Хрестоматия

Вид материала

Документы

Содержание Клод леви-стросс (род. в 1908 г.) Тексты цитируются по следующим публикациям

Подобный материал:

• Хрестоматия, 5453.57kb.
• Т. В. Зуева Б. П. Кирдан русский фольклор учебник, 7686.48kb.
• Социальная психология: Хрестоматия, 4579.03kb.
• Календарно-тематическое планирование уроков литературы в 7-х классах на 2011-2012 учебный, 359.09kb.
• Тематическое планирование уроков литературы в пятых классах. Учебник «Литература» (учебник-хрестоматия), 93.93kb.
• Пермский государственный национальный исследовательский университет философия техники, 962.93kb.
• Министерство сельского хозяйства РФ фгоу впо «Кубанский государственный аграрный университет», 5466.39kb.
• Бескровный Л. Г. Хрестоматия по русской военной истории, 1376.99kb.
• Хрестоматия к теме практического занятия №1 хрестоматия, 1086.44kb.
• А. А. Радугина хрестоматия по философии под редакцией А. А. Радугина Хрестоматия, 6765.34kb.

309

______________________XX ВЕК______________________

которые всегда совместно входят в процесс познания всеобъем­лющей целостности. Это:

1. Познание объекта путем концентрации внимания на нем как целостности;

2. Познание объекта исходя из наших представлений о том, какой цели он служит в составе той целостности, частью кото­рой он является.

Последнее может быть названо неявным, если мы не можем сказать, на что именно мы опираемся для «схватывания» той целостности, частью которой он является.

Эти два типа познания не только различны, но и — что очень важно — взаимно исключают друг друга. Изучение телодвиже­ний может научить нас идентифицировать некоторые элемен­тарные действия, составляющие навык, и это может оказаться полезным для его выработки. Но, сосредоточив внимание на элементах навыка как таковых, мы ослабляем их плавную ин­теграцию в единое действие, частями которого они являются. Если же нам удастся сфокусировать внимание на отдельных элементах навыка целиком, то его использование будет парали­зовано.

Взаимоисключающий характер этих двух типов познания мо­жет быть выражен в терминах логической дизъюнкции. Если мы знаем нечто в его отношении к чему-то еще, т.е. основываясь на наших представлениях о цели, которой он служит в рамках более сложного целого, мы не можем доверять такому знанию в той же мере, как если бы мы сфокусировали свое внимание исключительно на этом объекте как таковом.

Мы можем назвать познание, «фокусирующее внимание на» фокальным, а познание, «основанное на» — периферическим, и переформулировать в этих терминах выводы, к которым мы пришли. Мы знаем «периферическим», маргинальным образом элементы всестороннего целого тогда, когда фокусируем вни­мание на целом как таковом, составными частями которого эти элементы являются; мы знаем о них не как о самих по себе, но лишь в их отношении к целому. В той мере, в какой объекты познаются периферическим образом, т.е. в их отношении к че­му-то еще, они не могут быть познаны сами по себе.

Мы можем назвать отношение, в котором элемент находит­ся к целому, куда он входит, его значением, и сказать, что, цели­ком фокусируя наше внимание на элементах, мы разрушаем их значение. Сформулированное мною в начале статьи утвержде­ние, что существуют вещи, о которых мы знаем, но не можем

310

_____________________XX ВЕК______________________

сказать, можно развить далее следующим образом. Мы можем сказать, что представляют собой объекты нашего познания, на которых фокусируем внимание, но мы почти ничего не знаем об объектах, которые познаем в их отношении к более сложно­му контексту, т.е. на основе их значений. То, что познается периферическим образом, познается неявно, но представляет­ся оправданным включить в понятие неявного знания тот ин-тегративный процесс, посредством которого периферическое по­знание соотносится с фокусным. Структура неявного позна­ния, таким образом, — это структура такого интегративного про­цесса, и познание является неявным в той мере, в какой имеет подобную структуру. Итак, если (как окажется) все познание основано на процессе получения неявного знания, мы должны признать, что по существу все знание имеет структуру неявного знания.

Таким образом, неявное знание не может быть абсолютно противопоставлено знанию, полученному путем сосредоточения внимания на объекте (сфокусированному знанию), поскольку сам процесс получения неявного знания включает процесс позна­ния периферических деталей, данных в их отношении к целост­ности, которую они составляют. Неявный же характер позна­ния может быть сведен к переключению нашего внимания на детали, составные части объекта познания. В этом смысле мы сводим неявное знание — к явному, и в этом же смысле неявное знание может быть противопоставлено подобному сведению.

Необходимо, однако, прояснить еще четыре момента.

1. Я упомянул, что изучение действия можно уподобить му­скульным усилиям, приводящим к обретению навыка. Позвольте пояснить, что это не противоречит моему утверждению, что мы можем знать то, о чем не можем сказать, так как при обучении действию мы знаем, как его выполнять и координировать мус­кульные усилия, но не можем сказать, что они собой представ­ляют. Может быть и удастся выяснить, как сохранить равнове­сие на велосипеде или держаться на плаву, но мы можем знать, как осуществлять и то, и другое, и не выяснить, каким же обра­зом мы это делаем. Кроме того, обучение действию всегда не полно; это демонстрирует тот факт, что мы не можем обрести навык, обучаясь лишь выполнению его отдельных фрагментов, необходимо также их эффективно координировать. Поясню это в следующем тезисе.

2. Если можно обучить навыку, значит фактически можно передать знание того, как выполнять различные мускульные уси-

311

_________XX ВЕК______________________

лия такого навыка. Ответ состоит в том, что в той мере, в какой наше обучение опирается на разумность и сообразительность ученика, мы фактически не определяем, что он должен делать. Мы используем остенсивные определения (т.е. определения пу­тем «указания на» — прим. перев.), но этот термин скрывает разрыв, который нужно преодолеть интеллектуальным усилием человека, использующего подобное определение. Если это ему удается, он открывает для себя нечто, что мы не в состоянии ему сказать. Именно этот смысл я вкладываю в утверждение, что мы знаем больше, чем можем сказать.

3. Является ли периферическое (маргинальное) знание бес­сознательным? Нет, эти два типа знания нельзя идентифици­ровать. Сфокусированное и периферическое знание — это две различные разновидности знания. Сфокусированное знание всегда сознательно, в то время как периферическое может про­стираться и за пределы сознания, к уровням, не доступным со­знанию. Лыжник, съезжающий по склону, прекрасно знает, как управлять каждой частью своего тела, хотя едва ли бы он мог сказать, на основании каких правил он это делает. Исследова­ния Гефферлина и его сотрудников показали, что человек мо­жет научиться почти не слышать неприятного шума с помощью столь слабых мускульных усилий, которые он и не в состоянии ощутить. Когда неявное знание опирается на столь глубоко ле­жащие слои сознания, оно становится неопределяемым в стро­гом смысле слова.

4. Эксперимент, который я привел, является великолепным примером того исследования, к которому за последнее десяти­летие привлекалось все большее число экспериментальных пси­хологов и которое обрело широкий общественный интерес: это процесс, который обычно называют неосознанным восприяти­ем. Испытуемому быстро показывали целый ряд бессмыслен­ных слогов, причем некоторые из них сопровождались элект­рическим ударом. Вскоре испытуемый предвосхитил удар, уви­дев «ударный слог», но, отвечая на вопрос, не смог его пра­вильно назвать. То, каким образом он различал эти слоги, и называется неосознанным восприятием. В этом и других подо­бных же экспериментах испытуемые приобретали знание, дета­ли которого они не могли точно определить. Тем не менее, как только эти детали идентифицированы, они без труда смогут рас­сматриваться сами по себе. В экспериментах по исследованию подсознательных стимулов демонстрировали картину улыбаю­щегося лица столь короткое время, что его нельзя было иденти-

312

XX ВЕК

фицировать, и обнаруживали, что показанное после этого неу­лыбающееся лицо, которое уже можно было идентифицировать, казалось слегка улыбающимся.

Суммируя полученные данные, Президент секции Британ­ской ассоциации прогресса науки Верной на собрании 1959 го­да признал «...тип восприятия, о котором мы прямо не знаем, но который тем не менее воздействует на наши действия тем или иным способом».

Эти наблюдения над неосознанным восприятием поразитель­но подтверждают связь между периферическим и сфокусиро­ванным знанием — отношение, которое я вывел из гештальт-психологии. Похоже, что результаты наблюдения над неосоз­нанным восприятием— не что иное, как экспериментальное подтверждение интеграции элементов в образ, — элементов, иногда существующих в подсознании.

Клейн также представил свидетельства в пользу того, что под­сознательная активация — не что иное, как частный случай лю­бого случайного раздражения. С его точки зрения, подобный стимул характеризуется не столько подсознательным статусом, сколько тем, что «значения и свойства он приобретает ...на пе­риферии мышления и действия».

Это утверждение созвучно моему мнению, что перифериче­ское знание может выходить за порог сознания, к уровням, не­доступным сознанию. Я считаю, таким образом, что свидетель­ства, подтверждающие существование неосознанного восприя­тия, являются экспериментальной иллюстрацией отношения между периферическим и сфокусированным знанием. Поэто­му, когда я говорю о невозможности точно определить детали, известные нам лишь в их отношении ко всеохватывающей це­лостности, можно сказать, что я имею в виду ту или иную фор­му неосознанного восприятия.

Теперь перейдем к другим формам неявного знания, струк­тура которого сходна со структурой знания, составляющего навык. Многим из них обучаются в университетских лаборато­риях и клиниках. И наиболее важные из тех, которым там обу­чают, — как идентифицировать образцы по их характерным при­знакам. Учебники по диагностике обучают студентов-медиков нескольким симптомам различных заболеваний, но это знание бесполезно, пока студент не научился применять его у постели больного. Видовая идентификация растений и животных сход­на с задачей диагностики заболеваний; ей тоже можно обучить только на практике под руководством учителя. Способность

313

______________________XX ВЕК______________________

практической медицинской диагностики получает дальнейшее развитие в других видах практического опыта; таксономист мо­жет стать экспертом, т.е. научиться идентифицировать экземп­ляры насекомых (которых известно 800 000 видов) только после многолетней профессиональной практики. Таким способом и медицинский диагностик, и таксономист получают больше зна­ний, чем они могут почерпнуть из учебников.

Искусство узнавать характерную внешность по неоговорен- , ным признакам — того же рода. Мы пользуемся им каждый день, когда определяем настроение человека по изменяющему­ся выражению его лица, не будучи в состоянии ответить, по каким признакам мы это делаем. Таким же образом мы обычно узнаем знакомое лицо. Любое его словесное описание может быть в равной степени использовано по отношению к миллио­нам других людей, среди которых мы узнаем это знакомое лицо с первого взгляда. Некоторые детали того, о чем я говорю, мо­гут быть проиллюстрированы на том, как британская полиция создает образ человека, которого видел свидетель. Полицейские используют плавно двигающийся ряд из 550 черт лица, таких как различно посаженные уши, губы и подбородок. Свидетель отбирает те черты, которые, по его мнению, более всего сходны с чертами лица преступника; и из отобранных свидетелем черт строится портрет. Однако такой портрет может служить только одной из отмычек к раскрытию преступления, поскольку иден­тификация личности — столь тонкая операция, что даже ее по­длинной фотографии может быть недостаточно.

Мы видим, что последние исследования неосознанного вос­приятия экспериментально подтвердили тот факт, что мы мо­жем узнать ту или иную вещь, будучи не в состоянии сказать, по каким признакам мы отличаем ее от других. И хотя исследо­вания неосознанного восприятия пока еще очень фрагментар­ны и не могут пролить свет на его структуру, они в состоянии убедить даже наиболее скептически настроенные умы в суще­ствовании неартикулированного знания.

Благодаря структурному сходству двух главных типов неяв­ного знания (практического и интеллектуального), они всегда даны в сочетании друг с другом, а иногда даже и в равных про­порциях. Это справедливо в отношении любого инструменталь­ного действия. Инструменты схожи с деталями сложного целого, поскольку тот или иной предмет выступает для нас в качестве инструмента в силу того, что мы полагаемся на него в выполне­нии того, на чем фокусируем внимание в процессе использова-

314

______________________XX ВЕК______________________

ния инструмента. В подобном случае мы можем уподобить его объекту, который мы используем, но в большинстве случаев не знаем (или знаем недостаточно), как именно мы это делаем. Ибо сконцентрировав наше внимание на инструменте как на объекте, мы парализуем действие.

Сноровистое использование инструмента означает, что его используют как продолжение собственного тела. Реальное воз­действие инструмента на ладонь и пальцы невозможно точно определить в том же смысле, в каком не определимы мускуль­ные действия, составляющие навык. Мы знаем о них лишь как о действии инструмента на объект, т.е. в составе сложного це­лого, в которое интегрировано эффективное использование ин­струмента.

Очень важно то, что процесс ассимиляции инструмента на­шим телом происходит постепенно, по мере того, как мы учим­ся им владеть. Если мы впервые воспользовались палкой для изучения дороги, мы ощущаем лишь ее толчки о нашу ладонь. Но по мере того, как мы учимся понимать эти толчки как опре­деленного рода воздействие на палку внешних предметов, мы можем чувствовать, как конец палки ударяет об эти предметы. Таким образом, толчки о нашу ладонь, в случае, если палка составляет единое целое с нашим телом, подвергаются транс­позиции в пространстве. Как видим, когда тот или иной предмет рассматривается как часть сложного целого, он может приобре­тать значение, которое ощущается на некотором расстоянии от того места, где в действительности располагается предмет и где он первоначально дан в опыте.

Примеры подобного рода сдвигов можно обнаружить в ис­пользовании языка и в процессе зрительного восприятия. Что касается языка, то мы доверяем нашему знанию знаков для то­го, чтобы сосредоточить внимание на том, что они означают;

это и есть их значение. Знаки сами по себе, вне их отношения к означаемому, им не обладают. Используемые в речи слова используются лишь как знаки для обозначения вещей. Ту все­объемлющую целостность, к которой мы апеллируем, осмыс­ленно произнося слова, С.Тулмин назвал знаком-образом: это наше действие по обозначению и способы, которые мы для этого употребляем, указывая на обозначаемое. Благодаря частичной транспозиции в пространстве, этот объект становится тем, что мы имеем в виду в произношении. Когда мы идентифицируем элементы речи, на которых не фокусируем внимания при про­изношении, и переключаем на них наше внимание, то произ-

315

______________________XX ВЕК______________________

ношение обессмысливается. Повторите слово «стол» 20 раз под­ряд, концентрируя внимание на движении губ в процессе про­изношения, — и смысл этого слова станет ускользать от вас, пока не исчезнет совсем. Часто говорят, что осмысленные слова прозрачны. Когда мы концентрируем внимание на слове как на звуке, оно становится непрозрачным. Прозрачные слова по­добны телескопу, в который мы видим их смысл, в то же время, становясь непрозрачными, слова перестают указывать на предметы внешнего мира и предстают нашему взору как бес­смысленные тела. Прояснить неявное знание произнесенного слова — значит разрушить многостороннюю целостность «знак-образ».

Подобный конкретный пример неявного знания может быть распространен и на неявное знание как таковое, а именно: не­явный коэффициент оказывается включенным во все строго сфор­мулированные высказывания. Отношение утверждения к опы­ту может быть познано лишь неявным образом, ни в одном высказывании нельзя быть уверенным, если оно не понятно, а любое понимание является неявным.

В самом деле, неявное знание можно отождествить с пони­манием, если употребить этот термин в том значении, которое включало бы в себя практическое понимание, достигаемое ус­пешным использованием навыка. Если столь расширительная трактовка понимания позволительна, то понимание может быть интерпретировано как особая способность, дар, отброшенный позитивистской теорией познания и который теория неявного знания признает главным делом в процессе познания. И в этом смысле освоение навыков, искусство диагностики и медицин­ского обследования, а также использование инструментов пред­ставляют собою не что иное, как действия, направленные на

понимание сложных целостностей.

Наконец, среди наиболее примитивных форм познания в акте зрительного восприятия мы находим ту же парадигмальную структуру, которую я постулировал для познания на любых его

уровнях.

Зрение является актом понимания, осуществление которого требует опоры на ключи-отмычки, расположенные как в поле зрения, так и в нашем теле, т.е. в движении мускулов, управля­ющих нашими глазами и контролирующих положение нашего тела. Все эти ключи к пониманию действенны лишь в том слу­чае, если мы знаем их периферическим образом. Многие из подобных ключей вообще не могут быть познаны как таковые,

316

____________________XX ВЕК_____________________

другие удается выявить лишь в тонком экспериментальном ана­лизе, но все они служат целям зрительного восприятия лишь в том случае, если мы не делаем ни малейшей попытки переклю­чить наше внимание на них как на самостоятельные объекты. Им следует оставить роль элементов, о которых мы знаем лишь как об «очках», обслуживающих наши глаза, если мы вообще хотим что-нибудь увидеть.

Для того, чтобы показать, какое отношение имеет мой ана­лиз неявного знания к собственно философским проблемам, я обращусь к вопросу, недавно поднятому Расселом Брейном. От­метив тот любопытный факт, что некоторые пациенты ощуща­ют ту или иную часть своего тела как внешний объект, он ста­вит вопрос; а как мы вообще отличаем наше тело от внешних объектов? Уникальность нашего тела состоит в том, что оно представляет собою единственный ансамбль предметов, о кото­рых мы знаем лишь в их отношении к чему-то еще.

Каждый раз, осмысливая окружающее, мы опираемся на не­явное знание о воздействии внешнего мира на наше тело, и на основе неявного знания выделяем себя из окружающего уни­версума, ассимилируя наши телесные органы в единое целое. Когда мы используем инструменты или язык в языковой прак­тике, чтении или письме, мы простираем наши телесные «инст­рументы» за пределы собственного тела и с их помощью обре­таем более эффективное интеллектуальное бытие. Неявное знание, таким образом, оказывается актом вживания, благодаря которому мы получаем доступ к новым смыслам.

Концепция неявного знания, таким образом, подтверждает идею Дильтея и Липпса о том, что мы можем познать мир чело­веческого бытия и произведений искусства путем вживания в них. Но нетрудно видеть, что названные авторы ошибались, различая вживание и наблюдение в том его виде, в каком оно практикуется в естественных науках. Различие между ними, — лишь в степени. Вживание менее глубоко, по сравнению с на­блюдением в том случае, когда мы наблюдаем за звездами, чем тогда, когда мы воспринимаем произведение искусства. Теория неявного знания усматривает плавный переход, непрерывный континуум между естественными науками и гуманитарным зна­нием. Она наводит мосты между ними, укореняя и то, и другое в знании нашего собственного тела, — знании, олицетворяю­щем собою высшую степень вживания.

Применим наши рассуждения к анализу старых философ­ских проблем. Галилей, Локк и их последователи учили, что

317

XX ВЕК

внешние объекты — не что иное, как массы в их движении, а их вид, звук и запах лишь по видимости принадлежат им. На самом же деле все эти качества представляют собою результат воздействия движущихся масс на наши глаза, уши и нос. Со­временная аналитическая философия предлагает ограничить употребление терминов «видимость», «слышимость» и т.п. до пределов чувственного опыта говорящего, безотносительно к нервным и умственным процессам, лежащим в их основе... Я же утверждаю, что любой чувственный опыт предполагает смысловой синтез. Именно благодаря ему мы можем видеть ве­щи как таковые, а тот факт, что физиологи не замечают этого, можно объяснить лишь тем, что они наблюдают нервные про­цессы сами по себе.

Интересно сравнить процесс интеграции, посредством ко­торого мы получаем неявное знание, с формальным процес­сом логического вывода. Если бы формализация неявного знания была бы возможна, это превратило бы все виды ис­кусства в математически описываемые операции, и тем самым разрушило бы их как искусства. Анализ искусства может открыть многие глубины, но он всегда остается не полон. Он должен ограничить себя открытием максим, применение которых и составляет содержание искусства. И сколь бы ни было полезным проникновение в скелет подобных максим, подлинное искусство всегда остается предметом неявного зна­ния, будучи основано на периферическом знании подобных максим.

^ КЛОД ЛЕВИ-СТРОСС (РОД. В 1908 Г.)

К.Леви-Cmpocc — выдающийся французский ученый-этнолог, гла­ва научно-философского течения структурализма, к которому от­носятся также Р.Барт, ЖЛакан, М.Фуко (Франция), У.Эко (Ита­лия), Ю.М.Лотман (СССР) и др. Получив философское образова­ние в Париже, Леви-Стросс занялся изучением жизни индейских племен в Бразилии. Знакомство с работами по структурной линг­вистике и особенно по фонологии Н.С.Трубецкого и Р.О.Якобсона дают ему возможность применить структурно-семиотический ме­тод к исследованию обычаев, ритуалов, брачно -родственных пра­вил, мифов, тотемов первобытных племен многих стран. При этом Леви-Стросс выступил как новатор, сделавший решающий шаг в превращении описательной науки этнографии в теоретическую эт-

318

______________________XX ВЕК______________________

нологию (или структурную антропологию). Его докторская дис­сертация «Элементарные структуры родства» (1949) — первый пример логико-математического моделирования брачно-родствен-ных отношений в первобытных обществах. Существующие весьма многообразные системы родства здесь были не только сведены к нескольким основным типам, но и было показано — с помощью математической теории групп, — как из этих основных типов (структурных инвариантов) дедуктивно выводятся все существу­ющие и могущие существовать варианты данных систем.

Второе его фундаментальное исследование — четырехтомный труд «Мифологичные» (1964—71) — посвящено структурно-семи­отическому анализу мифов южно-американских индейцев. Анали­зируя эти мифы как знаковые системы, применяющие попеременно различные коды (ботанический, зоологический, кулинарный, аст­рономический и др.), Леви-Стросс показывает, что за видимым разгулом фантазии скрывается весьма логичное рассуждение, вы­ражающее мировоззрение членов различных первобытных обществ. Им также написаны работы: «Раса и история» (1952), «Печаль­ные тропики» (1955, рус.пер. 1984), «Структурная антропология» (1958, рус.пер. 1983, 1985), «Тотемизм сегодня» (1962), «Дикарское мышление» (1962), «Структурная антропология II» (1973), «Путь масок» (1975). Все эти исследования объединяет поиск общих зако­номерностей человеческого интеллекта, носящих бессознательный характер и проявляющихся в виде самых разнообразных типов по­ведения, общественных установлений, явлений культуры и т.д. Леви-Стросс доказывает, что первобытные люди мыслили и мыслят в соответствии с теми же логическими правилами, что и мы, но только используют вместо абстрактных категорий своеобразную логику чувственных образов. Этот способ духовного освоения мира продолжает существовать и поныне, проявляясь, в частности, в нашем художественном творчестве.

^ Тексты цитируются по следующим публикациям: