Geum.ru

3 Под общей редакцией в. Ф. Асмуса. А. В

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   12   13   14   15   16   17   18   19   ...   45

182

все же содержит хотя и непостижимое для нас, но тем не менее мыслимое закономерное единство при связывании ее многообразного [содержания] в сам по себе возможный опыт. Следовательно, так как закономерное единство в связывании, которое мы, правда, познаем сообразно с необходимым намерением (потребностью) рассудка, но вместе с тем как само по себе случайное, представляется как целесообразность объектов (здесь — природы), — то способность суждения, которая в отношении вещей, подчиненных возможным (еще не открытым) эмпирическим законам, бывает только рефлектирующей, должна для нашей познавательной способности мыслить, имея в виду эти законы, природу по некому принципу целесообразности, который затем и находит свое выражение в вышеуказанных максимах способности суждения. Это трансцендентальное понятие целесообразности природы не есть ни понятие природы, ни понятие свободы, так как оно ничего не приписывает объекту (природе), а только дает представление о том единственном способе, каким мы должны пользоваться в рефлексии о предметах природы, имея в виду полную связь опыта, следовательно, оно есть субъективный принцип (максима) способности суждения. Поэтому мы всегда радуемся (собственно, избавляемся от потребности), как если бы это было счастливым, для нашего намерения благоприятным, случаем, когда мы встречаем такое систематическое единство под чисто эмпирическими законами; хотя должны допустить, что такое единство существует, мы тем не менее не в состоянии усмотреть и доказать его.

Чтобы мы необходимо убедиться в правильности этой дедукции предлежащего понятия и в необходимости допустить его как трансцендентальный принцип познания, нужно представить себе только серьезность задачи: из данных восприятии природы, содержащей в себе во всяком случае бесконечное многообразие эмпирических законов, надо осуществить связный опыт; эта задача a priori заложена в нашем рассудке. Правда, рассудок a priori располагает всеобщими законами природы, без которых она вообще не могла бы быть предметом опыта, но, кроме того, он все же нуждается еще в определенном

183

порядке природы, в частных правилах ее, которые могут стать известными ему только эмпирически и которые в отношении его случайны. Эти правила, без которых не могло бы быть перехода от общей аналогии возможного опыта вообще к частному, рассудок должен мыслить себе как законы (т. е. как необходимые) — иначе они не составляли бы никакого порядка природы, — несмотря на то что он не познает их необходимости или никогда не мог бы постигнуть ее. Следовательно, хотя рассудок в отношении их (объектов) a priori ничего определить не может, он все же, чтобы следовать этим так называемым эмпирическим законам, должен положить в основу всякой рефлексии о них некий априорный принцип, гласящий, что познаваемый по этим законам порядок природы возможен; такой принцип выражают следующие положения: что в природе существует постижимая для нас субординация родов и видов; что они в свою очередь сближаются по общему им принципу, для того чтобы был возможен переход от одного к другому и благодаря этому к высшему роду; что, хотя для специфического различия действий природы нашему рассудку первоначально кажется необходимым допускать столько же различных видов каузальности, они все же могут оказаться подчиненными небольшому числу принципов, поисками которых мы должны заняться, и т. д. Такое соответствие природы с нашей познавательной способностью a priori предполагается способностью суждения для ее рефлексии о природе по ее эмпирическим законам, тогда как рассудок объективно признает это соответствие как нечто случайное; и только способность суждения приписывает это соответствие природе как трансцендентальную целесообразность (по отношению к познавательной способности субъекта); дело в том, что, не предполагая этого соответствия, мы не имели бы порядка природы по эмпирическим законам, стало быть, и путеводной нити для опыта, осуществляемого согласно всему ее многообразию, и для исследования его.

В самом деле, вполне можно себе представить, что, несмотря на все единообразие природных вещей по всеобщим законам, без которого вообще не было бы

184

формы познания из опыта, специфическое различие эмпирических законов природы со всеми их действиями все же могло бы быть столь значительным, что для нашего рассудка оказалось бы невозможным открыть в ней какой-либо постижимый порядок, делить ее продукты на роды и виды, чтобы принципы объяснения и понимания одного применять также для объяснения и понимания другого, и из столь запутанного для нас (собственно, только бесконечно многообразного, несоразмерного с нашей способностью понимания) материала создать связный опыт.

Способность суждения, следовательно, также имеет в себе априорный принцип для возможности природы, но только в субъективном отношении, благодаря чему она для рефлексии о природе предписывает не природе (как автономия), а себе самой (как геавтономия) закон, который можно было бы назвать законом спецификации природы в отношении ее эмпирических законов; этого закона способность суждения a priori в природе не познает, а допускает его ради познаваемого для нашего рассудка порядка ее при делении всеобщих законов природы, когда она хочет подчинить им многообразие частных законов. Следовательно, когда говорят: природа специфицирует по принципу целесообразности свои всеобщие законы для нашей познавательной способности, т. е. для соответствия их с человеческим рассудком в его необходимом деле — для особенного, которое дает ему восприятие, находить общее, а для различного (для каждого вида, правда, общего) в свою очередь находить связь в единстве принципа, — этим природе не предписывают закона и не узнают от нее такого закона путем наблюдения (хотя указанный принцип может быть подтвержден наблюдением). В самом деле, это принцип не определяющей, а только рефлектирующей способности суждения; требуется лишь, чтобы .эмпирические законы природы, как бы природа ни была устроена по своим всеобщим законам, непременно исследовались по этому принципу и по основывающимся на нем максимам, так как с применением нашего рассудка в опыте мы можем преуспевать и приобретать познания только в той мере, в какой имеет силу этот принцип.

185

VI. О связи чувства удовольствия с понятием целесообразности природы

Упомянутое соответствие природы в многообразии ее частных законов с нашей потребностью находить для нее всеобщность принципов надо, по нашему разумению, рассматривать как нечто случайное, но тем не менее необходимое для потребности нашего рассудка, стало быть, как целесообразность, благодаря которой природа соответствует нашему, но лишь на познание направленному намерению. — Всеобщие законы рассудка — они в то же время суть законы природы — так же необходимы для нее (хотя они и возникли из спонтанности), как и законы движения материи; и их возникновение не предполагает никакого намерения в наших познавательных способностях, ибо только благодаря этим законам мы впервые получаем понятие о том, что такое познание вещей (природы), и они необходимо присущи природе как объекту нашего познания вообще. Но насколько мы можем усмотреть, случайно то, что порядок природы согласно ее частным законам при всем, по крайней мере возможном, многообразии и неоднородности, превышающих нашу способность понимания, все же на деле соразмерен этой способности;

найти указанный порядок — это дело рассудка, преднамеренно направленное к его необходимой цели, а именно внести в этот порядок единство принципов; эту цель способность суждения должна затем приписать природе, так как на этот счет рассудок не может предписать ей какой-либо закон.

Осуществление любого намерения связано с чувством удовольствия; и если условие намерения есть априорное представление, как в данном случае принцип для рефлектирующей способности суждения вообще, то и чувство удовольствия определено априорным основанием и значимо для каждого, и именно только через отношение объекта к познавательной способности, причем понятие целесообразности здесь нисколько не считается со способностью желания и, следовательно, совершенно отличается от всякой практической целесообразности природы.

186

В самом деле, если совпадение восприятии с законами согласно всеобщим понятиям природы (категориям) не оказывает в нас никакого влияния на чувство удовольствия — да мы и не можем находить в себе такое влияние, так как рассудок действует здесь необходимым образом непреднамеренно согласно своей природе, — то, с другой стороны, обнаруживаемая совместимость двух или более эмпирических разнородных законов природы под одним охватывающим их принципом есть основание весьма заметного удовольствия, часто и восхищения, даже такого, которое не прекращается, хотя мы уже достаточно знакомы с его предметом. Оттого, что мы постигаем природу и единство ее в делении на роды и виды, благодаря чему только и возможны эмпирические понятия, посредством которых мы познаем природу по ее частным законам, мы, правда, уже не испытываем заметного удовольствия, но в свое время оно все же здесь, несомненно, было, и только потому, что без него был бы невозможен самый обыденный опыт, оно постепенно смешалось с самим познанием и уже перестало замечаться отдельно. — Следовательно, требуется нечто такое, что при рассмотрении природы обращает внимание на целесообразность ее для нашего рассудка, — старание подвести, где возможно, неоднородные законы ее под высшие, хотя все еще эмпирические, законы, дабы мы, если это удастся, испытали удовольствие от такой согласованности их для нашей познавательной способности, которую мы рассматриваем как чисто случайную. Зато нам совершенно не понравилось бы такое представление о природе, которым нам предсказывают, что при любом исследовании за пределами самого обыденного опыта мы натолкнулись бы на такую неоднородность законов природы, которая сделает для нашего рассудка невозможным объединение ее частных законов под всеобщими эмпирическими законами, так как это противоречит принципу субъективно целесообразной спецификации природы по ее родам и нашей рефлектирующей способности суждения в отношении такой спецификации.

Эта предпосылка способности суждения тем не менее столь неопределенна относительно того, как далеко

187

может простираться эта идеальная целесообразность природы для нашей познавательной способности, что, если нам говорят, что более глубокое или более обширное познание природы путем наблюдения в конце концов должно натолкнуться на такое многообразие законов, которое ни один человеческий рассудок не может свести к одному принципу, мы бываем довольны и этим; хотя нам гораздо приятнее, когда другие подают нам надежду на то, что, чем больше мы будем знать природу в ее внутреннем строении или сравнивать ее с внешними, неизвестными нам теперь звеньями, тем более простыми мы признаем ее принципы и, чем дальше продвинется наш опыт, тем более гармоничной мы будем считать природу при кажущейся разнородности ее эмпирических законов. В самом деле, одно из велений нашей способности суждения — насколько возможно действовать по принципу соответствия природы с нашей познавательной способностью, не решая вопроса (ибо не определяющая способность суждения дает нам здесь это правило), имеет ли этот принцип где-либо свои границы или нет; дело в том, что хотя в отношении рационального применения наших познавательных способностей мы и можем определить границы, но в эмпирической сфере никакое определение границ невозможно.

VII. Относительно эстетического представления о целесообразности природы

То, что в представлении об объекте чисто субъективно, т. е. составляет отношение представления к субъекту, а не к предмету, есть эстетическое свойство этого представления, но то, что служит или может быть применено в нем для определения предмета (для познания), есть его логическая значимость. В познании предмета [внешних] чувств оба отношения появляются вместе. В чувственном представлении о вещах вне меня качество пространства, в котором мы их созерцаем, есть то, что чисто субъективно в моем представлении о них (этим остается еще неопределенным, чем они могли бы быть как объекты сами по себе), и из-за этого отношения предмет таким образом и мыслится лишь как явление; но пространство, несмотря на свое чисто субъективное

188

качество, есть тем не менее момент познания (Erkenntnisstuck) вещей как явлений. Ощущение (здесь— внешнее) точно так же выражает лишь чисто субъективное в наших представлениях о вещах вне нас, но в сущности материальное (реальное) в них (этим дается нечто существующее), так же как пространство [выражает] только априорную форму возможности их созерцания; и тем не менее это ощущение используется и для познания вещей вне нас.

Но то субъективное в представлении, что не может стать моментом познания, — это связанное с представлением удовольствие или неудовольствие, ибо через них я ничего не познаю в предмете представления, хотя они вполне могут быть результатом какого-нибудь познания. А целесообразность вещи, поскольку она представляется в восприятии, также не есть свойство самого объекта (ведь такого рода целесообразность не может быть воспринята), хотя ее можно вывести из познания вещей. Следовательно, целесообразность, которая предшествует познанию объекта и которая, более того, непосредственно связывается с представлением об объекте, хотя и отсутствует желание использовать это представление для познания, есть субъективное в представлении и оно не может стать моментом познания. Следовательно, предмет в таком случае лишь потому называется целесообразным, что представление о нем непосредственно связано с чувством удовольствия;

и само это представление есть эстетическое представление о целесообразности. — Возникает лишь один вопрос: существует ли вообще такое представление о целесообразности?

Если с одним лишь схватыванием (apprehensio) формы предмета созерцания — без соотнесения этого схватывания с понятием для определенного познания — связано удовольствие, то этим представление соотносится не с объектом, а лишь с субъектом и удовольствие может выражать только одно — соответствие его с познавательными способностями, которые выступают в рефлектирующей способности суждения, — и, поскольку они в ней находятся, выражает, следовательно, только субъективную формальную целесообразность

189

объекта. В самом деле, указанное схватывание форм в воображении никогда не может происходить, если рефлектирующая способность суждения, даже непреднамеренно, не сравнивает их по крайней мере со своей способностью соотносить созерцания с понятиями. Если же в этом сравнении воображение (как способность к априорным созерцаниям) непреднамеренно приводится через данное представление в согласие с рассудком как способностью [давать] понятия и этим возбуждается чувство удовольствия, то предмет следует рассматривать как целесообразный для рефлектирующей способности суждения. Такое суждение есть эстетическое суждение о целесообразности объекта, которое не основывается ни на каком уже имеющемся понятии о предмете и не создает никакого понятия о нем. С представлением о предмете, форма которого (а не материальное в представлении о нем, т.е. ощущение) в чистой рефлексии о ней (без намерения добыть понятие о предмете) рассматривается как основание удовольствия от представления о таком объекте, это удовольствие, как считают, связано также необходимо, следовательно, не только для субъекта, который схватывает эту форму, но и вообще для каждого, кто высказывает суждение. Предмет называется в таком случае прекрасным, а способность судить через такое удовольствие (следовательно, высказывать общезначимые суждения) — вкусом. Так как основание удовольствия усматривается только в форме предмета для рефлексии вообще, стало быть, не в ощущении предмета и безотносительно к понятию, которое содержало бы какое-нибудь намерение, то единственно с закономерностью в эмпирическом применении способности суждения вообще (единство воображения с рассудком) в субъекте согласуется представление об объекте в рефлексии, априорные условия которой общезначимы; а так как эта согласованность предмета со способностью субъекта случайна, то она порождает представление о целесообразности предмета в отношении познавательных способностей субъекта.

Здесь удовольствие такое, которое, как и всякое удовольствие пли неудовольствие, не вызываемое понятием


190

свободы (т. е. предшествующим определением высшей способности желания посредством чистого разума), никогда нельзя усмотреть из понятий как необходимо связанное с представлением о предмете, а всегда надо познать только через рефлективное восприятие как связанное с этим восприятием; следовательно, подобно всем эмпирическим суждениям такое удовольствие не может ни возвестить объективную необходимость, ни притязать на априорную значимость. Но суждение вкуса, как и всякое другое эмпирическое суждение, притязает на общезначимость, что всегда возможно, несмотря на его внутреннюю случайность. Странное и необычное заключается [здесь] только в том, что не эмпирического понятия, а чувства удовольствия (следовательно, вовсе не понятие) должно посредством суждения вкуса, как если бы оно было предикатом, связанным с познанием объекта, ожидать от каждого и связать его с представлением об объекте.

Единичное суждение опыта, например суждение того, кто воспринимает в горном хрустале движущиеся капли воды, с полным правом требует, чтобы и все другие признавали то же самое, ибо он высказал это суждение согласно общим условиям определяющей способности суждения, подчиненной законам возможного опыта вообще. Так же и тот, кто в одной лишь рефлексии о форме предмета — безотносительно к какому-либо понятию — испытывает удовольствие, хотя это суждение эмпирическое и единичное, с полным правом притязает на согласие всех, так как основание для этого удовольствия находится в общем, хотя и субъективном, условии рефлектирующих суждений, а именно в целесообразном соответствии предмета (все равно будет ли это продукт природы или произведение искусства) с соотношением познавательных способностей, которые требуются для всякого эмпирического познания ([соотношением] воображения и рассудка). Следовательно, хотя в суждении вкуса удовольствие и зависит от эмпирического представления и его нельзя а priori связать с каким-либо понятием (нельзя a priori определить, какой предмет будет соответствовать вкусу и какой нет; надо их испробовать), тем не менее оно есть

191

определяющее основание этого суждения только благодаря сознанию того, что оно основывается исключительно на рефлексии и на всеобщих, хотя лишь субъективных, условиях соответствия ее опознанием объектов вообще, для которых форма объекта целесообразна.

Этим и объясняется, почему суждения вкуса по их возможности также служат предметом критики, ввиду того что эта возможность предполагает априорный принцип, хотя этот принцип не есть ни познавательный принцип для рассудка, ни практический принцип для воли и, следовательно, вовсе не есть a priori определяющий принцип.

Восприимчивость к удовольствию из рефлексии о формах вещей (как природы, так и искусства) обозначает, однако, не только целесообразность объектов в отношении к рефлектирующей способности суждения сообразно понятию природы в субъекте, но и, наоборот, целесообразность субъекта в отношении предметов, если иметь в виду форму и даже бесформенность, в силу понятия свободы; вот почему эстетическое суждение, с одной стороны, как суждение вкуса соотносится с прекрасным, а с другой — как возникшее из некоего духовного чувства — и с возвышенным, и поэтому указанная критика эстетической способности суждения должна быть разделена на две сообразные им главные части.

VIII. Относительно логического представления о целесообразности природы

В предмете, данном в опыте, целесообразность можно представить или на чисто субъективном основании как соответствие его формы — при схватывании (apprehensio) его до всяких понятий — с познавательной способностью, чтобы объединить созерцание с понятиями для познания вообще, или на объективном основании как соответствие формы предмета с возможностью самой вещи согласно понятию о нем, которое [ей] предшествует и которое содержит в себе основание этой формы. Мы видели, что представление о целесообразности первого рода основывается на непосредственном удовольствии от формы предмета уже в одной лишь рефлексии о ней;

192

представление же о целесообразности второго рода— так как форму объекта оно соотносит не с познавательными способностями субъекта при схватывании этой формы, а с определенным познанием предмета под каким-нибудь данным понятием — не имеет при рассмотрении этих вещей никакого отношения к чувству удовольствия от вещей, а имеет отношение только к рассудку. Если дано понятие о предмете, то дело способности суждения — применять его к познанию при изображении (exhibitio), т.е. рядом с понятием поставить соответствующее ему созерцание, все равно будет ли это происходить посредством нашего собственного воображения, как в искусстве, когда мы реализуем заранее составленное понятие о предмете, который есть для нас цель, или через посредство природы, в ее технике (как в органических [organisierien] телах), когда для суждения о ее продукте мы устанавливаем для нее наше понятие о цели; в последнем случае мы представляем себе не только целесообразность природы в отношении формы вещи, но и этот ее продукт [представляем себе] как цель природы. — Хотя наше понятие о субъективной целесообразности природы в ее формах согласно эмпирическим законам вовсе не есть понятие об объекте, а есть лишь принцип способности суждения — приобретать для себя понятия в этом ее чрезмерном многообразии (иметь возможность ориентироваться в нем), но тем самым мы полагаем, что она как бы принимает в соображение отношение к нашей познавательной способности по аналогии с целью; таким образом, мы можем считать красоту природы изображением понятия формальной (чисто субъективной) целесообразности, а цели природы — изображением понятия реальной (объективной) целесообразности; о первой из них мы судим на основании вкуса (эстетически, посредством чувства удовольствия), о другой же — на основании рассудка и разума (логически, согласно понятиям).