «Бородинское, 86kb.
• Т. Белина Посвящается Джин Флорес, сотруднице Организации Объединенных Наций, которая, 2693.54kb.
• Правила игры 6 Что такое пкм? 10 Волшебный компот, 2407.26kb.
• «Здесь люди подтверждают судьбы, стажи, Порою даже даты позабыв, Решить проблемы позволяет, 23.52kb.
• Творческие коллективы показали программы в номинациях: «Российская деревня хранитель, 759.95kb.

op. tip., стр. 37—38. — Примеч. автора.

341

предсказания, подходящего для поставленных целей. Экспертное зна­ние здесь состоит скорее в сокращении числа явных ошибок в сужде­ниях. Возможно, эта неопределенность лежит в основе амбивалент­ного отношения (то безнадежного, то оптимистичного) к способнос­ти социолога быть советником.

Во-вторых, этот элемент неопределенности вносит неопределен­ность и в отношения между экспертом и заказчиком. В оценке ком­петенции эксперта заказчик не может всегда опираться на результа­ты, поскольку суждения всегда относительны. Возможно, проблема могла быть решена более эффективно другим специалистом, а воз­можно, и нет. Существует большая область неопределенности при оценке деятельности эксперта. Следовательно, в роли эксперта при­сутствует значительный компонент доверия. Должна существовать со­циальная организация, например, профессиональное сообщество, уни­верситет, который подтверждает компетентность и, вероятно, дает за­казчику основания в целом доверять эксперту. Но чем меньше опре­деленности в объективных стандартах оценки деятельности эксперта, тем вероятнее влияние личных отношений, чувств и других необъек­тивных факторов на степень доверия заказчика эксперту. На этом фоне нам становится ясна одна из причин досады экспертов, кото­рые видят коллегу с точки зрения формальных норм менее компетен­тного, чем они сами, но сидящего по правую руку от политического деятеля. Неопределенность в оценке прокладывает дорогу к несоот­ветствию между положением эксперта и его компетенцией. Мы по­лагаем, что подобные несоответствия чаще встречаются среди соци­ологов, которые служат в качестве советников, чем среди технологов, работающих в областях, где относительную эффективность их рабо­ты можно оценить более точно.

В-третьих, эта неопределенность при оценке достижений в соци­альной области усиливает трудности политических деятелей, кото­рые опираются на суждения экспертов для подбора нового эксперт­ного персонала. Группа советников стремится разрастаться именно таким образом, который отличается от умышленного протекциониз­ма. Для экспертов, работающих в организации, удобно пригласить других экспертов, которых они знают и о которых могут высказать свое мнение на основании непосредственного знакомства. Сеть лич­ных отношений между интеллектуалами служит часто фактором воз­никновения замкнутой группы, по крайней мере среди самых важ­ных советников.

В-четвертых, интеллектуалы, работающие в социальной области, обращаются к данным и проблемам, которые политические деятели

342

часто считают прекрасно известными им самим. Именно по этой при­чине политическому деятелю ясно, что эксперт не более компетентен в обсуждении данных проблем, чем он сам. Когда ученый-общество­вед полностью уверен в обоснованности своего совета, это чаще все­го относится к мелким вопросам. Когда он поднимает более серьез­ные проблемы, его знания о них могут оказаться не столь глубокими, как полученные политическим деятелем за долгие годи личного опы­та. Может быть, в этом причина незавидной участи интеллектуала в социальных науках, который обречен на муки чистилища, никогда не зная точно, что уготовано ему — рай или ад. Он востребован, но редко считается необходимым. Если его советы не поддерживают точ­ку зрения «людей действия», он может остаться при своих личных переживаниях. Поскольку очень трудно однозначно предвидеть по­следствия тех или иных политических альтернатив, советами ученых-обществоведов можно легко пренебречь.

И, наконец, интеллектуал, который работает в области человечес­кого поведения и культуры, изучает альтернативные решения, кото­рые непосредственно и очевидно имеют ценностное значение. В час­тности, он подвержен нападкам тех людей, интересы и чувства кото­рых были задеты его исследованиями. Этот аспект его работы в соче­тании с низким уровнем вероятности его предсказаний, касающихся реализации политических альтернатив, делает его особенно уязвимым и приводит к быстрой смене кадров среди экспертов, которую мы встречаем в бюрократических организациях.

По этим причинам (и по другим, несомненно) интеллектуалы, работающие в социальной сфере, в целом находятся в менее безопас­ном положении, чем физики или биологи, которые оказывают влия­ние на государственную политику.

Интеллектуалы в бюрократии и независимые интеллектуалы

Мы можем для удобства классифицировать интеллектуалов как два основных типа: тех, кто исполняет советнические и технические функции в бюрократии, и тех интеллектуалов, которые не служат в бюрократических организациях.

На эти разграничения указывает признание разных «саказчиков» У этих двух видов интеллектуалов: для бюрократического интеллек­туала ими являются политические деятели в организации, для кото-

343

рых он прямо или косвенно исполняет штатные функции; для неза­висимого интеллектуала⁷ заказчиком является общество.

В первую очередь мы рассмотрим отношение к политике интел­лектуалов в государственной бюрократии, уделяя в связи с этим воп­росом некоторое внимание независимым интеллектуалам. Мы счи­таем, что независимый интеллектуал, который временно входит в го­сударственную бюрократию в период социального кризиса, является промежуточным типом.

Вербовка интеллектуалов в государственную бюрократию

Главнейшая черта бюрократизации заключается в рационализа­ции делопроизводства (в определенных пределах), для чего необхо­димы интеллектуально подготовленные сотрудники. Все больше и больше молодых интеллектуалов в Соединенных Штатах вербуется государственной бюрократией, по крайней мере последние тридцать лет. Два аспекта этого процесса заслуживают внимания: 1) его значе­ние для смены ценностей у молодых интеллектуалов; 2) методы, с помощью которых бюрократия превращает политически мыслящих интеллектуалов в специалистов.

Многие интеллектуалы отчуждены от обязанностей, целей и воз­награждений частного предпринимательства. Этот разрыв с ценно­стями класса бизнесменов является отражением институциональ­ных нарушений, которые вызывают беспокойство и сомнения. В отказе доверять господствующим структурам власти ощущается пе­режитой опыт повторной экономической депрессии. Интеллектуа­лов стали вдохновлять ценности и нормы, которые, как они счита­ют, несовместимы с деятельностью в мире бизнеса. Некоторые из них обратились к преподавательской деятельности, в частности к преподаванию в университетах, которое, по их мнению, дает воз­можность реализовать свои интеллектуальные интересы и избежать прямой зависимости от «власти бизнеса». Но для многих отчужден­ных интеллектуалов профессия преподавателя означает скорее по-

⁷ Понятие «независимый интеллектуал» здесь не применяется в смысле, кото­рый был у Мангейма или Альфреда Вебера. Оно относится просто к тем интеллекту­алам, которые, помогая формулировать или осуществлять политику в бюрократии, не выполняют штатные функции. Люди из университета или академии также отно­сятся к независимым интеллектуалам, несмотря на их связь с «академической бю­рократией». Их роль отличается от бюрократических интеллектуалов, поскольку от них, как правило, не ждут, что они применят свои специальные знания к формирова­нию политики бюрократии. — Примеч. автора.

344

зицию стороннего наблюдателя, чем участника современного исто­рического процесса. Они предпочитают находиться не в стороне от истории, а создавать историю, работая в государственной бюрокра­тии, которая, вероятно, приближает их к действительно важным решением.

Вашингтон привлекает интеллектуалов; возможно, это симптом убеждения в том, что центр эффективного управления обществом сместился (переместился, если можно так сказать, с Уолл-стрит на аве­ню Конституции). Здесь мы говорим нечто противоположное тому, что имел в виду Уолтон Гамильтон, предположивший, что Уолл-стрит пре­вратит свою штаб-квартиру в столицу. Отчужденные интеллектуалы, работающие в правительственной бюрократии, вообще не рассматри­вают свою карьеру как косвенный вклад в деятельность бизнес-класса. Они, вероятно, рассматривают правительство и свою роль в нем (боль­шую или маленькую) как средство для изменения той системы власти бизнеса, с которой они порвали. Для этих людей государственная служба представляет фронтальное наступление на интересы групп, которые ранее принимали важные решения.

Интеллектуалы, которые ранее могли поручиться за свою предан­ность политическим движениям, стремящимся изменить нашу эко­номическую и политическую структуру, сейчас все чаще принимают альтернативную возможность — воплотить эти изменения через ус­тановленную государственную власть. Поскольку интеллектуал имен­но так представляет современную роль правительства, он, вероятно, должен считать себя экспертом по информации, на которой основа­ны административные решения для нововведений.

Мы, конечно, не предполагаем, что такой род мотивации наибо­лее характерен для интеллектуалов в государственной бюрократии. Можно сомневаться в том, насколько часто он встречается, но для тех, кто изучал наплыв интеллектуалов в государственную бюрокра­тию, особенно перед войной, очевидно, что в определенной степени такая мотивация существует. Отчужденные интеллектуалы, несомнен­но, противостоят гораздо большему числу специалистов, поступив­ших на службу в государственную бюрократию, кому якобы безраз­лична любая данная социальная политика, но кто разделяет чувства и ценности правящих групп. Специалисты рассматривают свою роль просто как проведение в жизнь любой политики, которую определя­ют политические деятели. Профессиональный кодекс специалиста требует от него занять подчиненное положение по отношению к ис­полнительной власти. Дух этой зависимости, поддерживаемый чув­ствами, выражен в формуле: политический деятель определяет цели

345

(задачи, результаты), а мы, специалисты, на основе экспертного зна­ния указываем на альтернативные средства для достижения этих ре­зультатов. Этот профессиональный кодекс является настолько влия­тельным и распространенным, что вынуждает специалистов оставать­ся преданными такому резкому разграничению средств и целей, без признания, что такое разделение ведет к отказу специалистов от со­циальной ответственности. Они рассматривают результат и цель как завершающую точку в действии. Они могут не увидеть в них возмож­ность дальнейших последствий. Они могут не увидеть, что действие подразумевает эти последствия.

В конце концов, существуют и независимые интеллектуалы, ко­торые во время острых социальных кризисов, таких как война или депрессия, временно вливаются в государственную бюрократию. Эти «временные» бюрократы могут быть как отчужденными от господ­ствующих правительственных групп, так и неотчужденными. Но по­скольку они не отождествляют свою карьеру со службой в бюрокра­тии, они, вероятно, менее подвержены бюрократическому влиянию. Для них существует подходящая альтернатива — возвращение к ча­стной жизни.

Таковы возможные направления в изучении вербовки интеллек­туалов в государственную бюрократию. Мы легко можем получить данные по объективным критериям их отбора, но интерес к этим ма­териалам вторичен. Нам необходимо узнать классовую принадлеж­ность интеллектуалов, которые нашли свой путь в бюрократии. Ког­да именно возникают альтернативные возможности в карьере интел­лектуала? Что заставляет его предпочесть государственную бюрокра­тию частной? До какой степени отчуждение от ценностей бизнес-класса и их отрицание играют роль в таком выборе? Каковы причины такого отчуждения? Можем ли мы таким образом пролить свет на типичный образец отвержения интеллектуалами номинально господствующих ценностей и соединения своей судьбы с центрами власти? Может ли наплыв интеллектуалов в государственную бюрократию, как баро­метр, предсказать реальные или приближающиеся изменения во вла­сти? Какие ожидания являются наиболее общими для интеллектуа­лов, которые стремятся обрести свой духовный дом в бюрократии? Данные по вопросам, подобным этим, представляют собой первый шаг в изучении влияния бюрократической жизни на интеллектуала. Только когда мы соберем эту информацию, мы сможем проверить ги­потезу, согласно которой бюрократия вызывает постепенное преоб­разование отчужденного интеллектуала в аполитичного специалис­та, который готов служить любому слою общества, оказавшемуся у власти.

346

Положение в бюрократии и мировоззрение

Хотя мы описали контраст между отчужденным (но политически мыслящим) интеллектуалом и специалистом в тот момент, когда они вступают в бюрократию, но это различие может сглаживаться все боль­ше и больше за время их службы в бюрократии. Очевидно, что госу­дарственная бюрократия оказывает давление на отчужденных интел­лектуалов, чтобы подчинить их политике тех, кто принимает страте­гические решения. В результате роль ранее отчужденного интеллек­туала может стать неотличимой от роли специалиста.

Описывая процесс, посредством которого интеллектуалы в бю­рократии превращаются в специалистов, мы продолжаем развивать нашу гипотезу, согласно которой точка зрения является продуктом социального положения. Интеллектуалы ориентируются на более или менее определенные социальные круги и приспосабливают свои ин­тересы, установки и цели к этим кругам. Требования и ожидания, присущие социальному положению, формируют поведение людей, находящихся в данном положении. Как верно определил Мид, соци­альная личность возникает благодаря усвоению организованного на­бора установок других значимых личностей. Более того, это присвое­ние чужих оценок и ожиданий накапливается постепенно и происхо­дит, как правило, неосознанно, за исключением происходящих иногда конфликтов⁸. Эта точка зрения на формирование ролевой личности сразу направляет наше внимание на то, что бюрократические и неза­висимые интеллектуалы имеют разных «значимых других»: коротко -говоря, нам нужно рассмотреть различных заказчиков у этих двух ти­пов интеллектуалов и то влияние, которое они оказывают на форми­рование роли интеллектуала.

Косвенно или непосредственно заказчиком бюрократического ин­теллектуала является политический деятель, который заинтересован в том, чтобы некоторые расплывчатые или хорошо определенные цели воплотились в программу действия. Требования заказчика к интеллек­туалу могут варьироваться, но, в сущности, их можно классифициро­вать в несколько категорий.

Специфика требований клиентов к бюрократическому интеллек­туалу связана с характером деятельности последнего. В крайнем слу­чае политический деятель может просто указать общую область, не определяя сущность решений, которые запланированы. Например, этнические отношения в Европе или состояние морального духа в армии являются такими широко определяемыми областями, о кото­рых нужно собрать дополнительные сведения. К интеллектуалу об-

См.: G.H. Mead. Mind, Self and Society (Chicago, 1934). 4. 3. — Примеч. автора.

347

ращаются с просьбой собрать данные, относящиеся к этому вопросу, на основе которых позднее может быть принято «продуманное» ре­шение. Из-за недостаточно точной спецификации требований заказ­чика интеллектуал получает большую свободу действий в определе­нии проблем, подборе соответствующих данных и рекомендации аль­тернативной политики (временами свобода действий неудобна, она приводит к беспокойству из-за неопределенной ориентации). А иног­да заказчик более определенно указывает интересующую его область, в которой должна быть выработана определенная политика, и требу­ет подобрать информацию для этой более ясно определенной облас­ти (например, сербо-хорватские отношения в Европе или продукция небольших индустриальных концернов во время войны). Такое су­жение области исследований ограничивает свободу действий интел­лектуала в определении как сущности практических проблем, так и характера соответствующей вопросу информации. А иногда интел­лектуал знакомится с проблемой, которая связана с рядом последова­тельных решений: во-первых, рассматривается альтернативная полити­ка; во-вторых, принимается особая политика и необходима информа­ция ради осуществления этой политики посредством определенной программы действий; и, наконец, после того как данная программа воплощена на практике, необходимо оценить эффективность програм­мы. Эти стадии в решении вопроса представляют для интеллектуала различные виды проблем. В целом здесь существует обратная зависи­мость между спецификацией проблемы заказчиком и свободой ин­теллектуала в постановке политических целей.

Чем раньше бюрократический интеллектуал подключается к это­му ряду последовательных решений, тем сильнее его возможное вли­яние на направленность решения. Когда политический деятель не­достаточно четко определяет область исследований, интеллектуал может в своей работе (в определенных пределах) обратить внимание на определенные альтернативы в политике, подчеркивая значение опре­деленных типов доказательств. Так было, например, в случае Четыр­надцати пунктов Вильсона, которые были по большей части результа­том оценки общей ситуации интеллектуалами, «чьи головы» — по соб­ственным словам президента — «он присвоил». Помогая установить такую широкую политическую структуру, интеллектуал может вызвать определенный контроль снизу. В редких ситуациях такого рода поли­тический деятель может оказаться в печально известном положении француза в 1848 году, который, когда его убеждали не присоединяться к толпе, устремившейся на баррикады, сказал: «Я должен последовать за ними, я их лидер».

348

Тем не менее наиболее типичны случаи, когда бюрократический интеллектуал призван давать информацию для альтернативной или специальной политики, которая уже предопределена политическим деятелем. От него как от эксперта требуют определить, какие пробле­мы необходимо принять во внимание в выборе той или иной предло­женной альтернативы или при осуществлении специальной полити­ки. Когда к интеллектуалу обращаются на последней стадии в реше­нии проблемы, он в основном рассуждает с точки зрения средств и принимает господствующее определение целей. Его точка зрения ста­новится соответствующей этой политике. Он начинает видеть в об­щей ситуации только те аспекты, которые непосредственно связаны с предложенной политикой. Он может как осознавать, так и не осозна­вать, что игнорирует возможные альтернативы в своем исследовании, сосредоточившись на последствиях или способах осуществления огра­ниченных вариантов, которые были ему предложены. Он может не об­ратить внимание на факт, что, вглядываясь в одно, мы упускаем из виду другое: что ограничение исследования альтернативами А и В означает пренебрежение альтернативами С и D.

Эта проблема отношения к политическому деятелю принимает совершенно другую форму для независимого интеллектуала. ^ Его взгля­ды могут быть определены его положением в классовой структуре, но они менее подвержены непосредственному контролю со стороны спе­циального заказчика. По существу, он подходит к проблемной облас­ти абсолютно независимо от предположений и интересов бюрокра­тического заказчика. Он может свободно рассматривать те послед­ствия политических альтернатив, которые бюрократия игнорирует или отрицает. Он не отвергает альтернативы без соответствующей проверки. Но независимый интеллектуал может остаться в мире доб­рых намерений и плохих программ для действия, поскольку он не дол­жен принимать конкретные решения на основе своей работы. Даже если он формулирует политическую программуреалистично, его точка зре­ния с трудом доходит до ответственного политического деятеля. Голос интеллектуала, который не находится на бюрократической службе, плохо слышен, когда идет речь о влиянии на государственную поли­тику.

Интеллектуал, который действительно заинтересован в дальней­ших социальных инновациях, сталкивается с дилеммой, которая воз­никает из всего вышеизложенного. Достаточно точно ее можно вы­разить в афоризме: того, кто вводит новое, не слушают; тот, кого слу­шают, новое не вводит. Если интеллектуал должен играть важную роль, применяя свои знания на практике, возрастает необходимость его участия в государственных бюрократических структурах. Однако

349

такая роль требует от него отказаться от преимущества изучать поли­тические возможности, которые он считает значительными. С дру­гой стороны, если он останется независимым ради сохранения пол­ной свободы выбора, у него не будет ни ресурсов для осуществления своих исследований в полном масштабе, ни какой-либо серьезной воз­можности представить их в качестве основания для работы полити­ческих деятелей.

Нет необходимости говорить, что мы встречаем абсолютную чес­тность и у бюрократических, и у независимых интеллектуалов. Су­щественное различие лежит в их взаимоотношениях с заказчиком и соответствующем влиянии, которое играет роль при определении зна­чительных, по их мнению, проблем. Оба типа интеллектуалов могут быть абсолютно честны, когда сами