Последний век Белого мира

Вид материала

Документы

Содержание Разрушение семьи

Подобный материал:

• «будущее белого мира» Москва 8-10 июня 2006 года Пресс-релиз международной конференции, 41.32kb.
• Доклад* “Миграция в государствах-членах чэс – социальные и культурные аспекты, 271.86kb.
• В. Г. Белинского Кафедра истории древнего мира, средних веков и археологии учебно-методический, 1266.92kb.
• Бюллетень №92 сентябрь – декабрь 2001, 553.88kb.
• Тема : Век Просвещения век Разума, 35.9kb.
• …кто бьет, тот лутче, а кого бьют, да катают, тот хуже, 439.85kb.
• Олег Слободчиков – Заморская Русь, 7025.04kb.
• Увеличить ндпи на газ Минфин пытается уже четыре года: последний раз ставка индексировалась, 154.16kb.
• Примерный план, 277.72kb.
• Сижу я на крыше, или Сказка о поиске белого цвета, 187.8kb.

^

Разрушение семьи

В доиндустриальной экономике семья играла ключевую роль и была основной производительной единицей. Велика была и ее социальная роль — воспитание детей, призрение немощных и престарелых, реализация бытовых культурных функций ит.д. К ХIХ веку в развитых западных странах сложилась так называемая нуклеарная семья (родители и их дети), полностью лишенная экономической функции. Ее социальная роль в конце ХХ века свелась практически только к репродуктивной функции. При этом нуклеарная семья демонстрирует неспособность справиться и с этой функцией. Убийцей нации стал телевизор. Сегодня средний американец смотрит телевизор более 4 часов в день. Соответственно, на личное человеческое общение даже в кругу семьи времени просто не остается.

Принято считать, что вступление Запада в индустриальную эпоху в XIX века ознаменовалось переходом от общины (Gemeinschaft) к обществу (Gesellschaft), что соответствовало существенной рационализации социальных отношений. Существовавшие в общине неформальные ценности и нормы были замещены формальными правилами и законами. Новый «Великий Разрыв» состоялся в конце ХХ века при переходе к информационному обществу, в котором произошли фундаментальные изменения в полоролевом поведении. Причем слабое проявление «разрыва» в развитых странах Востока (Япония, Тайвань, Корея, Сингапур и Гонконг) говорит о том, что главной его причиной была не социально-экономическая модернизация, а тот культурный фон, на котором она происходила.

При модернизации восточных сообществ распад семей происходит в значительно меньшей степени — нуклеарная семья осталась стабильной, внебрачная рождаемость — незначительной. Не культура семейных отношений приспосабливалась к модернизации, а модернизация подстраивалась под традиционные ценности. Один из регуляторов состоит в создании условий для того, чтобы женщины могли оставлять работу в возрасте 20–30 лет, а потом возвращаться на рабочие места, вырастив детей. Аборт в Японии осуждается как буддистской, так и синтоистской религией и считается позором, несмотря на отсутствие формальных запретов.

Католические страны занимают промежуточное положение — они в состоянии поддержать традиционные нормы морали и не допускают всплеска внебрачной рождаемости, но не в силах остановить общее падение рождаемости.

В то же время уровень рождаемости упал ниже уровня воспроизводства не только в развитых странах, наследующих протестантской этике, но и в католических (Испания, Италия), и в странах Востока, за­хваченных западными образцами жизни (Япония). Лидеров экономической эффективности в ближайшее десятилетие ожидают многомиллионные демографические потери и проблемы, связанные с попытками восполнить эти потери за счет импорта трудовых ресурсов из слаборазвитых стран.

Попытки европейских стран проводить политику поощрения рождаемости (Франция, Швеция) за счет субсидий на каждого ребенка, длительным материнским отпуском по уходу за новорожденным и др. оказались малопродуктивными в силу того, что ими не была принципиально переломлена ситуация с разрушением семьи и ценностными ориентирами граждан репродуктивного возраста, которые по-прежнему предпочитают карьерный рост и материальное благополучие, отказываясь от детей и от полноценной семейной жизни.

В конце 50-х — начале 60-х годов ХХ века США и Западная Европа пережили краткий период реабилитации семьи и период «бэби-бума», когда в браке состояло до 95% взрослых американцев и казалось, что стабильность семейных отношений восстановлена, а рождаемость обеспечивает воспроизводство нации. В действительности в послевоенный период были реализована отложенные планы рождения детей и заключения браков. Затем ситуация сломалась буквально в считанные годы — на авансцену вышло поколение рожденных после войны. Семейные ценности рухнули под напором гедонистической морали. Она укрепилась в мировоззрении детей, которые проводили у телевизоров столько же времени, сколько занимались в школе, и никогда не испытывали чувства голода. Сексуальная революция осмеяла семью и прославила «девушек свободного поведения». От ответственности за детей избавляли противозачаточные таблетки абортмахеры. Резкий рост доли молодежи в населении США 70-х годов привел к разбалансировке социальных пропорций (например, к этнической гетерогенности поселений) — общество не смогло ассимилировать безнадзорную и многочисленную молодежь, нашедшую выход своей энергии в преступной деятельности и нигилизме. Презрение к закону и традиции стало частью молодежной субкультуры. Зарождающаяся в недрах американской культуры многоликая антинация насмехалась над женщиной с детьми и семейными ценностями всеми средствами разнузданной пропаганды.

К 80-м годам стабильность семьи была полностью утрачена — упала численность заключаемых браков, их длительность и резко возросло количество детей, рождаемых вне брака. (Правда, значительную долю безотцовщины давало афроамериканское меньшинство.) В современных США каждый третий ребенок рожден вне брака, в скандинавских странах та же участь постигла половину детей.

Высокая внебрачная рождаемость — признак стран, где секуляризация общества была наиболее глубокой. Внебрачная рождаемость в католических странах и в Японии значительно ниже. В то же время США представляют собой особый случай, в отличие от Европы, где распространено внебрачное сожительство. В США только четверть внебрачных детей появляется в супружеских парах белых (в 60-х годах ХХ века их было не более 2%), у негров 69% младенцев рождается вне брака и две трети детей живут с одним родителем. Стандарты, привитые в среде афроамериканцев, развращающе действуют на другие этнические группы и способствуют общему росту преступности и наркомании.

Европейцы, следуя за американцами, также с 60-х годов нарастили число внебрачных детей с 5–6% до 35–40%. Россия прошла тот же путь ускоренными темпами— вместе с началом либеральных реформ. Сегодня в России из 34 миллионов супружеских пар каждая десятая проживает без регистрации брака. С 1995 года количество детей, родившихся вне брака, возросло с 13% до 30% — около 400 тысяч ежегодно. Еще 400 тысяч детей ежегодно остаются в неполных семьях в результате развода родителей.

Европейская и американская безотцовщина представляют два варианта одного и того же процесса — распада нуклеарной семьи (почти предрешенный распад брака, переход от брака к сожительству и переход от деторождения в семье к деторождению вне семьи). Сожительствующие пары заведомо не готовы к пожизненному партнерству. Более половины американских детей либо рождены вне брака, либо до совершеннолетия оказываются свидетелями распада брака их родителей.

Либеральное государство вместо защиты полноценной семьи защищает индивида, желающего избавиться от ответственности, связанной с семейными отношениями, и иметь свободу отказаться от них в любой момент времени. Либерализм по сути дела привел к подмене социальной функции государства — теперь государственные институты берут на себя роль отца неполной семьи, предоставляющего средства на воспитание потомства. В то же время эта роль не может быть исполнена достойным образом, поскольку отцовство никогда не сводится к материальному обеспечению семьи. Кроме того, программы социальной помощи неполным семьям ставят в невыгодное положение детей из полных семей, которые имеют больше шансов стать полноценными гражданами.

Угнетению функций отцовства на Западе послужило широкое распространение противозачаточных таблеток. Риск и ответственность, связанные с зачатием, оказались отнесенными только на счет потенциальной матери. Следствием стало резкое увеличение внебрачного деторождения и количества абортов.

Либеральное общество не в состоянии сохранить и материнские функции — в нем имеются широчайшие возможности для отказа женщины от семейной жизни и предпочтения делать карьеру. Вовлечение женщины в состав рабочей силы отвращает ее от семьи и создает предпосылки к разрыву брачных уз и отказу от деторождения. Соблазны потребительского общества увлекают женщину до такой степени, что семья и дети все больше воспринимаются ею как обуза.

Семейные отношения в либеральном обществе оказываются в прямом противоречии с заложенными природой биологическими задатками человека.

Для ближайших генетических родственников человека из мира животных — шимпанзе — характерен промискуитет, но самцы обеспечивают защиту и пропитание членам их родовой группы. Дети шимпанзе воспитываются в строгой иерархической системе, где идет непрерывная борьба за власть, но собственно воспитание происходит в семье с одним родителем — матерью. Роль отца заменяет внутригрупповая иерархия. В каком-то смысле такая система повторяет семейные отношения в либеральном обществе с деградировавшей нуклеарной семьей. Данное обстоятельство прямо свидетельствует о биологической де­градации человека в условиях реализации либеральных догм.

Человеческие дети являются на свет беспомощными. Они обречены природой проходить длительный период «дозревания» до самостоятельной жизни, значительно больше зависят от родителей, чем детеныши животных. Этим и определяется необходимая и природой предопределенная функция отца.

Ключевой функцией отца в период, когда закладывались основы человеческой генетики, было то, что мужчина обеспечивал выживание семейства охотников-собирателей, добывая мясо животных и защищая свое племя. Эта функция прямо предопределяла наличие моногамной семьи (пусть и весьма непрочной), но вовсе не обезьяньего промискуитета.

Представление о том, что для периода дикости человеку был свойственен свальный грех, по сути дела ни на чем не основано. Разве что на недостаточно внимательном изучении современных диких племен, где этнологам очень хотелось найти промискуитет и, в духе иллюстраций к фрейдистским дискурсам, соблазняющим праздную публику, найти личную популярность и популяризовать свои исследования. В действительности основой человеческих сообществ была супружеская семья, о чем свидетельствует крайне жесткая избирательность самок по отношению к самцам, наблюдаемая не только у человека, но и у большинства животных. Женщина ищет гарантий для выживания своих генов, а мужчина, имея потенциальное стремление спариться с возможно большим числом самок, находит гарантии для собственной «генной программы» только в супружеских отношениях. Именно этот тип отношений гарантировал выживание. Прочие стратегии, отрывающие отца от семьи, снижали шансы на воспроизводство. Повторять семейную практику шимпанзе человек не мог, поскольку период обретения самостоятельности и взрослости у его детей значительно более затянут, чем у обезьян.

Факты полигамии, зафиксированные в истории, всегда связаны с высоким статусом мужчины — чаще всего имевшего почти божественный статус родоначальника, как ацтекские, индийские, китайские, монгольские императоры. Эти факты не отменяет доминирования моногамной традиции и даже подтверждают ее, поскольку создают «дефицит» женщин и конкуренцию среди мужчин за создание собственной семьи.

При аналогичных диспропорциях, возникающих по разным причинам в животных сообществах, стремление к образованию пары со стороны мужских особей доходит до того, что они начинают ухаживать друг за другом, за женскими особями других видов, за чучелами самок и даже за вовсе посторонними предметами, в которых по каким-то причинам начинают видеть предмет удовлетворения своих сексуальных желаний. В какой-то мере мы имеем аналоги такого рода поведения и у человека — порнографической продукцией пользуются преимущественно мужчины.

Для закрепления моногамного брака как основы выживания в человеческих сообществах в течение всей известной нам истории создаются развернутые и строгие правила, подкрепляющие биологические механизмы социальными факторами. Иным исследователям социальные скрепы семьи кажутся свидетельством их биологической необеспеченности. Но вернее позиция, говорящая о том, что социальное является у человека продолжением биологического. Если и происходит компенсация биологических «пороков», то не вопреки биологическому. Социальные нормы, гарантирующие стабильность семьи, не есть средство противодействия иным природным устремлениям индивидов. В противном случае такого рода нормы просто не могли бы возникнуть.

Нуклеарная семья, очевидно, с самого начала человеческой истории была главной формой сожительства человеческих особей противоположного пола. Этнография фиксирует нуклеарные семьи повсюду, палеонтология подтверждает доминирование нуклеарной семьи в далеком прошлом. Особенность современной ситуации лишь в том, что прежде нуклеарная семья была погружена в родовую общину или — на более поздних исторических стадиях — в сложную многопоколенную семью с разнообразными правилами наследования брачных уз, создающих гарантии выживания ребенка при потере одного или обоих родителей. Последнее является важнейшим социальным регулятором, поскольку уровень рождаемости в первобытном состоянии человечества был крайне низок, едва обеспечивая воспроизводство, а продолжительность жизни редко превышала 20–30 лет. Лишь на очень поздних исторических стадиях, вплотную примыкающих к современности, гарантии воспроизводства легли на плечи государства, создающего правовые нормы, поддерживающие обычай даже при условии распада сложной семьи. И только либеральная демократия отменила гарантии выживания нации, поддерживающие обычай и биологические факторы воспроизводства. Это, как и прочие явления либерального произвола, ставшего доступным для индивида с гедонистическими установками, стало разрушать нуклеарную семью, а социум лишился способности к нормальному воспроизводству.

Фукуяма пытается успокоить себя тем, что распад нуклеарной двупоколенной семьи — не слишком большая утрата, поскольку такой тип семьи не является характерным ни для незападного мира, ни для Запада до начала ХХ века. Исследователь видит в этом распаде даже частичное восстановление вековой нормы семейных отношений — то есть их невнятность, неочерченность строгими правилами и т.д. Но распад нуклеарной семьи вовсе не ведет к восстановлению родовых отношений многопоколенной семьи. Просто семья распадается как таковая, и это никак невозможно считать возрождением «вековой нормы».

Разрушение семьи и срыв демографического воспроизводства пытаются оправдать переходом к постиндустриальному обществу, где резко повысилась роль умственного труда и тем самым востребован интеллект женщин, чье участие в формировании рабочей силы в индустриальную эпоху было невозможно вследствие физического доминирования мужчин и их большей приспособленности к неквалифицированному труду. Если считать целью экономики производство материальных благ, то такое оправдание может пройти. Но сама эта цель в данном случае должна быть разоблачена как негодная. Она склоняет человека к потреблению возможно больших материальных благ возможно меньшим числом индивидов. Стратегической перспективой такой установки является исчезновение социума, его вырождение и физическое вымирание в условиях частного комфорта. Последний отпрыск рода проматывает достояние своих предков. Финальной стадией для такого общества будет крах, завершающий зыбкий мир тотально одиноких деградантов посреди нахлынувших инородцев.

Фукуяма описывает это так: «Старый человек в прошлые времена скорее всего умер бы дома, окруженный двумя, тремя и даже более поколениями потомков и родственниками, с которыми он прожил большую часть жизни. Жизнь человека была полна больших и малых ритуалов — от ежедневной молитвы и традиций застолья до похоронной процессии в конце жизни. Напротив, старый человек в начале XXI века… дважды или трижды разведенный, проведет свои последние годы в одиночестве в собственном доме или квартире, время от времени навещаемый сыном или дочерью, которые сами достигли пенсионного возраста и решают собственные проблемы, связанные с ухудшающимся здоровьем»⁸ . Если у этого человека и будет один-два внука и правнука, то они забудут о нем. У него, скорее всего, не будет братьев и сестер, племянников и племянниц. Даже дети (от разных браков — в сумме не больше двух) будут к нему равнодушны, потому что не связаны тесным общением в кругу семьи.

Диспропорции в деградирующем обществе парадоксальным образом усиливаются за счет богатства. Появляется достаточно многочисленный слой мужчин, стремящихся жить по стандарту высшей знати прежних эпох — вести гедонистический образ жизни и упиваться возможностями полигамии. При этом никто из них не становится родоначальником, ответственным за многочисленное потомство патриархом.

Деградирующее общество предпочитает контролировать те социальные параметры, которые отвечают индивидуальным факторам «качества жизни» — уровень пенсионного обеспечения, уровень оплаты труда госслужащих, обеспеченность населения товарами первой необходимости и длительного пользования, уровень образования, доступность медицинских услуг и др. Улучшение этих показателей есть лишь иллюзия успеха, за которой скрывается стратегическое поражение — спад численности населения и снижение его творческих и трудовых способностей. И то, и другое имеет своим истоком семью. Только принципиальные изменения правового статуса семьи и ответственность государственной власти за воспроизводство нации могут переломить скрытую от глаз обывателя трагедию национального вырождения.