Geum.ru

Сатанинская хроника

Вид материалаДокументы

Содержание


Шабаш - везде шабаш
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   15

Глава VI


^ Шабаш - везде шабаш


В 1244 году пал Монсегюр - последний замок катаров, около двухсот монахов и монахинь, а также около двадцати светских людей, добровольно присоединившихся к еретикам, были сожжены вместе со своими епископами. Еще почти век понадобился инквизиции для того, чтобы окончательно искоренить катарское движение. В 1321 году был выдан и сожжен епископом Нарбоны последний из катарских вожаков - Гийом Белибаст. Это событие считается концом катарских церквей, после которой католицизм мог праздновать победу над одним из своих самых упорных и последовательных противников.


Но по прошествии всего лишь полутора веков папский престол вдруг обнаружил, что на смену белосветной ереси пришла совсем другая идеология - враждебная христианству в самых ее основах. В отличие от катаров последователи не стремились к возвращению к “евангельской чистоте” первоначального христианства, не было им дело и до упадков нравов в католическом клире, распущенности и лицемерия церковных иерархов. Не белый цвет лицемерных учений был целью их устремлений, но кромешный мрак, одновременно пугающий и притягивающий своей языческой первозданностью. Как несложно догадаться речь пойдет о столь сложном и породившем такое множество различных точек зрения явлении как “ведьмовство”.


До XIII века число преследований за колдовство в Европе было сравнительно невелико. Сама по себе магия не считалась “злой” или дьявольской наукой, особенно в язычестве, разумеется, до тех пор, пока эта самая магия не наносила прямого ущерба жизни или имуществу рядовых граждан или, что еще хуже - правителям и знати. Вредоносная, она же черная магия наказывалась по всей строгости в любом обществе, пусть даже сколь угодно языческом. Основы отношения к колдовству светской власти в раннесредневековой Европе следует искать, безусловно, в римском праве, в кодексах Феодосия и Юстиниана. А римское право игнорировало магию, пока она не влекла за собой причинение конкретного ущерба людям или имуществу. В последнем случае магия квалифицировалась как преступное деяние, причем уголовное, и маг или колдун, как и всякий преступник, подлежал наказанию, при этом для определения наказания важен был более конечный результат вреда, чем-то, как именно вред этот был нанесен - физически или магически. Вестготский король Аларих II в своем “Бревиарии” следует здесь за римлянами: преступление такого рода находится в его кодексе под юрисдикцией государства, а не церкви, и часто карается сурово, вплоть до смерти колдуна, но не из-за самого факта колдовства, а исключительно в связи с тяжестью преступления и причиненным вредом. Обычно же уложения о наказаниях VII-IX веков рекомендовали по отношению к уличенным в “малефициуме” (если содеянное не привело к серьезным материальным последствиям, по мнению судебных властей), заклинаниях и идолопоклонстве лишь наложение церковной епитимьи на 1-3 года. Первое упоминание о возможности пыток при допросах колдунов есть только в капитулярии Карла Великого 805 года, но и оно сопровождается специальной оговоркой, что пытки не должны принимать характер бессмысленной жестокости, должны использоваться только в крайних случаях и (под угрозой наказания в случае нарушения!) ни в коем случае не должны приводить к смерти колдуна). Чаще всего ведьм преследовали и убивали как раз не власть, духовная или светская, а самые что ни на есть простые люди, следующие суевериям еще языческих времен. Более того, законодательство раннего средневековья боролось с самой “охотой на ведьм”, как и со всем прочим язычеством. Уже в “Пакте Алеманов” (613-623 годы) есть пункт, запрещающий самосуд над обвиняемыми в колдовстве. Более того, за напрасное обвинение человека в колдовстве налагался в качестве наказания штраф. Эдикт короля Ротара (643 год) запрещал сжигать самосудом женщин за обвинения в каннибализме. То же было и в Салическом праве, и, наконец, саксонский капитулярий 775-790 годов налагает запрет как на веру в каннибализм, так и на сам каннибализм, а также на самосуд или поедание убитых ведьм, т.к. в тот период еще жили языческие пережитки веры в то, что колдун или ведьма, съедая печень (сердце) человека, аккумулирует в себе совокупную силу, удачу могущество и знания всех съеденных, и соответственно, съев печень (сердце) колдуна или колдуньи, можно получить всю их силу и могущество.


Инквизиция первоначально также не преследовала колдунов, оставляя их во власти светских и епископских судов. Однако с XIII века, после буллы папы Григория IX “Голос в Риме” и постановлений папы Александра IV, суду инквизиции стало подлежать всякое колдовство - все, что “явно пахнет ересью”. Поворотным пунктом в истории “охоты на ведьм” явилась так называемая “ведовская булла” папы Иннокентия VIII - “Summis desiderantes” обнародованная пятого декабря 1484 года. Булла предписывает инквизиции заняться истреблением всех чародеев, колдунов, ведьм и возводит в обязанность всех членов церковной иерархии преследовать колдунов. При этом описываются все возможные козни Дьявола и его прислужников, которые:


“…пренебрегли собственным спасением и, отвратившись от католической веры, впали в плотский грех с демонами инкубами и суккубами и своим колдовством чарованиями, заклинаниями и другими ужасными, порочными и преступными деяниями причиняют женщинами преждевременные роды, насылают порчу на приплод животных, хлебные злаки, виноград на лозах и плоды на деревьях, равно как портят мужчин и женщин, домашних и других животных, что они препятствуют мужчинам производить, а женщинам зачинать детей… Что сверх того они кощунственными устами отрекаются от самой веры, полученной при святом крещении, и то, что они, по наущению врага рода человеческого, дерзают совершать и еще бесчисленное множество всякого рода злодейство и преступлений, к погибели своих душ, к оскорблению божеского величия и к соблазнению для многомножества людей”.


В булле упоминаются и знаменитые авторы печально известного “Молота ведьм” - доминиканские инквизиторы Джеймс Шпренгер и Генрих Инститорис. Сам “Молот” увидел свет уже через два года. Книга была поделена на три части: в первой части описывается, как дьявол и его ведьмы “с попущения всемогущего бога” творят всевозможное зло над людьми и животными, в том числе соблазняют их инкубами и суккубами, несут в мир ненависть, мешают продолжении рода человеческого, превращают людей в зверей. Во второй части обсуждаются подробности того, как ведьмы творят заклинания, вторят свои злые чары, и того, как можно все это предотвратить или устранить последствия. Особое внимание уделено договору с Дьяволом как основному доказательству ереси. Третья часть предлагает законные процедуры для суда над ведьмами, включая взятие свидетельских показаний, признания очевидцев, процедуры допросов и пыток и рекомендации по заключению договоров.


Все страшные легенды берущие свои корни еще в язычестве, и которые церковь раннего Средневековье считала лишь вредным суеверием и помрачнением рассудка, неожиданно были резко приняты на веру инквизиторами. Причины таких метаморфоз в отношении церкви к своим врагам до сих пор ставят в тупик историков. Большинство из них считают охоту на ведьм своего рода “массовым психозом” того времени, считая само собой разумеющимся, что никаких таких ведьм поклоняющихся Дьяволу в то время не было. Некоторые ученые отводят “охоте на ведьм” роль пережитка “темного” Средневековья, которому противостояла светская культура, олицетворявшая приход Нового времени и связанные с ним прогрессивные явления в общественном развитии. В то же время они предпочитают не замечать, что как раз значительное число ведущих демонологов были как раз гуманистически образованными философами и писателями, профессорами, юристами и врачами. Так французский демонолог Жан Боден, всецело одобрявший сожжение ведьм и даже считавший, что власти чересчур снисходительно относятся к поклонникам Дьявола, в то же время считается одним из выдающихся французских ученых в области философии, права, классических языков и философии. Его трактат “Шесть книг о Республике” вызвал большое неудовольствие у короля Франции, так как в нем высказывались крамольные для того времени мысли, о том, что верховная власть принадлежит народу. Образованными и прогрессивными для своего времени людьми считались и инквизиторы Пьер де Ланкр и Николя Реми, отправившие на костер бесчисленное множество ведьм. Эти факты в очередной раз отвергают все надуманные и убогие построения наших сатанистов-рационалистов, утверждающих, что сатанизм - это чуть ли не синоним “просвещения” и “прогрессизма”, а его противники-христиане - сплошь ретрограды и мракобесы. Не выдерживают критики и мнения советских историков-марксистов, привычно объясняющих охоту на ведьм “классовой борьбой”: как тогда объяснить то, что в числе обвиняемых в колдовстве зачастую оказывались и европейские аристократы? Мнение что таким способом католическая церковь пыталась подтвердить свое пошатнувшееся влияние хоть и содержит долю истины, но все же не объясняет всего, ведь протестанты сжигали ведьм и колдунов чуть ли не с большей свирепостью, чем католики.


Ларчик на самом деле открывается просто: до XIII века церковники не видели в ведьмах и колдунах ни конкурентов, ни вообще сколь-нибудь серьезной угрозы. Вера в колдовство им представлялась языческим суеверием, пусть и аппелирующим к могуществу Дьявола, но все же не являющимся формой прямого религиозного служения. Но демонические культы язычества, слившись воедино с дуалистическими ересями, породили культ Дьявола - целостную мировоззренческую систему способную почти на равных идеологически оппонировать христианству. Перерыв в полтора века разделяющий окончательный разгром катарской ереси и издание папской буллы призывающей к борьбе с ведовством - совсем не случаен. По всей видимости, именно тогда завершался процесс трансформации демонических культов язычества пропущенных через призму дуалистической ереси в совершенно новую религию, которую позже назовут сатанизмом. Совершился переворот и в отношении “языческой” магии - она перестала быть нейтральным умением, способным обращаться как во зло, так и во благо. Теперь ведьма считалась не просто колдуньей или знахаркой, а служанкой Сатаны, которая заключила с ним договор и вступила с ним в половые сношения, по его наущению губит людей и их имущество. Если в более ранний период речь шла об отдельных колдуньях, то преследователи ведьм XVI-XVII веков обвиняли их в массовых сборищах и организованном культе нечистой силы. Таким образом, получалось, что у Сатаны имелась как бы своя антицерковь, а ведьмы - ее прихожанки и служительницы. Разумеется, единой ведьмовской организации подобной католической церкви никогда не существовало. Дело обстояло немного сложнее: сформировавшись в свое время в тех областях, которые были подвержены влиянию катарской ереси, культ Дьявола стал распространятся по Европе, везде находя для себя благоприятную почву: везде существовали пережитки языческих культов дьяволизированных католической, а затем и протестантскими церквями. Раз сформировавшийся культ Сатаны стал своего рода матрицей, по которой отливались все возможные формы демонических культов уже по всей Европе. Причем по мере своего распространения культ Дьявола вышел далеко за границы тех областей, где когда-либо в той или иной форме существовала катарская или какая-либо родственная ей ересь. Можно конечно предположить, что тогдашние сатанисты, так или иначе, способствовали распространению своего учения по всей Европе, хотя прямых доказательств этому нет. Более вероятной представляется иная версия развития событий: сами инквизиторы, церковники и светские власти борясь с ересью, сами невольно способствовали ее распространению. Они так настойчиво убеждали народы Европы, в том, что Дьявол всемогущ и вездесущ, так детально расписывали все подробности сатанинского культа: пакт человека с Дьяволом, печати Дьявола, жертвоприношение и присяга Сатане, Шабаш и Черная месса, что в итоге “за что боролись на то и напоролись”. Шведскому крестьянину, германскому бюргеру или английскому барону оставалось только соотнести все эти страшилки с языческими легендами и обрядами все еще бытовавшими в его собственной стране - и вот в еще одном государстве появляются новые сторонники и приверженцы Темного Бога. В то же время вполне вероятно, что и сами почитатели Сатаны приносили свое учение в разные страны Европы. По всей видимости, развитию сатанизма способствовали обе тенденции: невольное распространение его церковниками и активная пропаганда со стороны новообращенных колдунов и ведьм. Вполне вероятно, что “пришлые” сатанисты из Франции или Италии по тем или иным причинам бежавшие из родных краев вступали во взаимодействие с местными колдунами, хранителями архаических магических практик оставшихся еще с языческих времен.


Здесь стоит немного остановиться на вере в колдовство и ведьм вообще. Ученые начала прошлого века считали, что активное преследование ведьм и колдунов является результатом средневековой теологии, церковной организации и судебных процессов над колдунами, проводимых папством. Иными словами, они считали, что черную магию изобрела инквизиция, а не колдуны. Подобные представления были в моде в те времена: рационализм, либерализм и антиклерикализм, преобладавшие в научной среде вплоть до начала 1920-х годов не могли предположить иной трактовки вопроса. Однако сейчас это мнение уже отвергнуто современной наукой по той простой причине, что вера в ведьм, колдунов и черную магию существовала во все времена и у всех народов - от индейцев навахо до папуасов Новой Гвинеи. Правда тут современные исследователи оговариваются, мол, представления то есть, но это всего лишь мифы и легенды, за которыми нет реальных людей, так же как нет никаких реальных существ за мифами о вампирах, троллях или джиннах. Тем более что и сами ведьмы и колдуны в народных представлениях находятся, в общем-то, на стыке реального и сверхъестественного наделяясь множеством “демонических” черт: ведьма превращается в самых разных животных, а то и в неодушевленные предметы, крадет месяц с неба, вызывая тем самым затмения. Ведьма то повелевает стихиями, то подражает им, то, как бы растворяется в них, действуя их посредством. Эти поверья по мысли светских ученых как раз и указывают, на то, что в реальности ведьм-то как таковых и не существовало. Вернее были какие-то знахарки и колдуньи, но сколь-нибудь организованного сообщества людей поклоняющегося злым силам и пользующегося их помощью не было и быть не могло. Иначе мол, почему историк должен признавать существование ведьм, а не признавать существование, к примеру, демонов и вурдалаков. Причем особым недоверием ученых как раз пользуются рассказы о шабаше.


Традиционный сатанизм не может согласиться с таким подходом, хотя бы потому, что он является чисто рациональным и по сути атеистическим. Он абсолютно не учитывает даже самой возможности существования высшего существа, с которым “ведьмы” вступают в определенные отношения, чтобы добиться своих целей. Отношения, которые мифологическое сознание людей тех времен смогло отразить только в виде договоров с Дьяволом, чертей-помощников и совокуплением с инкубами и суккубами.


Впрочем, если даже и принять такой “светский” взгляд исторической науки, то будет видно, что он грешит некоторой недоработкой - не разделяя реальных людей и мифологизированные представления о них. В конце концов, народному сознанию свойственно приписывать всевозможные сверхъестественные качества и дворянству с духовенством и ряду других сословий, но на этом основании никто не требует, к примеру, признать то же духовенство очередным “мифом”. Пусть даже ведьмы не летают на метлах и не вызывают бесов-помощников - это еще не значит, что в природе не могло существовать вполне реальных сообществ людей почитающих Сатану и имеющих свое, в корне отличное от христианского мировоззрение.


Если считать все рассказы о ведьмах в средневековой Европе вымыслом, то становится непонятно почему наиболее смачные описания тех же шабашей находят чуть ли не зеркальное отражение в обрядах демонических культов самых разных народов мира. Практически все характерные черты, которые ассоциируются с европейскими ведьмами и колдунами, можно наблюдать у индо-тибетских магов: предполагается, что они тоже могут летать по воздуху, делаться невидимыми, убивать на расстоянии, повелевать демонами и духами и так далее. В Индии такие люди, как правило, принадлежали к самым крайним течениям шиваизма - капаликам (в переводе “носящих черепа”) и агхори. Один из источников средневековой Индии описывает их следующим образом:


“Они утверждают, что им разрешается убивать всех животных, и даже человека, и называют это бала (отвага). По ночам они отправляются на шмашана (кладбище), на которых сжигают трупы, там они пьют спиртное, едят плоть сожженных трупов и совокупляются на глазах у других людей с женщинами, которых они называют шакти пуджа”.


Известный философ и историк-религиовед Мирча Элиаде комментирует это высказывание так:


“Нет никаких сомнений и насчет наличия у капаликов оргиастических тенденций: у нас есть даже данные о сезонных коллективных оргиях, в которых участвовали все члены секты. Согласно “Каумудимахотсава Натаке”, такие празднества устраивались весной (васантосава) и осенью (каумудимахосава) и носили ярко выраженный оргиастический характер”.


Трудно не узнать и не провести параллели между этими сезонными оргиями и самыми раскрученными европейскими праздниками ведьм и колдунов - Самхейном и Белтаном. Элиаде продолжает:


“В этих церемониях участвовали не только капалики, но также “материалисты”, “циники”, локаятики, то есть те, кто отрицали ведическую традицию, да и вообще все духовные ценности индуизма”.


Здесь мы уже видим иную, уже современную нам тенденцию: когда демонические культы начинают взаимодействие уже с всевозможными антисистемными учениями, выступающими против господствующей религиозной идеологии. Согласно некоторым источникам, капалики положили начало сезонным оргиям (в которых участвовали и локаятики), и, таким образом, праздники урожая, тантрические оргии, необычные практики “материалистов”, каннибалов и “носителей черепов” соединились воедино и образовали одну систему. В Европе подобный процесс слияния средневековой “чертовщины” и гуманистически-материалистического “вольнодумства” начнется гораздо позже, оказывая немалое влияние на развитие не только традиционного, но и неосатанизма.


В иное время и в ином месте на островах Карибского моря сформировался иной культ со все теми же характерными чертами “вымышленных” шабашей. Вызывание духов, убийство на расстоянии, ритуальные оргии, кровавые жертвоприношения, иногда каннибализм - все это, так или иначе, присутствует в ритуалах культа Вуду, особенно тех, что проводят колдуны-боккоры, служащие “Гуеде”, духам смерти и могил, необузданных желаний и разврата. Их глава - хозяин кладбища, Барон Самеди. Именно Гуеде поклоняются в тайнах обществах Вуду, созданных еще в колониальные времена беглыми рабами-маронами. Самое страшное из этих обществ - “Бизанго” или “Сект руж” (Красная Секта). Ее члены собирались по ночам тайно, опознавая друг друга по сложным ритуальным движениям и паролям. По ночам члены Бизанго путешествуют по стране, собирая по пути членов секты, а затем устраивают неистовые танцы, посвященные барону Самеди, лоа (духу) кладбищ. Ночной путешественник, не знающий пароля, может стать человеческой жертвой или кандидатом в зомби.


Культ Вуду, как известно, представляет собой смесь традиционных африканских культов с католицизмом. Вот как описывает очевидец африканский ритуал, посвященный поклонению конкретному клановому божеству - шакалу:


“Танец начался (как и большинство из них) с медленного ритмичного пения. Колдун вел это пение, и хор отвечал ему, что было очень похоже на церковную службу. Члены племени, образовав круг, пили какое-то варево, приготовленное колдуном, и, по мере того, как они поглощали напиток, ритм барабана становился все быстрее. Неожиданно из тишины джунглей донесся отдаленный вой шакала. Темп напева возрос, голоса поднялись до резкого крика и, перейдя в дикий вопль, похожий на вой шакала, вдруг оборвались. Нгомбо (колдун) начал медленный танец. На голове его была укреплена морда шакала, а на плечах висели шакальи шкуры, тело было изукрашено белыми полосами, ребра также подчеркнуты белой краской. Танец все ускорялся, и вот нгомбо завел песню, похожую на заклинание. Пение закончилось пронзительным криком, похожим на крик шакала, в ответ из леса раздались завывания, принадлежавшие, по-видимому, людям. Голоса выступали один за другим, и вся ночь наполнилась этими дикими воплями. Вой шакалов приближался и становился все громче. Наконец в нем можно было отчетливо различить визг женщин и рычание мужчин. В круг вошли несколько мужчин и женщин, начавших новый танец. То была самая неприятная часть ритуала. Они рычали, бросались друг на друга и в конце перешли на четвереньки и стали, как животные, обнюхивать друг друга. Вдруг что-то темное влетело в их круг, сначала я подумал, что это кто-нибудь из танцоров, но потом понял, что это настоящий шакал. Он бегал среди танцующих, рыча и кидаясь на них. Все это закончилось дикой оргией...”.


Нетрудно заметить здесь самые, что ни на есть явные параллели с описанием ритуалов и оргий происходящих на ведьмацких шабашах. Но в существовании гаитянских бокоров, африканских боккоров или индийских агчхори мало кто сомневается: все эти культы были зафиксированы и описаны в сравнительно позднее время, причем не какими-то средневековыми церковниками, а вполне разумными учеными и путешественниками, людьми просвещенными и в большинстве случаев до мозга костей рациональными. Поразительная схожесть этих реально существующих культов и не просто культов, но и более или менее тайных сообществ исповедующих эти культы, дают нам возможность предположить, что и в средние века в Европе вполне могли существовать общества поклонников Дьявола, правда, далеко не в том количестве, как это мерещилось тогдашним инквизиторам. Три точки на карте, отстоящие друг от друга за тысячи километров, разные народы, разные культуры и религии и в то же время поразительное схожие представления. Таинственные обряды, страшные и пугающие для обывателя, ночные сборища на которых собираются поклонники демонических культов, даже время проведения этих празднеств - все это не могло быть случайным совпадением. Стоит еще вспомнить об оргиях в честь Диониса, в реальности которых тоже мало кто сомневается, и которые мы считаем непосредственными предшественниками сатанинских обрядов. Кстати поклонники Диониса тоже создавали тайные общества, которые также преследовались властями. Мирча Элиаде пишет:


“Приблизительно в 186 году до н.э. власти Рима с удивлением и негодованием обнаружили в городе разгул вакханалий, ночных “оргиастических мистерий”. После публичного заявления консула расследование выявило масштабы и оргиастический характер этого культа. Адептов - их оказалось свыше семи тысяч - обвинили в причастности к гнусным нарушениям порядка: они, мол, не только дали клятву хранить преступное молчание о своих занятиях, но и занимались педерастией, замышляли убийства с целью грабежа и т.д. По описанию Тита Ливия (XXXIX, 13, 12), во время оргий “мужчины, как безумцы, раскачивались всем телом и твердили пророчества”, женщины же “с распущенными на манер вакханок волосами” неслись к Тибру, “размахивая горящими факелами”, окунали их в воду и вынимали все равно горящими, потому что те были начинены серой и известью”. Некоторые из этих обвинений напоминали клише более позднего времени, характерные для процессов против ереси и ведьм. Скорость и беспощадность суда, жестокость наказаний - несколько тысяч казней по всей стране - выдают политический подтекст этого судилища: власти боятся тайных обществ, опасаясь заговоров с целью государственного переворота”.


Подобная “связь времен” лишний раз на наш взгляд подтверждает, преемственность сатанизма по отношению к архаичным культам языческой Европы. Возвращаясь же к индийским и гаитянским демонопоклонникам, хочется отметить еще одну любопытную деталь. И культ Вуду и учения агчхори с капаликами возникли на грани белосветных учений и традиционных языческих культов. То же Вуду, как уже говорилось, произошло из слияния христианства и традиционных африканских религий. Африканские божества воду (их стали называть еще и “лоа”) получили своих двойников в виде католических святых. Так, бог Легба - посредник между богами и людьми на африканской земле, здесь обрел второе имя Святого Петра, привратника рая, но кое-кто отождествлял его и с Христом. Чернокожая богиня красоты и любви Эрзули стала еще и девой Марией, а змей Данбала (в Дагомее он был Айдо-Хведо) обрел ипостась Святого Патрика или даже Моисея, “воздвигшего змея в пустыне”. По сути Данбала стал на Гаити главным божеством, но почему-то передал свое имя, чуть изменив его (Айда-Ведо), своей жене-радуге. Но это так сказать, “светлые боги” Вуду. А вот духи гуедес - это уже чисто местные божества, впитавшие не только африканские и христианские, но и индейские образы. Следует помнить, что колдунов в Африке долгое время терпели ничуть не больше, чем в той же Европе. И жрецы африканских богов боролись со своими оппонентами с тем же рвением, что и инквизиция. С кем-то из колдунов и ведьм расправлялись на месте, но многих, совмещая приятное с полезным, старались “выпихнуть” подальше сбагрив их европейским работорговцам. Именно стараниями этих изгоев у себя на родине и возник самый прославленный демонический культ Карибского бассена. Барон Самеди, его супруга Маман Бриджит и другие мрачные божества - гуедес - это уже не боги Африки, это боги Гаити.


То же самое и капалики с агчхори - их учения сформировались на стыке архаичных культов самых неразвитых племен Индии и “высокодуховных” идей буддизма и индуизма, к тому времени уже изрядно пропитавшегося белосветными идеями. Элиаде пишет об этом так:


“Архаичная идеология в сочетании с лунным символизмом включала в себя, среди всего прочего, человеческие жертвоприношения и охоту за черепами. Население, бывшее носителем такой идеологии, на протяжении исторического периода проживало на территориях, граничивших с районами, населенными последователями индуизма. На высочайшем уровне индийской духовности кладбища, трупы и скелеты были переосмыслены и стали элементами аскетико-мистического символизма. Медитация на трупе, ношение черепа и т.д. теперь уже представляли собой духовные техники, направленные на достижение ценностей совершенно иного порядка, чем те, которые были присуши охотникам за черепами. Когда между двумя этими идеологиями возникал контакт, как, например, в пограничных районах (Ассам, Гималаи) или в районах внутренней Индии, в которых элементы архаичной культуры сохранились лучше, чем где бы то ни было, мы наблюдаем явления полиморфизма и девальвации традиционных ценностей”.


Иными словами, белосветные образы и аскетические практики становятся удобной оболочкой, в которую облекаются старые языческие верования и обряды. Такой же оболочкой стало и христианство для африканских рабов на Гаити, пропитавших его своими образами и символами. Только пропущенное через белосветную “мясорубку” языческое мировоззрение превращается в демонический культ уже совершенно четко отделяющий свет от Тьмы и твердо выбирающий сторону последней. Именно это произошло и с языческими культами Европы, которые в ходе соприкосновения с христианством - как ортодоксальным, так и еретическим постепенно трансформировались в то, что мы сейчас называем сатанизмом. Надо сказать, что отсутствие какой-либо преемственности между демоническими культами Европы, Индии и Карибского бассейна лишний раз опровергает все рациональные и атеистические гипотезы их происхождения. Поразительная схожесть самих обрядов и мифологических представлений, связанных с ними, заставляет нас вновь и вновь обратиться к мысли, что все эти культы имеют одного “адресата” - того, чья сущность находится за гранью человеческого понимания.


Исходя из данного утверждения, я попробую реконструировать учение средневековых сатанистов. Проблема в том, что информацию о мировоззрении европейских дьяволопоклонников нам приходится черпать из материалов судебных процессов над ведьмами. Составленные церковниками или светскими властями, кровно заинтересованными в оправдании своих действий, они несут в себе заведомо искаженную информацию. Стоит также учесть, что далеко не все осужденные инкивизицией на самом деле имели хотя бы отдаленное отношение к сатанизму: скорей всего истинных дьяволопоклонников было 10-15 процентов от общего числа осужденных. Это наглядно иллюстрирует страх церкви перед своими заклятыми врагами, но, к сожалению еще больше запутывает наше расследование. Но мы недаром проводили параллели между средневековым ведьмовским культом и индийскими или афрокарибскими демонопоклонниками. Приняв за отправную точку, то, что все они имели подпитку из одного и того же инфернального источника и, задействовав по полной сравнительно-исторический метод, мы попробуем выяснить доктрину первоначального сатанизма.


Итак, что же побуждало людей, наплевав на христианского “Спасителя”, начать поклоняться “Врагу рода человеческого”? Самый простой ответ - личная выгода. Умертвить своего врага, наслать мор на его поля и скот, приворожить любимого человека, разбогатеть при поддержке демона-помощника - все эти блага, действительные или воображаемые, получаемые исключительно сделкой с Дьяволом и впрямь могли соблазнить кого-нибудь из нестойких в вере крестьян Франции или Германии. Но без собственного стройного мировоззрения обращение к Сатане оставалось бы в рамках известной формулы: “не согрешишь - не покаешься, не покаешься - не получишь царствия небесного”. Учитывая нетерпимость христианского вероучения к подобным отступникам, назойливость церковной пропаганды утверждающей, что каждый такой обратившийся за помощью к Дьяволу с фатальной неизбежностью попадает в Ад, становится ясно, что без цельной проработанной альтернативы христианскому вероучению такие “меркантильные сатанисты” обойтись не могли.


Для того чтобы прояснить для себя привлекательность дьявольского культа попробуем для начала себе представить типичного средневекового крестьянина. Задавленный непосильным трудом, вынужденный большую часть своего времени отрабатывать барщину на феодального сеньора, запуганный проповедями церковников каждую проповедь убеждающих его подавлять в себе естественные природные желания и пугающие его ужасными карами за нарушение запретов, которые он просто не мог не нарушить. Женщинам приходилось еще более тяжко, чем их мужьям: церковь уже объявила, что женщина более подвержена влиянию Дьявола, имеет более плотскую, “греховную” природу и, следовательно, должна держаться в “черном теле”.


Выходов из такого безысходного положения могло быть, в общем-то, два. Первый - придумать себе белосветную религию помягче, так чтобы отрицала феодальный гнет. Попытки создать подобное учение предпринимались на протяжении всей истории Средневековья, но тут существовала не до конца осознаваемая крестьянам опасность, что новую веру примут феодалы и оставят в неприкосновенности прежний гнет, разве что под новым религиозным соусом. Попытки же создания бесклассовых крестьянских утопий, всегда заканчивались весьма плачевно. Кроме того, как правило, все эти новые учения, оставались, по сути, очередными вариациями на тему христианства, подчас еще более жизнеотрицающие, чем католицизм.


Второй выход - ведьмовский сатанизм средневековья открывал средневековым крестьянином совсем другую перспективу. Он никого не звал к восстанию против господ - да и зачем, если на ведьмацких шабашах вместе нередко присутствовали и те самые феодалы (что их заставило обратиться в дьявольскую веру, я расскажу в следующих главах). Но на шабаше крестьянин и дворянин становились равны перед лицом Сатаны. Общая тайна, общее чувство вседозволенности роднило их куда больше чем бесполезное блеянье священников о том, что “все люди братья”. Ведь если церковники утверждали, что все люди станут равными только после смерти, то здесь они получали это равенство здесь и сейчас, причем весьма наглядно. Любой культ, включающий в себя ритуальные оргии, как правило, предопределял и совпадение противоречий во всех своих проявлениях: моральных, религиозных, социальных, семейных и так далее. Это особенно хорошо заметно на примере античных вакханалий и сатурналий. Девушки практиковали священную проституцию в храмах, чтобы споспешествовать плодородию полей, проститутка приравнивалась к непорочной деве, “священное” совпадало с “профанным”, свободный человек с рабом. Сатурналии производили полную перемену норм и ценностей, то, что запрещалось в течение года, то разрешалось и даже поощрялось во время сатурналий. Раб занимал место хозяина, почтенная матрона уподоблялась развратнице. Подобный переворот системы ценностей был характерен и для ритуалов индийских и вудуистких демонопоклонников, без сомнения происходил и на сборищах средневековых сатанистов.


Экстатические удовольствия шабашей обладали невероятной притягательностью для многих ведьм, и они оставались верными Дьяволу до самой смерти. Юная ведьма из Лоррена, Жанна Дибассон, говорила, что шабаш - “это истинный Рай, где количество удовольствий не поддается описанию”. В Англии Ребекка Вест и Роуз Холлибред “умерли, упорствуя, не раскаявшись и без угрызений совести за свое отвратительное колдовство”. Перед казнью Элинор Шоу и Мэри Филипс было предложено помолиться, однако они лишь громко рассмеялись в ответ, “призывая Дьявола явиться и помочь им в таких богохульных выражениях, что и упомянуть нельзя... и как они жили верными сторонницами Дьявола, так они и умерли его решительными поклонницами”. Когда еще одну французскую ведьму Роллан дю Вернуа вели на костер, священники умоляли ее раскаяться и спасти свою душу, примирившись с “господом”, но она отвечала, что у нее есть добрый господин, и с этим умерла.


Вероятно, одна из привлекательных черт ведьмовства заключается в том, что их бог зримо присутствовал на шабашах, воплощенный в образе человека или животного, в отличие от Христа, вознесенного на небеса. “Его они видели, а Бога видеть не могли”. Многие полагают, что Дьявол, появлявшийся на шабашах, был человеком, главой сообщества. Зачастую, соответствуя образу Князя тьмы, он был “черным” или “темным”. Если Дьявол появлялся в образе животного, то его роль исполнял переодетый человек. В Дофине он появлялся то как человек, то как черный кот. В Пуатье дьявол был козлом, говорившим человеческим голосом, а в Бреси в 1616 году - черным псом, стоявшим на задних лапах и говорившим, как человек. В Гернси в 1617 году Изабель Беккет, отправившаяся на шабаш, увидела рогатую собаку, которая “взяла ее за руку своей лапой (показавшейся ей человеческой рукой) и, назвав по имени, сказала, что рада ее приходу”. Иногда наряды Дьявола были действительно изысканными. Бамбергские ведьмы сообщали, что Дьявол появлялся в образе человека, козла или зеленого существа с совиной головой, рогами, черным или горящим лицом, с ногами козла, длинным хвостом и когтями на руках. Существуют вполне материалистические объяснения и других “чудес” происходящих на шабашах - совокуплению с демонами, превращения в животных, ночные полеты и так далее. Вот что писал об этом известный писатель-демонолог уже XX века английский католический священник Монтегю Саммерс (для своего века он представлял собой довольно любопытный реликт: он почти безоговорочно принимал на веру все, что писали инквизиторы о колдунах и ведьмах):


“Превращение ведьм в животных и необыкновенные события происходящие на оргиях, где их участники меняли свою форму самым необычным образом, стали впоследствии доказательством самоочевидной невозможности всех подобных событий в реальной жизни. Однако, как мне кажется, здесь существует вполне убедительное понятное объяснение… Ритуальные маски, шкуры животных и костюмы, по сути, не отличаются от тех, которые ведьмы надевали на свои шабаши. Существуют многочисленные доказательства того, что дьявол шабаша - это, как правило, реальный человек из плоти и крови, Великий Мастер той местности, где проводился шабаш. Его помощников ведьмы также называли дьяволами. Так в эпоху Елизаветы среди подозреваемых числился “Старый Биртлз, великий дьявол”… Негодяй Вильям, лорд Сулис из замка Эрмитаж, известный под прозвищем Красный Шлем был дьяволом целой группы колдунов. В качестве дьявола могла выступать и женщина. В мае 1569 года регент Шотландии присутствовал в Сетн-Эндрюс, где “известная колдунья прозываемая Никнивен, была приговорена к смерти и сожжена. Никнивен именуется королевой эльфов и Госпожой шабаша”.


Этот отклик из вражьего стана, тем не менее, показывает реальные события лежащие в основе самых фантастических и нелепых россказней про шабаши. Но чтобы не скатиться в кондовый атеизм в этой части своего повествования я хочу заметить, что обряжение людей в животных, демонов, самого Дьявола на самом деле ни в коем случае не стоит воспринимать как вульгарное “переодевание”. Подобный образ совершал еще одну важную трансформацию в сознании почитателей Темного Бога. Для них теперь стирались грани не только между различными человеческими сословиями - божественное, человеческое и звериное сливались здесь в неразрывном единстве. В вудуистких ритуалах также происходит слияние божественного и человеческого, пусть даже и несколько иного плана - когда в тело жреца или жрицы вселяется дух-лоа. Незаметно стирается грань между естественным и сверхъестественным, миром людей и миром демонов, Мастером Шабаша и самим Дьяволом. Как далеко заходило это погружение в демонический мир нам, воспитанным рационалистичным секуляризованным веком трудно даже представить. Можно только сказать, что, по всей видимости, на определенном этапе этого погружения становилось возможно, то, что казалось абсолютным нарушением существующего порядка вещей. Так появляется еще один, важнейший аспект шабаша - становление человекобога, когда жрец делает свою природу подобной природе божества. Для него теперь не существует преград в виде человеческой морали и нравственности, его могущество теперь почти безгранично. Вот что говорили о себе, к примеру, все те же капалики (также ассоциирующие себя во время ритуалов с Шивой и Кали):


“Мое ожерелье и украшения сделаны из человеческих костей, я живу среди пепла, оставшегося от мертвых, и ем из человеческих черепов. Мы пьем спиртные напитки из черепов браминов, наши святые костры мы поддерживаем, подкладывая в них мозги и легкие людей, смешанные с их плотью, и человеческие жертвы, забрызганные свежей кровью, льющейся из ужасных ран на горле - вот наши подношения, которыми мы умиротворяем ужасного бога (Шиву-Разрушителя). Сила нашей религии такова, что мне подчиняются Хари-Хара и самые величайшие и древнейшие из богов, я останавливаю движение планет в небесах, я погружаю Землю в воду вместе с ее городами и горами, и я выпиваю все воды за одно мгновение. Тот, кто напоминает богов, чей герб - лунная сфера, и кто с наслаждением обнимает женщин, прекрасных как Парвати, испытывает высшее блаженство”.


Этот текст, разумеется, не стоит понимать буквально, также как и впрочем, все рассказы о магическом могуществе ведьм и колдунов, поклоняющихся Дьяволу. Дело в другом - в самой идее обожествления, получения невероятного могуществом посредством почитания темных божеств. Немного может смущать тот факт, что получение божественного могущества увязывается здесь с отказом следовать общепринятым моральным догмам и подчиняться велению официальных религий. Более того, все связанное с официальными религиями намеренно оскверняется - “пьем спиртные напитки из черепов браминов” (средневековые сатанисты додумались только до пародирования католической мессы). Многие из противоправных деяний ведьм и капаликов, по сути, не несущие в себе рационального объяснения и не приносящее им особой выгоды: каннибализм, например, на самом деле заключают в себе особый смысл. Именно так они освобождались от белосветной морали, оказываясь “по ту сторону добра и зла”. Но это вовсе не значит, что потому, что христианские или буддистские “святыни” обладали какой-то собой “святостью”, которую нужно “осквернять”. И не в том дело, что действия, которые кажутся обычным людям ужасными или непристойными, на самом деле способствуют получению какой-то магической силы. Дело в ином - все это кладет начало радикальной “перенастройке” сознания, делает его более податливым и восприимчивым влиянию Изначальной Бездны. Так уж сложилось в то время, что такое воздействие стало возможно, в том числе и через активное противостояние белосветничеству. Разумеется, не каждый отход от христианства означал приближение к Тьме. Банальный развратник живущий по принципу “не согрешишь - не покаешься” или “посвещенный” атеист отринувший веру в богов и демонов, не более близки к Дьяволу, чем фанатик-хрюс. Все в мире - и даже боги - порождение предвечной Тьмы и любое, даже самое искреннее обращение к свету всегда может обратиться в свою противоположность. И отречение от белосветного бога должно носить, прежде всего, ритуализированный характер - также как и ритуалом было и первоначальное посвящение демиургу. Отрекаясь от лжи “белого света” средневековый человек делал первый, пока еще нерешительный шаг по лестнице ведущей в бесконечность Изначальной Тьмы.