Geum.ru

Государственный институт русского языка имени А. С. Пушкина

Вид материалаДокументы

Содержание


Ю.Н. Власова
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   19
^

Ю.Н. Власова


Французское местоимение on как проявление грамматической метафоры

Термин грамматическая метафора, или грамматический троп, вошел в научный обиход в XX в. вместе с работами Э. Оскара, Е.И. Шендельс и других ученых, которые развили идеи Романа Якобсона о значимости грамматических форм в художественном тексте, о способности этих форм брать на себя и активно выполнять многие стилистические функции, присущие тропам [Шендельс, Якобсон]. На сегодняшнем этапе развития филологии проблема грамматической метафоры также продолжает оставаться в центре исследовательского интереса ученых-лингвистов, а идеи, высказанные в начале века обогащаются и развиваются [Бенвенист, Береговская, Пиотровский].

Грамматическая метафора понимается нами как перенос какой-нибудь грамматической формы из одной сферы употребления в другую, сделанный в стилистических целях. В основе подобной транспозиции всегда лежит контраст. Одним из ряда существующих контрастов выступает контраст между отдельными частями одной грамматической парадигмы (чаще всего между местоимениями). В этом смысле мы говорим о грамматической синонимии, о формах, которые способны в определенном контексте подменять стандартные формы кодифицированного литературного языка, создавая ряд стилистических эффектов.

Грамматический класс местоимений не обладает грамматическим единством, это один из самых подвижных, субъективных в семантическом плане классов [Пиотровский: 91]. В силу неопределенности семантики класс местоимений относят к шифтерам. Роман Якобсон, позаимвствовавший у О. Есперсена этот термин, уточнил его, трактуя шифтеры, как класс единиц, позволяющих производить переключение высказывания на разные компоненты ситуации [Якобсон: 397]. Эмиль Бенвенист развивает эту же мысль следующим образом: “язык… создает серию “пустых” знаков, свободных от референтной соотнесенности с “реальностью”, всегда готовых к новому употреблению и становящихся “полными” знаками, как акт речи. <…> роль этих знаков заключается в том, что они служат инструментом для процесса, который можно назвать обращением языка в речь” [Бенвенист: 288].

Французское местоимение ON называют “хамелеоном”, “иллюзией реальности”, “мэтром в искусстве переодевания”, “тропом, вне к речи” (trope illocutoire) [Narjoux: 36]. Это местоимение, как никакое другое, участвует в процессе грамматической метафоризации.

Все традиционные грамматики французского языка относят местоимение ON к разряду неопределенно-личных (indéfinis). Однако развитие ряда других современных направлений грамматики позволяет отказаться от некоторых застывших воззрений и расширить представление о данном языковом элементе. Жан Дюбуа назвал местоимение ON отрицанием грамматической системы французского языка (négation du système), определяя его как единицу, находящуюся на стыке между неопределенно-личными и личными местоимениями, как единицу синкретичную [ Цит. по: Narjoux: 41].

Многие современные французские языковеды единодушно признают, что попытки отнести местоимение ON только к неопределенно-личным или только к личным местоимениям оказываются бесплодными – лишь в объединении двух подходов мы сможем разобраться в истинной природе французского ON [Altani, Détrie, Muller, Narjoux, Rabatel]. В частности, Шарль Мюллер видит разницу между личными и неопределенно-личными местоимениями в изменении синтаксических отношений – личные местоимения актуализируются, всегда изменяя синтаксис фразы [Muller: 65].

Французское местоимение ON уникально по своей природе и функциям, оно есть, лишь соотносимый с неопределенно-личными формами других языков, но не равный им (см. работу [Atlani]).

За кажущейся пустотой формы местоимения ON всегда стоит некий одушевленный субъект, присутствие которого очевидно, но незримо. Древние греки называли подобные отношения эналлагой [Dubois: 189]. ON в большинстве случаев сообщает о присутствии повествователя или авторского взгляда. В этом случае on = je (“я”), где “я” есть неопределенный субъект, как видно из следующего ниже примера из Деамброзиса, где позиция преподавателя равна авторской:

Professeur issu del Instituto de Libre Enseňanza, celui-ci défendait avec ardeur les preceptes égalitaires: naissance et richesse ne prévalent en rien devant le savoir. En ces premiers jours de juillet mille neuf cent trente-six, on entrait dans une nouvelle ère. (Deambrosis. Le premier mort).

Французское местоимение ON также имеет способность примешивать к “я” повествователя или главного героя голоса других субъектов повествования. Тогда on = je + nous (я + мы), je + vous (я + вы) или je + une tierce personne (я + третье лицо). ON размывает субъект “я”, придавая ему статус множественного числа, что мы можем наблюдать в следующем примере из Брижит Жиро:

… Et ainsi, il ne vous plaît plus. Une coquille vide que vous avez aspirée. Peut-on aimer une coquille? Peut-on aimer un homme qui ne se rebelle pas?

Est-ce que ça a commencé au premier jour? Est-ce vous qui avez tué votre histoire? On dit que la fin est inscrite dans le commencement. La faute à qui alors? A celui qui a dévoré l’autre? A celui qui s’est laissé dévorer? (B. Giraud. La fin de l’histoire).

Если в первой части отрывка конвергенция ON с другими шифтерами (неопределенными артиклями une coquille, un homme) маркирует доверительные отношения с читателем, поскольку ON эквивалентно tu (ты) или vous (вы), то во второй части этого микроконтекста центральная тема “Куда ушла любовь, и кто в этом виноват?”, реализуемая цепочкой риторических вопросов, маркирует смену точки зрения, переводит читательское внимание с конкретного лица (vous, votre histoire) на неопределенный субъект (celui), тем самым снимая чью-либо вину, предельно обобщая ситуацию, перенося вечные вопросы на класс всех людей. Второе местоимение ON, употребленное здесь как неопределенно-личное, еще более усиливает обобщение. Используя терминологию Э. Бенвениста, заметим, что уровень высказывания (niveau de l’énoncé) посредством шифтеров в тексте (местоимения ON в том числе) накладывается на уровень повествования (niveau de l’énonciation) и образует “повествовательный силлепс” (syllepse énonciative) по выражению Сесиль Наржу [Narjoux: 41]. Из приведенных примеров видно, что реализация местоимения ON способствует частой смене точек зрения, не изменяя при этом отношения читателя. Подобную деперсонализацию говорящего Катрин Детри называет “соглашение с читателем” (ON de connivence, de complicité) [Détrie: 32].

И наконец, ON демонстрирует формальное отсутствие повествователя, маркируя нейтрализацию оппозиции человек/не-человек, и обозначает неопределенность референта. В этом случае возможны две точки зрения. Одни лингвисты считают возможным соотнести ON с местоимением третьего лица: il, elle [Joubert, Narjoux], другие отвергают всякую возможность подобной референции [Atlani, Détrie, Muller]. Нам ближе вторая точка зрения, так как мы усматриваем здесь реализацию ON как неопределенно-личного местоимения, которое несет меньшую стилистическую нагрузку в художественном тексте.

Местоимение ON находится в тесной связи с другими важными составляющими художественного текста. Чаще всего ON употребляется с так называемыми повествовательными временами (temps narratifs) – imparfait и présent, поскольку созвучно с ними по функциям, в том случае, когда они служат для выражения обобщения, абстрактной неопределенности действия, маркируют остановку действия или ситуацию вне времени и пространства. Таким образом, происходит своеобразный эффект удвоения грамматической метафоры: imparfait и présent вместо привычного passé composé и использование ON вместо je, tu, vous, и т. д.

Отсутствие прямого указания на лицо собеседника дает возможность использовать ON в различных эвфемистических оборотах (Qu’on s’en aille! Se porte-t-on mieux aujourd’hui?), как примету разговорно-бытовой речи, которое совмещается с другими его маркерами: шифтером ça, жаргонной лексикой.

Sa vie allait de nouveau me sembler inépuisable, toutes ces anecdotes, les fugues, le jazz, Saint-Germain, les femmes, l’Algérie aussi, et puis ses citations, la vie que ronge le temps, oui, tout ce dont je nourris mes livres et mes articles. Les commencements, ça irait, j’en verrai le bout... Ecoute, petit. Quant à nous on tient peut-être un best-seller il a dit subitement, commande-moi un verre. J’ai appuyé sur record, on était à la septième bière (j’ai gardé la note). <…> On n’en finit jamais de commencer de finir. Regarde ta mère. <…> Regarde ta mère <…> est-ce qu’elle aurait seulement été foutue d’imaginer comment un jour je la lui reprendrai, la main, sa putain de main? <…> Ça n’aurait peut-être pas fini comme ça, muet devant les blouses blanches… (B. Leclair. De la supériorité des fins).

Воспоминания героя о бурной жизни своей матери, о начале cобственной писательской карьеры, которые он поверяет другу (и читателю), прочитываются в сбивчивой речи рассказчика, что формально находит выражение в сложном переплетении и взаимодействии различных уровней текста: смешении различных элементов прямой и косвенной речи, различной длине фраз, концентрации шифтеров, которая то обезличивает действующих субъектов (шифтер ça), то размывает точку зрения говорящего (местоимение ON). Заметим, что во многих контекстах местоимение ON входит в состав синтаксического повтора (анафоры, эпифоры и их производных) и вместе с ним образует итеративные цепочки. Данный контекст не является исключением. Здесь ON образует эпаналепс, который несет явную архитектоническую функцию и высвечивает важные детали повествования.

Итак, реализуясь как личное местоимение в художественном тексте, ON маркирует присутствие говорящего или его отсутствие, предельно размывая референт, позволяет менять точку зрения; смешивать голоса персонажей и рассказчика, сталкивать различные уровни текста: уровень высказывания и уровень повествования. Вступая в конвергенцию с многими единицами текста (повторами, шифтерами, глагольными временами), ON умножает его экспрессивно-эмоциональные характеристики. Гетерогенная природа ON позволяет относить его к металингвистическим знакам текста. Французское местоимение ON – один из самых продуктивных шифтеров, участвующих в создании грамматической метафоры на основе контраста между членами одной грамматической парадигмы.


Использованная литература
  1. Бенвенист Э. Общая лингвистика. Благовещенский Гуманитарный Колледж им. И.А. Бодуэна де Куртенэ, 1998.
  2. Пиотровский Р.Г. Очерки по грамматической стилистике французского языка. М., Изд. лит. на иностранных языках, 1956.
  3. Шендельс Е.И. Грамматическая метафора//“Филологические науки”, 1972, № 3, с. 51-56.
  4. Якобсон Р.О. Грамматика поэзии и поэзия грамматики // “Poetics. Poetyka. Поэтика.”, Warszawa, 1961.
  5. Atlani F. ON L’illusioniste.//Atlani F. et al. La langue au ras du texte. PU de Lille, 1984, p.13-27.
  6. Détrie C. Entre ipséité et altérité: Statut énonciatif de “on” dans Sylvie. // Information grammaticale, P, 1998, № 76, janvier, p. 29-33.
  7. Dubois J. et al. Dictionnaire de linguistique. P., Librairie Larousse, 1973, p. 189.
  8. Joubert A. La représentation pronominale. Contours et entours de la référence. // Information grammaticale, P., № 82, juin, 1999, p. 29-37.
  9. Narjoux C. “ON. QUI. ON” ou des valeurs référecielles du pronom personnel indéfini dans Les Voyageurs de l’Impériale de Louis Aragon. // Information grammaticale, P № 92 janvier, 2002, p. 36- 45.
  10. Rabatel A. La valeur de “on” pronom indéfini/pronom personnel dans les perseptions représentées.// Information grammaticale, P., № 88, janvier, 2001., p. 28-32.
  11. Muller Ch. Sur les emplois personnels de l’indéfini ON // Langue française et linguistique quantitative. Recueil d’articles, Genève, Editions Slatkine, 1979, p. 65-72.