Краткое содержание дисциплины (конспекты лекций) Тема 1 Смысл жизни как вызов

Вид материала

Содержание

Тема 11. Символически-смысловое пространство, виртуализация реальности и проблема универсального смысла.
Понятие символического обмена.
Мифологизация социальной реальности.
Общество перфоманса и виртуализация реальности.
Символ как капитал. Общество спектакля.
Ги-Эрнест Дебор
Виртуальная реальность: согласованная галлюцинация или рассогласованная реальность?
Поиск смысла жизни и новое символическое пространство
Смысл жизни: множество в едином или единый во множестве.

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11

Тема 11. Символически-смысловое пространство, виртуализация реальности и проблема универсального смысла.

Проблема символического и смыслового обмена в разорванном символическом пространстве.

Понятие символического обмена.

Бодрийяр Ж. («Символический обмен и смерть»): «Символический обмен противостоит такому порядку, где ничто и никто — ни слова, ни люди, ни их тела, ни их взгляды — не могут прямо сообщаться между собой, а вынуждены принимать форму ценностей и проходить через модели, порождающие и воспроизводящие их в тотальной «чуждости» друг другу».

Суть символического обмена — обменивать без остатка. Именно в обмене без остатка скрыт исток наслаждения, и именно остаток является тем, что портит наслаждение. Остаток — это то, что стоит за обменом, что превращает обмен в средство, что закрывает от нас самоценность обмена. Остаток привязывает прежде безостановочную циркуляцию символического к означающим, будь то Великое означающее или малое означающее.

В рамках нового порядка любое отношение оказывается опосредованным, любая деятельность носит предметно ориентированный характер. Джон Фаулз в своем «Волхве» говорит, что если бы мир, в котором мы живем, не был миром мужчин, определение человеком своего места в мире было бы принципиально иным, поскольку мужчины склонны во всем видеть объекты, женщины же более свободны от того, чтобы сводить все к объектам, они способны видеть отношения, связи. Видеть во всем объект и значит существовать сообразно коду, ибо код склонен редуцировать любое явление именно к положению объекта с тем или иным определенным местом в поле кодификации. Сведение Другого, который изначально явлен нам как тайна, к объекту превращает Другого в сырьевой придаток нашего Я, инаковость похищена у него, тайна закрыта, украдена, отчуждена. Навязанная Другому диалектика господина и раба, субъекта и объекта a priori ставит нас в неравное положение, отныне любой обмен затруднен, высокие, символические формы обмена вытесняются преимущественно низкими, материальными, собственно говоря, любой обмен уже больше не обмен, поскольку он обмен не эквивалентный — в неравном положении равный обмен невозможен. Лишь при взаимной открытости участников возможен адекватный обмен.
^

Мифологизация социальной реальности.

Любой социум строится на некотором наборе мифов, современное общество — в не меньшей степени, чем древнее. Только мифологии могут различаться, различными могут быть и функции этих мифологий.

Социальный миф неисправимо тяготеет к бартовскому понятию мифа как языка второго уровня, вторичной семиологической системы. Образ чернокожего африканца, салютующего французскому флагу на обложке журнала, приведенный Бартом в его «Мифологиях», может справедливо считаться одним из самых ярких и показательных примеров мифологий XX в. «Сакральное» современной цивилизации и достигает своего статуса «сакральности», своего величия, своей власти над умами и душами людей именно за счет того, что, как и сакральное древнего человека, значимо не само по себе, а являясь в одеждах тех или иных мифов. Как и специальные техники в архаичных культурах, сегодня также существуют и множатся механизмы, призванные приготовить человека к встрече с его «сакральным».

Эти мифы всегда служат чьим-то интересам, сакральное, став поднятым знаменем той или иной hic-et-nunc интенсивности, смерть, будучи отсроченной, непременно загоняется в рамки той или иной функции.

Бодрийяр Ж. («Символический обмен и смерть»): «Церковь живет отсроченной вечностью (так же как государство — отсроченным состоянием, а революционные партии — отсроченной революцией: все они живут смертью)»

Язык	Миф	Социальность	Симулякры	Символическое
1-го порядка, «естественный»	—	1-го порядка (?)	—	—
2-го порядка, где за означающее берется знак естественного языка	исходный	2-го порядка, построенная на мифе	1-го порядка, подделка	отсылает к трансцендентным значениям; возможен символический обмен без остатка
3-го порядка, «смеющийся», развенчивающий язык 2-го порядка	вторичный миф, «миф о мифе»	3-го порядка, построенная на «псевдосакральном» и современных мифологиях	2-го порядка, производство	отсылает к «сакрализованному» мирскому; любой обмен производит остаток
n-ного порядка	искусственный миф, преодолевший критерий доверия	«общество спектакля», социальность языковых игр	3-го порядка, упраздняющий понятие подлинника	символы вырождаются в знаки (наподобие дорожных) и отсылают либо к сиюминутным интенсивностям, либо друг к другу

Общество перфоманса и виртуализация реальности.

Вытеснение принципа подлинности принципом симуляции.

С момента своего зарождения, которое и само запечатлено в мифах (Дьявол как обезьяна Бога, Софист у Платона), симулякр прошел долгий путь. С эпохи, когда человек начал сознательно моделировать полюса псевдосакральных интенсивностей, симуляция стала играть все большую роль в организации социального бытия людей. Сегодня ее роль едва ли не главная. Социальное экспериментирование и моделирование, виртуализация экономики и политики, многочисленные аналоги image-making, мода и императив индивидуализации, нарратив диверсификации — все эти явления обязаны своим небывалым развитием тому, что понятие реальности стало захватывать измерение образов, а ее онтологический статус начал дрейфовать в туманах неопределенности.
^

Символ как капитал. Общество спектакля.

Ги-Эрнест Дебор («Общество спектакля»): «Первая фаза господства экономики над общественной жизнью в отношении определения любого человеческого творения повлекла за собой очевидное вырождение быть в иметь. Настоящая фаза тотального захвата общественной жизни накопленными плодами экономики ведет к повсеместному сползанию иметь в казаться, из которого всякое действительное «иметь» должно получать свое высшее назначение и свой непосредственный престиж. В то же время всякая индивидуальная реальность становится социальной, непосредственно зависящей от общественной власти и ею же сфабрикованной. Только в том, что она не есть, ей и дозволено являться».

Спектакль — это не символическое отношение между человеком и миром, где поле социального мыслилось лишь одной из областей реализации этого отношения; спектакль даже «не совокупность образов, но общественное отношение между людьми, опосредованное образами».

^ Ги-Эрнест Дебор («Общество спектакля»): «Разделение есть альфа и омега спектакля. Институциализация общественного разделения труда, формирование классов сконструировали первое сакральное созерцание, мифический строй, в который изначально облеклась всякая власть. Священное оправдывало космический и онтологический порядок, который соответствовал интересам господ, оно растолковывало и приукрашивало то, что общество не могло осуществить. […] Современный спектакль, наоборот, выражает то, что общество может осуществить, но в этом выражении дозволенное абсолютно противопоставляется возможному. Спектакль — это сохранение бессознательности при практическом изменении условий существования. Он является собственным продуктом и сам учреждает собственные правила: он — псевдо-сакральное. Он демонстрирует то, что он есть, — мощь общественного разделения, развивающуюся сама по себе, во всевозрастающей производительности, через постоянное увеличение изощренности в разделении труда, через дробление жестов, теперь подчиненных независимому движению машин; мощь, работающая ради непрерывно расширяющегося рынка. Всякая общность и всякое критическое чувство размываются в процессе этого движения, в котором силы, которые могли бы расти посредством разделения, еще не обретены».
^

Виртуальная реальность: согласованная галлюцинация или рассогласованная реальность?

Обращение к образу как к эссенциальному посреднику между людьми, имеем ли мы в виду прежде всего коммуникацию или иные значимые интеракции, ведет к имплозийному взрыву «единственной» реальности, какой ее мыслили последнее время, и ее дроблению на относительно самодостаточные миры. Умножение реальности, в отличие от ее удвоения, не требует обязательной расстановки приоритетов, отныне реальности факультативны: игры, предполагающие похищение человека из повседневной жизни, обогащающие само понятие жизни, существовали всегда, однако в поле Игры, как и практически во всем остальном, человек сегодня впервые обретает такую широту и вариативность выбора (игровые технологии, коллективные ролевые игры, компьютерные игры). Виртуальное пространство, internet в невиданном ранее масштабе катализируют расслоение единственной реальности, выводят его на принципиально новый уровень.

Постепенно отпадает вопрос о том, является ли киберпространство и виртуальные реальности только функциональным придатком, приложением к реальности, которую мы привыкли считать первичной для нас. Измерение информационных сетей все более утверждает за собой роль чего-то большего, чем просто всемирной библиотеки, мировой свалки полезных и бесполезных вещей или коммуникационным протезом, вроде новой инкарнации телефона.

Формируется новая топология, существующая параллельно той, которую знали люди доинформационной эры. Человек также открывает для себя новое измерение времени, новую хронологию. Новое измерение времени имеет свои ритмы, свои часы пик и т. д. Внешне оно структурируется сообразно времени досуга, но имеет и свою внутреннюю логику. Скорость перемещения в новом пространстве зависит уже не столько от объективной скорости соединений, сколько от персональных способностей путешествующего субъекта — прежде всего от его умения ориентироваться (некоем виртуальном вестибулярном аппарате), от его навыков организации киберпространства вокруг себя, способностей к гиперпространственным переходам. Новое время, в отличие от привычного физического, может быть дискретным, характеризующимся любыми разрывами. Некогда человек обнаружил, что его социальное время течет иначе, нежели время физическое, а социальное пространство структурировано иначе, чем пространство физическое. Теперь человек переживает зорю киберсоциального времени и киберсоциального пространства.

Изучение положения человека в информационных сетях позволяет утверждать, что человек оказывается в принципиально отличной экзистенциальной ситуации, открывает совершенно новый экзистенциальный опыт. Помимо свободы перемещения и коммуникации, киберпространство предоставляет человеку практически неограниченную свободу презентации собственного «Я», процесс моделирования которого оказывается освобожден почти от всех обусловленностей и предзаданностей. Едва ли, конечно, киберличность сможет оказаться полностью преодолевшей свой сущностной корень, кантовское трансцендентальное единство апперцепций, однако творец своего виртуального «Я» может произвольно дробить это единство на различные под-единства и осуществляться в развитии нескольких своих альтернативных «Я». Произвольность и игровой момент, все определеннее проявляющий себя в нашей жизни, и есть то, что отличает этого самодробящегося, бесконечно альтер-эго-субъекта от клинического шизофреника.

Свобода индивидуального поиска, равно как и не-поиска, расширяемая множащимися реальностями, наряду с открывающимися просторами самореализации и самопознания дает и вполне определенную симптоматическую картину, вновь возвращающую нас к сегодняшнему положению человека в мире. Вильям Гибсон рассматривает киберпространство как согласованную галлюцинацию. Это мечта всех фантазеров и сновидцев — разделить свое видение с Другим. Еще большая мечта — сделать согласованный сон явью, сместить его статус с галлюцинации на реальность. Собственно уже сама согласованность выводит галлюцинацию с острова солипсизма на уровень определенной общезначимой реальности. Но одновременно с тем, как галлюцинация стремится стать все более согласованной, захватить в себя все больше галлюцинирующих, наблюдается и встречный процесс: сама реальность медленно сползает к тому, чтобы стать рассогласованной.
^

Поиск смысла жизни и новое символическое пространство

Проблема построения нового символического пространства.

Учитывая, что целью символического обмена, по Бодрийяру, является, прежде всего, преодоление кода через его разрушение, его символический обмен стремится растворить отвердевшую ценность так, чтобы она уже никогда не возродилась и не встала супротив человека, перекосив своей тяжестью его бытие. Стагнация, любое отвердение отношений человека с сакральным также постепенно приводит к духовной смерти. И, чтобы избежать этой стагнации, любой громовой камень должен быть растерт в пыль, любой священный текст, подобно тексту, написанному на папирусе богом Тотом, согласно египетскому мифу, должен быть растворен, но пыль громового камня не должна впустую рассеяться по миру, текст бога Тота должен быть выпит человеком, как выпита должна быть кровь бога, предложенная им как вино, как откушать следует хлеба, в котором — плоть бога. И не перед кем отныне падать ниц, но каждый из нас может следовать надфизическими тропами, поскольку уже приобщен к ним.

Сама циркуляция имени бога в тексте и есть его существование, охватывающее все тотальность множественности. Символический обмен, чтобы не привести в свою очередь в всесмешению и всеобщему растворению, растворив имя бога, не должен растворить его без следа. Символический обмен как адекватный язык религиозно-метафизического дискурса, даже растворив и забыв имя бога, должен охватывать все сферы бытия, тем самым, позволяя человеку из одной точки достигать любой другой, являя собой ответ на вечное человеческое алкание целостности и подлинности. Но верно также, что ничто из явленного, и манифестации сакрального в равной степени, что и манифестации псевдосакрального, не может на сколь угодно длительный срок обретать значение, способное затмить значение всей циркуляции смыслов и символов, растворенного имени бога в ее всеохватности.

Существующий на подобных основаниях язык символов и мог бы стать языком сакрального дискурса, языком, менее любого другого отягченным издержками в виде того или иного остатка, золы, когда обмен происходит неэквивалентно.

Бодрийяр Ж. («Символический обмен и смерть»): «Дар, понимаемый в смысле дара-обмена, объявили характерной чертой первобытных «экономик», а заодно и альтернативным принципом по отношению к закону ценности и к политической экономии. Это худшая из возможных мистификаций. Дар — это наш миф, наш идеалистический миф, соотносящийся с нашим материалистическим мифом; под ними обоими мы и погребаем первобытных людей. Первобытный символический процесс не знает бескорыстного дара, ему известны лишь дар-вызов и обращение обменов. Когда эта обратимость нарушается (именно в силу возможности одностороннего одаривания, каковая предполагает возможность накопления и одностороннего перемещения ценностей), то собственно символическое отношение гибнет и возникает власть […]. Первобытным людям известно, что […] зафиксировать ценность на одном из членов структуры, вообще изъять некий сегмент из обмена, выделить в обмене одну лишь сторону — все это немыслимо; ничего не бывает без возмещения, не в договорном смысле слова, а в том, что процесс обмена неостановимо обратим. Они как раз и строят все свои отношения на этом непрестанном возвратном движении обмена, на амбивалентности и смерти. […] господство возникает оттого, что система обладает исключительным правом на дарение без отдаривания — дарение труда, на который невозможно ответить разрушением или жертвоприношением, разве что в ходе потребления, которое само вписывается новым витком спирали господства; или же дары средств массовой информации, на передачи которых невозможно ничего возразить в силу их монополии на код; или повсеместные и ежеминутные дары социальной системы, всех этих инстанций защиты, страхования, жалования и заботы, от которых уже никому не уйти […]».
^

Смысл жизни: множество в едином или единый во множестве.

Все грани человеческого бытия существуют не сами по себе, иначе бы они не относились к единому бытию, а принадлежали бы двум или более бытиям.

Каждый фрагмент обладает смыслом не сам по себе, а будучи уже самой нашей предвзятостью взят в комплексе с определенным набором других фрагментов, с которыми он связан каузальностью либо синхронистичностью. Если причинно-следственные зависимости являются связями внешнего порядка, то зависимости синхронистические, будучи смысловыми связями, претендуют на статус более глубоких, сущностных, внутренних. Связи внешнего порядка, как правило, поддаются той или иной форме экспериментального наблюдения и лучше всего могут быть зафиксированы дискриптивно и облачены в форму стерильных, по сути безразличных к человеку закономерностей, в то время, как внутренние связи склонны ускользать от бесстрастного аналитизма, они требуют включенности, определенной открытости сознания и наилучшим образом раскрывают себя человеку посредством символов.

Бытие тем полнее, чем больше его граней явлено человеку. Символ, явленный сам по себе, — не символ, а лишь красивый, но бессмысленный мазок, взятый с гениального полотна, нота, нелепо вырванная из симфонии. Суть символа — в отсылании к тому, что он символизирует, жизнь символа — только в тех или иных формах связи с другими символами, вместе с которыми он образует единое символическое пространство, раздвигающее смысловые горизонты человеческого бытия. Символ обменивается на символ или семью символов, благодаря этому смысл и находится в постоянном движении, охватывая собой максимальное количество знаков, мыслей, чувств, судеб. Смысл непрерывно скользит по значимым линиям этого символического пространства, делая осмысленным все бытие. Он зависает только там, где произошел разрыв символического поля, и символы продолжают существовать, уже никуда не отсылая. Он вязнет в этой стоячей, «мертвой» воде и постепенно вываливается из символического пространства в пространство предметно-функциональное. Там смысл и теряется, ибо предметы всегда выступали в качестве символов, отсылая к чему-то еще, но никогда не являлись последним смыслом и не питали жизненной силой движение смыслов по символическому пространству. В этом и заключается драма плохой поэзии, драма, когда после обмена символов остается осадок, когда деление, то есть распределение смысла по множеству граней бытия, производится с остатком. И мир является человеку не драгоценностью, а лишь камнем несовершенной огранки, кривым зеркалом, где навсегда заключена ставшая несбыточной мечта о красоте и гармонии.

Полноценным бытием было бы то бытие, у которого каждая грань находила себя включенной в символическую игру, то есть обменивалась бы на другой символ или семью символов без остатка в виде пустых символов или бессмысленных предметов, то бытие, у которого ни одна грань не выпадает, не оказывается оторванной от остальных, то бытие, которое бы преодолело собственную фрагментарность. Именно такое бытие следовало бы считать подлинным бытием. Символическим полем для такого бытия могло бы стать только поле, способное последовательно охватить и наделить смыслом его грани все без исключения. Наслаждение от обмена без остатка и есть экстаз мистика, переживающего единение с абсолютным началом мира, отныне все бытие явлено ему как единое. Наслаждение такого рода должны были знать святой Франциск или Чжуан-Цзы, когда сущее предстало перед ними в форме той или иной гармонии. Расчлененное тело Осириса собрано воедино его супругой Исидой, Осирис возрождается в формуле тотальности мироздания, и все мироздание возрождается вместе с ним. Но для того, чтобы возродиться единым, необходимо оказаться разъятым на части, anathema, раздробленное имя бога, для того и растворяется, чтобы охватить собой всю множественность и дать этой множественности полноценное бытие. Возрожденный бог, явленный как целое уже не есть зола остатка от дурной поэзии, ибо он не просто стоит рядом с человеком, накреняя своей тяжестью все мироздание, а именно в его целостности человек обретает все грани своего бытия в качестве части тотальной множественности и одновременно ее подобия, сам становясь целостностью, единым.

1 ось существования (лат.) — средоточие всех смыслов, которыми человек наделяет свою жизнь и окружающий его мир. По аналогии с axis mundi (мировой осью), являющейся центром мира.

Blog