Доклады Центра эмпирических политических исследований

Вид материала

Доклад

Содержание Арон Р. Демократия и тоталитаризм. М., 1993. Афанасьев Н. Политические игры в процессе принятия Трансформация современной украинской политической элиты

Подобный материал:

• Доклады Центра эмпирических политических исследований спбгу выпуск, 2069.2kb.
• Доклады Центра эмпирических политических исследований спбгу издаются с 2000 года Выпуск, 1921.36kb.
• Доклады Центра эмпирических политических исследований спбгу издаются с 2000 года Выпуск, 1901.41kb.
• Доклады Центра эмпирических политических исследований спбгу издаются с 2000 года Выпуск, 1749.95kb.
• Доклады Центра эмпирических политических исследований спбгу издаются с 2000 года Выпуск, 1840.02kb.
• Глобализация и социальная безопасность, 222.4kb.
• Глобализация и социальная безопасность, 222.65kb.
• Цели: создать условия для, 294.26kb.
• Н. Г. Гаранян Московский нии психиатрии Росздрава, 312.04kb.
• Interpreting Qualitative Data. Sage, 1993. семинар, 44.53kb.

Литература

^ Арон Р. Демократия и тоталитаризм. М., 1993.

Афанасьев Н. От вольных орд до ханской ставки // На путях к демократии. Том 3. № 3. М., 1998.

Бадовский Д.В. Политические элиты // Политическая антропология. М., 1995.

Джилас М. Лицо тоталитаризма. М., 1992 .

Жуков В. И. , Прохоров В. П. Взгляд на Россию первой половины 90-х годов // Социологические иcследования.1996. № 6.

Ильин В. Государство и социальная стратификация советского и постсоветских обществ 1917-1996 гг.: Опыт конструктивистско-структуралистского анализа. Сыктывкар, 1996.

Макарин А. В. Факторы устойчивости российской политической элиты // Вестник СПбГУ. Сер. 6. 1998. Вып. 3.

Пастухов В.Б. От номенклатуры к буржуазии: «новые русские» // Политические исследования. 1993. №2.

Пастухов В.Б. Три времени России. Общество и государство в прошлом – настоящем – будущем. М., 1994.

Ривера Ш. В. Тенденции формировании состава посткоммунистической элиты России: репутационный анализ // Полис. 1995. №:6.

Руткевич М. H. Трансформация социальной структуры российского общества // Социологические исследования 1997. №7 .

Cироткин В. Номенклатура в историческом разрезе // Через тернии. М., 1990.

Фурсов А. И. Капитализм в рамках антиномии «Восток–Запад»: проблемы теории // Капитализм на Востоке во второй половине XX века. М., 1995.


Т.В. Шаулова

^ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ИГРЫ В ПРОЦЕССЕ ПРИНЯТИЯ

ПОЛИТИЧЕСКИХ РЕШЕНИЙ


Центральное место в структуре управленческой деятельности занимают процессы принятия решений. Принятие решений – функция, наличие которой является отличительным признаком управления. При ее отсутствии можно говорить об аналитической деятельности, регулировании, процессах организации и самоорганизации, но только не об управлении. Управление начинается с момента, когда принимается решение, осуществляется выбор между имеющимися возможностями. Именно выработка и принятие решения рассматривается как «ядро» и специфическая прерогатива деятельности управления, ее основная и наиболее сложная задача. Таким образом, процессы принятия решений занимают в структуре управленческой деятельности центральное, иерархически главное место. Они в наибольшей мере определяют как ее результативные параметры, так и ее процессуальное содержание.

Задачу создания, обеспечения и поддержания порядка призван решать механизм политического управления, представляющий собой совокупность отношений, возникающих в процессе реализации интересов по поводу политической власти. Функциональная сущность политического управления – принятие решений, обеспечивающих реализацию целей субъектов политики. Решения в сфере политики так или иначе связаны с проблемой власти. Т.Парсонс отмечал: «Мы определяем власть как способность принимать и навязывать решения, которые обязательны для соответствующих коллективов и их членов, поскольку их статусы подпадают под обязательства, предполагаемые такими решениями» (Парсонс, 31). Будучи ведущим инструментом управления, политическое решение выступает как средство реализации власти, ее сохранения и воспроизводства и как таковое синтезирует в себе политические потребности и интересы.

Если рассматривать интерес с точки зрения его внутренней структуры, материализованной в результатах деятельности, то в нем можно обнаружить две противоположные, однако предполагающие одна другую стороны: направленность на самоутверждение и направленность на историческое творчество. Первая сторона интереса выражает устремленность субъекта к удовлетворению потребностей, связанных с его существованием и развитием. Направленность на историческое творчество выражает избирательную ориентированность субъекта на реализацию той или иной объективной возможности, тенденции развития условий жизни. Эта двойственная природа интереса, на наш взгляд, является его коренным свойством, без учета которого невозможно составить научное понятие интереса и постичь интересы как специфическую область общественных отношений.

Взаимосвязь этих двух сторон интереса весьма любопытно рассмотрена сторонниками теории общественного выбора. Атрибутом любой интерпретации в стиле «общественного выбора» служит модель рационально действующего индивида, имеющего четко сформированную систему предпочтений. Любой человек склонен ориентироваться на пользу, достигаемую в результате рационального выбора решений, обеспечивающих максимально возможную прибыль при минимальных затратах. В своем поведении индивиды в основном эгоисты, инструменталисты и эгоцентристы, преследующие свои частные интересы и в экономической, и в политической жизни. Доминирующей всегда оказывается направленность на извлечение личной выгоды, т. е. самоутверждение. Основатели теории общественного выбора признавали в отдельных случаях доминирование альтруистического мотива, но реалии национальной и мировой политики не позволяли им считать альтруизм сколько-нибудь значимым фактором экономики и политики. Совершенно осознанно был отдан приоритет эгоистическому интересу как малосимпатичному, но наиболее реальному основанию для изучения политического поведения (Бьюкенен, 178, 241, 244). В связи с этим нельзя не отметить специфический смысл слова «интерес», бытующий в англо-американской экономической науке, под которым понимается «процент дохода с капитала», и в соответствующей политической проекции это значит, что давление в пользу какого-либо интереса должно обеспечить определенный процент дохода. Иными словами, политический смысл категории «инте-рес» неизбежно отсылает нас к его «экономическому эквиваленту» (Cigler, Loomis, 385; Potter,15). Российская практика показывает, что эту составляющую наши чиновники и политики освоили весьма успешно.

Политические интересы выражают отношение социальных групп, индивидов к политической власти, к управлению государственными и общественными делами. Будучи обусловлены экономическими интересами, они выступают побудительной силой, стимулом политической деятельности, определяют сущность политических взглядов, теорий, являются основой взаимоотношений между политическими субъектами. «Политический интерес представляет собой ценностно-практическое отношение к предмету, чье существование обусловливает существование индивида в качестве агента производства / воспроизводства определенных политических ситуаций и отношений, его практики, позицию в поле политики и политическую идентичность» (Качанов, 53).

Таким образом, политический интерес можно определить как более или менее сознательную позицию, линию поведения субъекта политики в конкретной ситуации, зависящую от его положения в системе социоэкономических отношений и выражающую его избирательное отношение к тенденциям общественного развития, т.е. направленность на историческое творчество и самоутверждение. Политический интерес представляет собой единство трех связей субъекта политики: с политическими условиями, с другими субъектами, с которыми он сталкивается в процессе своей деятельности, и с самим собой, со своими потребностями. Реализация политического интереса может осуществиться только в результате политической деятельности, в том числе и через процесс принятия решений

В специальной литературе можно встретить различные трактовки термина «решение». Решение понимается и как процесс, и как акт выбора, и как результат выбора. Неоднозначность трактовки объясняется тем, что каждый раз в это понятие вкладывается смысл, соответствующий конкретному направлению исследований.

Решение проблемы есть процесс поэтапного установления приоритетов (Саати, Кернс, 24). В связи с этим уместно говорить об этапах подготовки, принятия и реализации решения. Решение как результат выбора представляет собой предписание к действию, анализ альтернатив (Мескон, 195). Решение подразумевает систему дележей, обладающую в совокупности своего рода уравновешенностью, или устойчивостью (Нейман, Моргенштерн,62).

Анализ различных подходов к определению категории «решение» позволяет выделить то общее, что присуще различным дефинициям и характеризует сущностные черты понятия, а также предложить следующее определение: политическое решение – это процесс и результат выбора определенного политического действия, осуществляемый субъектом политики с целью достижения, использования и удержания власти. Иными словами, политическое решение – это процесс и результат выбора цели и способа ее достижения.

Процесс принятия политических решений протекает в рамках механизма, который складывается в политической системе, и включает в себя: систему субъектов, принимающих решения; систему законодательных норм и ограничений, на базе которых они принимаются; функциональные связи между субъектами решения; систему обеспечения информацией; технологию принятия решения. Таким образом, о решении можно говорить как об устойчивой норме поведения (Нейман, Моргенштерн, 67).

Технологическую модель принятия политического решения можно представить как процессуальный инвариант: 1) проблемная ситуация, 2) формулировка проблемы, 3) постановка цели, 4) поиск альтернатив, 5) выбор критерия, 6) оценка альтернатив, 7) принятие решения, 8) реализация решения, 9) оценка результатов.

Понятно, что технологический (процессуальный) анализ любого решения, взятого в отдельности, каким бы содержательным и детальным он ни был, является условным и выступает как допустимая абстракция. Поэтому предложенная схема отражает процесс принятия политического решения в упрощенном виде, в действительности же он более сложен и не всегда выполняется согласно схеме. Реально взятый в качестве компонента деятельности любой процесс решения развертывается наряду с другими, подчас многими, «параллельными» решениями. Деятельность задает своим содержанием как бы многомерное «пространство» решений. Тем не менее, в технологии принятия решения можно выделить два вида деятельности: аналитическую, когда на основе многофакторного анализа исследуется ситуация, формулируются альтернативы, готовятся проекты и собственно политическую деятельность, когда согласно определенной процедуре происходит выбор и принимается решение в качестве постановления, указа, распоряжения, закона, просто волеизъявления.

Анализ механизма принятия политических решений позволяет классифицировать политические решения по различным основаниям. В частности, участники политического процесса могут принимать решения двоякого рода:

• собственно политические, касающиеся политической сферы жизни общества в точном смысле слова (устройство власти, организация управления, закон о политических партиях, о выборах, политический выбор гражданина и др.);
  

• определяющие развитие основных сфер общественной жизни и по своей значимости явно политические (о социальном страховании, о налогообложении и др.).
  

Политическое решение в «чистом» виде – это:

• закон, принятый представительным органом власти или всенародным голосованием;
  
• постановление органов исполнительной власти,
  
• указ главы государства;
  

• решение высшего органа политической партии (программа, устав, политическое заявление);
  

• политический выбор гражданина.
  

Процесс принятия решений протекает в рамках механизма, который складывается в политической системе. Основой данного механизма, наряду с другими элементами, является система субъектов принятия решений. Определить число субъектов de facto не удастся, если не перейти с концептуального уровня анализа на операциональный. Большинство политологов, ведущих эмпирические исследования элит (Крыштановская, 51), обращаются к альтиметрическому критерию. Применение позиционного подхода, согласно которому в элиту включаются лица, «осуществляющие принятие решений общегосударственного значения», и анализ Конституции РФ 1993 г. (статья 101) позволяют выделить 723 субъекта, обладающих правом законодательной инициативы. Выражая в принципе согласие с данным функциональным, позиционным подходом, тем не менее, сделаем одно замечание. Всякий знает, что «истина не лежит на поверхности», а соответственно, было бы неправильно рассматривать формальную и неформальную структуры как тождественные. Составив список лиц, занимающих высшие руководящие должности, можно утвердиться во мнении, что субъекты принятия решений (субъекты власти) хорошо известны. Между тем вне перечня официальных должностных лиц могут оказаться субъекты, заметно влияющие на процесс принятия политических решений. Таким образом, для идентификации фактических участников политического процесса с позиций теории принятия решений подходит статусный и репутационный анализ.

Политическая реальность России такова, что то значение, которое имеют реальные политические субъекты (промышленно-финансовые группы, бюрократия и др.), заставляет рассматривать их как весомых, равноправных участников политики. Все они – продукт государственного устройства и в том или ином виде свойственны любому политическому режиму. Вес и авторитет политических субъектов различны. Их участие в процессе принятия решений строится как на основе закона, так и на основе владения финансовыми, политическими, информационными и прочими ресурсами.

Согласиться с тем, что политические субъекты только оказывают влияние на власть, значит не понимать самой сути властвования. Наиболее мощные группы интересов и есть фактическая власть. Они не просто оказывают давление, но контролируют финансы, кадры, прессу, процесс принятия решений в отличие от власти формальной – политических институтов и делателей политики (policy makers) в их традиционном понимании – как лиц, принимающих решения, но в реальности лишь представляющих и озвучивающих власть, обсуждающих, согласовывающих и легитимирующих уже принятые решения.

Характер деятельности субъектов как формальных, так и реальных в процессе принятия политических решений определяется такими факторами, как система распределения властных полномочий; развитость институтов представительства интересов; политическая культура, присущая данному обществу, наличие определенных традиций и ценностей; правовая база, регулирующая процесс принятия решений.

Политическое решение – это форма проявления и закрепления политических интересов. Институциональным механизмом выражения политических интересов выступает политическая система. Многие современные политологи рассматривают политическую систему как рыночный механизм, функцией которого является примирение или балансировка множества конфликтующих интересов, а процесс принятия решений как процесс сделок, уступок и компромиссов, т. е. политический торг. Равновесие достигается, во-первых, за счет того, что система преобразует множество разнообразных требований в несколько наиболее весомых; во-вторых, благодаря борьбе за голоса избирателей между партиями и отдельными политиками, а также между гражданами за то или иное решение правительства. Российская политическая система двойственна и противоречива. С одной стороны, она как бы демократична, поскольку в ней присутствуют основные компоненты демократического строя: всеобщие выборы, разделение властей, парламент, многопартийность, идейный и политический плюрализм, комплекс гражданских прав, региональное и местное самоуправление. С другой стороны, вся конструкция политической системы антидемократична, так как власть персонифицирована, институты слабы, электоральный выбор нечеток, существует угроза монополизации власти той или иной группой.

Энтузиазм первых лет перестройки сменился массовым разочарованием и равнодушием значительной части населения к политике, к политической деятельности. Одна из причин этого – экономическое обнищание народа. Борьба людей за выживание не оставляет им возможностей для участия в политическом процессе. Этот фактор в сочетании со стремлением правящего режима к монополизации власти и отстранению от нее граждан, несомненно, препятствует демократизации общества. В том же направлении действует и фактор социального неравенства, лишающий многие общественные слои и группы равных возможностей участия в процессе принятия политических решений.

Институциональная неоформленность российских государственных структур, неразвитость институтов гражданского общества сегодня активно дополняются различного рода неформальными механизмами, присущими, как правило, теневым формам власти и административно-политическим отношениям. Все это позволяет среди многих реальных субъектов выделить бюрократический аппарат, который давно посвятил себя целям получения прибыли от эксплуатации рабочих мест, а также группы интересов, считающих этот аппарат главным каналом влияния на принятие и реализацию политических решений.

Долгое время бытовал миф о политической нейтральности бюрократии. Идеальным типом политически неангажированного бюрократа были модели, сформированные В. Вильсоном и так называемыми прогрессистами. Появился классический идеал государственной службы, согласно которому политики принимают решения, а чиновники их исполняют. В настоящее время произошли чрезвычайно крупные изменения, итогом которых стало формирование новой модели, согласно которой чиновник уже не просто исполнитель политических решений, а действующее лицо процесса их принятия, конструктивный, активный и инициативный партнер выборных институтов. Соучастие бюрократии в принятии политических решений осуществляется по следующим направлениям:

• выработка административными учреждениями собственных ведомственных норм;
  
• информационно-аналитическое обеспечение процесса принятия решений;
  
• использование профессиональных знаний как ресурса власти;
  
• использование власти, делегируемой аппарату «политическими назначенцами»;
  
• прямое участие государственных служащих высшего звена в принятии политических решений;
  
• самостоятельная интерпретация законодательных актов и политических решений.
  

Представители различных течений и школ создали немало интересных моделей интеракции политической и административной элит, взаимоотношений чиновничества и общества (модели С. Эйзенштадта, Ф. Риггса, К. Сикстона и др.). Соучастие аппарата управления в принятии политических решений может при определенных условиях трансформироваться в самостоятельную политическую активность бюрократии. Выступая в качестве политического субъекта, бюрократия реализует не только свои корпоративные интересы, но и интересы организованных клиентел, групп давления, нелегальных структур. Сращивание интересов чиновничества с интересами отдельных групп неизбежно ведет к групповой унии промышленно-финансовой и политико-администра-тивной элит, к олигархизации политической системы. Е.Г. Морозова называет 6 позиций, которые включает в себя функционирование бюрократии в качестве самостоятельного политического актора:

1. самостоятельная интерпретация законодательных актов и политических решений;
   
2. артикуляция корпоративных бюрократических интересов;
   
3. артикуляция интересов организованных клиентел и связанные с этим лоббирование, фаворитизм, коррупция;
   
4. артикуляция интересов нелегальных структур и сращивание чиновничества с мафиозными структурами;
   
5. конверсия административной власти в политическую, «при-ватизация» государства чиновниками, установление «администрократии».
   
6. личная и групповая уния административной, политической и промышленно-финансовой элит, олигархизация политической системы;
   

К 6 позициям, предложенным Е.Г. Морозовой (Морозова, 52–53), можно добавить еще и то, что бюрократия является не только полноправным субъектом политического процесса, но и достаточно «активным» экономическим субъектом (Волков, Привалов, 23–29).

Следующим неформальным субъектом власти являются группы интересов. Отношение к данному статусу групп интересов неоднозначно. В частности, П. Щедровицкий считает, что подобное социальное (и социокультурное) новообразование – финансовая и финансово-промышленная олигархия – в России еще не сложилось. Во-первых, практически нет достаточно крупных легальных капиталов (а следовательно, нет капиталов как таковых: даже большая сумма денег – это еще не капитал). Во-вторых, до 80% финансовых активов являются по своему происхождению деньгами государства; вне государственной поддержки невозможны ни инвестирование, ни экспортно-импортные операции, ни даже сохранение этих активов. В-третьих, масштаб сформированных финансовых активов несопоставим с масштабами промышленных капиталов. В-четвертых, отсутствует устойчивая и профессионализированная (специализированная) финансовая инфраструктура, которая включала бы в себя небанковские финансовые институты, развитой рынок ценных бумаг, действующие холдинги (Щедровицкий, 3).

Позицию автора разделяют многие, но, как представляется, группы интересов в качестве реальных субъектов власти уже о себе заявляют. Группы давления – это политически активная и организованная часть групп интересов, являющаяся агрегатом для оказания воздействия на государственные органы и другие группы, служащие адресатами давления, с целью принятия или блокирования определенных государственных решений.

Адресатами групп интересов являются как институты власти, так и институты участия. Если судить по опыту демократических стран, в составе правового взаимодействия между правительством и группами интересов можно выделить корпоративизм, консультации и соглашения, использование групп интересов в организации и артикуляции своих требований как средства реализации государственной политики. Рассматривать отношения между данными институтами в управленческом процессе как построенные на правовой основе преждевременно – в нашей стране преобладает государственный корпоративизм, клиентелизм, патернализм (Макаренко, 7–11). Правительство санкционировало монополию отдельных групп интересов на политические решения, используя их как средство социального контроля в ситуациях угрозы для его политики. Признание «законности» тех или иных групп интересов остается монополией правительства, из-за чего они формируются по властным, а не правовым критериям. Причины этого во многом лежат на поверхности, ибо повседневно государственная власть в значительно большей степени зависит от положения групп, обладающих властно значимыми ресурсами (финансовыми, сырьевыми, информационными и др.). Более того, те, кто контролирует реальные ресурсы, представляют собой другую часть правящего класса, которая профессионально не занимается политикой, но использует свое положение для оказания влияния на власть. Хотя события последнего времени свидетельствуют о том, что крупнейшие промышленно-финансовые структуры не только делегируют представительство своих интересов, но и все более входят в российскую политику непосредственно в качестве политических акторов. Политика стала исключительно выгодным объектом инвестирования, разновидностью экономической деятельности.

Множество непростых связей и отношений соединяют между собой мир политического и мир экономического, рыночного. Неприглядная, рыночно театральная закулиса публичной политики многих приводит в негодование. Известный американский экономист П. Хейне утверждал, что большинство общепринятых противопоставлений рыночной системы и государства не оправдывает себя при внимательном рассмотрении и что политик, заявляющий, что всеми его действиями руководит исключительно забота об общем благе, лукавит. На деле речь идет только о его личном представлении об общем благе, тесно переплетенном с соображениями частного порядка – собственной карьерой, имиджем, материальным благополучием (Хейне, 441). Если сказанное верно для Америки, то еще более верно для России, где никогда не считалось зазорным кормиться за счет политики, должности. Явление участия в политике заинтересованных групп в России принимает не лучшие из возможных форм. Российский капитал активно участвовал в парламентских выборах 1993–1999 гг. Поэтому и Государственная дума давно представлена функционерами групп интересов, хотя число их представителей во фракциях различно. Существует также тесная связь между группами интересов и партиями, тем более что партии составляют базис фракций. Группы интересов могут влиять на политику партий путем их финансовой поддержки. Поскольку на сегодня политические партии в России элитарны, финансово зависимы, то большинство населения страны, как показывают результаты социологических исследований, не связывают представительство своих интересов с какими-либо партиями. И формирование половины парламента по партийным спискам – предпочтение интересов политизированного меньшинства.

С политической точки зрения главная опасность встраивания групп интересов (прежде всего, промышленно-финансовых) в большую политику, систему власти и государственное управление состоит в том, что они нередко деформируют, а то и ломают механизмы социального представительства широких слоев населения. Особенно в тех случаях, когда действия «прогнувшихся» под влиянием олигархических групп властей начинают резко противоречить массовым социальным интересам. В то же время экономическая зависимость властей от корпораций стимулирует заинтересованность государства в проведении пропагандистских кампаний, оправдывающих их влияние в обществе.
Специфика российских реформ предоставила государственным должностным лицам исключительную роль в формировании коммерческих, общественных и политических объединений, которая далеко не всегда является законной и одобряется общественным мнением. Вместе с тем интересы должностных лиц и их связи с государством чаще всего замалчиваются, а их критика общественностью игнорируется (Соловьев, 81).

На сегодняшний день уже можно говорить о том, что структурная конфигурация должностных лиц тяготеет к «треугольной» форме. Практика подтверждает, что треугольные структуры являются наиболее устойчивыми. В них каждая вершина представлена своим институтом и выполняет именно свою функцию, не стремясь ликвидировать партнера. Одну вершину этих треугольников составляют их патроны: государственные должностные лица, обеспечивающие финансовую и политическую поддержку государства. Вторую вершину треугольника составляют руководители финансовых, коммерческих, производственных структур, аккумулирующих частные и корпоративные капиталы членов данной группы. Третью вершину треугольника составляют структуры мобилизации политической и общественной поддержки, немаловажной в условиях частой смены руководства.

Приведем два наглядных, даже «классических» примера треугольных структур, подтверждающих эту гипотезу. Во-первых, группа «МОСТ» – типичная «треугольная» группа, созданная с участием должностных лиц, а именно мэра Москвы Ю. Лужкова (1- я вершина), «Мост-банка» (2-я вершина) и корпорации «медиа-Мост», владеющей телевизионными каналами, радиостанцией, газетами. Во-вторых, нефтегазовая группа давления, формально представленная в Ассоциации нефтегазопромышленников. 1-й, государственной, вершиной выступала здесь группа министров и других должностных лиц, возглавляемая В.С.Черномырдиным (в свое время – Председателем Правительства России), 2-й, экономической, вершиной – несколько корпораций, главной из которых является РАО «Газпром», наконец, 3-й вершиной служат более мелкие группы давления, политические партии и объединения, поддерживающие их, а также СМИ, контролируемые ими.

В основе стратегий, наиболее важных для российских групп давления, лежат циклы оборота капитала, опосредованные государственными структурами («государственный чиновник – частный капитал – государственный чиновник» и «частный капитал – государственный чиновник – частный капитал»). Государственные органы и чиновники опосредствуют и ресурсооборот, связанный с превращением ресурсов в капитал, и оборот ресурсов, идущих только на личное потребление определенных социальных групп. Нужно помнить, что под ресурсами понимаются не только материальные средства, но и решения, дающие право на их получение.

Таким образом, выигрышем и одновременно мерой успеха тех или иных групп в политической игре является ресурс, который по усмотрению победителя можно конвертировать в любые вещи.

Наиболее известным и освоенным людьми сортом такой игры является политика. Ресурс, который выигрывается в ней и служит мерой успеха игрока, – власть. Власть ликвидна, т. е. пригодна для конвертации в любой вид жизненных благ.

Подтверждением высокого политического статуса неформальных субъектов власти в России может служить и анализ их роли в процессе принятия политических решений, в частности в законодательном процессе. Общество, называющее себя гражданским, относится к законодательному процессу довольно строго.

Законодательная деятельность представляет собой проявление государственной власти. Законы – это не что иное, как способ, которым та или иная политическая линия претворяется в жизнь. Законодательные органы власти не только по определению занимаются принятием тех или иных законов, но и представляют собой поле деятельности политиков. Закон – это прежде всего форма, и при ее отсутствии можно оказаться в плену произвола, именно поэтому столь важно обуздать законодателя процедурой. Выделим наиболее перспективные для лоббирования стадии, как для бюрократии, так и для промышленно-финансовых групп.

Бюрократия в этом плане, как представляется, находится в более выгодном положении, поскольку лоббировать свои интересы она может практически на всех стадиях: начиная от внесения законопроекта в парламент вплоть до подписания его президентом. Все политические решения в мире мало чего стоят, если имеющиеся средства для их проведения в жизнь неэффективны или узурпированы корпоративной группой. В связи с этим не менее, а может, более важно то, что исполнение закона, претворение его в жизнь – это почти полностью прерогатива аппарата, во-первых. Во-вторых, аппарат успешно усвоил Правило №1 М.М.Сперанского, отца русской бюрократии в ее современном виде: ни одно государственное установление не должно быть прописано так, чтобы его можно было применять без прямого участия чиновника.

Для групп интересов наиболее перспективными стадиями является само внесение законодательной инициативы и работа с законопроектом в Государственной думе. На этих этапах согласование проекта закона с требованиями групп интересов имеет реальные шансы на успех. Иными словами, в сфере их пристального внимания должны находиться субъекты законодательной инициативы, эксперты, профильные комитеты.

Что же влияет на прохождение законопроекта и превращение его в закон? Еженедельник «Власть» составил рейтинг факторов, определяющих скорость прохождения законопроекта через Думу (Закон повышенной проходимости, 16 – 17).

1. Заинтересованность администрации президента и правительства в принятии закона (баллы от 0 до 15). Этот фактор играет ключевую роль в судьбе любого закона.
   
2. Заинтересованность фракций и депутатских групп (0 – 10). Ни одна из фракций не может в одиночку провести закон, поэтому максимальное значение этого параметра намного ниже, чем «фактор Кремля».
   
3. Отношение субъектов федерации (0 – 10). Совет федерации неоднороден и поэтому в меньшей степени может влиять на судьбу закона.
   
4. Интерес к закону со стороны олигархов (0 – 7). Максимальное значение этот фактор может иметь только при полном совпадении интересов всех финансово-промышленных групп.
   
5. Автор законопроекта (0 – 6). Огромные шансы у проектов, разработанных правительством, нулевые – у проектов, разработанных независимыми депутатами и представителями дотационных регионов.
   
6. Поддержка законопроекта профильным комитетом (0 – 4).
   
7. Забота о благосостоянии депутатов Думы (0 – 4).
   
8. Упоминание о необходимости «защиты отечественного товаропроизводителя» (0 – 4).
   
9. Забота о народном благосостоянии (0 – 3).
   
10. Время принятия (0 – 3). Если законопроект подготовлен к очередному чтению под конец сессии, то это повышает шансы его принятия.
    
11. Доступность изложения основных идей законопроекта (0 – 2).
    
12. Объем законопроекта (0 – 2).
    
13. Экономическая целесообразность (0 – 1).
    

Практика показывает, что влияние всех этих факторов учитывается при подготовке «нужного» закона группами интересов.

Таким образом, процесс принятия политических решений можно представить как политическую игру, а само политическое решение – как результат «бартерной сделки» между различными субъектами (формальными и реальными), где доминирующими оказываются не «общие», а корпоративные интересы той или иной группы. Поэтому любая форма доминирования групповых интересов на любом уровне власти превращает экономическую и социальную политику в частную (приватную) политику доминирующих групп, интересы которых переплетены с интересами государственной администрации. Право народа на принятие политических решений реализуется только в ходе избирательных кампаний, т. е. когда большие социальные группы используются в качестве электората, голоса которого нужны для приобретения власти. Референдумы же служат лишь средством в борьбе за укрепление власти, поскольку власть предержащие имеют возможность подавать их итоги в «нужной» интерпретации. Электоральная политика в России нередко становится средством самосохранения правящего класса и консервации статус-кво. Выборы, которые не ведут к установлению контроля общества за избранной властью, фактически закрепляют отношения неформальной сделки между властью и обществом, при которой никто (и в первую очередь власть) не озабочен соблюдением договоренностей. Такого рода выборы – сделка, которая по существу подменяет систему четких взаимных обязательств между властью и обществом, и в конечном итоге только дискредитирует демократию в глазах граждан. Пока после трех циклов президентских выборов не произошло не только ротации власти, но даже закрепления режима.

Литература


Бьюненен Дж. Конституция экономической политики // Бьюненен Дж. Соч. Т.1.М., 1997.

Волков А., Привалов А. Ворующие по закону // Эксперт. 2000. № 7 ( 220).

Закон повышенной проходимости // Власть. 1998. № 25 (277).

Качанов Ю.Л. Политическая топология: структурирование политической действительности. М., 1995.

Крыштановская О. Трансформация старой номенклатуры в новую российскую элиту // Общественные науки и современность. 1995. №1.

Макаренко В.П. Правительство и бюрократия // Социологические исследования. 1999. №6.

Мескон М.Х. и др. Основы менеджмента. М.,1992.

Морозова Е.Г. Политический рынок и политический маркетинг: концепции, модели, технологии. М., 1999.

Нейман Дж. фон, Моргенштерн О. Теория игр и экономическое поведение. М., 1970.

Парсонс Т. Система современных общества. М., 1997.

Саати Т., Кернс К. Аналитическое планирование. Организация систем. М., 1991.

Соловьев А.И. Causae и каверзы политической демократии // Общественные науки и современность. 1998. №6.

Хейне Пол. Экономический образ мышления. М.,1991.

Щедровицкий П. В поисках формы. http: // www.rus.ru/antolog/inoe/shedr.htm

Сigler A., Loomis B. Interest Group Politics. Washington, 1986.

Potter A. Organized Group in British National Politics. Wesport, 1961.


В.В. Бронников


^ ТРАНСФОРМАЦИЯ СОВРЕМЕННОЙ УКРАИНСКОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭЛИТЫ


Украина, Россия и другие государства СНГ в течение ряда лет проводят модернизацию единой для всех них в прошлом советской политической системы. В свою очередь, политическая, социальная и эко­номическая трансформация об­щества в значительной мере детерминиро­вана состоянием и по­ведением его политической элиты, а также (в кри­зисные моменты) сменой правящих элит. Современное украинское общество, его институты и элементы находятся в процессе становления. В этом смысле элита – часть новой общественно-политической системы, одновременно влияю­щая на процесс ее становления и трансформации и зависящая от него. По­литическая, социальная, экономическая демократизация общества и раз­витие элит – взаимосвязанные процессы. Поэтому трансформации политической элиты следует рассматривать с учетом институциональных макроизменений украинского общества.

Методологической основой анализа политической элиты являются основные положения меритократического и властного подходов. В рамках первого подхода элита рассматривается как «класс людей, обладающих наивысшими индексами в своей сфере деятельности» (Pareto, 35), в рамках второго подхода – как «класс, который правит… выполняет все полити­ческие функции, монополизирует власть и наслаждается преимуществами, которые дает эта власть» (Mosca, 252). Таким образом, можно сказать, что элитой является социальный слой, занимающий ключевые позиции в составе населения определенной страны, определяющий цели и задачи этой страны, принимающий решения для реализации этих целей и задач и контролирующий процесс их достижения с помощью использования национальных ресурсов.

Использовать методологию меритократического подхода к изуче­нию элит Украины на данный период времени не целесообразно, поскольку власть не передается по заслугам и талантам, а чиновники, занимающие высшие позиции в своих элитных стратах, не являются лидерами харизматического типа. В данном докладе при анализе трансформаций современной украинской политической элиты используются позиционный и институциональный (см.: Миллс, 26) подходы, являющиеся наиболее оптимальными как с точки зрения доступности эмпирической информации, так и с точки зрения отражения реального соотношения политических сил.

С учетом этих замечаний к современной украинской элите можно отнести высшие и средние эшелоны административной власти, законотворческий корпус, лидеров политических партий и организаций, виднейших пред­ставителей бизнеса, культуры и церкви. Изначальная противоречивость условий формирования и развития украинской элиты породили противоречивые мнения о ее происхождении и направлениях трансформации. Наиболее распространенными из них являются следующие мнения. Во-первых, украинское государство, несмотря на приобретенную независимость, совсем не имело политической элиты в рассматриваемый нами период времени (см.: Федоров, 20; Выдрин, 4). Во-вторых, Украине досталась в наследство от СССР мощнейшая пар­тийно-хозяйственная номенклатура, которая благодаря смене лозунгов рекрутировала в свои ряды бывших политических дис­сидентов, приняла их национальную идеологию и сумела в августе 1991 г. сохранить свои чины и должности и, как следствие, власть и собственность (Поло­хало, 18)

В чем же заключается противоречивость условий форми­рования и трансформации элиты Украины? В течение советского периода истории Украины посте­пенно сформировалась властная элита, состоящая из работников адми­нистративно-управ-ленческого аппарата как представителей власти; на­учно-гуманитарной интеллигенции как вспомогательного эшелона идеологического обеспечения власти и во­енных и работников правоохранитель­ных органов как силовой части действующей власти. Харак­терно, что все три элитные группы формировались пре­имущест­венно из украинского и российского населения. В конце 80-х годов наряду с традиционной элитой начинает формироваться новая, так называемая национально-демократическая элита, ко­торая набирала по­пулярность в условиях кризиса и упадка ком­мунистической идеологии. Демократическая элита формирова­лась преимущественно из представителей украин­ско-язычной интеллигенции, идеологическими ориентирами которой были установление государственной независимости, критика проимперского номенклатур­ного ре­жима, осуществление социально-экономических реформ на демо­кра­тических принципах.

Своеобразной точкой отсчета можно считать 1990 г., когда был избран новый состав Верховного Совета Украины, провозгласивший су­веренитет и независимость, объединивший в своих рядах партийную верхушку: наиболее активных представителей хозяйственной и регио­нальных элит, лидеров оппозиции, диссидентов. Именно Верховный Со­вет (Верховная Рада) являлся тем политическим полем, на котором осу­ществлялось изменение идей, смена лозунгов и организаци­онное пере­оформление номенклатуры. А первый президент Ук­раины Л. Кравчук был одним из тех, вокруг кого начала формироваться группа строи­телей суверенитета и независимости. Ядро этой группы составили люди, для которых власть являлась притягательной силой, ради которой в жертву были принесены идеологические догмы советской системы. Идеи сувере­нитета и независимости стали для них «идейно-политическим мостиком из номенклатурного прошлого в посткоммунистическое завтра» (Выдрин, 4)

В этой Верховной Раде около 80% были членами компартии, остальные бес­партийными, или, как принято говорить сейчас, независимыми депутатами. Однако эта партийная однородность являлась внешней и ни в коем случае не подразумевала однородность внутреннюю. Трансформация этого самого большинства, как в Верховном Совете, так и в республиканских министерствах и ведомствах в некую неоформленную организацию, ре­ально влиявшую на принятие политически значимых решений, про­изошла достаточно быстро. В недрах парламента родилась оппозицион­ная фракция «Народная Рада». В нее вошли 125 депутатов, примерно по­ловина из которых на момент провозглашения суверенитета Украины состояла в коммунистической партии. Членство в компартии в тот момент уже не означало приверженность партийным принципам и коммунистическим догмам, но сам факт членства в изменившейся ситуации мог теперь нанести ущерб политическому будущему. Поэтому оказалось проще освободиться от того груза, каким в то время стала компартия Украины. По инициативе фракции «На­родная Рада» Верховный Совет Украины принял решение о запрещении деятельности коммунистической партии республики. Попытка отменить данное поста­новление ни к чему не привела. Более того, среди тех, кто голосовал против отмены запрета, были вчерашние идеологи: Б. Качура, секретарь ЦК КПУ с 1982 г.; С. Дорогунцов, Н. Белоблоцкий, В. Евтухов – члены Президиума Верховного Совета; Л. Кучма – заведующий отделом идеологии и пропаганды ЦК КПУ и др. (Малахов, 17). Дальнейшее развитие данного процесса привело к единодушному принятию депутатами Декларации о государственном суверенитете Ук­раины 16 июля 1990 г. и провозглашению независимости 24 августа 1991 г.

Итак, идея национально-государственного строительства явилась «идеологичес-кой основой достижения стратегического единства коммунистов и части национально-демократической оппозиции» (Мала­хов, 17). Переход от коммунистического номенклатурного тоталитаризма к номенклатурному авторитарному режиму для правящей элиты прошел безболезненно, даже органично, поскольку Украина была наиболее «законопослушной» из бывших советских республик, а номенклатура имела «глубокие корни» и всевозможные экономические, политические и другие средства для сохранения власти на ее территории. К тому же большинство населения страны не могло в течение короткого периода времени изменить стереотипы своего сознания и образ жизни, воспринять альтер­нативные гражданские ценности, а «новая» посткоммунистическая номенклатура не была заинтересована в появ­лении демократических институтов, способных обеспечить эффективный общественный контроль над принятием политических решений и стимулировать демократический процесс в обществе.

Иными словами, процесс становления и трансформации элиты в период с 1990 по 1995 г. осуществлялся путем рекрутирования в традиционные элитные круги (ру­ководители компартии, секретари обкомов, парткомов, министры и заместители министров). Большинство конформистских лидеров контрэлиты состояло из писа­телей-политиков (Д. Павличко, В. Яворивский, И. Драч); лидеров национально-демократи-ческого движения «Народный Рух Украины» (В. Черновил, Л. Лукьяненко); политических диссидентов (С. Хмара, братья Горыни и др.).

Собственно говоря, формирование посткоммунистической элиты проис­ходило путем проникновения новой национально-демо­кратической элиты в традиционную – советскую, которая к тому времени заполнила властные структуры своими агентами. Эта посткоммунистическая элита оказалась более дееспособ­ной и близкой к интересам большинства. На этот исторический период у власти оказался конгломерат из бывших партийных функционеров и политических диссидентов, которых трудно назвать политической элитой. Низкий интеллектуальный и культурный уровень украинской номенклатуры (Федоров, 20), недостаток необходимого профессионализма и компетентности управления го­сударством быстро свел на нет потенциал социального и политического маневрирования и одновременно усилил отчуж­дение политической власти от большинства населения.

Процесс политической трансформации государственности совпал с периодом почти полного обновления высших политических страт общества. Анализ состава Верховного Совета Украины 12-го созыва в сравнении с составом 11-го созыва подтверждает вышеуказанный тезис. Только 48 депутатов из полного списочного состава (450 человек) ранее избирались в высшие органы государственной власти. Несмотря на эти изменения более половины депутатов (270 человек) принадлежали к представите­лям правящей элиты, т.е. являлись руководителями центральных, ре­гиональных партийных органов, общественных организаций, министерств и ведомств, предприятий и учреждений (см.: Правда Ук­раины. 1990. 18 мая).

В 1987 г. был заменен Председатель Совета Министров Ук­раины, пять заместителей, семь министров. К 1990 г. правительство состояло уже на две трети из чиновников, «занявших свои посты в годы перестройки». В течение двух лет (1987–1988) сменилось 8 первых секретарей обкомов, 28 вторых и третьих секретарей, 147 первых секретарей райкомов и горкомов (Рахманин, 3). Таким образом, Верховный Совет УССР, объединивший в своих рядах вер­хушку партийной номенклатуры, наиболее влиятельных представителей хозяйственной и региональной элит, представлял собой, по сути, первый вариант рекрутирования предэлит, где властное коммунистическое большинство трансформировалось в «партию власти», а идея национального государственного строительства, рожденная в диссидентских кругах, стала идеологической платформой для дости­жения стратегического единства коммунистического лобби и национал-демократической оппозиции.

Еще одним новым институтом рекрутирования элит стала адми­нистрация президента, прежде всего Л. Кучмы. В период «романтического» президентства Л. Кравчука, исполнительная власть в стране находилась на вторых ролях. Администрация президента Кучмы сформировалась из команды Кучмы-премьера. В нее вошли руководитель администрации Дмитрий Табачник, в прошлом референт комиссии Верховного Совета по делам молодежи, Валерий Пустовойтенко – глава правительства, бывший мэр Днепропетровска, Владимир Литвинов – помощник президента, в прошлом преподаватель Высшей партийной школы; Дмитрий Выдрин – помощник президента по внутренней политике, преподаватель КГУ. Администрация президента рекрутировалась в ос­новном из киевских и днепропетровских кругов. «Сам по себе такой принцип формирования не является основанием для оценочного сужде­ния, хотя и не лишен интереса для анализа» (Пиховшек, 50–51).

1994 год – год президентских и парламентских выборов. Сравни­тельный анализ составов Верховного Совета и Верховной Рады Украины, показал, что Верховная Рада обновилась на 84% (Рахманин, 3): из 403 народных депу­татов лишь 65 входило в состав Верховного Совета. В то же время, если к 65 повторно избранным депутатам добавить тех депутатов, которые до избрания входили в состав высшего административно-хозяйствен­ного руководства, в руководство политических партий и движений, то можно утверждать, что воспроизводство политической элиты в Верхов­ной Раде состоялось (Фесенко, 91).

Несмотря на гораздо меньшие различия в социокультурном, этническом и религиозном планах в Украине борьба регионов за власть, т. е. за овладение центром политического пространства, идет с не меньшей остротой и напряжением, чем в России. Большинство областей, прежде всего западные, не имеют тех экономических капита­лов, опираясь на которые, они могли бы в значительной степени влиять на политику, проводимую в Киеве центральной властью. Западная Ук­раина ныне наиболее лояльна к официальному Киеву, но не потому, что она национально ориентирована, а потому, что не имеет потенциала про­тивостоять ему (Круглашов, 3). Это подтверждается результатами сравнительного анализа выборов 1994, 1998 и 1999 гг. Если на президентских выборах 1994 г. и на парламентских выборах 1998 г. население западных об­ластей государства в основном голосовало за Народный Рух Украины, а пропрезидентские партии не набирали 20% голосов, то на выборах 1999 г. они получили в Ивано-Франковской области – 70,38% голосов, во Львовской области – 64,00%, в Тернопольской области – 69,38%, в Закарпатской области – 54,5%, в Черновицкой области – 51% (см.: Украiна в чис­лах). Поэтому можно предположить, что лояльность западных областей по отношению к столице обусловлена не столько произо­шедшей «корпоративизацией» правых сил перед угрозой коммунистического реванша и антиреформ, сколько полной экономической зависимостью этого региона от дотационной политики Киева.

Результаты президентских выборов 1999 г. показали, что позиции избирателей Востока и Юга государства по отношению к избранному в 1991 г. курсу независимости стали изменяться от полного неприятия до умеренно-сдержанной поддержки. Даже в таких «пророссийских» об­ластях, как Луганская, Донецкая, Харьковская, Запорожская, отрыв лидера коммунистов П. Симоненко от Л. Кучмы был незначительным. Например в Донецкой области Симоненко получил 39,4% голосов, а Кучма – 31,9%. И хотя Кучма в целом проиграл выборы по индустриальным областям, все же эти и другие данные говорят о том, что настроения в пользу реинтеграции с Россией уже не такие массовые, как еще пару лет назад.

Более того, если результаты президентских и парламентских выборов 1994 г. обозначили перемену векторной направленности поли­тической жизни страны в сторону укрепления экономических и полити­ческих отношений с Россией прежде всего под давлением пророссий­ского электората Востока и Юга страны, то результаты пре­зидентских выборов 1999 г. показали полную стагнацию в выборе цен­ностных ориентаций общества и идеологического их оформления. Две наиболее влиятельные политико-идеологические силы украинского общества предлагали (в ценностном отношении) в принципе одно и то же: и национал-патриоты, и социал-коммунисты выдвигали как духов­ную ориентацию ретроутопию – идеализированное прошлое. В первом случае – далекое «светлое» прошлое этноса (период Киевской Руси и Запорожской Сечи), а во втором случае – недавнее, опять-таки «светлое» прошлое рабочего класса. Роль духовной элиты в государстве в целом и регионах в частности на сегодня вакантна. Этот вывод относится и к попыткам политизированной части духовенства. Более того, процессы дифференциации конфессиональной жизни после неоднократных изменений (1990 и 1994 гг.) административ­ной политики только усилились. Надежды на быстрое утверждение сильного центра политического давления в православной среде не оп­равдались. Более того, религиозный раскол – усиление влияния Греко-Католической Церкви – усугубился расколом внутри самой православной церкви (УПЦ Киевского Патриархата с УПЦ Московского Патриархата). Приходы первой расположены в основном в центральных областях, приходы вто­рой – в восточных областях. Другие, не православные, конфессии просто не могут играть роль «центра объединения» будучи представителями малочисленных и малозначимых религиозных обществ (Украинская Греко-Католическая Церковь, Украинская Автокефальная Православная Церковь).

Годы независимости в известной мере способствовали демонтажу номенклатурных механизмов формирования и функционирования власт­ной элиты на местах. В период 1991–1994 гг. представители местного ис­теблишмента мобилизовали финансовые, организационные и интеллекту­альные ресурсы для получения мандата легитимности власти на местах. Параллельное проведение президентских и парламентских выборов в 1994 г. способствовало этому процессу, поскольку давление центральных властных структур на местные элиты было минимальным. Однако как только политическая ситуация страны стабилизировалась, администрация пре­зидента Кучмы предприняла шаги к установлению жесткой вертикали власти. На 1 января 1997 г. лишь трое руководителей областей имели стаж работы более 5 лет; один более одного года, а большая часть (21 человек, или 88%) – менее одного года (Бiблiотека украiнського полiтика, 56). Сам факт массовых кадровых изменений еще не позволяет делать определенные выводы. Однако то, чему трудно противоречить, это неприкрытый персонально командный подход при формировании управленческого аппарата регионов и областей.

Лишь в отдельных регионах отмечается укрепление позиций региональной деловой элиты. К таким регионам следует отнести Днеп­ропетровскую, Донецкую, Луганскую, Харьковскую и в меньшей мере Львовскую области. Значительный промышленный потенциал, сконцентрирован­ный в этих областях, предполагает большие деньги, необходимые для политической борьбы. Поэтому здесь наблюдается трансформация региональной «бизнес-элиты» в политическую (Либеральная партия Украины – лидер Щербань, Партия Труда – лидер В. Ландик, Партия Регионального Возрождения – лидер В. Рыбак). Волеизъявление населения областей и регионов, как правило, не учитывалось. Одна из наиболее острых проблем формирования и деятельности властной элиты в регионах заключается в том, что граждане утратили возможность легального давления на изменения качества деятельности мест­ной элиты. Утверждение мандатно-директивной системы формирования исполнительной власти на местах происходит тогда, когда уровень поли­тической конфликтности в обществе продолжает быть высоким. Таким образом, возможность нормального функционирования политической системы на «входе» и на «выходе», т.е. между властью и обществом, сужается. Сте­пень концентрации и централизации исполнительной власти на местах обратно пропорциональна ее демократизации. В принципах и кон­кретных примерах осуществление кадровой политики центра относительно регионов вырисовывается пока что не четко обозначенный «ренессанс» советских номенклатурных подходов, когда представители центральных органов власти при выборе тяготеют к критериям кабинет­ного отбора, основываясь на послужном списке, участии в прошлых ком­паниях, личной преданности и т.д. и т.п..

В ходе выборных кампаний 1998 г. (парламентской) и 1999 г. (прези­дентской) несмотря на все разнообразие избирательных технологий опреде­лились общие черты поведения партий разного идеологического спектра и политической направленности. Почти все партии, избирательные блоки организованы как партии централистского типа, и, тем не менее, голосование по партийным спискам подтвердило политические выводы об отсутствии в стране общенациональных партий (Томенко, 77). Даже партии со «стажем»: Коммунистическая партия Украины (КПУ) во главе с П. Симоненко и Украинский народный рух во главе с Г. Удовенко в ряде областей не смогли преодолеть 4 процентный барьер. КПУ в Ивано-Франковской и Тернопольской областях и «Рух» – в восточ­ных Днепропетровской, Донецкой, Запорожской, Луганской, Сумской, Харьковской областях. Региональная партийная поляризация, похоже, прочно закрепилась в политической системе страны. Это подтвердили последние выборы в Верховную Раду. Социал-демократическая партия Украины (объединенная) набрала необходимые 4% с лишним в Закарпат­ской, Ивано-Франковской, Львовской и Тернопольской областях. Объе­динение «Громада» тот же барьер преодолела в Днепропетровской, Лу­ганской, Херсонской, Кировоградской областях. Селянская партия Ук­раины – в Херсонской. Донецкой, Полтавской, Запорожской областях (Гаран, 5).

Региональный фактор в политических программах (за исключением Партии регионального возрождения Украины) играет вспомогательную, второстепенную роль (Партiйнi списки выборочних объеднань… 141). Это означает, что моло­дая украинская многопартийность еще не стала способом легализации региональных интересов, а выборы представляют собой лишь этап в процессе формирования политической системы и ее окончательное становление пройдет, воз­можно, на следующих парламентских выборах. Общий страх перед угро­зой регионального сепаратизма провоцирует стремление центральной власти уменьшить административную самостоятельность регионов.

Однако то, что центральная власть сама представляет собой яв­ный компромисс между региональными полити­ческими и деловыми ли­дерами и столичной номенклатурой, дает реальный шанс к поиску ста­бильной и эффективной модели «центр – регионы». Иначе местная элита Украины в ближайшем будущем может стать периферийной.

Мир политической элиты Украины достаточно жестко поделен на «своих» и «чужих». В этом делении принцип маркировки политиков по месту рождения, образования зачас­тую играют большую роль, чем соб­ственно профессиональные качества. Непрофессионализм является одной из особенностей регио­нальной структуризации украинской элиты. Очевидное совпадение идейно-политической и региональ­ной дифференциации еще раз подчеркивает значимость регионального фак­тора, а трансформация административно-хозяйственной, но­менклатурной элиты в сугубо политическую – представляет со­бой один из каналов смешанной системы воспро­изводства элит наряду с такими каналами, как личные связи и выборы в Верховную Раду. Именно эти каналы являются пока основными механизмами, передающими и закреп­ляющими местные, региональные противоречия на уровне политического истеблишмента. Выбор оптимальной системы воспроизводства поможет макси­мально сгладить региональные противоречия, не позволяющие политическому аппарату государства обеспечивать экономическую, социальную и политическую стабильность.