3 Под общей редакцией в. Ф. Асмуса. А. В

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 15 16 17 18 19 20 21 22 ... 45

219

Так как субъективная всеобщая сообщаемость способа представления в суждении вкуса должна иметь место без наличия определенного понятия, она может быть только душевным состоянием в свободной игре воображения и рассудка (поскольку они согласуются между собой, как это вообще требуется для познания);

при этом мы сознаем, что такое субъективное отношение, пригодное для познания вообще, так же должно быть значимо для каждого и, следовательно, должно обладать всеобщей сообщаемостью, как и каждое определенное познание, которое ведь всегда основывается на этом отношении как субъективном условии.

Эта чисто субъективная (эстетическая) оценка предмета или представления, посредством которого предмет дается, предшествует [чувству] удовольствия от этого предмета и служит основанием этого удовольствия от гармонии познавательных способностей; но единственно на этой всеобщности субъективных условий оценки предметов основывается всеобщая субъективная значимость удовольствия, которое мы связываем с представлением о предмете, когда мы называем его прекрасным.

То, что возможность сообщать [другим ] свое душевное состояние, хотя бы только в отношении познавательных способностей, заключает в себе удовольствие, можно было бы легко доказать (эмпирически и психологически) из природной склонности человека к общению с другими. Но для нашей цели этого мало. Удовольствие, которое мы испытываем, мы ожидаем в суждении вкуса от всех других как нечто необходимое, как если бы его можно было считать свойством предмета, определяемым в нем согласно понятиям, коль скоро мы называем что-то прекрасным, ведь красота безотносительно к чувству субъекта сама по себе ничто. Но рассмотрение этого вопроса мы должны отложить до решения следующего вопроса: возможны ли и каким образом возможны априорные эстетические суждения?

Теперь мы займемся менее серьезным вопросом: как мы сознаем в суждении вкуса субъективное соответствие сил познания друг с другом — эстетически ли,

220

только через внутреннее чувство и ощущение, или интеллектуально, через осознание нашей преднамеренной деятельности, посредством которой мы вводим в игру познавательные способности.

Если бы данное представление, которое приводит к суждению вкуса, было понятием, которое при оценке предмета объединяло бы рассудок и воображение для познания объекта, то сознание этого отношения было бы интеллектуальным (как в объективном схематизме способности суждения, о котором трактует «Критика»8). Но тогда суждение было бы составлено не по отношению к удовольствию и неудовольствию и, стало быть, не было бы суждением вкуса. Суждение же вкуса определяет объект в отношении удовольствия и предиката прекрасного независимо от понятий. Следовательно, указанное субъективное единство отношения можно обнаружить только через ощущение. Ощущение, всеобщую сообщаемость которого постулирует суждение вкуса, и есть оживление обеих способностей (воображения и рассудка) для неопределенной, но все же согласованной деятельности, побуждаемой данным представлением, а именно такой, какая требуется для познания вообще. Хотя объективное отношение можно только мыслить, но, поскольку оно по своим условиям субъективно, оно все же ощущается, воздействуя на душу;

и при отношении, которое не полагает в основу никакого понятия (в отличие от отношения способностей представления к познавательной способности вообще), возможно только одно сознание его — посредством ощущения того воздействия, которое состоит в облегченной игре обеих оживляемых взаимным согласием душевных сил (воображения и рассудка). Представление, которое как единичное и без сравнения с другими все же согласуется с условиями всеобщности — в чем и состоит дело рассудка вообще, — приводит познавательную способность к той гармоничной настроенности, какую мы требуем для всякого познания и которую мы поэтому считаем значимой для каждого, кто призван судить посредством рассудка совокупно с [внешними] чувствами (для каждого человека).

221

Дефиниция прекрасного, выведенная из второго момента

Прекрасно то, что всем нравится без [посредства]

понятия.

^ ТРЕТИЙ МОМЕНТ

СУЖДЕНИЯ ВКУСА ПО ОТНОШЕНИЮ К ЦЕЛЯМ, КОТОРЫЕ ПРИНИМАЮТСЯ В НИХ ВО ВНИМАНИЕ

§ 10. О целесообразности вообще

Если хотят объяснить, что такое цель по ее трансцендентальным определениям (не предполагая ничего эмпирического подобно чувству удовольствия), то цель есть предмет понятия, поскольку понятие рассматривается как причина этого предмета (как реальное основание его возможности); и каузальность понятия в отношении его объекта есть целесообразность (forma finalis). Следовательно, там, где мы не только познание предмета, но и сам предмет (его форму или существование) как действие мыслим как возможное только через понятие об этом действии, — там мыслим мы себе и цель. Представление о действии есть здесь определяющее основание его причины и предшествует последней. Сознание каузальности некоторого представления в отношении состояния субъекта, [направленное на то], чтобы сохранить в нем это состояние, может здесь в общем обозначить то, что называют удовольствием;

неудовольствие же есть то представление, которое содержит в себе основание для определения состояния представлений к их собственной противоположности (для отклонения или устранения их).

Способность желания, поскольку она может быть определена только понятиями, т. е. [стремление] действовать сообразно с представлением о цели, была бы волей. Но целесообразным называется объект, или душевное состояние, или поступок даже тогда, когда их возможность не обязательно предполагает представление о цели, просто потому, что их возможность может быть нами объяснена или понята, только если мы

222

полагаем в качестве их основы каузальность согласно целям, т. е. волю, которая располагала бы их в данном порядке сообразно представлению о некотором правиле. Целесообразность, следовательно, может быть без цели, поскольку мы причины этой формы не усматриваем в некоей воле, но тем не менее объяснение возможности ее мы можем понять, только выводя ее из воли. Не всегда же нам необходимо усматривать через разум то, что мы наблюдаем (по его возможности). Поэтому мы можем по крайней мере наблюдать целесообразность по форме и не полагая ей в основу цель (в качестве материи для nexus finalis), и можем замечать ее в предметах, хотя, впрочем, только посредством рефлексии.

§ 11. Суждение вкуса имеет своей основой только форму целесообразности предмета (или способа представления о нем)

Всякая цель, рассматриваемая как основание удовольствия, всегда заключает в себе интерес как определяющее основание суждения о предмете удовольствия. Следовательно, в основе суждения вкуса не может лежать субъективная цель. Но и никакое представление об объективной цели, т. е. о возможности самого предмета по принципам целевой связи, стало быть никакое понятие о добром, не может определять суждение вкуса, так как оно эстетическое, а не познавательное суждение и, следовательно, не касается понятия о свойствах предмета и внутренней или внешней возможности его по какой-либо причине, а касается только взаимного отношения способностей представления, поскольку они определяются представлением.

А это отношение при определении предмета как прекрасного связано с чувством удовольствия, которое в суждении вкуса признается в то же время значимым для каждого; следовательно, сопутствующая представлению приятность так же не может содержать в себе определяющее основание, как и представление о совершенстве предмета и понятие о добром. Поэтому только субъективная целесообразность в представлении о пред-

223

мете, помимо всякой (как объективной, так и субъективной) цели, следовательно, одна лишь форма целесообразности в представлении, посредством которого нам дается предмет, может, поскольку мы ее сознаем, составить удовольствие, которое мы без [посредства] понятия рассматриваем как обладающее всеобщей сообщаемостью, стало быть, может составить определяющее основание суждения вкуса.

§ 12. Суждение вкуса покоится на априорных основаниях

Выяснить a priori связь чувства удовольствия или неудовольствия как некоторого действия с каким-нибудь представлением (ощущением или понятием) как их причиной абсолютно невозможно, так как это было бы причинным отношением, которое (у предметов опыта) всегда можно познать только a posteriori и через посредство самого опыта. Правда, чувство уважения (как особую и характерную модификацию чувства удовольствия, которое совершенно не совпадает ни с удовольствием, ни с неудовольствием, какие мы получаем от эмпирических предметов) мы в «Критике практического разума» действительно выводили a priori из общих нравственных понятий 9. Но там мы могли выйти за пределы опыта и призвать [на помощь] каузальность, основывающуюся на сверхчувственном свойстве субъекта, а именно каузальность свободы. Но даже и там мы выводили, собственно, не это чувство из идеи нравственного как причины, а только выводили отсюда определение воли. Душевное же состояние чем-то определяемой воли уже само по себе есть чувство удовольствия и тождественно с ним, следовательно, не вытекает из него как действие; последнее надо было бы допустить только в том случае, если бы понятие нравственного как блага предшествовало определению воли законом, так как тогда удовольствие, которое было бы связано с понятием, было бы бесполезно выводить из этого понятия просто как познания.

224

Так же дело обстоит с удовольствием в эстетическом суждении, с той только разницей, что здесь это удовольствие чисто созерцательное и не вызывает интереса к объекту, тогда как в моральном суждении оно практическое. Сознание чисто формальной целесообразности в игре познавательных способностей субъекта при представлении, посредством которого дается предмет, само уже есть удовольствие, так как это сознание содержит в себе определяющее основание деятельности субъекта для оживления его познавательных способностей, следовательно, внутреннюю каузальность (которая целесообразна) в отношении познания вообще, но без ограничения ее каким-либо определенным познанием, стало быть, [содержит в себе] только форму субъективной целесообразности представления в эстетическом суждении. Это удовольствие никоим образом и не практическое, и не такое, как удовольствие, [возникающее] на патологической основе приятного, и не такое, как удовольствие, [возникающее] на интеллектуальной основе представляемого блага. Но оно все же имеет в себе каузальность, а именно [стремление] сохранить само это состояние представления и деятельность познавательных способностей без дальнейших намерений. Мы задерживаемся на рассмотрении прекрасного, так как это рассмотрение само себя усиливает и воспроизводит, что аналогично (но не тождественно) той задержке, когда привлекательность в представлении о предмете вторично возбуждает наше внимание, причем душа остается пассивной.

§ 13. Чистое суждение вкуса не зависит от действия того, что возбуждает и трогает

Всякий интерес портит суждение вкуса и лишает его беспристрастности, особенно если он в отличие от интереса разума не предпосылает целесообразность чувству удовольствия, а основывает ее на этом чувстве;

последнее всегда бывает в эстетическом суждении о чем-то доставляющем наслаждение или причиняющем боль. Поэтому суждения, на которые оказывается такое воздействие, или вовсе не могут притязать на общезначимое

225

удовольствие, или же могут притязать тем меньше, чем больше указанного рода ощущений находится среди определяющих оснований вкуса. Вкус всегда оказывается варварским там, где он для удовольствия нуждается в добавлении возбуждающего и трогательного, а тем более если он делает их критерием своего одобрения.

Между тем то, что возбуждает, часто не только причисляется к красоте (которая, собственно, должна относиться лишь к форме) как нечто содействующее эстетическому всеобщему удовольствию, но иногда даже само по себе выдается за красоту, стало быть, материя удовольствия выдается за форму; это недоразумение, которое, как и многие другие, все же имеющие в своей основе нечто истинное, можно устранить тщательным определением этих понятий.

Суждение вкуса, на которое возбуждающее и трогательное не имеют никакого влияния (хотя они могут быть связаны с удовольствием от прекрасного) и которое, следовательно, имеет определяющим основанием только целесообразность формы, есть чистое суждение вкуса.

§ 14. Пояснение примерами

Эстетические суждения, так же как теоретические (логические), можно делить на эмпирические и чистые. Первые — это те, которые высказываются о приятном или неприятном в предмете или в способе представления о нем, а вторые — о красоте его; первые суть суждения чувствования (материальные эстетические суждения) и только вторые (как формальные) — собственно суждения вкуса.

Следовательно, суждение бывает чистым лишь в том случае, если к его определяющему основанию не примешивается никакое чисто эмпирическое удовольствие. А последнее имеет место тогда, когда возбуждающе действующее или трогательное причастны к суждению, в котором нечто должно быть признано прекрасным.

Тут снова выдвигают возражения, которые в конце концов ложно представляют то, что возбуждает, не только как необходимую составную часть красоты, но

226

даже как само по себе достаточное для того, чтобы называться красотой. Большинство людей считает сам по себе прекрасным цвет, например зеленый цвет луга, или сам звук (в отличие от шума), например звук скрипки, хотя и то и другое, казалось бы, имеют в основе только материю представлений, а именно исключительно ощущение, и поэтому заслуживают лишь название возбуждающе действующего. Но вместе с тем отмечают, что считать ощущения цвета и звука прекрасными мы вправе только в том случае, если они чисты; это определение касается уже формы, и оно единственное, что может быть с достоверностью сообщено всем об этих представлениях, так как качество самих ощущений нельзя во всех субъектах признавать порождающим единодушие и вряд ли можно полагать, что все одинаково предпочитают данный цвет другому или звук данного музыкального инструмента звуку другого инструмента.

Если вместе с Эйлером10 предположить, что цвета — это равномерно следующие друг за другом удары (pulsus) эфира, так же как звуки — удары приводимого в колебательное движение воздуха, и, самое главное, что душа воспринимает (в чем я ведь нисколько не сомневаюсь11) не только воздействие их на оживление органа через [внешние] чувства, но и правильную игру впечатлений путем рефлексии (стало быть, форму в связи различных представлений), — то цвет и звук были бы не только ощущениями, но уже и формальным определением единства многообразного в них; тогда они и сами по себе могли бы быть причислены к красоте.

Чистота же любого простого вида ощущений означает, что однородность его не нарушается и не прерывается никаким посторонним ощущением и относится только к форме, так как при этом можно отвлечься от качества этого вида ощущений (представляет ли он цвет или звук, а если и представляет, то какой). Поэтому все простые цвета, если только они чисты, считаются красивыми; смешанные цвета этого преимущества не имеют именно потому, что они не просты и нет никакого мерила для суждения о том, следует ли их называть чистыми или нечистыми.

227

Что же касается мнения, будто от того, что возбуждает, прибавляется красоты, приписываемой предмету благодаря его форме, то это общая ошибка, причиняющая большой вред настоящему, не подкупленному основательному вкусу, хотя, конечно, к красоте может быть присовокуплено еще и то, что возбуждает, чтобы посредством представления о предмете помимо простого (trocken) удовольствия еще заинтересовать душу и таким образом послужить для рекомендации вкуса и его культуры, особенно когда он еще неразвит и неискушен. Но оно действительно наносит ущерб суждению вкуса, если привлекает внимание к себе как основанию суждения о красоте. В самом деле, мнение, будто оно способствует ей, столь неверно, что его надо, скорее, принимать снисходительно как нечто чуждое, и то лишь поскольку оно не нарушает прекрасной формы, пока вкус еще слаб и неискушен.

В живописи, в ваянии да и во всех изобразительных искусствах, в зодчестве, в садоводстве, поскольку они изящные искусства, самая суть — это рисунок, в котором основу всех предпосылок (Aniage) для вкуса образует не то, что в ощущении доставляет удовольствие, а только то, что нравится благодаря своей форме. Краски, которыми расцвечиваются рисунки, относятся к действующему возбуждающе; они сами по себе могут, правда, оживить предмет для ощущения, но не могут сделать его достойным созерцания и прекрасным;

скорее, то, чего требует прекрасная форма, большей частью очень ограничивают их, и даже там, где действующее возбуждающе допускается, его облагораживает только прекрасная форма.

Любая форма предметов чувств (внешних чувств и опосредствованно также внутреннего чувства) есть или фигура (Gestalfc), или игра; в последнем случае или игра фигур (в пространстве — мимика и танец), или только игра ощущений (во времени). Возбуждающее действие. красок или приятных звуков инструмента может быть добавлено, но истинный предмет чистого суждения вкуса составляет в первом случае рисунок, в последнем — композиция; а то, что чистота красок и звуков или же их многообразие и различие способствуют, как

228

кажется, красоте, означает, что они как бы прибавляют нечто однородное к удовольствию от формы не столько потому, что они сами по себе приятны, сколько потому, что они делают форму более точной, более определенной и более наглядной и, кроме того, своей привлекательностью оживляют представление, возбуждая и поддерживая внимание к самому предмету.

Даже то, что называют убранством (parerga), т. е.. то, что к цельному представлению о предмете принадлежит не внутренне как составная часть, а только внешне как приправа, и что увеличивает удовольствие вкуса, делает это также только своей формой, например рамки картин, или драпировка на статуях, или колоннада вокруг великолепных зданий. Но если украшение само не заключается в прекрасной форме, а служит, как золотая рама, только для того, чтобы своей привлекательностью (Reiz) вызвать одобрение картины, то оно называется прикрасой а умаляет подлинную красоту.

Ощущение трогательного, когда приятность побуждается только посредством минутной задержки и следующего затем более значительного проявления жизненной силы, вовсе не относится к красоте. Возвышенное же (с которым связано чувство трогательного) требует другого мерила суждения, чем то, которое полагает себе в основу вкус; и, таким образом, чистое суждение вкуса не имеет в качестве определяющего основания ни действия того, что возбуждает, ни действия того, что трогает,—словом, никакого ощущения как материи эстетического суждения.

§ 15. Суждение вкуса совершенно не зависит от понятия о совершенстве

Объективную целесообразность можно познать только посредством соотнесения многообразного с определенной целью, следовательно, только через понятие. Из одного этого уже явствует, что прекрасное, суждение о котором имеет в своей основе чисто формальную целесообразность, т. е. целесообразность без цели, совершенно не зависит от представления о добром, так

229

как доброе предполагает объективную целесообразность, г. е. соотнесение предмета с определенной целью.

Объективная целесообразность бывает или внешней, т. е. полезностью, или внутренней, т. е. совершенством предмета. Из двух предшествующих разделов достаточно ясно, что то удовольствие от предмета, благодаря которому мы называем его прекрасным, не может зависеть от представления о его полезности, ибо тогда оно не было бы непосредственным удовольствием от предмета, а ведь именно такое удовольствие составляет основное условие суждения о красоте. Объективная же внутренняя целесообразность, т. е. совершенство, уже ближе к предикату прекрасного, и поэтому именитые философы 12 отождествляли ее с красотой, но с прибавлением: если она мыслится смутно. В любой критике вкуса в высшей степени важно решить вопрос: действительно ли красота растворима в понятии совершенства?

Чтобы судить об объективной целесообразности, мы всегда нуждаемся в понятии цели и (если эта целесообразность должна быть не внешней [полезностью], а внутренней) в понятии внутренней цели, которое содержит в себе основание внутренней возможности предмета. А так как цель вообще есть то, понятие чего можно рассматривать как основание возможности самого предмета, то для того, чтобы представить себе объективную целесообразность в вещи, заранее должно быть дано понятие о том, чем должна быть вещь; и согласие многообразного в вещи с этим понятием (дающим правило связи многообразного в ней) есть качественное совершенство вещи. От него отличается количественное совершенство как полнота каждой вещи в своем виде, которое есть только понятие величины (целокупности), где уже заранее мыслится определенным, чем вещь должна быть, и спрашивается только, все ли необходимое для этого в ней имеется. Формальное в представлении о вещи, т. е. согласованность многообразного как единого (без определения, чем оно должно быть), само по себе не обнаруживает никакой объективной целесообразности, так как, после того как отвлекаются от этого единого как цели (чем вещь должна быть),

230

в душе созерцающего не остается ничего, кроме субъективной целесообразности представлений, которая, может быть, и указывает на некую целесообразность состояния представлений в субъекте и на какую-то удовлетворенность его в этом состоянии тем, что данная форма схватывается в воображении, но не указывает на совершенство какого-либо объекта, который здесь не мыслится через какое бы то ни было понятие цели. Например, если я вижу в лесу поляну, вокруг которой стоят деревья, и при этом не представляю себе никакой цели, например что эта поляна должна служить для танцев поселян, то одна лишь форма не дает ни малейшего понятия о совершенстве. Но представлять себе формальную объективную целесообразность без цели, т. е. одну только форму совершенства (без всякой материи и понятия о том, что приводится в согласие, хотя бы это и было лишь идеей закономерности вообще), есть настоящее противоречие.

Blog

3 Под общей редакцией в. Ф. Асмуса. А. В

Содержание