3 Под общей редакцией в. Ф. Асмуса. А. В

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 31 32 33 34 35 36 37 38 ... 45

404

правилу целей, и этой идее должно по принципам разума подчинить всякий механизм природы (по крайней мере для того, чтобы испытать на этом явления природы). Принцип разума принадлежит ей только как субъективный принцип, т. е. как максима: все в мире для чего-то хорошо, ничего в нем не напрасно; пример, который нам дан природой в ее органических продуктах, дает право, более того, призывает ожидать от нее и от ее законов только то, что целесообразно в целом.

Ясно, что это принцип не для определяющей, а только для рефлектирующей способности суждения, что он регулятивный, а не конститутивный принцип, что он дает нам путеводную нить, чтобы рассматривать вещи в природе по отношению к определяющему основанию, которое уже дано, согласно новому подчиненному законам порядку и расширять знание природы по другому принципу, а именно по принципу конечных причин, не задевая, однако, принципа механизма ее каузальности. Впрочем, этим отнюдь еще не решается вопрос, действительно ли нечто, о чем мы судим по этому принципу, есть преднамеренная цель природы, действительно ли трава существует для быка или овцы, а эти животные и остальные вещи в природе — для людей. Хорошо рассматривать и с этой стороны даже вещи неприятные для нас и в некоторых отношениях нецелесообразные. Так, можно было бы сказать, что насекомые, которые беспокоят человека, обитая в его одежде, волосах и постели, — это по мудрому устройству природы побуждение к чистоте, которая уже сама по себе важное средство для сохранения здоровья. Или москиты и другие жалящие насекомые, которые делают американские пустыни столь невыносимыми для дикарей, служат побуждением к деятельности для этих людей, чтобы осушать болота, разрежать густые леса, задерживающие движение воздуха, обрабатывать землю и тем самым сделать более здоровыми условия своей жизни. Даже то, что во внутренней его организации кажется человеку противоестественным, если оно рассматривается с этой стороны, побуждает его к занимательному, а иногда и поучительному прозрению в телеологический порядок вещей, на который одно лишь

405

физическое изучение не могло бы навести нас без такого принципа. Так же как некоторые считают, что ленточный глист у людей или у животных, у которых они бывают, даны им как бы взамен какого-то недостающего им жизненного органа, так я спросил бы, не могут ли и сновидения (без которых никогда не бывает сна, хотя бы мы и помнили их очень редко) быть целесообразным устроением природы, поскольку именно они при ослаблении всех телесных движущих сил служат для того, чтобы посредством воображения и его большой активности (а оно в этом состоянии часто доходит до аффекта) приводить в сильное движение жизненные органы, подобно тому как при переполненном желудке, когда это движение тем более необходимо, воображение действует во сне с тем большей живостью; следовательно, без этой внутренне движущей силы и томительного беспокойства, за что мы жалуемся на наши сновидения (а в действительности, быть может, они целебное средство), сон даже в здоровом состоянии был бы, пожалуй, полным прекращением жизни.

Красоту природы, т. е. ее соответствие со свободной игрой наших познавательных способностей в схватывании ее явления и суждении о нем, также можно таким образом рассматривать как объективную целесообразность природы в ее совокупности как системе, одно из звеньев которой составляет человек, если только телеологическое суждение о ней через цели природы, на которые наводят нас организмы, дало нам право [выдвинуть] идею великой системы целей природы. Мы можем рассматривать как благосклонность * к нам природы то, что она кроме полезного столь щедро дарит нам

* В эстетической части было сказано: мы смотрим на прекрасную природу благосклонно, получая от ее формы совершение свободное (незаинтересованное) удовольствие. В самом деле, в этом суждении одного лишь вкуса вообще не принимается во внимание, ради какой цели существует красота природы — для того ли, чтобы вызывать у нас удовольствие, или без всякого отношения к нам как к целям. В телеологическом же суждении мы обращаем внимание и на это отношение; тогда мы можем рассматривать как благосклонность природы то, что она хочет содействовать нашей культуре, показывая нам так много прекрасных форм.

406

красоту и прелесть; и за это мы любим ее, так же как ввиду ее неизмеримости мы рассматриваем ее с уважением и чувствуем себя при этом рассмотрении более благородными, как если бы природа исключительно с этой целью поставила и украсила для нас свою великолепную сцену.

В этом параграфе мы хотим сказать лишь одно: коль скоро мы уж открыли в природе способность создавать продукты, которые мы можем мыслить только согласно понятию о конечных причинах, то нам следует идти дальше и даже те [продукты], которые (или хотя бы их целесообразное соотношение) не делают необходимым искать за пределами механизма слепо действующих причин другой принцип для их возможности, мы все же можем считать принадлежащими к системе целей; дело в том, что уже первая идея, если иметь в виду ее основание, выводит нас за пределы чувственно воспринимаемого мира, так как единство сверхчувственного принципа надо таким же образом рассматривать как значимое не только для некоторого вида порождений природы, но и для всей природы как системы.

§ 68. О принципе телеологии как внутреннем принципе естествознания

Принципы науки бывают или внутренними, и тогда они называются собственными (principia domestica), или основываются на понятиях, которые могут найти свое место только вне их, и тогда они называются посторонними принципами (peregrina). Науки, которые содержат в себе последние, полагают в основу своих учений леммы (lemmata), т. е. заимствуют из другой науки какое-то понятие, а с ним и основу [своей] структуры.

Каждая наука есть отдельная система; недостаточно строить в ней по принципам и, следовательно, действовать технически, а необходимо архитектонически обращаться с ней как с самостоятельным строением; следовательно, надо относиться к ней не как к пристройке или как к части другого строения, а как к отдельному целому, хотя потом можно сделать переход от одной науки к другой и наоборот.

407

Если, следовательно, для естествознания и в его контекст вводят понятие о боге, чтобы объяснить целесообразность в природе, а затем в свою очередь используют эту целесообразность для того, чтобы доказать, что бог есть, — то ни в одной из обеих наук нет внутренней прочности и вводящий в заблуждение порочный круг делает каждую из них неустойчивой, так как эти науки путают свои границы.

Выражение цель природы уже в достаточной мере предохраняет от такой путаницы, чтобы естествознание и тот повод, который оно дает для телеологического суждения о своих предметах, не смешивать с рассмотрением бога и, следовательно, с теологической дедукцией; и вовсе не маловажно, смешивают ли это выражение с выражением божественная цель в устроении природы, или считают последнее выражение более пригодным и более достойным благочестивого человека, так как в конце концов необходимо дойти до того, чтобы выводить эти целесообразные формы в природе от одного мудрого творца мира; необходимо усердно и скромно довольствоваться тем выражением, которое говорит лишь ровно столько, сколько мы знаем, а именно [довольствоваться] выражением цель природы. В самом деле, прежде чем мы спрашиваем о причине самой природы, мы находим в природе и в ходе ее созидания продукты, возникающие в ней по известным эмпирическим законам, по которым естествознание должно судить о своих предметах, стало быть, искать каузальность их по правилу целей в самой природе. Поэтому оно не должно переходить свои границы, чтобы не включать в себя как свой принцип то, понятию о чем не может соответствовать никакой опыт и на что мы имели бы право решиться только по завершении всего естествознания.

Хотя те свойства природы, которые обнаруживают себя a priori и, следовательно, возможность которых усматривается из всеобщих принципов без всякого содействия опыта, предполагают техническую целесообразность, тем не менее, поскольку они безусловно необходимы, их нельзя причислить к телеологии природы как методу, принадлежащему к физике, чтобы решать

408

ее вопросы. Арифметические, геометрические аналогии, а также всеобщие механические законы, как бы страннь1м и удивительным нам ни казалось соединение различных, с виду совершенно независимых друг от друга правил в одном принципе, не притязают поэтому на то, чтобы быть телеологическими основаниями объяснения в физике; и хотя они вообще заслуживают рассмотрения в общей теории целесообразности природных вещей, тем не менее их место не здесь, а в метафизике, и они не составляют внутреннего принципа естествознания;

другое дело эмпирические законы целей природы в организмах: здесь не только позволительно, но даже неизбежно применять телеологический способ суждения в качестве принципа учения о природе в отношении собственного класса его предметов.

Дабы строго держаться в своих границах, физика совершенно отвлекается от вопроса, преднамеренны ли цели природы или не преднамеренны, ведь это было бы вмешательством в чужое дело (а именно в дело метафизики). Достаточно, что они предметы, объяснимые единственно по законам природы, которые мы можем себе мыслить, только имея идею целей как принцип, и даже внутренне познаваемые только таким путем по их внутренней форме. Следовательно, для того чтобы не навлечь на себя подозрение в стремлении примешать к нашим основам познания нечто такое, что вовсе не относится к физике, а именно сверхъестественную причину, в телеологии говорят, правда, о природе так, как если бы целесообразность в ней была преднамеренной, но вместе с тем и так, что это намерение приписывают природе, т. е. материи; тем самым (ибо здесь не может быть никакого недоразумения: никто сам не станет приписывать безжизненной материи намерение в собственном смысле слова) хотят показать, что здесь это слово обозначает только принцип рефлектирующей, а не определяющей способности суждения и что здесь, следовательно, не вводят особого основания каузальности, а прибавляют только для применения разума другой вид исследования, чем исследование по механическим законам, дабы восполнить недостаточность последнего даже для эмпирического изучения всех частных

409

законов природы. Поэтому в телеологии, поскольку она привлекается к физике, вполне справедливо говорят о мудрости, бережливости, предусмотрительности, благодетельности природы, не делая этим из природы разумного существа (ибо это было бы нелепо), но и не позволяя себе ставить над ней другое разумное существо в качестве властелина (Werkmeister), так как это было бы дерзко (vermessen) *; этим должен быть лишь обозначен некоторый вид каузальности природы но аналогии с каузальностью в техническом применении разума, чтобы иметь перед глазами правило, по которому необходимо исследовать определенные продукты природы.

Но почему телеология обычно все же не составляет самостоятельного раздела теоретического естествознания, а привлекается к теологии в качестве пропедевтики или переходной ступени? Это делается, чтобы при изучении природы по ее механизму твердо держаться того, что мы можем подчинить нашему наблюдению или экспериментам, так, чтобы мы могли сами произвести это подобно природе по крайней мере по сходству законов, ведь полную ясность имеют только тогда, когда возможно создание и осуществление согласно понятиям. Но организация как внутренняя цель природы бесконечно выше всякой способности сходного изображения с помощью искусства, и, что касается внешних признаваемых целесообразными явлений природы (например, ветер, дождь и т. п.), физика рассматривает, конечно, их механизм, но она вовсе не может представить их отношение к целям, поскольку оно условие, необходимо принадлежащее причине; дело в том, что эта необходимость сочетания полностью касается связи наших понятий, а не касается свойств вещей.

* Немецкое слово vermessen — хорошее многозначащее слово 31. Суждение, при котором забывают рассчитать меру величины (LangenmaB) своих сил (рассудка), может иногда звучать очень смиренно и тем не менее быть с большими претензиями и очень дерзким Таковы по большей части все те суждения, посредством которых пытаются возвысить божественную мудрость, приписывая ей в делах творения и сохранения такие цели, которые, собственно, должны делать честь собственной мудрости любителя умствовать.

410

00.php - glava11

^ ОТДЕЛ ВТОРОЙ

ДИАЛЕКТИКА ТЕЛЕОЛОГИЧЕСКОЙ СПОСОБНОСТИ СУЖДЕНИЯ

§ 69. Что такое антиномия способности суждения?

Определяющая способность суждения сама по себе не имеет принципов, которые основывали бы понятия, об объектах. Она не есть автономия, ибо только подводит под данные законы или понятия как принципы. Именно поэтому ей не грозит опасность собственной антиномии и противоречие между ее принципами. Так, трансцендентальная способность суждения, которая содержит в себе условия подведения под категории, сама по себе не была законодательствующей, она лишь указывала условия чувственного созерцания, при которых данному понятию как закону рассудка можно придать реальность (применение): из-за этого она никогда не могла прийти к разладу сама с собой (по крайней мере в отношении принципов).

Но рефлектирующая способность суждения должна подводить под закон, который еще не дан и, следовательно, на деле есть лишь принцип рефлексии о предметах, для которых объективно у нас совсем нет никакого закона и никакого понятия об объекте, которое было бы достаточно для того, чтобы быть принципом для могущих встретиться случаев. А так как без принципов нельзя допускать никакое применение познавательной способности, то в таких случаях рефлектирующая способность суждения сама себе должна служить принципом; а этот принцип, поскольку он не объективен и не может дать достаточную для данной цели основу познания объекта, должен служить чисто

411

субъективным принципом для целесообразного применения познава1ельных способностей, а именно для рефлексии о некоторого вида предметах. Следовательно, для таких случаев рефлектирующая способность суждения имеет свои максимы, и притом необходимые для познания законов природы в опыте, чтобы посредством этих максим дойти до понятий, хотя бы эти понятия и были понятиями разума, когда она крайне нуждается в таких понятиях, чтобы только изучать природу по ее эмпирическим законам. — Между этими необходимыми максимами рефлектирующей способности суждения может возникнуть противоречие, стало быть и антиномия;

на этом основывается диалектика, которую можно назвать естественной диалектикой, когда каждая из двух противоречащих друг другу максим имеет свое основание в природе познавательных способностей; она есть неизбежная видимость, которая для того, чтобы не обманывать, должна быть в критике обнаружена и устранена.

§ 70. Представление об этой антиномии

Поскольку разум имеет дело с природой как совокупностью предметов внешних чувств, он может основываться на законах, которые рассудок отчасти сам a priori предписывает природе, отчасти может до бесконечности расширять посредством эмпирических определений, встречающихся в опыте. Для применения законов первого вида, а именно всеобщих законов материальной природы вообще, способность суждения не нуждается в особом принципе рефлексии; ведь в таком случае она определяющая способность, так как рассудок дает ей объективный принцип. Что же касается частных законов, которые могут стать известными нам только через опыт, то среди них возможно столь большое разнообразие и такая неоднородность, что способное! о суждения сама себе должна служить здесь принципом, дабы искать и найти закон в явлениях природы, нуждаясь в нем как в путеводной нити, если она хочет хотя бы надеяться на связное познание из опыта сообразно полной закономерности природы и на единство ее по

412

эмпирическим законам. При таком случайном единстве частных законов вполне возможно, что способность суждения в своей рефлексии будет исходить из двух максим, из которых одну дает ей a priori только рассудок, а поводом для другой служат отдельные данные опыта, которые приводят в движение разум, чтобы по особому принципу судить о телесной природе и ее законах. Тогда-то и случается, что эти двоякого рода максимы с виду не могут существовать рядом друг с другом, стало быть, возникает диалектика, которая вводит в заблуждение способность суждения в принципе ее рефлексии.

Первая максима ее — это положение: всякое возникновение материальных вещей и их форм надо рассматривать как возможное только по механическим законам.

Вторая максима — противоположное положение: некоторые продукты материальной природы нельзя рассматривать как возможные только по механическим законам (суждение о них требует совершенно другого закона каузальности, а именно закона конечных причин).

Если же эти регулятивные основоположения для исследования превратить в конститутивные основоположения о возможности самих объектов, то они гласили бы так:

Положение: всякое возникновение материальных вещей возможно только по механическим законам.

Противоположное положение: некоторые порождения их невозможны по одним лишь механическим законам.

В этом последнем качестве, как объективные принципы для определяющей способности суждения, они противоречили бы друг другу, стало быть, одно из обоих положений по необходимости было бы ложным; но тогда это было бы не антиномией способности суждения, а противоречием в законодательстве разума. Разум, однако, не может доказать ни то, ни другое основоположение, так как у нас не может быть априорного определяющего принципа относительно возможности вещей только по эмпирическим законам природы.

413

Что же касается указанной в начале максимы рефлектирующей способности суждения, то она на самом деле не содержит в себе никакого противоречия. Действительно, если я говорю: о всех событиях в материальной природе, стало быть, и обо всех формах как ее продуктах, если иметь в виду их возможность, я должен судить только по механическим законам, — то этим я еще не говорю: они возможны только по этим законам (исключая всякий другой вид каузальности);

этим я хочу только сказать, что мне следует всегда рефлектировать о них по принципу одного лишь механизма природы и, стало быть, насколько возможно исследовать этот механизм, так как если не полагать его в основу исследования, никакое действительное познание природы не будет возможно. Но это не мешает второй максиме в подходящих случаях, а именно при [рассмотрении] некоторых форм природы (и в связи с этим даже всей природы) искать принцип для рефлексии о них, который совершенно отличается от объяснения, исходящего из механизма природы, а именно принцип конечных причин. В самом деле, этим рефлексия по первой максиме вовсе не устраняется; скорее, требуется насколько возможно следовать ей; этим не говорится также, будто указанные формы не возможны на основе механизма природы. Здесь только утверждается, что человеческий разум, следуя первой максиме, так никогда и не сможет найти ни малейшего основания того, что составляет специфическую особенность цели природы, хотя и сможет найти иные знания о законах природы; причем остается нерешенным вопрос, могут ли быть объединены в одном принципе в неизвестной нам внутренней основе природы физико-механические и целевые связи у одних и тех же вещей;

мы знаем только то, что наш разум не в состоянии соединить их в таком принципе и что, следовательно, способность суждения как рефлектирующая (из субъективного основания), а не как (согласно объективному принципу возможности вещей самих по себе) определяющая способность суждения вынуждена для некоторых форм в природе мыслить в качестве основы их возможности другой принцип, а не принцип механизма природы.

414

§ 71 . Подготовка к разрешению вышеуказанной антиномии

Мы никоим образом не можем доказать невозможности возникновения органических продуктов природы посредством одного только механизма природы, так как бесконечное многообразие частных законов природы, которые для нас случайны, поскольку они познаются только эмпирически, мы усматриваем не по их первой внутренней основе, — и поэтому никак не можем достигнуть внутреннего, вполне достаточного принципа возможности природы (который заложен в сверхчувственном). Таким образом, достаточно ли продуктивной способности природы также для того, что мы считаем формирующимся или соединяющимся согласно идее целей, как ее достаточно для того, для чего, по нашему мнению, нужен лишь механизм природы, и на самом ли деле в основе вещей как истинных целей природы (такими мы необходимо должны их считать) лежит совершенно другой вид первоначальной каузальности, который вообще не может содержаться в материальной природе или в ее умопостигаемом субстрате, а именно некий архитектонический рассудок, — на эти вопросы наш чрезвычайно ограниченный разум никак не может дать ответ относительно понятия каузальности, если оно должно специфицироваться a priori. — Но в такой же мере несомненно, что в отношении нашей познавательной способности один лишь механизм природы не может дать основания для объяснения происхождения организмов. Для рефлектирующей способности суждения есть, следовательно, совершенно верное основоположение: для столь очевидной связи вещей по конечным причинам надо мыслить каузальность, отличную от механизма [природы], а именно каузальность действующей сообразно целям (разумной) причины мира, — каким бы опрометчивым и недоказуемым это основоположение ни было для определяющей способности суждения. В первом случае оно не более как максима способности суждения, когда понятие такой каузальности есть только идея, за которой никто не решится признать реальность; ею лишь пользуются

415

как путеводной нитью для рефлексии, и она всегда остается при этом открытой для любых механических оснований объяснения и никогда не выходит за пределы чувственно воспринимаемого мира; во втором случае это основоположение было бы объективным принципом, который разум предписывал бы и которому способность суждения, определяя себя, должна была бы подчиниться, но при этом она теряется вне чувственно воспринимаемого мира в запредельном и может оказаться сбитой с толку.

Blog

3 Под общей редакцией в. Ф. Асмуса. А. В

Содержание