Geum.ru

Сатанинская хроника

Вид материалаДокументы

Содержание


Глава VII
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   15
^

Глава VII


Под знаком крови


Особой вехой в развитии средневековых темных культов стал так называемый “сатанизм верхов”. История любого государства или цивилизации это, прежде всего, история ее элиты, каковой в Европе XIII-XVII веков была феодальная аристократия. Несмотря на общие корни сатанизма “верхов” и ведовства “низов”, почитание темного божества в кругах средневековой аристократии вскоре приобрело свои специфические черты, предопределившие развитие сатанизма на несколько веков вперед.


“Голубая кровь” европейских королей, герцогов и баронов всегда обладала какой-то особой мистической силой в глазах европейского простонародья. Корни такого отношения идут из языческой древности, как уже отмечалось в предыдущих главах, для большей части германских племен королевская власть имела священный характер и божественное происхождение. Даже после обращения в христианство генеалогия правителей (т.е. их принадлежность к потомкам Вотана) сохранила свое значение. Подобное отношение распространялось и на представителей знатных родов, приближенных к монарху. У многих германских народов существовали семьи, которые официально именовались “благородными”: в разговорном языке они именовались “nobiles”, на латинский переводились словом “edelinge”, а в франко-бургундском это понятие сохранилось в форме “adelen”. Судя по всему, эти люди вели свой род от племенных вождей - “правителей округов”, как называет их Тацит - и всюду, где государство стало монархическим, они мало-помалу лишились политической власти в пользу королевской династии, вышедшей из их же среды. Но при этом они не потеряли своего исконного авторитета священной расы. Хотя подавляющее большинство знатных родов эпохи варварских королевств угасло, тем не менее, представление о сакральной значимости “голубой крови” сохранилось и в более поздние века. Отголоски этих представлений мы можем видеть все в тех же поверьях о “Дикой охоте” - в христианские времена древние боги, возглавлявшие Охоту, были признаны дьяволами. В то же время, мы часто видим, что в европейских легендах не только Средневековья, но и Нового времени Дикую охоту возглавляют не только Сатана и различные отрицательные персонажи, но и исторические личности и легендарные герои: во Франции - Роланд, Карл Великий и даже Наполеон, в Германии - Зигфрид и исторические деятели разных веков, в Британии - король Артур, англосаксонский лорд Эдрик и пират Фрэнсис Дрейк, в Дании - король Вальдемар IV Аттердаг. Здесь мы видим сколь живучими оказались представления о “божественной крови” знати - происходя от Вотана, они и после смерти принимали на себя черты этого бога. Именно Вотан-Один и был предводителем Дикой Охоты в языческие времена, именно он был дьяволизирован во времена христианские и соответственно именно дьявольские черты стали приобретать исторические деятели возглавившие в последующие века Дикую Охоту. Более чем вероятно, что подобные легенды откладывались на подсознательном уровне и у представителей европейской знати, отлично знакомой с народными представлениями на этот счет. Так формировалось своего рода теоретическая или даже сакральное оправдание для последующего обращения к Дьяволу некоторых графов и баронов. Частным проявлением этого, стало то, что у иных знатных родов Европы были в ходу семейные легенды о происхождении основателя рода от того или иного демонического существа. Так у истоков английской королевской династии Плантагенетов (из нее в частности происходит знаменитый Ричард Львиное Сердце) по легенде была знаменитая фея Мелюзина, полуженщина-полузмея которую в срдение века считали, суккубом, демоницей, а то и дочерью самого Сатаны.


Самым впечатляющим явлением в переоценке языческого наследия стало возвышение короля до статуса Помазанника Божьего (Christus Domini). Отныне король становится особой неприкосновенной, любой заговор против него рассматривается как святотатство. Теперь священный характер королевской власти придает не божественное происхождение, а обряд помазания на царство, после которого правитель становится Помазанником Божьим. “Христианский король - это посланник Христа в своем народе - утверждает один из авторов XI века - Мудрость правителя ведет народ к счастью (gesaelig), богатству и победам”, в этом почитании Помазанника Божьего можно узнать старые языческие верования. Тем не менее, король теперь - лишь священный защитник своего народа и церкви, а его функцию посредника между людьми и Богом отныне исполняет церковная иерархия. Но статус “помазанника божьего” имел и обратную сторону - разрыв с ним чисто психологически делался чем-то подобным восстанию Сатаны против божественного величия. Разумеется, на подобный вывод отваживались единицы, но все же… Тем более что сакральная власть монарха очень часто не совпадала с его реальной политической властью. В средневековой иерархии король - это, прежде всего, “равный среди равных”, но никак не абсолютный владыка. Многие графы и бароны были и богаче короля и обладали большими земельными владениями, чем он. Отношения между вышестоящими и нижестоящими феодалами выстраивались по весьма сложной и запутанной схеме: когда благородный человек вступал с вышестоящим не в отношения подданного, но в отношения вассала. Это были договорные отношения, вассала и сюзерена, что они будут делать вместе. И вассал не становился бесправным подданным, зависящим от каприза вышестоящего - это были обоюдные отношения, основанные на праве взаимной выгоды. И сюзерен, и вассал, если они оказывались недовольными другой стороной, имели и право и реальную возможность прервать отношения. Вассал вполне мог поменять сюзерена и не становился от этого ни предателем, ни нарушителем обычая.


Все эти отношения были характерны не только для одних только светских феодалов - духовенство тогдашней Европы было точно также встроено в систему феодальных отношений. Епископы и монастыри владели крепостными крестьянами и вели феодальные войны, ничуть не меньше светских владык. Благодаря многочисленным пожертвованиям и всевозможным сборам, торговле индульгенциями реликвиями и мощами папская курия сделалась богатейшей организацией в западной Европе. Вассалами римского папы в разное время становились короли различных земель, а сам папа претендовал на власть не только духовного, но и светского лидера всего Запада. Наиболее ярким представителем папской теократии стал Иннокентий III (1198-1216 годы), заявлявший, что папская власть подобна солнцу, а власть германского императора - луне, которая только светит отраженным светом. Вассальную зависимость от папства признал ряд королей Западной Европы, в том числе и король Англии Иоанн Безземельный. В то же время среди светских феодалов находилось достаточно влиятельных и могущественных людей противящихся папскому диктату. Это и германские императоры, соперничающие с папским двором за власть над Европой и короли национальных государств Европы, только-только зарождавшихся тогда на Западе и обычнее светские феодалы, тяготящиеся различными повинностями в пользу католической церкви. Встроенность духовных властей в феодальную систему неизбежным образом подводила ее и к тому, что в соответствии с принципами вассалитета светский вассал епископа или папы мог и попробовать сменить сюзерена. Тут всплывал и еще один пикантный момент: отход от сюзерена духовного владыки мог заставить того или иного феодала, более внимательно прислушаться к проповедникам религиозных учений, оппозиционным католической церкви, проще говоря, к ереси. Так как это было, например, в графстве Тулузском, где светские владыки смотрели сквозь пальцы на деятельность катаров в их владениях. А ведь от дуалистических ересей до сатанизма, как мы уже выяснили - всего шаг, причем не очень большой. И иные из аристократов совсем не прочь были его сделать.


И тут возникает один важный нюанс - в полном соответствии с герметическим принципом, “как вверху, так и внизу”, аристократы переносили этот принцип и на область божественного (а заодно и дьявольского). Дьявол и бог представлялись чем-то вроде враждующих феодальных сюзеренов, со своим двором, войском и подчиненными им областями. Но если можно перейти от одного сеньора к другому, от епископа - к светскому феодалу, наконец, от папы - к императору, почему нельзя сделать и, наконец, самый последний шаг и самым решительным образом не поменять сюзерена - с Христа на Сатану. Еще раз повторюсь, что на такую интерпретацию отваживались немногие: как никак официальная идеология того времени, пронизывавшая насквозь все слои европейского общества, очень четко указывала - божественный сюзерен главнее и сильнее на порядок. Оспорить это утверждение могли далеко не все. И любой феодал решившийся сменить бога на Дьявола должен был быть готов к тому, что на него натравят собственных подданных, вассалов, да и собственный сюзерен, мягко говоря, по головке не погладит. Тем не менее, кто ищет, тот всегда найдет. Выбора собственно тут могло быть два: либо войти в определенное взаимодействие с простонародными последователями культа Дьявола, либо заручиться такой поддержкой сюзерена, которая бы гарантировала титулованному сатанисту защиту от нападок церковников.


Что до причин толкающих знатных людей на такой шаг, то их долго искать не приходится. Аристократам и владыкам предлагалась высшая власть, следующее качество владычества, ведущее в перспективе к божественным возможностям - всемогуществу, всеведению и бессмертию. Прекрасное знание пороков и недостатков высших служителей церкви, обязанных воплощать высшую святость, мягко говоря, не укрепляло христианского благочестия высшей аристократии (кстати, и в самом высшем духовенстве тоже). Грехов, которым покровительствовал Сатана, в повседневной жизни - политической, военной, хозяйственной и личной - было зачастую куда больше чем благих дел, да и были они выгоднее и подчас, на взгляд некоторых, необходимее.


Судебные материалы ведьмовских процессов Британских островов пестрят упоминаниями фамилий знатных людей, особенно это заметно в кельтских землях. Так в XIV веке в Ирландии леди Эллис Кителер обвинили в том, что она заколдовала первых трех своих мужей, доведя ей до смерти, также пыталась довести до сумасшествия своего четвертого мужа, который собственно и обвинил ее в занятиях магией. Дело дошло до местного епископа Ричарда Ледреда, который предъявил леди Эллис стандартный набор обвинений: отрицание веры в Христа, приношение в жертву демонам животных (любопытно, что эти жертвоприношения производились на перекрестках), ночные сборища с непременными кощунствами в адрес Христа, половые связи с инкубами и так далее. Само собой разумеется, все это Эллис проводила не в одиночестве, а в компании с такими же “злодейками”. При обыске у нее в доме нашли целый мешок с всевозможными зельями применяемыми в черной магии. Можно конечно назвать все это оговором несчастной женщины, со стороны алчных церковников позарившихся на ее богатства. Но дело в том, что богатства эти она все-таки получила именно в наследство от трех ее предыдущих мужей, с завидной регулярностью сходящих в могилу. Кроме того, в отличие от многих других жертв инквизиции леди Эллис не только осталась в живых, но и, приведя в движение свои связи, сумела таки засадить епископа в тюрьму - правда только на семнадцать дней. Скорей всего мы имеем тут дело именно с проявлением типичного христианского фанатизма человека искренне убежденного в том, что он борется с силами “зла”. Даже тюрьма его не успокоила: выйдя на свободу, епископ Ледред продолжал упорствовать в своих обвинениях. В итоге леди уехала в Англию, где провела остаток жизни в покое и достатке. Епископу Ледреду оставалось только отлучить ее от церкви и публично сжечь мешок с зельями. Впоследствии епископ был сам обвинен в ереси и изгнан из епархии.


Спустя пару веков уже в Шотландии состоялся ведьмовской процесс в местечке под названием Северный Бервик. Дело приняло серьезный оборот, поскольку тамошняя община ведьм обвинялась не много ни мало как в покушении на жизнь короля Шотландии Якова VI. Сам король, хоть и верил в ведьм и колдовство, не очень то верил в россказни, как он считал “полоумных старух” пока одна из них не повторила ему на ухо, то, что он говорил своей жене в первую брачную ночь. После этого он резко изменил свое мнение, приказав разобраться с ведьмами по всей строгости. Главой колдовского заговора считался враг короля Френсис Стюарт, граф Ботсвел, считавшийся искусным некромантом. По мнению Монтегю Саммерса:


“…его имя следует связывать с шабашами, произнесением заклинаний и оргиями ведьм, его также подозревали в черной магии. Он, без сомнения, был постоянным клиентом колдунов и отравителей, к тому же он стремился завладеть королевским троном, так что одной из целей ведьмовских шабашей было отнять жизнь у короля Якова. Босвелл направлял в нужное ему русло весьма многочисленную организацию ведьм и колдунов. Они, вмешавшись в политику, попали в поле зрения правосудия и были перемолоты жерновами монаршей мести. У короля были все основания опасаться за свою жизнь и корону”.


Самому Босвеллу впрочем, удалось избежать печальной участи остальных: его не казнили, а всего лишь заточили в Эдинбургский замок, откуда ему удалось сбежать. Как считает Саммерс (и это весьма вероятно) Босвелл был “дьяволом” общины ведьм в Северном Бервике.


Помимо народного полуязыческого колдовства ведьмы и “дьяволы” из знатных родов, не чурались и все более входящей в моду в то время “высокой магии”. В силу разных обстоятельств тайные науки (магия, астрология, алхимия и так далее) оказались переплетными с культом Темного Бога, что и предопределило дальнейшее развитие сатанизма в Европе - как правило, в рамках “сатанизма верхов”.


Интерес к “тайным наукам” совпал с ростом интереса к науке и искусству вообще. Эпоха Возрождения пробудила в более-менее образованных слоях общества - в первую очередь в дворянстве и духовенстве - интерес к античной культуре: философии, математике, медицине, астрономии. Но, как и в античности, все эти науки оказались тесно завязаны на мистике и чародействе. Интерес к тайным наукам особенно пробудился в эпоху крестовых походов, где европейцы познакомились с арабской и еврейской культурой, в том числе и с астрологией, алхимией и каббалой, восходивших к еще более глубоким культурным корням - учению и практике древних египтян и вавилонян. Арабские ученые средневековья, знавшие как еврейскую каббалу, так и творения Платона, Аристотеля и неоплатоников, соединили античную мудрость и магизм древних иудеев. Одно из центральных мест такого симбиоза занимало учение о магии и демонах, как помощниках человека в чтении божьей воли. Поэтому арабы, несмотря на фатализм своей веры, активно занимались магией, астрологией, некромантией, геомантией и тому подобными искусствами. Притягательность этих учений проповедуемых арабскими и еврейским авторами была столь велика для европейцев, что целые вереницы клириков даже из самых отдаленных провинций Западной Европы потянулись за Пиринеи - в арабские и еврейские академии в эмиратах и княжествах исламской Испании. Наибольшей притягательностью обладал знаменитый Толедский университет. Арабские переводчики делали переводы с греческого и сирийского языков на арабский, а еврейские переводчики переводили с арабского на латынь. Там изучали прикладную магию (маасит) и арабскую мантику. Особое место в развитии средневекового чернокнижия занимает Каббала - философско-мистическое учение иудаизма, сыгравшее огромную, чтобы не сказать решающую роль в становлении западного оккультизма. Каббала утверждает, что бог есть сумма всех вещей, он одновременно благ и жесток, безграничен и ограничен, познаваем и непознаваем - все эти противоположности объедены в Едином. Другая идея каббалы заключается в том, что связь между богом и миром является не прямой, а опосредованной через цепочку его отражений или эманаций (по-еврейски - сефирот). Сияющие огни сефирота составляют святое имя бога, поскольку они являются и его сущностью, гранями его вселенской личности. Вся вселенная представлялась в виде гигантского древа “Эц Хаим”, где, грубо говоря, земной мир, самый низший уровень отождествлялся с “корнями”, “ветками” были более высшие уровни, соотносившиеся с какой-либо из семи планет. Кроной и самым верхним уровнем считалась сефира Кетер - “бог”. Древо жизни показывает проникновение божественного в материальный мир и путь, по которому человек, не расставшийся с плотью, может дойти до божественного. Средневековые маги и алхимики в своих ритуалах и заклинаниях пользовались комбинациями каббалистических букв, цифр и магических знаков, олицетворявших различные грани Единого. Магическая практика каббалы включала в себя астрологию, мантику, демонологию и ангелологию, магию и заклинания. Именно у древних иудеев маги средневековья позаимствовали формулы заклинаний, тогда как теоретическая сторона магии восходит к творчеству александрийских философов-неоплатоников, а через них - к древней египетской теургии.


Все это и многое другое изучалось в арабских университетах. Возвращавшиеся назад ученые, как правило, из числа духовенства объединяя эти науки с традиционными приемами западноевропейского чародейства, одарили своих “непросвещенных” соотечественников многочисленными “Libri praestrigiorum”, “колдовскими книгами” самыми известными из которых стал “Ключ Соломона” и “Лемегетон” или “Малый ключ Соломона”. В этих книгах ставших своего рода “матрицей” для всех последующих “гримуаров”, подробно описывался мир духов с предельно четкими инструкциями “чего какой демон желает, страшится и чьим именем призывается”. Воспринятая из каббалы иудейская демонология делила всех демонов по классам, к тринадцатому веку была разработана концепция десяти сфер зла, дополняющих десять божественных сфер древа Жизни. Также в колдовских гримуарах давалось объяснение, что такое большой и малый круг, давались практические советы по технике гадания, содержалась рецептура любовных напитков, формулы наговоров, средства для открытия кладов и многое другое. Все это списывалось и изучалось в тех же монастырях и духовных школах, которые одни служили тогда рассадниками книжной премудрости, и все это с бродячими клириками, странствующим проповедниками монахами и рассылавшимися по глухим приходам на пастырскую должность школьными недоучками мало-помалу расходилось по Западной Европе. Именно эти клирики-расстриги постепенно заменяли собой колдунов и ведьм при дворах феодальных владык. Достаточно вспомнить флорентийца Франческо Прелати, подвизавшегося при дворе маршала Франции Жиля де Ре (мы не останавливаемся подробно на этой фигуре, поскольку в его деле до сих пор остается множество неясностей, но то, что он в надежде разбогатеть обращался за помощью к колдунам и алхимикам, мало кто отрицает). По мере распространения образования в христианской Европе, по мере появления там университетов - Парижского, Оксфордского, Базельского, Ягелонского - там тоже появлялись люди изучавшие те же тайные науки. Почти открыто преподавали магию в Кракове и, особенно в Праге, где в то время была большая еврейская община. Там родилась легенда о Големе - ожившем человеке из глины, созданном волшебным искусством рабби Льва Бен Бецацеля - величайшего каббалиста своего времени. С ним беседовал император Священной Римской империи Рудольф, сам тяготеющий к мистике и алхимии. Современники говорили об их встрече, что “беседа вращалась вокруг проблем земли и космоса, мира и универсума, и император выразил желание, чтобы содержание разговора осталось в секрете”. В это время рождается и легенда о докторе Фаусте имевшего вполне реальный прототип - родившегося в 1490 году в городе Книтлингене (княжество Вюртемберг). Имя Иоганна Фауста, бакалавра теологии, числится в списках Гейдельбергского университета за 1509 год. Известно, что Фауст занимался магическими трюками, знахарством, алхимией, составлял гороскопы. Говорили, что Фауст пользовался покровительством мятежного имперского рыцаря Франца фон Зиккенгена и князя-епископа Бамбергского и что его всегда сопровождал “пес, под личиной которого скрывался дьявол”. Подобные же истории рассказывали и о куда более значимой фигуре в истории западной магии - Корнелии Агриппе, несмотря на то, что он всегда подчеркивал, что занимается только “естественной”, природной магией, не имеющей никакого отношения к служению Дьяволу. Собственно это было почти общим местом в утверждениях всех магов того времени: каждый из них убеждал, что его сила идет от бога, в крайнем случае “от природных сил”, что, по сути, являлось также опосредованным влиянием божества. Агриппа фактически заложил основы западного оккультизма. Самым значительным его сочинением стал трактат “О тайной философии” (“De occulta philosophia”). Он состоит из трех книг: первая книга посвящена естественной магии, или магии мира элементов, вторая - небесной магии и третья - магии обрядов. Эти три раздела соответствуют делению философии на физику, математику и теологию. Одна только магия включает в себя все три направления. В главах книг о чарах, ядах, курениях, мазях и приворотных зельях, кольцах. В заключительных главах книги идет речь о могуществе слов и имен, о свойствах собственных имен, о том, как составить заклинание, используя все имена и атрибуты звезды или божества. Последняя глава посвящена соотношению между буквами еврейского алфавита и знаками зодиака, планетами и элементами - соотношению, придающему еврейскому языку великую магическую силу.


Какое влияние вся эта философия оказывала (да и оказывает) на развитие сатанизма? Честно говоря - не самое благоприятное. Сама по себе Каббала, несмотря на иные вполне здравые идеи, по сути, является типичнейшим белосветным учением - чего стоит противопоставление духа и материи, которую естественно отождествляют со злым началом и всевозможными демонами. Агриппа признает языческие истоки магического искусства, но, тем не менее, не забывает отметить, что религии древних магов - халдеев, египтян, ассирийцев, персов - были ложными по сравнению с католической религией. Магическая сила истекает от божественных имен - через ангелов, выступающих в роли проводников. После пришествия Христа все силы сосредоточены в имени Иисус, так что кабалисты не могут больше оперировать другими именами. О демонах в “традиционном” смысле этого слова Агриппа пишет буквально следующее:


“Всякий знает, что посредством искусства злого можно привлечь злых духов, что обычно делали маги-гностики, делавшие почти мерзкие и отвратительные гадости, совершавшие при жертвах Приапу, или при служении идолу, называемому Панор, где приносились в жертву постыдно раскрытые части тела. Известны и другие подобные вещи колдунов, где слабость и безумие добрых женщин проявляется в этих преступлениях… Каждому известно также, в противовес этому, что посредством добрых деланий, посредством чистого духа, посредством мистических молитв, посредством набожных умерщвлений плоти и других подобных вещей мы можем привлечь ангелов с неба”.


Разумеется, не все маги того времени ограничивались исключительно ангелами: в “гримуарах” приводились рецепты и как вызывать духов природы и духов планет и, разумеется, самих адских демонов. Но практически каждое такое вызывание сопровождалось бесконечным повторением “великих, величайших и самых великих имен бога”, которыми маги угрожали демонам. В “Lemegetone” демона призывают явиться “святейшим и наиславнейшим именем Адоная, Элла, Элохима…” Еще в одном колдовском гримуаре маг исполняет ангельскую мессу, входящую в канон службы явления архангела Михаила, главного противника Сатаны, что, по идее, должно укрепить защиту мага.


Иными словами мы видим прирученную, белосветную магию, практически открыто аппелирующую к могуществу христианского бога. Вместо неистового безумия демонических шабашей - почти христианские аскетизм и благочестие. Вместо радости единения в неистовом празднестве плоти с божеством воплощавшемся в Мастере Шабаша - магические круги из-за которых маг боится высунуть нос, прятанье за именами бога в попытке защититься от вызванных им существ. Все это естественно больше походило для человека живущего в обществе пропитанном белосветной моралью: ведь так все же сохранялась иллюзия, что он не порывает с богом и действует, в общем-то, его именем. В отличие от колдунов и ведьм, воспитанные на каббале маги, уже не дерзали открывать Бездну в себе и в мире - это требовало самодисциплины и силы воли, а также нешуточной смелости, которой обладал далеко не каждый. Безопаснее было спрятаться за магический круг и оттуда, находясь под защитой “всемогущего бога” пытаться предъявлять какие-то условия вызванным им существам. Ущербность такого подхода была очевидна даже простонародью: Дьявол все равно рано или поздно брал свое, что отражено во множестве легенд и поверий. Фауст - самый яркий тому пример.


Тем не менее, говорить, о том, что каббала и колдовские книги, совсем уже не оказали влияния на дальнейшее развитие сатанизма, конечно, тоже нельзя. Хотя маги Возрождения и не преследовались так жестоко, как подлинные сатанисты, все равно церковники на них посматривали косо, тоже подозревая их в тайном служении Дьяволу. Хоть Агриппа и говорил, что он общается только с ангелами, тем не менее, в интерпретации магических гримуаров грань между ангелами, духами планет и демонами была весьма нечеткой. Сами высшие слои общества не могли отказаться от идеи заключения договора с “князем мира сего” в обмен на богатство и могущество. Только теперь аристократы предпочитали иметь дело с так называемыми высшими демонами из иудейского и христианского пандемониума, в деталях разработанного в колдовских книгах, подробно описывающих слуг Сатаны и выстраивающих их по рангам в четкую иерархию, а не с потомками троллей и альвов.


Здесь можно видеть и влияние сословной спеси, которую могли преодолеть весьма немногие из знатных дьяволопоклонников. Отождествление Христа и Сатаны с двумя враждующими суверенами стало полным - Ад был представлен в виде могучей империи со своими баронами, маркизами, полководцами и министрами. Так согласно “Великому Гримуару” Адом правили три архидемона - Люцифер, Вельзевул и Астарот, причем первый носил титул Императора, второй - Князя, третий - Великого Герцога. Очень подробную классификацию дал один из учеников Агриппы - Иоганн Вейер - в своем труде “Псевдомонархия демонов” он подробно расписал всю адскую иерархию руководимую 72-мя князьями Тьмы. Языческие боги и демоны финикийской, сирийской, персидской, греческой, иудейской демонологии заняли почетные места в адской империи. Даже вавилонский бог войны и подземного мира Нергал, неведомо как пробрался в эту иерархию, причем на очень неплохую должность - главы тайной полиции. Императором Ада в представлении Вейера был Вельзевул, а Сатана - лидером оппозиции (видимо даже здесь он сохранял свою мятежную сущность). Был здесь и римский Плутон и его жена Прозерпина - в роли Принца и Принцессы Ада и сирийский Ваал как главнокомандующий адской армией и карфагенский Молох - Принц Земли слез. По сравнению с ними довольно бледно выглядел образ Антихриста - всего лишь жонглера и мима при адском дворе. Видимо Вейер в творческом угаре не совсем сообразил, кому по идее противостоял этот библейский персонаж и не понял, что, поместив его на эту роль, он, таким образом, принижает и самого Христа. В самом деле, грош ему цена такому “спасителю”, если его главный “оппонент” занимает столь неприглядное место в адской иерархии.


Как бы не смешно и нелепо не выглядели эти “классификации”, тем не менее, они могли быть вполне привлекательны для среднестатистического герцога или князя - ведь в них он узнавал такую знакомую ему феодальную иерархию. А значит и в полном соответствии с принципами вассалитета и рыцарской чести он вполне мог отречься от Христа и перейти служить к одному из таких демонов - какая в конце концов разница какого ты меняешь сюзерена - земного или небесного. Правда чтобы сделать такой вывод нужна была известная смелость и, скорее всего на такой шаг отваживались немногие - многовековая христианская пропаганда не могла пройти бесследно. Но главное - теоретическая база для этого была заложена.


Обе эти тенденции - “высокая магия” каббалистов и “народное” ведовство не всегда существовали параллельно друг другу, но постепенно смешивались. Как мы видим на примере Эржебет Батори иные князья, практикуя магию Возрождения, в то же время не гнушались и помощью деревенских колдуний. А в “Псевдомонархии демонов” Вейера нашлось место и демону-распорядителю Шабаша - мэтру Леонарду. Знаменитые парижские “черные мессы” со всеми их реальными или воображаемыми неаппетитными подробностями - прямое следствие такого смешения различных ритуальных практик. Благопристойные и высокодуховные практики магов, подобных Корнелию Агриппе оказались не столь эффективными, как этого бы хотелось некоторым аристократам жаждавшим власти, денег и наслаждений плоти. С началом нового времени культ Дьявола отправлялся уже не только на вершинах проклятых гор и безлюдных пустошах - он пробрался под крыши дворцов самых могущественных монархов Европы. Между 1673 и 1680 годами, по меньшей мере, пятьдесят священников были казнены и посажены в тюрьмы за проведение Черной мессы. Забавно, но это уже превращалось в своеобразную традицию - самые рьяные жрецы Сатаны выходили именно из среды духовенства. У Дьявола всегда было специфическое чувство юмора. Кроме того, духовенство долгое время было самым образованным сословием в Европе.


Многих отступников арестовали в результате деятельности особого суда, организованного Людовиком XIV в 1679 году. Этот суд должен был рассмотреть случаи отравлений, в том числе и среди французской знати. Заседания суда шли при зажженных свечах в комнате, задрапированной черным, и назывались “Chambre Ardente” или “Огненный Суд”. Решение суда не подлежали пересмотру. Расследования, возглавляемые Никола де ла Реми, комиссаром полиции Парижа вывели на вдову по имени Катрин Дешейе, известную под именем Ла Вуазан, которая занималась предсказанием будущего и, как предполагалось, делала аборты. Выяснилось, что Ла Вуазан снабжала дам высшего света ядами, посвящала их в заговоры и другие церемонии черной магии. При обыске в ее доме было обнаружено странное святилище. Стены его были задрапированы черным, а за алтарем находился черный занавес с вышитым на нем белым крестом. На алтаре лежал матрас, покрытый черной материей, а на нем стояли черные свечи: был обнаружен и очаг, в котором, по-видимому, сжигались трупы детей, приносимых в жертву во время Черной мессы. Там же находились магические книги и свечи, изготовленные из человеческого жира. Стоило только потянуть ниточку, и целая шайка отравительниц, колдуний, предсказательниц, мастериц тайных абортов оказалась в тюрьме. За ними последовали алхимики, искатели философского камня, чародеи, совершающие черные мессы... “Огненная палата” осудила 367 преступников, но только 36 из них были приговорены к смерти. Остальные колдуны назвали своими клиентами столь высокородных дворян, что их не решились судить. Хотя сама Ла Вуазан была заживо сожжена в феврале 1680 года, но уже в октябре король прекратил заседания “Огненного Суда”, в связи с тем, что подозрения пали на его любовницу мадам де Монтеспан. В 1673 году фаворитка “короля-солнца” стала опасаться, что король потеряет к ней интерес, и она будет отвергнута ради новой любовницы короля - Луизы де Лавальер. Для того чтобы противостоять ей, Ла Вуазан призвала аббата Гибурга. Он отслужил три мессы, алтарем при этом служило обнаженное тело де Монтеспан. При подношении даров он перерезал горло ребенку. Кровь ребенка была собрана в дароносицу, смешана с мукой, и из этого теста приготовили причастие. Когда причастие было освящено, сама де Монтеспан или Гибург от ее имени произнесли следующее заклинание:


“Астарот, Асмодей и дружественные князья, я призываю вас принять в жертву этого ребенка, которого я подношу вам с просьбой, чтобы король и дофин продолжали дружить со мной, чтобы меня почитали принцы и принцессы двора, и чтобы король не отказывал ни в одной моей просьбе, как для блага моих родственников, так и вассалов”.


Церемония трижды повторялась в часовне Ла Вуазан, в первый раз алтарем служило тело де Монтеспан, во второй и третий - самой Ла Вуазан. Дочь Ла Вуазан, Маргарита, описала подобные мессы, на которых ей доводилось присутствовать. Женщина, заказывавшая мессу, ложилась на алтарь, согнув ноги или свесив их вниз, голову она клала на подушку, а в скрещенных руках держала черные свечи. На грудь женщине клали салфетку с вышитым крестом, а дароносицу ставили на живот. При подношении даров ребенку перерезалось горло, а причастие освящалось над гениталиями женщины.


Жертвоприношение Сатане, надругательство над христианскими святынями, сам плотский языческий характер ритуала сближает его с ведьмовским сатанизмом средневековья. В то время как использование магических книг, обращения к демонам Астароту и Асмодею - это уже явно “высокая магия”. Хотя собственно дьяволопоклоннический характер тут превалирует: ни в одном из магических гримуаров не было рецептов предписывающих, к примеру, те же жертвоприношения младенцев.


Итак, что можно сказать, в общем, о “сатанизме верхов”? Возникнув из традиционного ведовского сатанизма, он, в конце концов, превратился в автономное явление, не порвавшее в то же время окончательно связи с первоисточником. Поклонение Дьяволу у знати стало более уточенным и изысканно-мрачным - в основном за счет образов и ритуалов взятых из колдовских книг. Внесословный характер сатанизма сохранился: все-таки многие колдуны, к помощи которых прибегали аристократы сами не принадлежали к дворянскому сословию. Собственно сам сатанизм многих таких аристократов выражался именно в том, что они прибегали к услугам таких людей как Гибург и Эрже Майорова.


В завершение хочется поговорить еще вот о чем. Среди неосатанистов считается хорошим тоном всячески открещиваться от таких предшественников как Эржебет Батори и аббат Гибург. Начал это еще ЛаВей и, в общем-то, его можно было понять - трудно оправдать людей занимающихся столь противоправными с точки зрения современного правосудия вещами. Но если брать не правовой, а чисто идеологический аспект решительно непонятно, чем именно руководствовался “Черный папа” делая заявления типа: “Упадочная деятельность Ля Вуазэн отдалила торжество сатанизма на многие годы”. Каково должно было быть это торжество сатанизма в те годы, в чем собственно состояло “упадничество” Ла Вуазин, роль, которой, по сути, сводилась к банальному посредничеству - мне лично неясно.


Это отмежевывание подхватывает и бывший гуру отечественного неосатанизма, товарищ Варракс, еще более жестко отзывающийся о главных героях этой главы. В “Princeps Omnium” в главе “Дьявол в христианстве” он пишет буквально следующее:


“Появились и те, кто к радости христиан взялся реализовывать их сценарий дьяволопоклонничества. Фантазии стало возможным подкреплять хоть каким-то фактическим материалом, размахивая им, дабы заслонить этим дутышем реальную суть Сатаны… Естественно, такая деятельность привела к тому, что популярное мнение о сатанистах стало весьма своеобразным. Что характерно, не по их вине. Поиск запретных (для обычных людей) знаний был заменен в общественном восприятии на имидж примитивных идиотов, практикующих жуткие обряды. Обратите внимание: если ранее эта тема была побочной (а еще они детей режут!), то теперь стала главным лейтмотивом… К сожалению, так называемый романтизм средневековья, вкупе с непрерывной пропагандой христианами таких инсинуаций в течение нескольких веков, привел к забавному факту: отморозков, больных на всю голову, с которой не дружат, называют “истинными сатанистами”, при этом напрочь забывая, что это мнение инспирировано как раз христианами”.


Начнем с “детей режут” как самой болезненной темы для современного “нео”. Это обвинение он считает грязной христианской клеветой на Истинных Сатанистов, на которую повелись нестойкие на провокации психопаты-дьяволопоклонники. Но жертвоприношения детей, к сожалению, обычная практика язычества. Известно свидетельство византийского историка Льва Дьякона, что русы под предводительством князя Святослава после поражения при Доростоле стали топить в Дунае грудных младенцев и петухов, видимо желая заручиться поддержкой водного божества, возможно - Ящера. Убийство славянами младенцев засвидетельствовано византийским автором VI века Псевдо-Кесарием. О том же обряде у прибалтийских и западных славян сообщают германские хронисты. По всей Европе были распространены поверья: новое, только что построенное здание, будет стоять долго, если в его основании захоронить живого ребенка как жертву подземным духам. Вспомним и архаичные вакханалии - все с тем же жертвоприношением детей и даже с последующим их поеданием. Если мы уж признаем, преемственность сатанизма от язычества (а эту преемственность вроде как признает и сам Варракс и другие нео), то логично было бы предположить, что тут были переняты и кровавые ритуалы язычников. Вопить, “что нас оговорили хрюсы” - уже что-то по принципу “здесь верю, здесь не верю”, причем единственным критерием достоверности выступает - “нравится - не нравится”.


Жертвоприношения младенцев - это жестоко? Разумеется. Негуманно? Само собой. Но и время было тогда такое - жестокое и негуманное. В XVI веке жизнь человека, а уж тем более ребенка ценилась гораздо меньше - особенно если этот ребенок происходил из низших сословий. Детская смертность в те времена была просто ужасающая, а в многодетных семьях европейских бедняков лишний рот воспринимался скорее как наказание божье, нежели радостное событие. Свои будущие жертвы сатанисты того времени, отнюдь не крали у счастливых французских родителей. Неосторожные девицы, нищенки, проститутки сами снабжали колдунов плодами незаконной любви и те естественно охотно принимали их. Тем, кто ужасается этому в наше время, советую призадуматься над вопросом, об который уже и так сломали немало перьев богословы и юристы: а с какого собственно времени нужно отсчитывать появление нового человечка? С зачатия или с рождения? Закон нам говорит одно, но де-факто ведь дело обстоит немного иначе. Чем так уж принципиально отличается плод нескольких месяцев от только что родившегося младенца - способностью издавать звуки? По сей день миллионы женщин во многих цивилизованных странах без особых угрызений совести отправляют в мусорную корзину бесчисленное множество нерожденных детей. Так что же вы хотите от средневековых сатанистов, господа хорошие, детей своего времени и своей культуры? Тем более что подавляющему большинству младенцев, рождавшихся у женщин ставших основным поставщиком жертв для “черных месс”, все равно было не суждено прожить сколь-нибудь долгую жизнь.


Следует учесть и общий уровень знаний той эпохи. Это мы сейчас, вооруженные всей суммой научных знаний, по истории религий, можем провести сравнительный анализ и с его помощью уразуметь, что для того, чтобы быть сатанистом вовсе не обязательны такие крайности. А для колдунов того времени дело обстояло совсем иначе и они вынуждены были воспроизводить опыт своих предшественников, то есть магические и ритуальные практики, берущие начало в язычестве, но уже изрядно деформированные, как каббалистическими заморочками, так и пропитавшими все общество хрюсовским стереотипами.


Как бы не было это неприятно Варраксу и ему подобным, но единственными сатанистами, в то время как раз и были столь презираемые им “отморозки больные на всю голову, с которой они не дружат”. Даже не буду сейчас останавливаться на том, что и в интеллектуальном и в личном плане та же Эржебет Батори и маркиза де Монтеспан, равно как и граф Ботсвел, были куда более интересными людьми, чем большинство их современников. Пусть они это и делали с корыстными целями - с каких это пор альтруизм стал одной из добродетелей сатанизма? Но во многом, именно “черные мессы” тех веков, равно как и другие формы поклонения Дьяволу, кажущимися в наше время жестокими, безумными, нелепыми, омерзительными сделали возможными сохранение и дальнейшее развитие европейского Темного культа сумевшего принять новые вызовы, которые бросал безудержный рационализм и скептицизм наступающей эпохи Просвещения.