Страницы отечественной истории: 1917-1941 гг. Хрестоматия Ставрополь 2009

Вид материалаДокументы

Содержание


Раздел 9. КУЛЬТУРА В СССР В 20 – 30-е ГОДЫ
Азбука для миллионов
В 1921 году приходилось шесть листов бумаги на одного ученика на год, одно перо на десять учеников, один карандаш и одна тетрадь
Подобный материал:
1   ...   32   33   34   35   36   37   38   39   ...   59
^

Раздел 9. КУЛЬТУРА В СССР В 20 – 30-е ГОДЫ



ВАШЕ СЛОВО, ТОВАРИЩ ВРЕМЯ!

ДОКУМЕНТЫ И ФАКТЫ


В 1914—1915 годах в стране, в современных её границах, обучались 9837,4 тысячи человек. При этом в 1—4-х классах общеобразовательных школ — 9030,7 тысячи, в 5—10-х классах — 625,0, а в средних специальных учебных заведениях — 54,3 тысячи человек.

Всего к 1927 году обучалось 11996,0 тысячи человек. Из них в классах начальной школы — 10007,8 тысячи, в 5—10-х классах общеобразовательных школ и в средних специальных учебных заведениях — соответственно 1630,3 тысячи человек и 189,4 тысячи человек.

Работа по ликвидации неграмотности населения началась сразу после революции. Особый размах приняла она после издания 26 декабря 1919 года декрета Совета Народных Комиссаров «О ликвидации безграмотности среди населения РСФСР», подписанного В.И. Лениным.

Из письма в «Правду»: «Мы, крестьяне Новгородской губернии, всем сходом 25 ноября просим товарищей Петрограда помочь нам создать первую крестьянскую революционную школу в деревне Шилово. Сознавая наше безвыходное положение, что в свободной стране не должно быть неграмотных, просим откликнуться на это святое дело, пожертвовать книги, учебные пособия и деньги».

Из воззвания Наркомпроса к гражданам России «О народном просвещении» 29 октября 1917 года, подписанного Народным комиссаром по просвещению А.В. Луначарским: «Первейшей задачей своей комиссия считает улучшение положения учителей и прежде всего самых обездоленных и едва ли не самых важных работников культурного дела — народных учителей начальных школ...».

В ноябре 1917 года Исполнительный комитет Петроградского Совета опубликовал воззвание, в котором говорилось: «Граждане, старые хозяева ушли, после них осталось огромное наследство. Теперь оно принадлежит всему народу. Граждане, берегите это наследство, берегите картины, статуи, здания — это воплощение духовной силы вашей и предков ваших... Граждане, не трогайте ни одного камня, охраняйте памятники, здания, старые вещи, документы — всё это ваша история, ваша гордость. Помните, что это всё почва, на которой вырастает ваше новое народное искусство».

Ноябрь 1917 год. При Наркомпросе организована Коллегия по делам музеев и охраны памятников искусства и старины, в работе которой принимали участие крупные ученые, специалисты музейного дела, художники. В сентябре 1918 года был издан декрет Совета Народных Комиссаров «О запрещении вывоза за границу предметов искусства и старины».

В 1914 году в стране насчитывалось 13876 библиотек. В 1927 году — 26492. Книжный фонд с 9442 тысяч экземпляров увеличился до 69202 тысяч. Число клубных учреждений за этот же период возросло с 237 до 32902, музеев с 211 до 805, театров со 172 до 451. Годовой тираж книг увеличился с 89,1 миллиона экземпляров до 573,6 миллиона.

Одним из начал Культурной революции стал Ленинский план монументальной пропаганды. С 1918 по 1920 год в Москве установлено 25 памятников, в Петрограде — 15.

26 августа 1919 года. В.И. Ленин подписывает декрет «Об объединении театрального дела». В декрете театры со всем имуществом объявляются национальным достоянием.

1919 год — открывается Большой драматический театр в Петрограде, в 1920 году — студия Вахтангова, Театр РСФСР I, Театр революционной сатиры. В том же году на Украине открыт Театр имени Ивана Франко, в Чебоксарах — первый чувашский национальный театр, в Уфе — первый башкирский театр.

Август 1919 года. Обнародован декрет СНК «О переходе фотографической и кинематографической торговли и промышленности в ведение Народного комиссариата по просвещению».

В 1914 году в стране было 1510 киноустановок. В 1927 году — 7331.

Из Резолюции VIII съезда РКП(б) о политической пропаганде и культурно-просветительной работе в деревне: «Учителя обязаны рассматривать себя как агентов не только общего, но и коммунистического просвещения».

В 1922 году начинает выходить «Рабочая газета», в 1923-м — «Крестьянская газета», в 1924 году — военная газета «Красная звезда», в мае 1925 года — «Комсомольская правда».

В 1921 году декретом СНК РСФСР за подписью Ленина в Москве и Ленинграде были организованы Институты красной профессуры.

Начало двадцатых годов — период в советской литературе, связанный с появлением большого числа литературных групп и течений. Только в Москве насчитывалось свыше 30 литературных обществ: «Кузница» (1921), «Серапионовы братья» (1921), «Московская ассоциация пролетарских писателей» (1923), «Левый фронт искусства» (1923), «Российская ассоциация пролетарских писателей» (1925).

В 1922 году организована Ассоциация художников революционной России. В 1921—1926 годах были основаны группы: «Бытие», «Маковец», «Четыре искусства», «Московские живописцы», «Общество русских скульпторов», «Общество станковистов», «Круг» и другие.

1932 год. ЦК ВКП(б) принимает постановление «О перестройке литературно-художественных организаций». ЦК постановил: 1) ликвидировать ассоциации пролетарских писателей (ВОАПП, РАПП); 2) объединить всех писателей, поддерживающих платформу Советской власти и стремящихся участвовать в социалистическом строительстве, в единый Союз советских писателей с коммунистической фракцией в нём; 3) провести аналогичное изменение по линии других видов искусства...

__________

Советская культура. 1987. 2 июля. С. 4-5.


Плутник А.

^ АЗБУКА ДЛЯ МИЛЛИОНОВ


В беседе с Кларой Цеткин В.И. Ленин в 1920 году заметил, что большевики должны отдать народу культурный долг, который преступно задолжали ему в течение многих веков своего господства эксплуататорские классы России. Долг был огромен. В государстве, где за двести лет до Великого Октября была основана Академия наук, где существовал признанный во всем мире Московский университет, более двух третей населения не умели ни читать, ни писать. В деревнях неграмотными были каждые четверо из пяти жителей, 19 из 20 женщин. […]

Массовое движение против безграмотности началось в конце 1919 года. Декрет Совнаркома предусматривал: всё население республики в возрасте от 8 до 50 лет, не умеющее читать или писать, обязано учиться грамоте, на родном или русском языке — по желанию. К 15-летию Советской власти в стране обучено 26 миллионов человек. Но до всеобщей грамотности было еще далеко.

Перед новой властью вставала задача: давая образование, просвещать. Сложность её объяснялась не только масштабами российского невежества, но и особенностями исторического момента, в который её предстояло решить. […] В заметках «Уроки марксизма» американский публицист Альберт Рис Вильямс писал: «...Разве не фантастичным было для страны, прежде искусственно удерживаемой в невежестве, выдвигать на другой же день после революции программу коренных реформ в области просвещения… В стране, разрушенной и голодающей, детям предоставляли бесплатное питание и выдавали бесплатно учебники, отменяли плату за обучение, а заработную плату учителям повысили... наполовину».

Наркомом просвещения Анатолий Васильевич Луначарский стал в 42 года. Никогда прежде на государственной службе не состоял.

Шла вторая неделя после Октября. Считанные дни пробыв на своём посту, нарком подает в отставку. Так потрясло его сообщение о том, что в Москве в боях революционных войск с силами контрреволюции наносится ущерб культурным ценностям. […]

Ленин решительно отклонил отставку. После разговора с главой правительства последовало обращение к народу, в котором Луначарский изложил по сути своё кредо руководителя: «Нельзя оставаться на посту, где ты бессилен. Поэтому я подал в отставку. Но мои товарищи, народные комиссары, считают отставку недопустимой. Я остаюсь на посту, пока ваша воля не найдёт более достойного заместителя. Но я умоляю вас, товарищи, поддержите меня, помогите мне. Храните для себя и потомства красу нашей земли...».

[…] Уже на ранней заре Советской власти Луначарский будто заметил симптом болезни, которая проявит себя гораздо позже. И предостерёг: даже в чрезвычайных условиях это недопустимо — и при ломке государственных устоев памятники истории и культуры должны уцелеть.

Это была истинно ленинская позиция. «…От раздавленного капитализма сыт не будешь, — писал В.И. Ленин. — Нужно взять всю культуру, которую капитализм оставил, и из нее построить социализм. Нужно взять всю науку, технику, все знания, искусство. Без этого мы жизнь коммунистического общества построить не можем».

В те годы культура, просвещение и образование были неразрывны: находились «под крышей» одного наркомата. […] Нельзя обучать, не просвещая. Но просвещение — нечто гораздо большее, чем лишь обучение письму и чтению, чем образование. […]

Всеобщий доступ к благам культуры, неотделимый от всеобщего равенства, — об этом с первых шагов заботилось пролетарское государство, осуществляя культурную революцию. Довольно привилегированных каст, довольно деления на белых и черных! Коренной перестройке подвергалась вся система высшего образования. Каждый, достигший 16 лет, мог поступить в любое высшее учебное заведение. Не требовалось никаких свидетельств об образовании, не надо было сдавать вступительные экзамены. Отменялась плата за обучение. Для нуждающихся устанавливались государственные стипендии. Разумеется, в принятых тогда мерах имелись существенные изъяны, которые неизбежно отражались на качестве подготовки кадров. Но превыше всего было гуманнейшее намерение распахнуть двери высшей школы перед простым людом. Чтобы готовить рабочих и крестьян для учебы в вузах, возникли рабочие факультеты, специальный тип общеобразовательной школы, в которой за 3—4 года слушатели должны были одолеть программу среднего образования. Первый рабфак открыт в феврале 1919 года в Москве.

Народная революция шла навстречу народу. В числе чрезвычайных мер, принятых новой властью, — национализация книжных богатств. Частные книжные фонды, за исключением библиотек учёных и деятелей литературы и искусства, были национализированы и распределились по общественным библиотекам. Это диктовалось опять-таки исключительностью момента – в голодной стране царил и книжный голод. А как учить читать, если нет не только учебников — никаких книг? Бесплатным было не только образование, но и посещение музеев. Отменялась подписка на газеты — они также бесплатно распределялись среди населения.

Луначарский, перефразируя слова Ленина о том, что неграмотный человек стоит вне политики, заявил тогда, что только высокий уровень народного просвещения может обеспечить умелое правление народа. Запомним мысль: без подлинного просвещения невозможно умелое правление народа. Речь именно о просвещении, а не только о ликвидации неграмотности — задаче, которая сама по себе грандиозна, и молодое государство придавало ей значение равнозначное борьбе с контрреволюцией: недаром и в этом случае возникает особая Чрезвычайная комиссия.

^ В 1921 году приходилось шесть листов бумаги на одного ученика на год, одно перо на десять учеников, один карандаш и одна тетрадь на двадцать учеников.

Всего не хватало. […]

Завоевана власть, пристало ли медлить в достижении «производных» побед? Величайшее нетерпение поселилось в головах и душах, часто — в умных головах и благородных душах, нетерпение быстрее создать его, наш новый мир, из-за которого столько пролито крови и слёз, быстрее осуществить девиз: кто был ничем, тот станет всем. Вставал вопрос: а как быть с тем, кто был «кем-то»? […]

Российская ассоциация пролетарских писателей — РАПП. Идеальный случай крайней нетерпимости. Не жалели никого. Не критиковали — били наотмашь. Поистине невзирая на авторитеты, хотя — следовало. Горький, А. Толстой, Маяковский, Катаев, Тихонов, Чуковский — поэтов и писателей такого масштаба сокрушали с особым рвением, чтобы расчистить пьедесталы для литераторов пролетарского происхождения. РАПП был за «всеобщее равенство», но... для своих. Для тех, кого отличала безусловная правильность взглядов. Готовы были принимать эту «безусловную правильность» за высшую художественность. А то, что «в старые недобрые времена» именовалось художественными достоинствами, расценивать как разновидность пережитков прошлого. Объективных оценок не существовало, их целиком и полностью вытеснили убеждения. Фундаментальный критерий оценки: «Союзник или враг».

В ответ на речи, «полные какой-то взволнованной раздражительности против "попутчиков", как против хамелеонов, людей, подлизывающихся, как против каких-то "халтурщиков"», Луначарский говорил: «Нельзя ставить вопроса о литературной политике, не считаясь с особыми законами художества. Иначе мы, действительно, можем уложить неуклюжими политическими мероприятиями всю литературу в гроб... В самом деле, не ясно ли каждому с первого подхода, что произведение искусства политическое, не обладающее, однако, художественными достоинствами, совершенно абсурдно...».

В.Д. Бонч-Бруевич вспоминает беседу — о налаживании контактов с В.Г. Короленко.

«Не понимает он задач нашей революция, — говорил Владимир Ильич. — ...Надо просить А.В. Луначарского — вступить с ним в переписку: ему удобней всего, как Комиссару народного просвещения и к тому же писателю. Пусть попытается, как он это отлично умеет, всё поподробнее рассказать Владимиру Галактионовичу — по крайней мере, пусть он знает мотивы всего, что совершается. Может быть перестанет осуждать и поможет нам в деле утверждения советского строя на местах. А сочинения Владимира Галактионовича надо сейчас же переиздать в Государственном издательстве, как можно дешевле: они очень полезны для чтения широкими массами».

Заметьте: никакого озлобления, никакой мстительности. Другая позиция — в порядке вещей. Да, не союзник, но разве враг?

Время страстей человеческих: взрыв народного энтузиазма, заговоры обречённых, революционная непреклонность. Запретить — душить крамолу в зародыше. И вдруг — грибное изобилие, как выразился А. Толстой, литературных групп и объединений, направлений в живописи и театре. Брожение умов, противоборство вкусов и убеждений... […]

Ленин не настаивал на многом, о чём высказывался, не считал себя специалистом по всем вопросам. Он не раз отказывался давать заключения по вопросам культуры, отсылая к Луначарскому: спросите у него, он лучше должен знать. С ним можно было не соглашаться, спорить, доказывать своё. И спорили.

В январе 1922 года Ленин узнает, что СНК единогласно принял предложение Луначарского о сохранении Большой оперы и балета. И в гневе направляет Молотову для Политбюро ЦК РКП(б) письмо с предложением:

«…1. Поручить Президиуму отменить постановление СНК.

2. Оставить для оперы и балета лишь несколько десятков артистов на Москву и Питер для того, чтобы их представления… могли окупаться...

4. Вызвать Луначарского на пять минут для выслушания последнего слова обвиняемого и поставить на вид как ему, так и всем наркомам, что внесение в голосование таких постановлений, как отменяемое ныне ЦК, впредь повлечет за собой со стороны ЦК более строгие меры».

У Ленина были веские аргументы. «Руководствовался Владимир Ильич двумя соображениями, — вспоминал Луначарский, — Одно из них он сразу назвал: "Неловко, говорил он, содержать за большие деньги такой роскошный театр, когда у нас не хватает средств на содержание самых простых школ в деревне". Другое соображение было выдвинуто, когда я на одном из заседаний оспаривал его нападение на Большой театр. Я указывал на несомненное культурное наследие. Тогда Владимир Ильич лукаво прищурил глаза и сказал: "А всё-таки это кусок чисто помещичьей культуры, и против этого никто спорить не сможет". Из этого не следует, что Владимир Ильич к культуре прошлого был вообще враждебен. Специфически помещичьим казался ему весь придворно-помпезный тон оперы».

Дальнейшие события вокруг Большого театра: Политбюро ЦК РКП (б) решает «поручить Президиуму ВЦИК отменить постановление СНК по сохранению Большой оперы и балета». Но теперь уже Луначарский возражает против такого поворота дел. Он направляет заявление секретарю ЦК и письмо Ленину. Строки из письма:

«Продолжение его (Большого театра. — А.П.) существования означает, что мы, не тратя ни одной копейки сверх 12 тысяч рублей в месяц, которые необходимы для поддержания здания, охраны материала и содержания оркестра, в то же время имеем театр, о котором и до сих пор ещё идут хвалебные отзывы представителей иностранных держав и иностранной прессы, позволяем каждый вечер двум тысячам людей, в том числе 500 рабочим, проводить время в тёплом и светлом помещении, слушая хорошую музыку, а трудящимся в количестве населения маленького уездного городка – сколько-нибудь прилично существовать своим специальным трудом. Вот обстоятельства. Я никоим образом не могу допустить, потому что я ещё в здравом уме и твердой памяти, что, узнав эти обстоятельства, Вы продолжали бы настаивать на закрытии Большого театра... Уверенный в том, что Вы, Владимир Ильич, не рассердитесь на моё письмо, а наоборот, исправите сделанный промах, крепко жму Вашу руку».

6 февраля 1922 года Президиум ВЦИК решает: довести до сведения Политбюро ЦК РКП (б), что фракция Президиума ВЦИК, рассмотрев письмо Луначарского... находит закрытие Большого театра нецелесообразным. 14 марта нарком получает выписку из протокола заседания Политбюро ЦК РКП(б): «Слушали доклад... о Большом театре, постановили: "Утвердить ходатайство ВЦИК от 6.02.22 года (о нецелесообразности закрытия Большого театра)"».

После Октября Ленин советовал работникам Наркомпроса: «Ломайте поменьше!». «В вопросах культуры торопливость и размашистость вреднее всего», — писал он в последней статье «Лучше меньше, да лучше».

[…] Революции некогда. Она занята, как никто. Она думает о миллионах, управляет массами. Немудрено, что одного-единственного, «даже очень важного», она может потерять из виду. […] И всё-таки – что она могла, она давала.

Особым ходатайством наркома просвещения директор Петроградской консерватории А.К. Глазунов освобождался от налога на рояль. К.Э. Циолковский вознаграждался красноармейским пайком. Скольким помогла новая власть прокормиться, выжить! Безвестным и знаменитым.

Блок 5 февраля 1918 года отмечает в записной книжке: «Утром – телефон С.П. Ремизовой об аресте А.М. Ремизова. В 12 часов... у Луначарского...».

Нарком направляет письмо Председателю Петроградского ЧК Скороходову: «Очень прошу разрешить свидание с арестованным писателем Алексеем Ремизовым, об освобождении которого я одновременно хлопочу, жене его Серафиме Павловне». (Впоследствии Ремизова освободят, он эмигрирует за границу и умрёт во Франции в 1957 году восьмидесяти лет от роду). Сам Блок тоже был арестован в дни разгрома левых эсеров. «Освобождение около 11 часов утра... Оказывается, хлопотали М.Ф. Андреева и Луначарский», — запишет он.

Луначарским создан фонд молодых дарований, пополняемый его личными гонорарами за литературные произведения. Из этого фонда получали помощь и поддержку тогда ещё совсем юные Шостакович, Оборин, Ойстрах, Дулова и многие другие, кто стал впоследствии славой и гордостью нашей культуры. […]

Из речи наркома в годовщину смерти Маяковского 14 апреля 1931 года: «Не все мы похожи на Маркса, который говорил, что поэты нуждаются в большой ласке. Не все мы это понимаем, и не все мы понимали, что Маяковский нуждался в огромной ласке, что иногда ничто так не нужно, как душевное слово».

Пять лет спустя в 1936 году опера Шостаковича «Катерина Измайлова» («Леди Макбет Мценского уезда») называется образцом формализма и безыдейности. Тяжелые политические обвинения выдвигаются позже против таких режиссеров, как А. Таиров, В. Мейерхольд, А. Довженко, С. Эйзенштейн, таких литераторов, как Б. Пастернак, Н. Заболоцкий, А. Ахматова, М. Булгаков, М. Зощенко...

Повторим: все могут ошибиться. И «большая ласка» не в одних похвалах, но и в критике, её тоне, форме и содержании — доказательном, без «взволнованной раздражительности».

Горький в письме С.М. Будённому, который не столько холодно, сколько оскорбительно отозвался о повести И. Бабеля «Конармия», писал: «Мы, в наших интересах, обязаны относиться бережно и терпимо ко всякому человеку, который способен помочь нам в борьбе против загнивших, но ещё крепких устоев проклятой, позорной старины. Бабель — способен. Нас вовсе не так много, чтобы мы могли беззаботно отталкивать от себя талантливых и полезных людей».

Это тоже ленинская позиция — бережное отношение к талантам. […]

Марина Цветаева 19 июля 1919 года отметила в дневнике: «Во "Дворце искусств" читала 6.VII.1919 года (старого стиля. — А.П.) "Фортуну" (на вечере вместе с Луначарским...). Избрала вещь подспудно антисоветскую. («Так вам и надо за тройную мощь! Свободы, Равенства и Братства» и др.), рада, что это "в лицо комиссару", хотела бы Ленину, "всей Лубянке". Гонорара "публично" не взяла – я на свои 60 р. пойду у Иверской поставлю свечку за окончание строя, при котором так оплачивается труд — 60 р., на .3 ф (фунта) картофеля».

4 декабря 1920 года М. Цветаева отправит письмо Максимилиану Волошину: «...Луначарский — всем говори! — чудесен. Настоящий рыцарь и человек».

Два признания, два откровения одного человека. Между двумя мнениями — полтора года бытия, так переменившего взгляды. Исчез страх. Не стало подозрительности. Ушла предвзятость. Взамен — благожелательное внимание.

[…] Имя А.В. Луначарского присвоено открытой в 1971 году малой планете. Луначарский сам был планетой […]. 20-летним мог сражаться по поводу категорического императива, отстаивать теорию ценности Маркса и сопоставлять Софокла с Шекспиром. В одиночном заключении в Киевской Лукьяновской тюрьме он изучил английский язык. А вскоре читал в подлиннике Шекспира и Бэкона. Во время ссылки в Калугу сделал стихотворный перевод поэмы Мистраля, писавшего на прованском языке. Владел, как родным, итальянским, французским, немецким (перевёл первый том Ницше для издававшегося собрания сочинений), знал английский, испанский, греческий. Любил поупражняться латинским в разговорах с Брюсовым, причём «собеседники легко переходили от лапидарного стиля "Записок" Ю. Цезаря к роскошной риторике Цицерона и Тита Ливия».

Впрочем, это не удивляло. Самым образованным было и правительство в целом. Философы у власти. Словно подтверждалось суждение Платона о том, что в его «идеальном государстве» философы будут властвовать, а цари философствовать. Не потому ли мы постоянно возвращаемся к ленинскому наследию, к наследию ленинских наркомов, что их отличали, произраставшие на почве огромных знаний и работы мысли, социальная проникновенность, политическая проницательность?

[…] 29 ноября 1924 года Луначарский пишет в Главрепертком И.П. Трайнину — о пьесе Андрея Белого «Петербург».

«Я прочел пьесу Белого, она действительно плоха. […] Белый принес бы гораздо больше пользы, чем вреда, заняв своеобразную, но в корне, в конце концов, дружескую к нам позицию и дав возможность производить критику этой позиции не в недрах цензорских кабинетов, а публично перед всеми. Ведь не бояться же нам в самом деле Белого в такой публично поставленной дискуссии. Вот те соображения, которые заставляют меня высказаться против запрещения "Петербурга"». […]

Пробыв в должности 12 лет — больше, чем другие наркомы ленинского призыва, А.В. Луначарский завершил «служебную карьеру» тем же, с чего начал: прошением об отставке. 1929 год. Отставка была принята. Вместе с наркомом прошение подает и вся коллегия Наркомпроса — случай беспрецедентный. А причиной — фактической, а не формальной — послужила, в частности, позиция Луначарского и его помощников в таком вопросе, как подготовка рабочих в ФЗУ. […]

Время первой пятилетки, резко возрастает спрос на умелые руки. Рабочих можно готовить наспех, на чём, собственно, и настаивали «заказчики» — преподавать лишь азы дела, которым молодым людям предстояло заниматься. Луначарский стоял на том, чтобы в ФЗУ готовить не узко-, а широкообразованных людей. И ни в коем случае «ввиду... фатальных законов развития не отбрасывать их в хвост обоза и там использовать для наименее квалифицированных работ, не заботясь о том, освещён ли чем-нибудь их мозг».

[…] Прошлое давало нам прекрасные уроки просвещения. Но и уроки непросвещенности — нетерпимости.

В сущности в основе крайнего нетерпения часто лежит непросвещенность, не устранимая и грамотностью. Лежит вера в то, что возможна панацея от всех бед. Только надо как следует её поискать, найти. И, между прочим, не раз находили. Во всяком случае полагали так. «Найти» одного-единственного человека, вождя и учителя, — всё объяснит, всё поставит на свои места... Без веры многих в чудо невозможен культ личности. […]

____________

Известия. 1987. 23 августа. С. 2-3.