Доклады Центра эмпирических политических исследований

Вид материала

Содержание

Бiблiотека украiнського полiтика
Методология и методы
Опыт изучения политических диспозиций
Список фотографий и суждений
Политическое сознание и поведение
Политические институты и процессы
Методология и методы политического анализа
Political consciousness and behaviour
Political institutions and processes
Methodology and methods of the political analysis
Научное издание
Санкт-петербургского государственного университета

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7

Литература

^ Бiблiотека украiнського полiтика // Довiднiк. Кiев, 1997.

Выдрин Д. Украинская политическая элита: Особенности эволюций и эволюция особенностей // Киевские ведомости. 1994. 3 сентября.

Гаран О. Мiстцева та региональна элiта Украiни // Вiче. 1999. №5.

Круглашов А. Мiсцева Елiта: Регiональна чи периферiйна? // Вiче.1998. №5.

Малахов В. Интеллигенция и элита: становление в современной Украине // Полiтична думка. 1994. №3.

Миллс Р. Властвующая элита. M., 1959.

Mosca G. The Ruling Сlass / Laumann E. D. (eds.). The Logic of Social Hierarchies. Chicago, 1971.

Полномочия народных депутатов подтверждены // Правда Украины. 1990. 18 мая.

Партiйнi списки виборочних об'еднань Украiни // Полiтичний календар. Iнформацiонно-аналiтичний огляд. Специальний випуск. 1998. №5.

Полохало В. Неототалитарные трансформации посткоммунистической власти в Украине // Полiтична думка. 1994. №3.

Pareto V. Elites and their Circulation / Heller С. S. Structured Social Angularity: A Reader in Comparative Social Stratification. New York, 1969.

Право вибору: Полiтичнi партii та вибори i блоки. Кiев, 1998.

Пиховшек В. Вся президентская рать // Киевские ведомости. 1994. № 50,51; 1995. №1.

Рахманин С. В парламенте тройное пополнение // Киевские ведомости. 1995. 10 февр.

Томенко М. Итоги парламентских выборов в Украине. Политические ориентации и предпочтения населения // Полiтична думка. 1998. №7.

Украiна в числах. 1999. № 22.

Федоров Н. Нарциссизм посткоммунистической украинской элиты // Полiтична думка. 1994. №3. с.20.

Фесенко В. Политическая элита Украины: противоречия формирования и развития // Полис. 1995. №9.

^ МЕТОДОЛОГИЯ И МЕТОДЫ
ПОЛИТИЧЕСКОГО АНАЛИЗА

___________________________________________________________

О.В. Попова

ПРОБЛЕМЫ ИССЛЕДОВАНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ

Проблемы политической идентификации в отечественной политологии стали активно обсуждаться в последние 5-7 лет. Эта тема исследуется как в рамках символического интеракционизма, функционализма, постструктурализма, так и в рамках методологии неомарксизма. Европейская традиция (речь идет прежде всего о французских политологах) наиболее тесно связана с постструктурализмом (П. Бурдье), американская политологическая школа наиболее плодотворно работает в направлении функционализма. Российские политологи (например, В. Рукавишников) в большей степени тяготеют к американской традиции, некоторые обращаются к символическому интеракционизму, и лишь немногие (Н. Шматко, Ю. Качанов) — к европейской традиции постструктурализма.

В рамках символического интеракционизма идентичность предполагает «отнесение к себе действий, прав, обязательств, готовность стяжать функции, ответственность, осуществлять выбор» (Политическая антропология, 63). В становлении личности человека предполагается существование нескольких уровней, связанных с процессом идентификации. На первой ступени происходит идентификация Я с предметной средой (Я есть …). Вторая ступень предполагает самообозначение Я посредством противопоставления себя и себе подобных иным (другим, чужим, врагам и т.д.). Третий этап предполагает «выстраивание» образа мира в соответствии с «персональной перспективой», с потребностью «быть представленным» в этом мире и утвердиться в нем. На четвертой ступени человек оказывается способным соотнести эту «созданную реальность» с личным практическим опытом и внести в нее (т.е. в собственные представления) изменения. Политическая идентификация предполагает развертывание тех же четырех стадий.

Классик символического интеракционизма Дж. Мид утверждал, что в идентичности проясняется точка зрения и позиция другого человека по отношению к нам, поскольку мы применяем чужие точки зрения и позиции по отношению к самим себе (окольный путь «через других» позволяет стать для себя самого объектом). Идентичность и интеракция постоянно переходят друг в друга. Идентификация включает в себя подражание важным представителям общества (референтной группе), при осуществлении которого происходит «присвоение» индивидом одновременно множества социальных ролей. Организованное сообщество, или социальная группа, предоставляет личности целостную идентичность «обобщенного другого». Конечная ступень идентификации достигнута, когда индивид может войти в политическую жизнь общества и не только рефлексировать по поводу своей реакции на конкретные события или политические институты, но и учитывать при этом нужды, потребности, требования социальной группы, законов, организации, государства и даже всего мирового сообщества.

Зрелая личность включает в себя рефлексивное Я (общественный аспект идентичности) и импульсивное Я (уникальное в личности), находящиеся в гармоничном равновесии друг с другом. Предпосылкой формирования идентичности, по Миду, является несоответствие индивида требованиям общества (Абельс, 25—28).

П. Бергер и Т. Лукман в рамках теории социального конструирования поставили вопрос о необходимости обсуждения проблемы идентичности человека только в контексте описания конкретного общества. Формирование идентичности рассматривается этими авторами как элемент общей социализации (политической идентификации — в процессе вторичной социализации) человека, происходящей в течение всей его жизни. Идентичность невозможно поддерживать без участия других людей. Люди интерпретируют собственную субъективную реальность так, чтобы не разрушить стабильность и естественность повседневной жизни.

Идентичность личности в современном обществе открыта для любого внешнего воздействия. А потому может быть поставлен вопрос об устойчивости идентичности и даже о возможности ее возникновения вообще. В современных условиях возникает ситуация «отказа от идентичности» для сохранения целостности личности. И. Гофман обратил внимание исследователей на тот факт, что при обретении идентичности (или «угрозе» идентичности) человек вынужден решать сложнейший вопрос о том, как можно балансировать между двумя иллюзиями — между нормальностью (обычностью) и уникальностью собственной личности. Люди стремятся не привлекать к себе слишком сильное внимание, но в то же время боятся затеряться среди публики и принимают усилия для создания дистанции, отделяющей их от массы. Никто не желает быть совершенно незаметным и в то же время полностью отличаться от других. Для Гофмана проблема идентичности — проблема самобытности личности и возможности ее существования. Важным положением символического интеракционизма является представление авторов этого направления о множественной идентичности личности.

Постструктурализм предполагает идентификацию посредством соотнесения себя с людьми со сходными габитусами и жизненной траекторией, так называемое конструирование классов. Политическая идентичность — частный случай социальной идентичности, она рациональна и рефлексивна по своей природе. Эта характеристика является символическим средством объединения с одними и дистанцирования от других агентов поля политики, важнейшим средством мобилизации индивидов для политической деятельности. Интериоризированные образы «значимых других» представляют собой персонифицированные политические позиции агентов поля политики (Качанов, 113).

Отождествление себя с определенной политической позицией во многом определяется индивидуальной социальной траекторией, биографическим опытом, усвоенными схемами восприятия и оценки политических ситуаций и условий политической практики, стереотипами поступков в определенных ситуациях. Иногда при этом индивид частично, неосознанно, а порой и чисто внешне использует определенный тип политической идентичности.

В рамках постструктурализма ставится вопрос и о соотношении ситуационной и базисной политической идентичности. Ситуационная политическая идентичность непосредственно связана с актуальной политической практикой, для ее изменения достаточно профессионально навязанных извне с помощью манипулятивных методов «правильных» схем анализа ситуации и «правильного» же политического решения. Надситуационная политическая идентичность связана со всем политическим опытом человека. Она фиксирует «значимость» для индивида определенных политических отношений.

Ситуационные политические идентичности являются исходным материалом для выстраивания надличностной политической идентификации человека, они должны быть осмыслены и приняты им, распространены на все похожие ситуации. Формирование надситуационной политической идентичности в процессе политической социализации предполагает «вписывание» политических ролей в габитус агента поля политики. Формирование базисной политической идентичности происходит посредством разрешения кризисных состояний сознания личности. Надситуационная политическая идентичность диктует личности нормы и правила политического действия, схемы восприятия, мышления, оценки, способы политической коммуникации, постановки и разрешения проблем.

По версии постструктуралистов, формирование надситуационной идентичности проходит четыре этапа: а) возникновение эмпатии к персонифицированной позиции в поле политики, б) становление ситуационной политической идентичности на основе эмпатии, в) осознание ситуационной политической идентичности и формирование надситуационной идентичности, г) принятие личностью осознанной устойчивой идентичности в качестве личностной политической идентичности (Качанов, 117).

В условиях трансформации общества формирование на основе ситуационной идентичности базисной идентичности имеет кризисный характер. Во-первых, человек, осознав свою ситуационную идентичность, может сознательно от нее отказаться, не принять ее. Во-вторых, человек может отрицательно относиться к своей социальной и политической позиции в обществе, формально с ней идентифицируясь. В-третьих, осознанная ситуационная идентичность может соответствовать одним и вступать в противоречия с другими ценностями, принятыми данным человеком. Таким образом, принятие личностью своей идентичности оказывается неполным. В-четвертых, в результате сложного взаимодействия политических агентов поля политики индивиду могут быть навязаны такие позиции, которые оказываются абсолютно незначимыми в понимании им своей личности. Наконец, политическая ситуация может сделать доминирующими менее значимые аспекты политической идентичности. Становление, функционирование и развитие базисной политической идентичности реализуется посредством постоянного разрешения кризисных состояний в самооценке политической позиции личности.

В рамках марксистской и неомарксистской методологии ключом к пониманию политической идентификации является понятие классового сознания. Соотнесение экономического положения своего класса с его объективными потребностями лежит в основе выбора политической партии и политического (в том числе и электорального) поведения. Механизм формирования классового сознания включает в себя формирование объективного экономического интереса класса на основе потребностей, затем происходит его осознание; постановка целей, в том числе и политических, реализуется в практической борьбе за осуществление этих идей. Классы могут действовать вопреки своим собственным интересам, в процессе осознания подлинных интересов класса политическим партиям отводится роль «рулевого». Идеология считается высшей формой теоретического выражения коренных интересов определенного класса, наиболее развитой формой классового самосознания.

Развитие классового сознания включает в себя три уровня. На первом (типологическом) уровне представители социальной группы фиксируют свою «похожесть», идентифицируя себя по внешним признакам. При этом осознание единства и общности интересов отсутствует. На втором уровне (идентификационном) появляется групповое самосознание общности условий жизни и деятельности, потребностей и интересов в первичной социальной общности (в круге реальных социальных контактов). На третьем уровне (уровень солидарности) происходит осознание единства интересов и ценностей большой общности и своей принадлежности к ней.

На характер классового самосознания влияют такие факторы, как интенсивность внутригрупповых и межличностных коммуникаций индивида, уровень социальной мобильности группы, к которой объективно принадлежит данный человек, и количество социальных групп, к которым он себя считает принадлежащим.

Но осознание людьми своих личных и общих интересов не организует класс автоматически в самостоятельную политическую силу. Только осознание коренных общих интересов превращает «класс в себе» в «класс для себя». Согласно марксистской методологии, классовое сознание обязательно находит свое выражение в политических учениях и программах. При этом признается, что в различных социальных общностях и группах (национальных, профессиональных, религиозных и т.д.) возникают особые интересы, которые могут находиться в противоречии с объективными интересами данного класса. Со временем происходит трансформация политических взглядов, поскольку классовое сознание отражает процесс смены состояний общества. В современном марксизме признается также и то, что содержание сознания определяется бытием только в конечном счете, а не непосредственно. Допускается обратное воздействие общественного (классового, политического и др.) сознания на общественное бытие.

В рамках функционализма политическая идентификация рассматривается в контексте теории политической культуры. Политическая идентификация понимается в политологии как отождествление индивида с «обобщенным иным», проявляющаяся в поведении символическая принадлежность к определенной группе. Политологи считают, что политическая идентификация рациональна по своей природе. Она выступает средством объединения и дистанцирования по отношению к другим людям, политическим организациям, институтам власти, позволяет ориентироваться в реальных и воображаемых структурах общества. Человек конструирует политическую реальность и свое место в ней по схеме «свои – в чем-то близкие – чужие – враждебные».

В эмпирических исследованиях используют определение политической идентичности как «приятия или отвержения личностью определенных форм политической жизни» (Политический маркетинг, 56). Исследователи для анализа политической идентификации используют трехуровневую схему, включающую в себя идеологический, партийный и персонифицированный уровни. Большинство западных политологов рассматривают политическую (прежде всего партийную) идентичность как один из наиболее надежных показателей, позволяющих определить предпочтения электората в стабильных демократических странах. В этом направлении в течение нескольких десятилетий работают такие известные исследователи, как Эриксон, Кэмпбелл, Белкнап, Франклин, Ройнс, Дэлтон, Фиорина, Шивели. Изучение политической идентичности жителей европейских стран проходит в рамках программ Евробарометра и Европейской группы по исследованию ценностей.

Среди эмпирических индикаторов, активно используемых для изучения политической идентификации граждан в Европе и США, наиболее востребованными являются следующие:

тестирование по методу неоконченных предложений («Кто я? Какой я?», «Люди в нашей стране делятся на… и…»);
оценка совпадения интересов («Какая из политических партий или организаций, представленных ниже, в наибольшей степени выражает интересы таких людей, как Вы?»);
самооценка по шкале «правые–левые» («Оцените свое местоположение по шкале «левые–правые»);
близость политической позиции («Можете ли Вы сказать о себе, что Вы (Ваша политическая позиция) близки к какой-либо партии? Если да, то ощущаете ли Вы себя очень близким, достаточно близким или просто симпатизирующим этой партии?»);
готовность отдать свой голос за партию (при проведении опросов, достаточно далеко отстоящих от выборов).

Отметим, что прямое заимствование концепций и методик изучения политической идентичности, разработанных зарубежными авторами, вызывает большие сложности при адаптации к российским условиям. Очевидно, что в условиях нестабильной партийной системы и высокого уровня негативной политической идентификации вопросы о том, какая партия (или политики) в наибольшей степени выражают интересы респондента, имеют весьма незначительную эвристическую ценность для прогнозирования электорального поведения россиян (особенно на фоне думских 1999 г. и президентских 2000 г. выборов).

По результатам опросов общественного мнения исследователями постоянно фиксируется несоответствие идеологического, партийного и персонифицированного уровней политической идентификации россиян. Эта ситуация имеет вполне объективное основание. В России в 1991 г. были зарегистрированы 14 партий, в конце 90-х годов их было уже более сотни. На выборах различного уровня участие принимают около 30 из них. Вполне естественно, что при таком обилии политических объединений идеологическое различие между ними минимально. Кроме того, многие из партий по сути своей являются партиями-однодневками, создаваемыми специально «под выборы», «под политика».

Политическая идентификации наших сограждан характеризуется некоторыми особенностями. Она осуществляется посредством идентификации в большей степени не с движением, партией или идеологией, а с персоной, лидером, и в формах, отличных от официальных (общепринятых) форм политической активности. Наблюдается тяготение людей к крайним позициям политического спектра. Значительным остается количество граждан, не способных однозначно определить свои политические предпочтения. Сохраняется неустойчивость политических идентификаций граждан. Значительное количество людей, ощущающих свою социальную ущемленность, идентифицируют себя с помощью негативной модели, когда при формировании политической идентичности происходит «застревание» на ее второй стадии.

Негативная идентификационная модель может проявляться как в отказе от выбора политической партии, которая выражает интересы данного индивида или его статусной группы, так и в крайне агрессивном отношении к представителям любых политических движений или движений, воспринимаемых в качестве «чужих». Негативная идентификация в кризисном обществе выполняет мировоззренческую и компенсаторную функции, она наиболее характерна для низкостатусных групп. Люди с подобным типом идентификации едины в своем отрицании символики какой-либо партии или идеологии. Система декларируемых политических идей при этом обладает претензией на создание универсальной картины мира и провозглашается вечной, единственно правильной.

Отношение к представителям другой политической ориентации как к врагам включает в себя психологическое неприятие, отторжение, предполагает агрессивность поведения, направленного на устранение противника. Оно проявляется в разговорном языке, в системе образов, стереотипов, идеологических шаблонов и штампов, которыми оперирует массовое сознание. Негативная идентификационная модель характеризуется использованием конфронтационной лексики (идейный враг, оплот коммунизма, «чикагские мальчики» и т.д.) и построением высказываний методом «от противного» («Такие люди, как Н., не могут…», «Я никогда не буду…»).

Негативная идентификация может искусственно формироваться политическими движениями и объединениями. При этом соблюдаются следующие общие принципы. При внешне радикальном отрицании существующих устоев политической жизни оппозиционные политические движения оперируют только устоявшимися («общеупотребимыми») идеями, облаченными в привычную для обывателя форму.

Общая схема возникновения (формирования) концепции и образа врага базируется на основе социальной мифологии и включает в себя следующие элементы:

а) сокрытие или ограничение информационного потока (принцип тайны) о других политических объединениях или персонах, создающее деформированный в желательном направлении их образ;

б) изображение представителей иных политических ориентаций лишенными человеческого начала;

в) утверждение, что представители иных политических ориентаций не имеют обычного человеческого лица;

г) поскольку «чужим» нельзя доверять, то представители «своей» статусной группы вынуждены поступать беспощадно, не задумываясь о соответствии своих действий общечеловеческой морали;

д) враги анонимны, они не имеют права на собственное имя и обозначаются кличкой, прозвищем, псевдонимом, могут именоваться обезличенным указательным «они», «те», именной («баркашовцы», «жириновцы») или абстрактной этнической конструкцией;

е) приписывание безнравственного поведения, привычек, отсутствия культуры и стремления ее уничтожить;

ж) осуждение, клеймение (обычно как агентов иностранных спецслужб, живущих на чужие деньги);

з) объявление психически ненормальными представителей определенной политической ориентации;

и) использование принципа «недостаточности» с указанием: «В то время как мы (наши дети)… они …».

Анализ результатов телефонного опроса, проведенного Центром эмпирических политических исследований СПбГУ в марте — апреле 1999 г., позволяет составить некоторое представление об идеологической идентификации населения Санкт-Петербурга (всего опрошено 1129 человек на основе случайной выборки). Ответы респондентов на вопрос: «К какой группе политических взглядов Ваши убеждения ближе всего?» распределились следующим образом (% от числа всех опрошенных): социал-демократические взгляды — 24%, либеральные — 19%, коммунистические — 12%, националистические — 4%, монархические — 2%, анархические — 2%. Затрудняются с определением своей идеологической идентичности 32%. Можно предположить, что политическое поведение этих людей подчиняется исключительно прагматическим соображениям и не связано с идейными мотивами. Вместе с тем, большинство опрошенных петербуржцев смогло самостоятельно определиться в системе идейного размежевания современного российского общества. Основой их самоидентификации с определенными идейными течениями, скорее всего, являются ценностные ориентации (см.: Осенний кризис, 61).

Для людей с коммунистической идентичностью значимо жесткое регулирование частного сектора, патерналистское отношение к государству, приоритет интересов общности над интересами индивида. Для либералов значимы личные возможности в экономике, политические свободы и права человека, индивидуальная свобода. Сторонники социал-демократической идеологии ориентируются на социальную справедливость и социальные гарантии. Позиции остальных россиян представляет собой «выборочный набор» ценностей коммунистических или либеральных представлений.

Партийные предпочтения населения Санкт-Петербурга изучались в ходе опроса на выходе с избирательных участков, проведенного ЦЭПИ СПбГУ 19 декабря 1999 г. Всего было опрошено 1 153 человек на 23 участках, отобранных случайным способом во всех одномандатных округах города. Ответы на вопрос о том, за какую партию или блок проголосовали избиратели, распределились следующим образом: СПС — 19,9%, «Единство» — 15,6%, «ОВР» — 13,8%, «Яблоко» — 13,8%, КПРФ — 13,4%, НДР — 3%, КРО и блок Ю. Болдырева — 3,48%.

Анализ идейной ориентации этих партий и движений показывает, что партийные предпочтения населения Санкт-Петербурга не вполне соответствуют его идеологической идентификации. Электоральная статистика свидетельствует о том, что голоса петербургских избирателей распределяются (в отличие от России в целом) в относительно одинаковых пропорциях между основными участниками выборов. Итоги голосования по партийным спискам в Санкт-Петербурге и России соответственно в 1995 г. и 1999 г. см. на табл. 1 и 2.

Таблица 1. Итоги голосования по спискам избирательных объединений в 1995 г. (в %).

	КПРФ	НДР	«Яблоко»	ДВР
Россия	22,3	10,13	6,98	3,86
Санкт-Петербург	13,21	12,78	16,03	12,37

Таблица 2. Итоги голосования по спискам избирательных объединений в 1999 г. (в %)

	КПРФ	«Единство»	ОВР	СПС	«Яблоко»
Россия	24,29	23,32	13,33	8,52	5,93
Санкт-Петербург	14,16	17,69	15,75	17,4	11,18

Эти данные говорят о том, что избиратели Санкт-Петербурга демонстрируют относительную устойчивость своих политических предпочтений, несмотря на изменчивость партийной системы страны.

Анализ результатов вышеупомянутого и других опросов, проведенных ЦЭПИ СПбГУ, показывает, что одним из основных факторов, определяющих политическую идентификацию жителей Санкт-Петербурга, является возраст. Так, среди сторонников КПРФ преобладают люди в возрасте старше 55 лет, а среди сторонников СПС и «Яблока» — люди в возрасте от 18 до 54 лет. Аналогичным образом на идентификацию влияет образование: на КПРФ ориентируются в основном люди с неполным средним и средним образованием, а на СПС и «Яблоко» — люди с высшим и незаконченным высшим. Люди с относительно низкими доходами преобладают среди сторонников КПРФ, а люди с относительно высокими доходами — среди сторонников СПС и движения «Яблоко».

Особенно явно взаимосвязь возраста и политической идентификации обнаруживается при анализе социальных групп, идентифицирующих себя с партиями не центристскими, а располагающимися в левой или правой области идеологического спектра. Например, люди в возрасте 29–44 лет в основном идентифицируют себя с демократическими партиями или объединениями, провозглашающими национал-государственнические лозунги.

Мужчины в меньшей степени, чем женщины, склонны колебаться при партийной идентификации. Пропорция «партийно неопределившихся» мужчин и женщин составляет 1:2. Наибольшие проблемы с партийной идентификацией испытывают люди с неполным средним образованием. Чем выше образование, тем менее петербуржцы затрудняются в определении своей партийной идентификации.

Изучение негативной политической идентификации избирателей Санкт-Петербурга показывает, что КПРФ занимает второе место рейтинга поддержки, но также стоит на первом месте среди партий, которым избиратели не отдадут свой голос ни при каких обстоятельствах (27,8% петербуржцев ответили, что никогда не поддержат кандидатов от КПРФ). Второе место по показателю негативной партийной идентификации занимает ЛДПР. Никогда не намерены поддерживать ее представителей на выборах любого уровня около 20% респондентов. По отношению к другим политическим объединениям жесткого неприятия не выявлено. Например, в последние полтора года Санкт-Петербург перестает быть «яблочным» городом. Тем не менее, негативные установки по отношению к «Яблоку» имеют только 2,1% петербуржцев.

Политические идентификационные модели в сознании студентов Санкт-Петербурга представлены очень слабо. Менее 10% из них свободно определяют свои собственные политические убеждения. С одной стороны, это объясняется тем, что в возрасте 18—23 лет наиболее значимой в жизненной стратегии является межличностная коммуникация. С другой стороны, поскольку в обществе в последнее десятилетие отсутствовала жесткая пропаганда необходимости выбора идеологии, подобная идейная индифферентность не вызывает удивления. Большинство студентов имеют весьма смутные представления о том, что входит «в идеологический набор» вместе с лозунгами свободы, порядка, величия родной страны и т.д. Люди в возрасте от 18 до 25 лет в массе своей либо не имеют партийных предпочтений, либо ориентируются на движения с националистической окраской. Они составляют незначительную часть активного электората и в выборах участвуют редко.

Весьма четко обозначена идеологическая идентификация мужчин в возрасте старше 50 лет со средним специальным образованием. Эта категория людей ориентируется на коммунистическую идеологию. Данная социальная группа городского населения демонстрирует нам редкий пример соответствия идеологического, партийного и персонифицированного уровней политической идентификации. Они поддерживают коммунистическую идеологию («с человеческим лицом»), КПРФ и регулярно голосуют за Г.А. Зюганова. Данная категория в Санкт-Петербурге составляет чуть менее 10% от числа активного электората.

Весьма своеобразной политической идентификацией обладают «государственные люди», чиновники. По сути своей они являются очень осторожными прагматиками, не склонными ретранслировать собственные политические убеждения. Тем не менее, именно эта профессиональная группа вместе с представителями «силовых структур» склонна ориентироваться на «партию власти». Идеологическая идентификация у них фактически не прослеживается, но в рассуждениях о будущем России четко воспроизводятся лозунги поддержки сильного государства, порядка в стране и т.д. По типу политической идентификации к этой категории примыкают еще две колоритные социальные группы: наемные работницы в сфере услуг (торговля) среднего возраста и женщины в возрасте от 50 до 60 лет со средним специальным и высшим образованием.

Демократическая идеологическая идентификация в большей степени характерна для людей среднего возраста с высшим образованием (преимущественно женщин), работающих как в государственном, так и в частном секторе. Проблема заключается в том, что при четком однозначном обозначении своих политических взглядов эти люди поддерживают различные партии, либо утверждают, что ни одна из существующих партий правого спектра не является выразителем их политических взглядов. Как следствие, эта социальная группа на выборах не голосует за политические партии демократической ориентации, либо отказывается от участия в выборах.

Представители частного бизнеса и наемные работники (мужчины) склонны идентифицировать себя в рамках негативной модели. Они даже фразы конструируют таким образом: «Я — не…», «Буду голосовать только не за …». Рабочие голосуют по протестной модели (против всех или за одиозные фигуры). Чьи-либо преимущества (любые: материальные, статусные, образовательные и т.д.) воспринимаются ими как лишения, как чье-либо благо, украденное у них, достигнутое за счет их собственных потерь. Им близок лозунг «разрушение всего нового» и «возврат к порядку».

Известно, что избиратель готов голосовать в первую очередь за яркую личность. При этом граждане оценивают не реальные черты характера политика, а некое идеальное представление о нем или свое отношении к лидеру. Например, люди могут голосовать за политика, если он кажется им компетентным, надежным, вызывающим доверие («люди ему доверяют», «мне кажется, что он надежный человек во всем»). По мнению избирателей Санкт-Петербурга, наиболее значимыми являются нравственные характеристики политического лидера (порядочность, честность), а также такие личностные характеристики, как целеустремленность, добросовестность. Третью позицию занимают управленческие качества (наличие опыта работы, профессионализм). На четвертом месте стоит социальный статус кандидата. Как правило, здесь «работают» механизмы социальной идентификации (земляк, закончил такой же вуз, имеет такую же специальность). Люди хотят видеть избранным «своего». Важным для избирателей является также отношение политика к населению («чтобы делал все для народа», «защитник народа»). Последнее по значимости место занимает политическая идентификация. Лишь пятая часть опрошенных нами избирателей придавала большое значение этой характеристике кандидатов при голосовании за них на выборах в Государственную думу в декабре 1999г.

Результаты телефонного опроса избирателей Санкт-Петербурга в ноябре 1998 г. (1117 респондентов) показали, что осознавали влияние партийной принадлежности политика на свою готовность голосовать за него как очень сильное только 19,7% петербуржцев. Затруднялись дать определенный ответ 15,8% респондентов. 34,8% и 10,6% опрошенных были убеждены в том, что на их выбор партийная принадлежность политика соответственно «не повлияет совсем» или «скорее не повлияет». Еще 19,1% утверждали, что партийная принадлежность политика повлияет на их голосование отчасти. При этом было не важно совпадение партийной идентификации политика и избирателя. «Отчасти» могли повлиять лишь противоположные партийные пристрастия избирателя и избираемого.

В целом можно выделить пять моделей идентификации избирателей с политическим лидером: 1) готовность голосовать за него как за личность, 2) ощущение избирателями близости своей политической позиции с взглядами лидера, 3) ориентация на его статус, 4) вера в эффективность его действий, 5) неприятие конкурентов политика (негативная идентификация, голосование по принципу «меньшего зла»). Возможно сочетание данных мотивов, имеющее неустойчивый динамический характер.

Считается, что для многих избирателей само участие в выборах и голосование за кандидата могут быть автоматическим следствием стабильной установки на избранную партию, а вовсе не результатом осознанного принятия решений. В российских условиях нестабильной партийной системы, когда многие политические объединения создаются «под выборы», голосовать, руководствуясь партийной идентификацией политического лидера, могут не более 15 – 18% электората.

Изучение политической идентификации в условиях трансформации общества позволяет оценить косвенным образом не только шансы политической партии или политического лидера на выборах, но и степень стабильности власти в целом. Хотя участие населения в голосовании часто имеет ярко выраженные признаки формального ритуала, но одновременно легитимирует политическую систему, декларируя демократический характер власти.

Литература

Политическая антропология /Под ред. В.В.Ильина. М., 1995.

Абельс Х. Интеракция, идентификация, презентация. Введение в интерпретативную социологию. СПб., 1999.

Качанов Ю. Опыты о поле политики. М., Институт экспериментальной социологии. 1994.

Политический маркетинг. 1999. №1.

Осенний кризис 1998 года: российское общество до и после. М., 1998.

Д.А.Авдиенко

^ ОПЫТ ИЗУЧЕНИЯ ПОЛИТИЧЕСКИХ ДИСПОЗИЦИЙ:

МЕТОДЫ И РЕЗУЛЬТАТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ

Политические трансформации в России достигли определенного этапа, когда уже можно говорить о некоторой стабилизации. Выражается это прежде всего в общем отношении граждан к политикам и политике. При всем негативном отношении к институтам власти и политическим лидерам общество в последнее время недвусмысленно продемонстрировало стремление к определенности и стабильности. Президентские выборы 2000 г. отчетливо показали, что люди устали от постоянных кризисов, непредсказуемости и непонимания происходящего. Поддержка партии власти (точнее, всего лишь проекта партии власти), президентский плебисцит (он показателен сам по себе, независимо от персональных особенностей победившего кандидата) являются симптомами, которые указывают на более глубокие политические явления.

В данном докладе не преследуется цель зафиксировать некоторые закономерности современного политического процесса. Это затруднительно по нескольким причинам. С одной стороны, прошло слишком немного времени, чтобы делать «окончательный анализ». С другой стороны, диагностические (в широком научном смысле) средства, которые были заимствованы из западной науки, оказались малопригодными для наших реалий. К тому же нельзя забывать, что сама западная политическая наука пребывает сегодня в состоянии неопределенности – выяснилось, что грандиозные научные проекты исследо-

вания политического сознания и поведения начала 50-х годов оказались не столь продуктивными.

Понимание политического процесса немыслимо без собственно «понимания» (здесь очевидна апелляция к традиции понимающей социологии). Данный подход предполагает рассмотрение политической реальности в виде объективных событий и институтов, а также в виде субъективных политических отношений и представлений социальных агентов. Важно отметить, что причинно-следственные соотношения, которые вскрывает исследователь при таком определении, могут выражать некий методологический континуум между объективизмом и субъективизмом. В данном докладе сделан акцент на субъективном отношении людей к политической реальности. Одним из элементов такого отношения являются политические диспозиции, изучение которых позволяет обнаружить и понять лежащие в основании политической практики смыслы, обозначить некоторые контуры возможных эффектов политической траектории общества.

Политические диспозиции выражаются в закрепленных в социальном опыте предрасположенностях людей воспринимать, оценивать и осмысливать политические события и объекты, а также в способности осуществлять релевантную политическую практику.

Политические диспозиции формируются в результате аккумуляции жизненного опыта. Политическая практика непосредственно производит пространство диспозиций, в то же время происходит и обратное воздействие. По этой причине политической практике агентов свойственна повторяемость и узнаваемость.

В основе политических диспозиций лежат схемы восприятия и оценивания политических объектов. Можно рассматривать эти объекты как результат производства поля политики. Всевозможные программы, заявления, требования, провозглашения обеспечивают процесс координации в поле политики различных сил. Именно эти средства позволяют привлекать электорат и сегментировать политический рынок. Однако важной отличительной чертой политического производства является постоянное опережение предложения. Действительно, для того чтобы произвести политическое событие, нет нужды режиссировать его в соответствии с определенными ожиданиями потребителей политической продукции. Эффективный политик предлагает цели и средства, которые могут опережать спрос на них (формирование общественного мнения – это и есть метафора избытка политического предложения над спросом).

Тем не менее, вольно или невольно правила политической игры принуждают агентов согласовывать свои действия с внутренней логикой поля. Поясним это на примере символического размежевания. Политический лидер в целях демонстрации своей принципиальности и в то же время в целях собственной прозрачности постоянно заявляет о своем отношении к тем или иным событиям, другим политикам и т.д. Весь возможный набор суждений по различным вопросам, разумеется, должен быть логически непротиворечивым. Критерии непротиворечивости задаются участниками политической игры, а затем навязываются остальной части населения. Могут возникать, однако, и нежелательные для политика диссонансы. Например, в том случае, когда некий политик, ассоциирующийся в сознании респондента с определенной политической позицией, начинает вдруг критиковать основные постулаты именно этой политической позиции. Тогда этот политик рискует приобрести в лучшем случае репутацию непоследовательного, а в худшем случае –- несерьезного человека.

Политические суждения являются важным символическим средством политической кодификации и, следовательно, политической и даже социальной дифференциации. Политическая практика агентов воплощает интериоризированные схемы восприятия и мышления, которые позволяют агентам классифицировать, ранжировать политические объекты. Данные схемы релевантны политической практике и вследствие этого обладают высокой объяснительной способностью.

Следует учитывать, что политическое мышление в значительной степени нерефлексивно. Его можно определить как стереотипное воспроизводство усвоенных и присвоенных значений политических объектов. Как правило, набор факторов, лежащих в основе классификационных схем, невелик и построен на простых категориях-оппозициях (правые ─ левые, консерваторы – реформисты, умеренные – радикалы и т.п.). Иначе говоря, классификации конституируются не эксплицитными принципами, а практическими схемами – свернутыми алгоритмами каждодневной политической практики. Методы психосемантики позволяют раскрыть свернутые имплицитные классификационные схемы агентов.

Среди концептуальных источников психосемантических методов следует выделить теорию личностных смыслов известного психолога А.Н.Леонтьева. Он полагал, что знание можно определить как социально-нормированное и унифицированное значение объекта. В свою очередь, конвенциональное значение может принимать собственное индивидуальное значение для субъекта, или, в терминах А.Н.Леонтьева, личностный смысл, который «создает пристрастность человеческого сознания» (Леонтьев, 153). Леонтьев противопоставлял значение как обобщенную форму действительности и личностный смысл. Значение фиксируется в языке, оно надиндивидуально, объективно и непсихологично. Смысл индивидуален, субъективен и по природе психологичен. В принципе, субъект может вербализовать специфику своих переживаний. Однако личностный смысл, как правило, не имеет адекватного выражения в языке. Человек подбирает лишь значение, т.е. то, что осознается, что включено в культурные языковые схемы. Поэтому можно предположить, что прежде чем социальные объекты актуализируются в сознании субъекта, они должны быть усвоены и присвоены им, приобрести свое место (коннотат) в пространстве личностных смыслов.

Психосемантическая методика также базируется на имплицитной теории личности, исходя из которой субъект в процессе категоризации, как правило, не осознает структуры, через призму которых воспринимает реальность. Психосемантика зародилась на стыке психологии и семантики: общей была идея различения значения и смысла. Один из исходных постулатов семантики заключался в том, что значения имеют субъективный смысл. Субъективное представление значений является областью психосемантики.

Субъективное семантическое пространство – это совокупность определенным образом организованных признаков, описывающих и дифференцирующих объекты (значения) некоторой содержательной области (Петренко). Процедура формирования семантического пространства включает в себя три этапа. Первый этап заключается в выделении семантических связей анализируемых объектов, т.е. установлении смыслового тождества между ними. К основным способам экспериментального выделения этих связей относятся: ассоциативный эксперимент, семантический дифференциал, методика сортировки. На втором этапе осуществляется математическая обработка полученных данных в виде исходной матрицы сходства с целью выделения универсумов, т.е. латентных факторов, лежащих в ее основе. Для этого используются методы многомерной обработки статистической информации: факторный, кластерный анализ, многомерное шкалирование. И, наконец, на третьем этапе происходит интерпретация полученных факторов, кластеров. Следует признать, что и в этом случае нельзя полностью избежать субъективности. При интерпретации типов политических диспозиций сочетания объектов можно трактовать по-разному, однако сам факт попадания в один универсум можно признать объективным, независящим от воли исследователя.

В нашем исследовании вышеописанная психосемантическая модель была дополнена некоторыми моментами, позволяющими учесть специфику области политического сознания.

На первой стадии исследования было отобрано около 300 объектов, достаточно полно характеризующих современную российскую политику. Такими объектами были фотографии с изображением эпизодов современной политической жизни (около 170), а также набор лозунгов из всевозможных политических программ и заявлений, включающий в себя стереотипные семантические единицы политического лексикона (например, такие как «команда молодых реформаторов»», «региональные элиты» и др.). На основе обобщения результатов просмотра карточек с указанными объектами группой «наивных» экспертов (две группы по 20 человек, подобранных по принципу социальной однородности) мы отобрали 79 карточек, которые отвечали двум критериям: смысловой ясности и соответствия политическому спектру. После этого они были предложены для классификации по произвольному признаку представителям четырех социальных групп. Отбор в эти группы производился целенаправленно для максимальной репрезентации характеристик реальных социальных групп (профессия, культурный капитал, социальная траектория и т.д.). В исследовании участвовали четыре группы по 25-30 человек (преподаватели вузов, учителя школ, банковские служащие, врачи). Так как в нашу задачу не входило воспроизводство полной картины общественно-политического сознания России, мы ограничились целевой выборкой, позволившей сконцентрировать исследовательские усилия на описании и интерпретации структуры политических диспозиций, которую удалось зафиксировать для указанных групп.

В результате группировки была получена таблица близости признаков (в данном случае мерой связи служила мера сходства пары объектов, пропорциональная количеству их объединений), куда благодаря самоидентификации вошли и респонденты. Анализ таблицы многомерными методами позволил воспроизвести «картину» политических диспозиций социальных групп. Полученные кластеры были проинтерпретированы как типы политического сознания и подвергнуты сравнению с выделенными ранее другими авторами (Качанов, Сатаров) конструктами политических диспозиций. Логика анализа основывается на следующих содержательных принципах.

В семантическом пространстве политические объекты описываются множеством разнообразных характеристик (координат). При восприятии респондентами одни учитываются, другие нет. Совокупность этих характеристик является важным свойством политического сознания. Взаимное расположение политических признаков (лозунгов и визуальных образов) в семантическом пространстве, которое задается этими данными, реконструирует семантический состав интериоризованных значений политических объектов как личностных смыслов. Другими словами, реконструируя в процессе эксперимента субъективное семантическое пространство политических объектов, мы тем самым измеряем структуру политических диспозиций агентов.

Для построения по экспериментальным данным семантического пространства нужно определить, какие признаки следует взять, чтобы в евклидовом пространстве, построенном на этих признаках, соответствующие точки были распределены так же, как в сознании респондентов. Форма семантического пространства определяется взаимоотношением подмножеств объектов друг с другом. Ее можно задавать разбиением множества объектов на подмножества спецификацией отдельных факторов. Рассмотрим некоторые основания, которые отбор стимульного материала позволяют сделать релевантным задаче исследования.

Политические суждения должны быть реальным фактом политической коммуникации, т.е. они не должны придумываться авторами исследования. Поэтому целесообразно извлекать лозунги из политических заявлений, программ, документов. Следует также учитывать символический вес конкретного суждения в данный период времени. Политическая жизнь в России столь динамична, что очень часто та или иная проблема либо тема дискуссии через небольшой промежуток времени становится неактуальной. Следовательно, подобные суждения становятся непредставительными для политического спектра.

Подбор суждений связан с широким рядом ограничений. Надо признать, что практически невозможно подобрать универсальный набор суждений даже для небольшого временного отрезка. Пожалуй, более устойчивые и, что немаловажно, сопоставимые результаты мы получили бы при условии стабильности политических процессов, что пока невыполнимо.

Политические суждения сами по себе перестали быть определяющим фактором структурирования политических диспозиций. Действительно, в период взлома ортодоксальных идеологических догм политическое сознание становится открытым для рефлексивного усвоения новых ценностей, символов и слов. Выражаться это может в большом интересе населения к различным политическим дискуссиям и диспутам (достаточно вспомнить, к примеру, какой неподдельный интерес вызвал Первый съезд народных депутатов СССР). В этот период происходят значительные изменения общественно-политического сознания, которые невозможно сопоставить ни с одним периодом новейшей российской истории. Далее, несмотря на все политические катаклизмы и потрясения политические диспозиции становятся более устойчивыми и структурированными. Для нас важно отметить тот факт, что в какой-то момент в политике приобретают все большую значимость не столько сами политические суждения, сколько различные политические события и производящие их политики. Условно этот процесс можно назвать символизацией и персонификацией поля политики в общественном сознании. Чем больше политик находится на виду, тем меньше он может сказать нового, а если он и говорит новое, то у него остается немного шансов, чтобы его воспринимали иначе, чем раньше. Таким образом, для производства политических событий остается немного способов вербального характера. И на первый план выходят символические акции, которые могут «сказать» для нас порой больше, чем самые пространные политические заявления. К ним относятся различные политические ритуалы: встречи, саммиты, награждения, а также всевозможные демонстрации, митинги, акции протеста, забастовки и т.д., которые в значительной степени могут характеризовать структуру политических диспозиций. Продуктивность использования в одном исследовании политических фотографий и политических суждений (см.: Приложение на с. 125-128) мы проиллюстрируем на содержательных возможностях интерпретации полученного нами субъективного семантического пространства политических объектов с помощью операциональной модели структуры политических диспозиций (на рис.1 горизонтальная ось – «общество–власть», вертикальная ось –«шкала либерализма» – отрицательное направление).

Рисунок 1

Самым значимым фактором в структуре политических диспозиций следует признать противопоставление образа действующей власти и общества. С одной стороны пространства оказались фотографии с действующим на момент исследования президентом, а также с близкими к нему политиками. Другие политические объекты (как вербального, так и невербального характера) оказались на противоположном поле. Между ними – абсолютный вакуум, который теоретически мог быть содержательно наполнен символами центризма или гражданского общества, чего не произошло.

Между указанными противоположными полюсами оказались оппозиционные в той или иной мере политики. Причем в эту группу попали достаточно разномастные фигуры (Явлинский, Зюганов, Жириновский, Лебедь, Лужков). Символический смысл этого положения заключается, вероятно, в том, что они в той или иной степени критикуют режим и от этого находятся ближе к обществу, чем президент. В какой-то степени кластер оппозиционных политиков является неким прототипом гражданского общества. Это парадоксальным образом отражается на федеральных выборах: люди не всегда голосуют за тех, кому доверяют и симпатизируют, а очень часто предпочитают голосовать за власть (в данном случае власть исполнительную, которая для российского менталитета всегда была более реальной и осязаемой).

Политические диспозиции в то же время воспроизводят смыслы, тождественные общепринятой в западных исследованиях политического сознания «шкале либерализма». С одной стороны в полученном пространстве представлены либеральные лозунги (о необходимости введения частной собственности на землю, о поддержке свободного предпринимательства и др.). С другой стороны расположились фотографии с изображением всевозможных акций протеста (забастовка шахтеров, коммунистические митинги и др.). Эти противоположные кластеры мы обозначили как «нормативный либерализм» и «протестный экстремизм».

Показательно, что в кластер либерального содержания не попал ни один визуальный образ, в том числе с изображением политиков. Это можно проинтерпретировать следующим образом. Несмотря на то, что либеральная риторика приобрела свойство легитимной политической «доксы», у которой есть приверженцы среди российских граждан (в нашем исследовании – это банковские служащие), эта идеология никак не ассоциируется с политиками и политическими символами и не связана с реальной жизнью, что и отразилось в политическом сознании.

Весьма симптоматичным для современного восприятия политической реальности является обособление кластера, в который входит значительное число признаков (показательными суждениями этого кластера являются призывы перехода к более регулируемой экономике, социальной переориентации реформ и т. п.). В комплексе эти признаки характеризуют «государственнический», или «патерналистский», тип сознания.

Сходный тип сознания был зафиксирован в уже упоминавшемся исследовании Центра ИНДЕМ. В нынешних политических условиях, когда реализация романтических либеральных проектов привела к значительным негативным социальным последствиям, граждане находят опору в достаточно традиционной для российского менталитета ориентации на сильное государство, социальную поддержку и гарантии. Потенциал этих установок значительно вырос в последние годы и отчасти был реализован в ходе недавних выборов. Удастся ли преодолеть одновременно присущий этому типу сознания скептицизм («хотели как лучше, получилось как всегда»), во многом решится в ближайшее время.

Два следующих типа политических диспозиций тоже достаточно показательны для понимания политических процессов. Их можно представить как две стороны одной медали. Оба эти типа в той или иной степени направлены против власти и ее персонифицированных символов. Однако один из них носит вербальный характер и недвусмысленно направлен на критику действующей власти в виде лозунгов, общую тональность которых можно определить как негативное отношение к президенту и к власти в целом (сюда вошли лозунги протестного содержания: «меня не устраивает политическая система», «необходимо ограничить власть президента» и т.п.); в то же время приверженцы этого типа сознания апеллируют к «сильной руке», которая должна «принять жесткие меры по обузданию преступности». Другой кластер включает в себя скрытый, или «символический», протест, выраженный в традиционных консервативных образах. Абсолютно непостижимым образом в этом типе сознания вместе оказались символы, олицетворяющие собой как советскую систему (советская символика, Ленин в мавзолее и т.д.), так и дореволюционного период (державный двуглавый орел, останки царской семьи, монархическая символика). Вероятно, в данном случае проявился такой элемент сознания, как традиционализм. Неважно, какая политическая традиция лежит в его основе, – принципиально то, что этот тип сознания обращен в прошлое, значительно мифологизирован и консервативен.

Практически лишился своих легитимных прав в поле политики такой тип политического сознания, как «демократизм». Речь идет о достаточно эклектичном типе установок, который в начале 90-х годов был широко представлен в различных слоях населения. Можно предположить, что сегодня он вытеснен более прагматичными диспозициями на периферию общественного сознания и свойственен политической позиции правозащитных деятелей.

В связи с этим становится показательным популярное в последнее время мнение о том, что в современной политике не существует демократического лидера, которого могли бы поддержать широкие слои населения. Неслучайно на выборах в Госдуму 1999 г. правые избирательные блоки («Яблоко» и «Союз правых сил») для привлечения симпатий электората использовали технологию «многоликости», – ни один из правых политиков на сегодня не способен рассчитывать на серьезную электоральную поддержку.

Важной тенденцией следует признать сужение символического поля либерально-демократических реформ. Взамен романтических лозунгов начала 90-х годов поле политического производства практически не предложило новые адекватные времени идеи и цели. Социальные группы с демократическими установками фактически стали переориентироваться на более консервативные ценности.

Если подводить общие итоги, которые немыслимы без обращения к реалиям сегодняшнего дня, то можно утверждать, что на президентских выборах 2000 г. были реализованы определенные тенденции политического сознания. Значительная часть общества разочаровалась в практическом воплощении либерально-демократического проекта в России. Либеральные идеи укоренились в сознании лишь тех социальных групп, которые успели освоить новые правила игры и адаптировались к новым условиям. Противопоставленность власти и общества, сложившаяся к концу 90-х годов, могла быть следствием нефункциональности субъекта власти. Действительно, для российской традиции свойственно негативно воспринимать персонифицированную власть, если она бездейственна и бессильна. В настоящее время власть получила очередной шанс воплотить в себе некий идеал, в основе которого – традиционные ценности российского менталитета, выражающиеся в идее сильного государства, патернализме, социальных гарантиях и общественном согласии.

Приложение
^

Список фотографий и суждений

1. Президент и его новое правительство.

2. Президент на фоне Кремля.

3. Танцующий президент во время выборов.

4. Ельцин и Черномырдин.

5. Ельцин и Лукашенко.

6. Ельцин и Лебедь. Назначение.

7. Немцов поздравляет Ельцина с Новым годом.

8. Ельцин вручает награду Илюмжинову.

9. Ельцин жмет руку Масхадову. Переговоры.

10. Ельцин и Клинтон.

11. В кабинете у президента. Ближайшее окружение.

12. Ельцин и Коль.

Боровой сжигает на митинге портрет Лукашенко.
Гайдар.
Березовский.
Примаков и Олбрайт. Дружеское рукопожатие.
Чубайс.
Немцов и Кириенко.
Кириенко.
Селезнев и Строев.
Рыбкин в кабинете у Черномырдина.
Черномырдин.
Лукашенко и Кучма.
Явлинский.
Лужков и Платонов.
Лебедь.
Собчак с супругой.
Жириновский.
Дубинин.
Заседание глав СНГ.
Мемориал жертвам репрессий.
Молодежный демократический митинг.
Зюганов.
Фракция КПРФ.
Лигачев и Лукьянов.
«Мы против закрытия шахт».
Забастовка шахтеров.
Митинг. «Воров в тюрьму».
Анпилов на митинге.
Ленин в Мавзолее.
Памятник «Рабочий и крестьянка».
Фестиваль молодежи и студентов в Москве.
Сталин и девочка.
Немцов и Алексий.
Лужков и Алексий.
Останки царской семьи.
Митинг в поддержку Лукашенко.
Монархическое шествие.
Васильев. Общество «Память».
Казаки.
Монархисты.
Митинг в защиту свободы слова.
«НАТО – это война».

54. Выборы президента России.

55. Кредиты Международного валютного фонда.

56. С курса реформ не свернем!

57. Государство должно полностью уйти из экономики, предоставить полную свободу саморегулирующим рыночным механизмам.

58. Необходимо создать условия для притока иностранных инвестиций в отечественную экономику.

59. Необходимо установить право частной собственности на землю.

60. Важным условием успешного развития реформ является развитие практики банкротств предприятий.

61. Администрация президента.

62. Выборы в Государственную думу.

63. Главная задача правительства – повысить собираемость налогов.

64. Необходимо продолжить нынешний умеренно реформистский курс с некоторой коррекцией в сторону большей социальности и уменьшения негативных издержек.

65. Хотели как лучше, получилось как всегда.

66. Необходимо содействовать формированию среднего класса России как единой социальной общности – основы социально-экономического и духовного возрождения России.

67. Необходимо создать, пусть и ценой достаточно высокой инфляции, предпосылки для широкомасштабного инвестирования в производственную сферу.

68. Необходимо ввести жесткие стабилизационные меры, направленные на восстановление военно-промышленного и научного потенциала страны, преодоление последствий либерально-западнических экспериментов.

69. Необходимо создать единое экономическое пространство славянских государств на территории бывшего СССР.

70. Необходимо вернуть русскому народу историческую государственность и превратить его на этой основе в Русскую нацию, играющую главенствующую роль в будущем государственном устройстве Великой России.

71. Необходимо ввести губернскую форму устройства государства с назначаемостью губернаторов и их жесткой подотчетностью центральной власти.

72. Общероссийская акция протеста.

73. Забастовка шахтеров, учителей, медиков.

74. Социализм – общество социальной справедливости, коллективизма, свободы, равенства, подлинного народовластия в форме Советов.

75.Необходимо принять поправки к Конституции России, ограничивающие полномочия президента.

76. Сегодня необходимы жесткие действия власти по обузданию преступности, даже если это приведет к некоторому ущемлению прав и свобод граждан.

77. Меня не устраивает политическая система нашего общества, ее необходимо радикально изменить.

78. Необходимо пересмотреть результаты незаконной приватизации.

79. Радикальный порядок, радикально жесткие меры, радикально жесткий национализм.

80. «Я сам» – преподаватели вузов.

81. «Я сам» – банковские служащие.

82. «Я сам» – врачи.

83. «Я сам» – учителя.

Литература

Качанов Ю.Л., Сатаров Г.А. Метаморфозы политического сознания // Российский монитор: Архив современной политики. Вып.3. 1993.

Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1975.

Петренко В.Ф. Основы психосемантики. М., 1998.

СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие …………………………………………………….……….. 3

^ ПОЛИТИЧЕСКОЕ СОЗНАНИЕ И ПОВЕДЕНИЕ

Артёмов Г.П. Мотивация электорального выбора …………………….5

Чазов А.В. Ценности как фактор формирования политических предпочтений ………... ……………………………………………………….26

Богомолова Л.Н. Влияние гендерного фактора на политическое самопозиционирование ……… ………………………………………………46

^ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ИНСТИТУТЫ И ПРОЦЕССЫ

Макарин А.В. Особенности формирования современной российской политической элиты…………………………………………………..….66

Шаулова Т.В. Политические игры в процессе принятия политических решений ………………………………………………………………….75

Бронников В.В. Трансформация современной украинской политической элиты ……………………………………………………………….90

^ МЕТОДОЛОГИЯ И МЕТОДЫ ПОЛИТИЧЕСКОГО АНАЛИЗА

Попова О.В. Проблемы исследования политической идентичности .101

Авдиенко Д.А. Опыт изучения политических диспозиций: методы и результаты исследования ………………………………………………115

CONTENTS

Introduction … … …... … … … … … … … … … … … … … …………3

^ POLITICAL CONSCIOUSNESS AND BEHAVIOUR

Artyomov G. Motivation of the electoral choice .. … … … ……………….5

Chasov A. Values as the factor of formation of political preferences … …26

Bogomolova N. Influence of the gender factor on political self-positioning ……………………….…………………………………………………….46

^ POLITICAL INSTITUTIONS AND PROCESSES

Makarin A. Features of modern Russian political elite` formation …....…66

Shaulova T. Political games during the process of the acceptance of political decisions…………………………………………………………….……..75

Bronnikov V. Transformation of modern Ukrainian political elite …....….90

^ METHODOLOGY AND METHODS OF THE POLITICAL ANALYSIS

Popova O. Research` problems of political identity ………………..…....101

Avdiyenko D. Experience of study of political dispositions: methods and results of research ….…….………………………………………………115

^

Научное издание

ПОЛИТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ

Доклады Центра эмпирических политических исследований СПбГУ.

Под редакцией Г.П. Артемова

Редактор Т.В. Глушенкова

Санкт-Петербургский государственный университет

ЦЕНТР ЭМПИРИЧЕСКИХ ПОЛИТИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА

(ЦЭПИ СПбГУ)

Руководитель: профессор Г. П. Артёмов

Центр эмпирических политических исследований — профессиональное объединение специалистов в области политического анализа и консультирования

Основные направления деятельности:

Разработка методологии и методов политического анализа
Исследование политического сознания и поведения
Изучение структуры и динамики политических институтов
Информационно-аналитическое сопровождение избирательных кампаний
Проведение массовых опросов
Формирование банка политологических данных
Организация проблемных семинаров
Издание сборника докладов: «Политический анализ»

______________________

Адрес: 199034, Санкт-Петербург, В. О., Менделеевская линия д. 5, к.

E-mail: applied@philosophy.pu.ru

Blog