Хрестоматия

Вид материала

Документы

Содержание Конкретная стадия Абстрактная стадия Майка поаани (1891—1976) Текст дается в сокращенном переводе Н.М. Смирновой по статье

Подобный материал:

• Хрестоматия, 5453.57kb.
• Т. В. Зуева Б. П. Кирдан русский фольклор учебник, 7686.48kb.
• Социальная психология: Хрестоматия, 4579.03kb.
• Календарно-тематическое планирование уроков литературы в 7-х классах на 2011-2012 учебный, 359.09kb.
• Тематическое планирование уроков литературы в пятых классах. Учебник «Литература» (учебник-хрестоматия), 93.93kb.
• Пермский государственный национальный исследовательский университет философия техники, 962.93kb.
• Министерство сельского хозяйства РФ фгоу впо «Кубанский государственный аграрный университет», 5466.39kb.
• Бескровный Л. Г. Хрестоматия по русской военной истории, 1376.99kb.
• Хрестоматия к теме практического занятия №1 хрестоматия, 1086.44kb.
• А. А. Радугина хрестоматия по философии под редакцией А. А. Радугина Хрестоматия, 6765.34kb.

1. Bachelard G. La formation de I'esprit scientifique. Paris, 1957. (Перевод М.Н.Грецкого);

2. Backelard G. Le rationalisme applique. Paris, 1962. (Перевод М.Н.Грецкого);

299

XX ВЕК

3. Bachelard G. Le materialisme rationnel. Paris, 1963. (Перевод М.Н.Грецкого);

4. Башляр Г. Новый рационализм. М., 1987.

М.Н.Грецкий

Из книги «ФОРМИРОВАНИЕ НАУЧНОГО ДУХА»

...Мы будем различать три больших периода. Первый пери­од, представляющий собой донаучную стадию, охватывает как классическую античность, так и века Возрождения и новых уси­лий — XVI, XVII и даже XVIII век. Второй период, пред­ставляющий собой научную стадию, подготавливается с конца XVIII века и охватывает весь XIX век и начало XX столетия. Что же касается третьего периода — стадии нового научного духа, — то тут мы можем точно зафиксировать его начало: это 1905 год, год появления теории относительности Эйнштейна, которая преобразовала фундаментальные понятия, считавшие­ся установленными навеки (1.7).

В ходе же своего индивидуального формирования научный дух проходит три следующие стадии...: 1) ^ Конкретная стадия, когда разум забавляется первыми образами явления, опираясь на философскую литературу, прославляющую Природу и вос­певающую одновременно единство мира и его богатое разнооб­разие; 2) Конкретно-абстрактная стадия, когда разум соединя­ет с физическим опытом геометрические схемы, опираясь на философию простоты. Разум пребывает еще в парадоксальном состоянии: он тем более уверен в своих абстракциях, чем более ясно эти абстракции представляются чувственному созерцанию;

3) ^ Абстрактная стадия, когда разум строит свои формы, созна­тельно отвлекаясь от созерцания реального пространства, со­знательно отходя от непосредственного опыта и даже открыто полемизируя с первичной реальностью, всегда нечистой, всегда бесформенной (1.8).

Исследуя психологические условия научного прогресса, вскоре приходишь к убеждению, что проблема научного по­знания должна рассматриваться с точки зрения препятствий. И дело тут не во внешних препятствиях, таких, как слож­ность и изменчивость явлений, и не в слабости человеческих чувств и интеллекта. В самом процессе познания, внутри, появляются, как некая функциональная необходимость, оп-

300

XX ВЕК

ределенные замедления и замутнения. Именно здесь мы об­наружим причины застоя и даже регресса, здесь мы вскроем причины инерции, которые мы назовем эпистемологически-ми препятствиями. Познание реальности это свет, всегда со­здающий где-то и тени. Оно никогда не бывает непосредст­венным и полным (1.13).

В своем стремлении к завершению, как и в своих основах, наука абсолютно противостоит мнению....Мнение мыслит плохо, оно не мыслит вообще, а лишь выражает потребность в знаниях. Определяя предметы через их полезность, оно за­крывает себе путь к их познанию. Нельзя ничего основывать на мнении, его надо прежде всего разрушить. Это первое препятствие, которое следует преодолеть... Научный дух запрещает нам иметь мнение по вопросам, которые мы не понимаем и которые мы не можем ясно сформулировать. Прежде всего надо уметь ставить проблемы. И что бы там ни говорили, в жизни науки проблемы сами не встают. Именно чувство проблемы — признак настоящего научного духа. Для научного разума всякое познание это ответ на какой-нибудь вопрос. Если не было вопроса, не может быть научного по­знания. Ничто не решается само собой. Ничто не дано. Все строится (1.14).

Понятие эпистемологического препятствия может исследо­ваться как в историческом развитии научной мысли, так и в практике образования. ...Чтобы судить об эффективности той или иной мысли, надо встать на нормативную точку зрения. Далеко не все, что встречается в истории научной мысли, ре­ально служит развитию этой мысли. Некоторые даже правиль­ные знания слишком рано останавливают полезный поиск (1.17).

Первый опыт или, точнее говоря, первое наблюдение, это всегда первое препятствие для научной культуры. Действитель­но, это первое наблюдение сопровождается обилием образов, оно выглядит красочным, конкретным, естественным, легким. Остается лишь описать его и восхититься. И тогда думают, что его понимают. Мы же начнем наше расследование с характери­стики этого препятствия и с показа того, что между наблюдени­ем и экспериментированием существует не преемственность, а разрыв (1.19).

Научный дух должен формироваться вопреки Природе, воп­реки тому, что в нас и вне нас представляет собой импульс и обучение со стороны Природы, вопреки естественной склон­ности, вопреки красочным и разнообразным фактам. Научный

301

_____________________XX ВЕК_____________________

дух должен формироваться путем самореформирования. Он мо­жет обучаться перед лицом Природы лишь путем очищения при­родных субстанций и упорядочивания запутанных явлений... Мы понимаем Природу, сопротивляясь ей (1.23).

Наука, соглашающаяся оперировать образами, больше, чем какая-либо другая наука, становится жертвой метафор. Поэто­му научный дух должен все время бороться против образов,

аналогий, метафор (1.38).

Непосредственное познание, уже потому, что оно качест­венное, неизбежно связано с заблуждениями. Оно обязательно нагружает объект субъективными впечатлениями; объектив­ное познание нужно будет от них избавить, его нужно будет психоанализировать. Непосредственное познание субъективно в принципе. Обращаясь с реальностью как с своим собствен­ным добром, оно дает преждевременную уверенность, кото­рая не помогает, а мешает объективному познанию. Таков философский вывод из предшествующих глав. Неверно было бы, однако, думать, что количественное познание в принци­пе избегает опасностей качественного познания. Математи­ческая величина не является автоматически объективной... Поскольку научный объект это всегда какими-то своими сто­ронами новый объект, то становится понятным, что первые количественные определения почти неизбежно оказываются неудачными. Нужны долгие исследования для того, чтобы выявить в новом явлении подходящую переменную величи­ну (1.211).

Из книги «ПРИКЛАДНОЙ РАЦИОНАЛИЗМ»

Нельзя обосновать физические науки, не вступая в фило­софский диалог рационалиста и экспериментатора... Но этот диалог столь «плотный», что туг не увидишь и следа старого дуализма философов. Это уже не сопоставление одинокого ра­зума и безразличного к нему универсума. Отныне надо поме­стить себя в центре, где познающий разум детерминируется точным объектом познания и где в свою очередь он все более точно детерминирует свой опыт. Именно в этой центральной позиции обнаруживается эффективность диалектики разума и техники. Мы постараемся занять эту центральную позицию, где проявляет себя и прикладной рационализм, и обученный мате­риализм (2.3—4).

302

_____________________XX ВЕК______________________

Благодаря техническому прогрессу исследуемая ученым «реальность» меняет свой вид, утрачивая то постоянство, на котором основывался философский рационализм... Имея дело с тождественным, надо будет все время оживлять диалектику отождествляемого и диверсифицируемого. Имея дело с реаль­ностью — развивать диалектику анализа и синтеза, отсечения и конструирования, отбора и реализации. Наука, постоянно исп­равляемая как в своих принципах, так и в материалах, не может иметь единого философского обозначения. Она диалектична не только в тонкостях своих подходов, но и в двойном идеале тео­ретической связности и экспериментальной точности (2.9).

Из книга «РАЦИОНАЛЬНЫЙ МАТЕРИАЛИЗМ»

Между обыденным познанием и познанием научным суще­ствует, по нашему мнению, столь четкий разрыв, что эти два типа познания не могут иметь единой философии. Эмпиризм это философия, подходящая для обыденного познания... На­против, научное познание связано с рационализмом (3.224).

Из книга «НОВЫЙ НАУЧНЫЙ ДУХ»

...Наука действительно создает философию. И философия так­же, следовательно, должна суметь приспособить свой язык для передачи современной мысли в ее динамике и своеобразии. Но нужно помнить об этой странной двойственности научной мыс­ли, требующей одновременно реалистического и рационалисти­ческого языка для своего выражения. Именно это обстоятель­ство побуждает нас взять в качестве отправного пункта для раз­мышления сам факт этой двойственности или метафизической неоднозначности научного доказательства, опирающегося как на опыт, так и на разум и имеющего отношение и к действи­тельности, и к разуму.

Представляется вместе с тем, что объяснение дуалистиче­скому основанию научной философии найти все же не трудно, если учесть, что философия науки — это философия, имеющая применение, она не в состоянии хранить чистоту и единство спе­кулятивной философии. Ведь каким бы ни был начальный мо­мент научной деятельности, она предполагает соблюдение двух обязательных условий: если идет эксперимент, следует размыш-

303

XX ВЕК

лять; когда размышляешь, следует экспериментировать. То есть в любом случае эта деятельность связана с трансценденцией, с выходом за некие границы. Даже при поверхностном взгляде на науку бросается в глаза эта зпистемологическая ее разно-направленность, отводящая феноменологии место как бы под двойной рубрикой — живой наглядности и понимания, или, иначе говоря, реализма и рационализма. Причем, если бы мы могли оказаться при этом (в соответствии с самой устремлен­ностью научного духа) на передовой линии научного познания, то мы бы увидели, что современная наука как раз и представля­ет собой настоящий синтез метафизических противоположно­стей. Во всяком случае, смысл эпистемологического вектора представляется нам совершенно очевидным. Он, безусловно, ведет от рационального к реальному, а вовсе не наоборот, как учили все философы, начиная с Аристотеля и кончая Бэконом. Иначе говоря, использование научной мысли для анализа нау­ки, ее применение (1'application) видится нам по существу как реализация. И мы постараемся раскрыть в данной работе имен­но этот аспект научной мысли. То есть то, что мы будем назы­вать реализацией рационального или, в более общей форме, реализацией математического (4.29—30).

Чтобы избежать возможных недоразумений, сделаем одно за­мечание. В отрицании прошлого нет, естественно, никакой са­мопроизвольности, и не стоит надеяться найти некий способ сведения, который позволит логически вернуть новые доктри­ны в рамки прежних. Речь идет о подлинном расширении. Не­евклидова геометрия создана не для того, чтобы противоречить евклидовой. Скорее она представляет собой некий добавочный фактор, который и открывает возможность обобщения, завер­шения геометрического мышления, включения евклидовой гео­метрии в своеобразную пангеометрию. Появившаяся на границе евклидовой, неевклидова геометрия обрисовывает «снаружи» с высвечивающей точностью границы прежнего мышления. То же относится и ко всем новым формам научной мысли, кото­рые как бы начинают, после своего появления, освещать обрат­ным светом темные места неполных знаний. На протяжении нашего исследования мы будем постоянно встречаться с этими характеристиками расширения, включения в себя прошлого, ин­дукции, обобщения, дополнения, синтеза, цельности. То есть с заместителями идеи новизны. И эта новизна обладает действи­тельной глубиной — это не новизна некоей находки, а новизна метода (4.33).

304

XX ВЕК

Из книги «ФИЛОСОФСКОЕ ОТРИЦАНИЕ»

Создается впечатление, что у нас не было пока философии науки, которая могла бы показать, в каких условиях — одновре­менно субъективных и объективных — общие принципы при­водят к частным результатам, к случайным флукгуациям, а в каких эти последние вновь подводят к обобщениям, которые их дополняют, — к диалектике, которая вырабатывает новые прин­ципы.

Если бы можно было описать философски это двойственное движение, одушевляющее сегодня научную мысль, то мы бы указали прежде всего на факт взаимозаменяемости, чередова­ния a priori и a posteriori, на то, что эмпиризм и рационализм связаны в научном мышлении той поистине странной и столь же сильной связью, которая соединяет обычно удовольствие и боль. Ведь в самом деле, здесь одно достигает успеха, давая ос­нование другому: эмпиризм нуждается в том, чтобы быть поня­тым; рационализм — в том, чтобы быть примененным. Эмпи­ризм без ясных, согласованных и дедуктивных законов немыс­лим, и его нельзя преподать; рационализм без ощутимых дока­зательств, в отрыве от непосредственной действительности не может полностью убедить. Смысл эмпирического закона можно выявить, сделав его основой рассуждения. Но можно узаконить и рассуждение, сделав его основанием эксперимента. Наука, как сумма доказательств и опытов, сумма правил и законов, сумма фактов и очевидностей нуждается, таким образом, в «двух­полюсной» философии. А точнее, она нуждается в диалектиче­ском развитии, поскольку каждое понятие освещается в этом случае с двух различных философских точек зрения.

То есть видеть в этом просто дуализм было бы неправильно. Напротив, эпистемологическая полярность, о которой мы го­ворим, на наш взгляд, свидетельствует скорее о том, что каждая из философских доктрин, называемых нами эмпиризмом и ра­ционализмом, эффективны в своем дополнении друг друга. Од­на позиция завершает другую. Мыслить научно — значит за­нять своего рода промежуточное зпистемологическое поле между теорией и практикой, между математикой и опытом. Научно познать закон природы — значит одновременно постичь его и как феномен, и как ноумен.

Вместе с тем, поскольку в данной вводной главе мы хотим обозначить как можно яснее нашу философскую позицию, то Должны добавить, что одному из указанных метафизических на-

305

_______________________XX ВЕК______________________

правлений мы отдаем все же предпочтение, а именно тому, ко­торое идет от рационализма к опыту. Именно на этой эписте-мологической основе мы попытаемся охарактеризовать фило­софию современной физики, или, точнее, выдвижение на пер­вый план математической физики.

Этот «прикладной» рационализм, рационализм, который вос­принял уроки, преподанные реальностью, чтобы превратить их в программу реализации, обретает тем самым, на наш взгляд, некое новое преимущество. Для этого ищущего рационализма (в отличие от традиционного) характерно то, что его невозмож­но практически исказить; научная деятельность, направляемая практическим рационализмом, отнюдь не поступается принци­пами. Реализация рациональной программы эксперимента оп­ределяет экспериментальную реальность без всякого следа ир­рациональности. У нас еще будет возможность показать, что упорядоченное явление более богато, чем природный феномен. А пока нам достаточно, что мы заронили в сознание читателя сомнение относительно расхожей идеи об иррациональной при­роде реальности. Современная физическая наука — это рацио­нальная конструкция: она устраняет иррациональность из сво­их материалов конструирования. Реализуемый феномен должен быть защищен от всяких проявлений иррациональности. Раци­онализм, который мы защищаем, противостоит иррационализ­му и конструируемой на его основе реальности. С точки зрения научного рационализма, использование научной мысли для ана­лиза науки не представляет поражения или компромисса. Ра­ционализм желает быть примененным. Если он применяется плохо, он изменяется. Но при этом он не отказывается от своих принципов, он их диалектизирует. В конечном счете филосо­фия физической науки является, возможно, единственной фи­лософией, которая применяется, сомневаясь в своих принци­пах. Короче, она единственно открытая философия. Всякая дру­гая философия считает свои принципы неприкосновенными, свои исходные истины неизменными и всеобщими и даже гор­дится своей закрытостью (4.162—164).

Ill

Следовательно, может ли философия, действительно стре­мящаяся быть адекватной постоянно развивающейся научной мысли, устраняться от рассмотрения воздействия научного по-

306

______________________XX ВЕК______________________

знания на духовную структуру? То есть уже в самом начале на­ших размышлений о роли философии науки мы сталкиваемся с проблемой, которая, как нам кажется, плохо поставлена и уче­ными и философами. Это проблема структуры и эволюции ду­ха. И здесь та же оппозиция, ибо ученый верит, что можно исходить из духа, лишенного структуры и знаний, а философ чаще всего полагается на якобы уже конституированный дух, обладающий всеми необходимыми категориями для понимания реального.

Для ученого знание возникает из незнания, как свет возни­кает из тьмы. Он не видит, что незнание есть своего рода ткань, сотканная из позитивных, устойчивых и взаимосвязанных оши­бок. Он не отдает себе отчета в том, что духовные потемки имеют свою структуру и что в этих условиях любой правильно поставленный объективный эксперимент должен всегда вести к исправлению некоей субъективной ошибки. Но не так-то просто избавиться от всех ошибок поочередно. Они взаимосвя­заны. Научный дух не может сформироваться иначе, чем на пути отказа от ненаучного. Довольно часто ученый доверяет фрагментарной педагогике, тогда как научный дух должен стре­миться к всеобщему субъективному реформированию. Всякий реальный прогресс в сфере научного мышления требует преоб­разования. Прогресс современного научного мышления опре­деляет преобразование в самих принципах познания.

Для философа (который по роду своей деятельности находит в себе первичные истины) объект, взятый как целое, легко под­тверждает общие принципы. Любого рода отклонения, колеба­ния, вариации не смущают его. Он. или пренебрегает ими как ненужными деталями, или накапливает их, чтобы уверить себя в фундаментальной иррациональности данного. И в том и в другом случае он всегда готов, если речь идет о науке, разви­вать философию ясную, быструю, простую, но она остается тем не менее философией философа. Ему довольно одной истины, чтобы расстаться с сомнениями, незнанием, иррационализмом:

она достаточна для просветления его души. Ее очевидность свер­кает в бесконечных отражениях. Она является единственным светом. У нес нет ни разновидностей, ни вариаций. Дух живет только очевидностью. Тождественность духа в факте «я мыслю» настолько ясна для философа, что наука об этом ясном созна­нии тут же становится осознанием некоей науки, основанием его философии познания. Именно уверенность в проявлении тождественности духа в различных областях знания приводит

307

XX ВЕК

философа к идее устойчивого фундаментального и окончатель­ного метода. Как же можно перед лицом такого успеха ставить вопрос о необходимости изменения духа и пускаться на поиски новых знаний? Методологии, столь различные, столь гибкие в разных науках, философом замечаются лишь тогда, когда есть начальный метод, метод всеобщий, который должен опреде­лять всякое знание, трактовать единообразно все объекты. Иначе говоря, тезис, подобный нашему (трактовка познания как из­менения духа), допускающий вариации, затрагивающие един­ство и вечность того, что выражено в «я мыслю», должен, без­условно, смутить философа.

И тем не менее именно к такому заключению мы должны прийти, если хотим определить философию научного познания как открытую философию, как сознание духа, который форми­руется, работая с неизвестным материалом, который отыскива­ет в реальном то, что противоречит реальным знаниям. Нужно прежде всего осознать тот факт, что новый опыт отрицает ста­рый, без этого (что совершенно очевидно) речь не может идти о новом опыте. Но это отрицание не есть вместе с тем нечто окончательное для духа, способного диалектизировать свои прин­ципы, порождать из самого себя новые очевидности, обогащать аппарат анализа, не соблазняясь привычными естественными навыками объяснения, с помощью которых так легко все объяс­нить (4.164-166).

^ МАЙКА ПОААНИ (1891—1976)

Крупный ученый и философ науки М.Полани известен как ав­тор оригинальной эпистемологической концепции, разработанной им в 50-е годы нашего века в острой полемике с наиболее влиятель­ным в то время философским течением — логическим позитивиз­мом. Позитивистской идее демаркации научного знания от нена­учного Полани противопоставил детально разработанную концеп­цию неявного знания, основанную на представлении об укорененно­сти всех форм познавательной деятельности, включая научные, в обыденном практическом опыте и телесной организации человека. Его концепция неявного знания, основанная как на достижениях современной ему психологии, так и на личном исследовательском опыте ученого, — одна из блестящих попыток «наведения мостов» между естественнонаучным, социогуманитарнъш и художествен­ным познанием, с одной стороны, и обыденно-практическим, вклю-

308

XX ВЕК

чающим в себя опыт зрительного восприятия, телесно-двигатель­ных навыков и инструментальной деятельности, с другой.

Наиболее известное произведение Полани — «Личностное зна­ние. На пути к посткритической философии» — было опубликова­но в переводе на русский язык в 1985 г. Далее приводятся отрывки из статьи «Неявное познание: его отношение к некоторым фило­софским проблемам», вышедшей в свет в 1962 г. и содержащей основные идеи его концепции личностного знания.

^ Текст дается в сокращенном переводе Н.М. Смирновой по статье:

1. Polanyi M. Tacit Knowing: Its bearing on Some Problems of Phi­losophy // Reviews of Modem Phisics; vol. 34, № 4, October, 1962.

Н.М.Смирнова

Существуют вещи, о которых мы знаем, но не можем ска­зать. Это относится прежде всего к нашему знанию, вопло­щенному в навыках. Я могу сказать, что умею кататься на велосипеде, но это вовсе не означает, что я могу сказать, как мне удается сохранить равновесие на велосипеде или держать­ся на плаву. Я могу не располагать даже туманными пред­ставлениями о том, как это делать, или иметь весьма несо­вершенные и даже ложные идеи об этом, и при этом ездить на велосипеде или плавать, как ни в чем не бывало. Однако нельзя же сказать, что я знаю, как управлять велосипедом или плавать, но не знаю, как координировать мускульные усилия, с помощью которых я езжу на велосипеде или пла­ваю. Следовательно, я знаю, как выполнять эти действия в целом, а также составляющие его элементарные акты, одна­ко, хотя я и имею представление об этих элементарных со­ставляющих, я не могу сказать, что именно они собой пред­ставляют.

Мы воспроизводим навык на основе координации элемен­тарных мускульных действий и понимаем, что поступаем пра­вильно, по завершении искусного действия. Мы знаем об этих элементарных составляющих лишь в их отношении к целостно­му действию, а не как о самих по себе.

Этот факт можно обобщить. Существуют обширные области знания — о них-то я и намерен говорить, — которые так или иначе демонстрируют тот факт, что часто мы не в состоянии сказать, о каких составляющих, образующих целостное дейст­вие, мы знаем. Существуют, таким образом, два типа знания,