Игорь Беляев. Духовный Принцип Вселенной Часть IV
| Вид материала | Документы |
- Принципы разработки асу, 96.54kb.
- Давид Володин Вселенная Павла Флоренского, 63.33kb.
- «Рождение и эволюция вселенной (Теория Большого Взрыва)», 3066.43kb.
- Теория потока развтия (теория фрактальной вселенной) общий принцип устройства и развития, 88.03kb.
- Законы эволюции вселенной часть критика теории большого взрыва, 624.41kb.
- Законы эволюции вселенной часть постановка задачи об эволюции вселенной, 370.32kb.
- Размеры гравитона и фотона или уравнения Вселенной, 122.01kb.
- Высшего Профессионального Образования Современная Гуманитарная Академия утверждаю ректор, 235.15kb.
- 1. Процессы самоорганизации в ранней Вселенной, 223.14kb.
- Реферат по литературе духовный конфликт в романе И. С. Тургенева «Отцы и дети», 52.2kb.
— Можно помедленнее: я не успел ещё переварить одно — ты уже другое выдаёшь.
— Возьмём твой график. Посмотри, какие показатели в нём преобладают. Так. Линия идёт сюда, поднимается, а здесь опускается. Результирующая направлена вертикально вверх, то есть ты проводишь Свет. Это вытекает из графика.
— Но все говорят наоборот.
— Кто говорит? Ты их слушай больше. Они сами ничего не видят.
— Лиля говорила, сто Александр считает меня тёмным, поэтому не хочет со мной общаться.
— Он может и не знать, у него не так много силы. Вот его график. Здесь видна неустойчивость и склонность к Свету и Тьме. Он может проводить и то, и другое. Эти понятия для него перемешаны. А у тебя видно сразу: ты не можешь проводить Тьму, у тебя здесь блокировка. Видишь, этот вектор с этим даёт ноль. Стоит тебе провести Тьму — тебя нейтрализует эта сила. То есть ты можешь проводить только Свет.
— Ты меня успокоила. Я всегда это знал и чувствовал. Но почему все считают меня плохим?
— Никто тебя плохим не считает. У тебя нестандартное мышление, и ты говоришь непонятно. А всё, что непонятно, людей отпугивает.
— Александр говорит, что мне не надо иметь дело с людьми и обучать их Знанию, что я только всем могу навредить.
— По графику видно, что ты учитель и можешь проводить Свет, просто у тебя не хватает опыта.
— Покажи твой график.
— Я с ним ещё не разобралась, и вообще моя система может быть неправильная, — Таня захлопнула тетрадку,— надо ещё поработать над ней.
— Ты встречалась с Рустамом?
— Встречалась, но ничего особенного. Мы плохо понимаем друг друга.
— Странно. Многое из того, что у меня есть, дал Рустам. Он многому научил.
— Он сам ещё ученик. У него молодая Душа.
— А у меня?
— Ты же сам всё замерял. У тебя получается 3752 года.
— А я замерял — было меньше. А у тебя?
— У меня? == Таня засмеялась. — У меня вот здесь — я страше тебя. У Александра здесь — он младше тебя. Но, ты же знаешь, это мало о чём говорит. Главное не возраст, а качество. Я просмотрела Александра, он многое может, но это несущественно. Я ему показала его защиту, он сам её не мог видеть, ему её кто-то поставил.
— Ты думаешь, он с кем-то связан?
— Мы все под чьим-нибудь контролем, нас легко заметить. Представь, что это план Свердловска и посмотр на него сверху. Видишь светлые пятна? Это я, ты, Александр и другие.
— А это кто? — показал я на точку в восточном районе.
— Я его не знаю. Но его светимость не такая уж яркая.
— Как просто всех вычислить. Так и тьма легко может всё разрушить.
— Тьма видит тёмное, от Света она слепнет.
Двери из зала раскрылись, и дети выбежали в фойе, зазвенели голосами, всё пришло в движение. Таня ушла в гардероб.
— Я схожу к Рустаму, он здесь недалеко работает, и скоро приду, — пообещал я.
Рустам работал в вычислительном центре. Уже давно мы не виделись. Его жизнь за последний год была окутана тайнами и загадками. По слухам я знал, что Марина беременна и зимой должна родить. Но известий об этом больше не поступало.
На проходной я вызвал Рустама. В чёрном пиджаке без галстука, он показался мне каким-то официальным и необычным.
— На, почитай, — он протянул мне компьютерные распечатки, — может, что интересное найдёшь. Я тут стал книги забивать. Хорошо бы создать библиотеку. Уже многие этим занимаются. В Москве поставлено всё на поток. А когда до нас дойдёт? Надо самим начинать.
— Тебя можно поздравить с отцовством?
— Нет. Разве ты ничего не знаешь?
— Ничего не знаю.
— Тогда и не надо ничего знать. Лиле дай почитать, ей это полезно.
— Ей знание не идут на пользу. Она уже во всём запуталась: читает и говорит одно, а делает всё наоборот. Раньше ничего не знала и гораздо лучше была.
— Всё равно пусть прочитает.
— А что это?
— Это крийя-йога (верно ли? Сергей). Знания новой Эпохи.
— Не знаю почему, но я уже полгода не могу ничего читать. Во всех книгах одно и то же, ничего нового они не дают.
— У меня тоже было такое, но это скоро пройдёт. Надо, чтобы эти Знания были. Надо подготавливать людей к ним.
— Да, это надо. Я пытаюсь людям говорить, но они ничего не хотят слушать.
— Нужны годы, чтоб привыкнуть к ним, чтоб они вошли незаметно в жизнь. Просвещение народа — это не так просто. Традиции складывались веками.
— Но как быстро он забыл обо всём.
Его заставили под дулом пистолета, но Знание никуда не исчезло. Дай возможность, и оно проявит себя. Сейчас время преобразований, всё спутано. Надо пользоваться моментом.
— А вдруг всё вернётся? Может, они специально это затеяли, чтоб вскрыть нормальных людей, а потом их хлопнуть?
— Может, и так. Политика — тёмное дело.
— У тебя есть пихтовое масло? А то у меня кончилось.
— Александр сделал промышленную установку. Попроси Лилю, она с ним связана, — Рустам достал бутылёк и налил немного масла в мой.
— А нельзя твоим аппаратом воспользоваться?
— Его забрали, хороший был аппарат.
Длительная пауза молчания.
— Мы вроде всё обсудили, — сказал я. — У тебя есть распечатка по кунта-йоге (верно ли? Сергей): я свою Тане отдал. Помнишь, ты приносил маленькую книжечку?
— Ту плёнку пришлось стереть по ошибке. (как это «пришлось по ошибке»? Получается «вынужден по ошибке». Сергей) Надо по-новому набирать.
— Это я так просто сказал, она мне не нужна. Сейчас вообще не знаю, что нужно. Вроде всё есть. Кажется: «Что может быть выше этого?» Это освоить, жизни не хватит.
— Ещё много чего есть, но всё на английском. Плохо, что ты английский не знаешь. Сейчас стало поступать много книг, в Белинке они все есть. Кому надо, может спокойно ими пользоваться.
— Мне кажется, время для чтения уже прошло: кто успел, тот что-то взял для себя, а сейчас надо действовать. Сейчас Знания не воспринимаются. Читаешь и не чувствуешь, что это пригодиться. Раньше было по-другому.
— Да, я тоже это заметил. Сейчас идёт познание в глубину. Отработка системы. Знания перерабатываются в подсознании. Этот процесс вполне закономерен.
Мы опять замолчали, подыскивая тему для разговора. Уже всё понятно между нами. По жизни мы плывём в одном корабле, у каждого своя каюта, но мы знаем, куда плывёт корабль, и нет разногласий по курсу. Время — наш капитан. Мы выбрали этот маршрут, захватили с собой всё необходимое, и сейчас вокруг — открытый океан. Спокойный солнечный день. Огромные альбатросы парят в голубом небе. Всё ещё впереди. И мысли питают надежду.
— Рустам, у тебя есть деньги? Мне нужно две с половиной тысячи: я хочу подстраховаться на всякий случай. Через две недели отдам.
— У меня как раз две с половиной тысячи: дом собираемся купить. Тебе когда их надо? Завтра зайди к родителям, я там буду в два часа.
В ТЮЗе спектакль закончился. Спокойные, разморённые от духоты дети одевались и расходились с родителями по разным сторонам. Наконец-то Таня освободилась, и мы вышли на улицу.
— Я хочу пешком домой.
— Далеко же, — заметил я, — на автобусе быстрее.
— Пешком лучше.
— Рустам тоже не может переносить транспорт. И у меня периодически так бывает. Раньше я не мог понять, почему, сейчас знаю. У людей сейчас кризис, они растеряны перед жизнью. Тяжело стало, но говорят, будет ещё хуже.
Мы быстро шли по набережной, подходили к центральной площади.
— Как трудно исправлять ошибки, проще их не допускать, — проговорил я, проходя мимо памятника Ленину.
Таня всю дорогу молчала.
— Я тебя провожу. Ты не возражаешь?
— Я уже привыкла, что всё время хожу одна.
— Ты уже хорошо отработала этот маршрут, я заметил, как у тебя всё чётко рассчитано: ни одного лишнего шага в сторону, всё по кратчайшим линиям.
— Я не сразу так ходила, пробовала походить по-другому, везде свои плюсы и минусы.
— Посмотри мою голову. У меня такое ощущение, что всё последнее время кто-то висит надо мной.
— Ничего там нет, у тебя немного сдавлена аура и всё время отстаёт от тебя, как шарик на верёвочке. Ты её толкай вперёд, и тебе станет лучше.
— Я последнее время смотрю ауры людей и заметил много общего: у всех есть какие-то тёмные места. У одних они такие, — я нарисовал на земле палочкой, — у других — другие. У тебя, у Рустама чёткий золотистый круг. Свою не могу увидеть.
— У тебя она сверху приплюснута.
— А тёмного нет?
— Нет, кончено.
— А почему я не могу видеть себя, ребёнка своего, Лилю?
— Ты можешь видеть это по необходимости, а так мешают наработки. Здесь, как говорит дон Хуан, место силы, можно немного посидеть, — мы сели на скамейку. — Сейчас оно не работает.
— Ты не боишься ходить так поздно?
— Я привыкла два раза в день туда-обратно. Это очень полезное занятие. Пока идёшь, много мыслей приходит в голову.
— А как ты попала в ТЮЗ?
— Мама устроила. Долго подбирали разную работу. А здесь дети, театр, актёры. Меня всегда приглашают на обсуждение спектакля. Я вроде бы гардеробщица, но, кажется, режиссёр обо всём догадывается. Однажды на собрании он так пристально смотрел на меня, а потом спросил, что я думаю о постановке. Я думаю, он видящий. Во время спектакля я иногда захожу в зал и работаю, чтоб лучше дети всё воспринимали, если мне спектакль нравится. Здесь хороший режиссёр и спектакли всё хорошие. Хотя бывают дни, когда актёры играют невыносимо. Одно и то же можно сыграть по-разному: всё зависит от замысла режиссёра. Однажды после вечернего спектакля я возвращалась домой, за мной всю дорогу ехала машина. Здесь, возле церкви, я остановилась, и она остановилась тоже. Было уже темно, вокруг никого, я поставила защиту, дверца открылась, и кто-то вышел из машины и пошёл ко мне, я побежала. Мне показалось, что в машине находился режиссёр. После я изменила маршрут. Здесь кладбище и всегда страшно, надо быстрей пройти это место. А здесь уже другая зона и другие порядки. Заметил это? Я всегда, когда прохожу этот участок, отдыхаю. Здесь самая спокойная улица: никогда не бывает людей, — мы вышли на трамвайную линию. — Здесь тоже хорошо, а здесь тёмное место, это завод, там что-то нехорошее происходит. Мне каждый раз приходится сюда вмешиваться.
Через час мы дошли до её дома. Уже было поздно и, простившись, я побежал через парк, незнакомы места к дому. Надо было утром на работу.
Лиля и дочка уже спали.
— Где ты был? — спросила Лиля.
— У Рустама, он тебе распечатку передал. Что у него с Мариной случилось?
— Разве я тебе не говорила? У них родился ребёнок и умер. Они дома рожали, в ванне. Уже давно, месяца два прошло. На них даже дело завели.
— Вот почему он так странно ведёт себя. И молчит. Его трудно понять последнее время. Может, марина на него так влияет, но он совсем другой стал. Раньше светился, а сейчас потускнел.
— Александр говорил, что ему с Мариной не повезло. Они ругаются.
— Рустам ругается?! Из-за чего? Как может он ругаться? Мне кажется, они хорошо подходят друг другу. А то, что с ними случилось, переживут. Всяко бывает.
— По-моему, она опять беременна, мне сон приснился, что у них родился ребёнок.
Работа плотником в церкви мне нравилась. Я понимал, что совершаю полезное дело, возрождаю храм Божий, и это занятие самое необходимое для нашего времени. Приходилось сваривать арматуру, пробивать стены, устанавливать новые перекрытия, лестницы, двери, полы, и многое другое. Под звон клоколов работалось хорошо.
Ребята-музыканты привезли из Москвы инструменты и уехали с концертами по Западной Сибири. С криминалом мы рассчитались вовремя, без проблем. Николай уехал на Ямал со своим студентом за чумом для финского музея.
За месяц работы я получил 800 рублей. Таких денег у меня давно не бывало. Семейные дела наладились. Лиля успокоилась. Мир и порядок воцарились в доме.
— Они хотят сделать ограду. Ты сможешь сделать эскиз решётки? — предложил я Лиле.
— Я уже всё забыла. Но надо попробовать.
Через несколько дней я показал эскиз батюшке.
— Хороший эскиз, но мы уже заказали её сегодня утром, — сказал он. — Надо было пораньше придти.
— Я бы мог расписать стены в церкви, — предложил я. — Этим я уже занимался.
— До росписи ещё далеко. Ближе к зиме поговорим об этом, а пока надо обустроить храм, — ответил батюшка.
Перспективы, которые открывались передо мной, вдохновляли мои мысли и дела. Я стал разрабатывать эскизы, подбирать материал для росписи.
Всё лучшее в искусстве на протяжении всей истории человечества всегда связано с почитанием Бога. Каждый творческий человек, создающий свои произведения уподобляется Богу. Он учится у Божьего творения законам красоты и порядка. Те формы, которые он сотворяет, восхищают сознание людей. Церковь всегда способствовала развитию искусств и ориентировала творческие силы художников. Каждый художник понимал значение того, чем наградил его Бог и старался оправдать оказанное ему доверие.
Искусство много претерпело за века расцвета и упадка цивилизаций. Современное искусство, отошедшее от религии, запуталось в формах, выражениях и образах. Художники, утратившие понятие Бога, впали в маразматические явления, воспевающие хаос. Искусство, как и всё в мире, раздвоилось.
В обеденный перерыв я стоял в храме и прикидывал, какие сюжеты можно изобразить на пустых стенах. Ко мне подошла старушка:
— Ты читал Евангелия?
— Нет ещё. Давно хочу почитать, но как-то не попадалось в руки.
В церковной лавке продавалась и Библия, и другие церковные книги. Они стоили дорого. Я уже привык к тому, что Знания мне давались бесплатно, и не решался их покупать.
— У меня есть хорошее старое Евангелие, я тебе завтра принесу, тебе надо обязательно почитать: в церкви работаешь, должен знать, как жил и что делал наш бог Иисус Христос, — сказав это, старушка вышла из церкви и пропала.
«Странно, может, она мне показалась», — удивился я. Но на другой день, когда я мастерил дверцу в подвал, эта старушка появилась и дала мне завёрнутое в тряпочку старое, потрёпанное временем, ещё дореволюционное издание Нового Завета.
— Как прочитаешь, отдашь, — сказала старушка, — я здесь на кухне работаю.
Вечером, придя домой, я увлёкся чтением Евангелия. От Матфея. Передо мной ярко всплывали образы далёкого прошлого. Часто тело покрывалось «мурашками». И в одном месте мне показалось, что там в нескольких строчках отражена и моя жизнь. Словно я жил тогда и видел Христа. Никогда раньше я не испытывал что-то подобное. У меня слёзы покатились из глаз. Я реально ощутил запахи и жизнь Иерусалима. Сложенные из камней дома, люди в старинных одеждах. Как удивительно и мудро всё написано. В каждом слове — Божественный Закон. Всё понятно и, в то же время, заставляет размышлять о духовном и материальном. Но почему же эти Законы, дошедшие до наших дней из глубины древнего мира, до сих пор не работают? Почему всё это время человек пытается найти ещё что-то, выдумывает новое и искажает старое? Зачем? Всё же дано, бери и живи так, как сказано. Что нам ещё надо? Чего не хватает? Ведь всё же понятно написано.
Евангелия меня потрясли. Всё, что я видел в церквях, обрело смысл. Вот, где источник вдохновения для художника. Здесь основы искусства и культуры.
Работал я вместе с мужиками, но обедали мы врозь. Повара варили постный суп и для своих, начался пост по христианскому календарю. Иногда получалось, что кушали мы вместе с батюшкой за одним столом. Повара со мной считались по-особенному. «Рыбу можно во время поста, — говорили они, — это мясо нельзя, а рыбу и Христос ел». Готовили вкусно и сытно. В детстве у меня мама готовила так же. Может, и все так едят, но в моей жизни еда всегда носила случайный характер. Лиля не могла готовить. Весь её рацион сводился к переваренным макаронам или невкусной каше. И готовила она что-то одно, а так, чтоб и салат, и суп и второе блюдо, и десерт, никогда не было. Может, она не так воспитана, или ещё что, но в её сознании это не существовало. Вообще она еде не придавала никакого значения. Я любил вкусно покушать, и чтоб стол был накрыт красиво. Но это всё существовало только в моих мечтах. Когда оставался один, то устраивал себе такое угощение, но с Лилей это получалось очень редко. От многого в жизни мне приходится отказываться, но стоит ли об этом горевать? Я сам выбираю условия. Всё должно быть оправдано делами. И дела мои, и поступки формирует Закон моей жизни. Я уже начинаю его понимать. Он, безусловно, есть, но пока не выражен и не проявлен. Я пока учусь и принимаю условия, в которых всё происходит. Внешние условия не могут изменить меня. Я иду в этот мир сверху вниз. Уже есть опыт всего материального. Материя подвластна мне, она основа жизни. Но Дух — основа моих устремлений.
В тот день, когда я первый раз пришёл работать в церковь, принесли святые мощи праведника Симеона Верхотурского. Это привлекало внимание многих верующих. Приходили паломники из далёких мест. В долгой молитве с поклонами до земли они стояли на коленях и просили у него помощи.
— Грешна я, ничем он мне не помог, — причитала старушка за столом в столовой.
— А Вы ещё раз помолитесь, — подсказала ей повариха. — На прошлой неделе приходил один слепой, так прозрел. Долго стоял. Целый день с утра до вечера. По всякому бывает. Многие исцеляются.
— Пойду, помолюсь. Спаси вас, Господи, напоили, накормили.
Часто в церковь привозили на такси калек, юродивых. Их вытаскивали из машины и несли в храм, садили в кресла возле гроба. Те кривлялись в безобразных движениях, и, обессиленных и утомлённых, их уносили обратно. Маленькое стеклянное окошко, проделанное в крышке гроба, целовалось всеми прихожанами.
Часто во время службы я работал внутри, и мне доставалось святой водицы, которой батюшка окроплял всех. Многое из того, что совершалось, мне было непонятно, никто не мог объяснить, почему всё так происходит. Одни говорили, что просто так положено. Но нашлась женщина, которая всё знала и могла объяснить. Невысокого роста, средних лет, она пела в хоре, мыла полы, чистила подсвечники. Её жизнь незаметна была на фоне разговоров работающих в церкви. Но меня она привлекала больше всего.
— Хорошо, что ты интересуешься всем, — говорила она мне, — будь внимательным, и начнёшь всё понимать. Надо читать церковные книги. Я раньше учительницей в школе работала. Нас учили, что Бога нет, была комсомолкой. А потом сама к Богу пришла и совсем другая стала. И жизнь у меня изменилась. Всё по-другому. Трудная у меня жизнь, но с молитвами да верой всё преодолеть можно. Главное — вера. Из того, что в церкви происходит, мне многое не нравится, но здесь всё равно лучше, чем в миру. Здесь каждый день служба, колокола. Я люблю, когда колокола звенят. А когда поёшь, сердце застывает, и так хорошо делается вокруг. Тебе надо обязательно попеть молитвы, это совсем другое, чем приговаривать их. У меня и голоса-то нет, но, когда я начинаю петь, он появляется, это чудо божественного пения.
— А почему в православных храмах нет органа? — спросил я.
— Орган — это у католиков, у них там всё по-другому, они сидят во время службы, крестятся совсем не так, как мы. Мы — справа налево, а они — наоборот.
— А как правильно креститься: двумя пальцами или тремя. Я крещусь двумя, у меня больше силы так идёт.
— Раньше крестились двумя, а правильнее — тремя. Отец, Сын и Дух Святой — Троица — три пальца.
— А как их держать?
— Так вот, щепоткой вместе, — она перекрестилась.
И я понял, что так, действительно, лучше. Тоже перекрестился.
— Католики считают, что Бог где-то снаружи, и каждый может стать Богом. А я считаю, что Бог внутри нас, и мы, рабы Божьи, должны трудиться и исполнять Его волю. Когда молишься, то в груди печёт: это Бог с нами говорит. Его язык понимает наше сердце, и трудно передать словами это. Слушать надо всегда сердце.
Я отдал обратно Евангелие старушке, и когда на другой день, я спросил у поваров, где она, они ответили, что уехала домой в деревню, никто не знал куда.
Из разговоров в церкви я узнал, что христианство на Руси зародилось тысячу лет назад. Киевский князь Владимир послал гонцов во все края света, чтоб узнали, каким богам поклоняются люди. Вернувшись, гонцы поведали ему о том, что увидели и услышали они в чужих землях. Больше всего князю Владимиру понравилось византийское православное христианство. Оно и стало государственной религией, вытесняя язычество и другие веры. Много подвижников Русского православия появлялось в разное время. Одной из ярких звёзд («звёзд» дописал я. Сергей. Стр. 169 рукописи) стал Сергий Радонежский. С него началось строительство на Руси монастырей — хранителей традиций и защитников христианства. Государство вмешивалось в церковную жизнь, меняя правила и порядки. Но во всех самых трудных испытаниях, выпавших на долю Русского народа церковь стояла прочным фундаментом Веры и стойкости Духа. Двадцатый век отделил церковь от государства. Уничтожив храмы, государство не смогло уничтожить Веру. В конце двадцатого века вновь началось возрождение христианство и строительство храмов. Изменилось православие за годы своей жизни. Сохранились традиции и формы (проверь это предложение. Сергей. Стр. 169 рукописи). Опираясь на прошлое и черпая оттуда силы для настоящего, церковь по-прежнему имеет государственное значение. Православное понимание христианской религии, может быть, лучше всего соответствует сознанию русского народа. Не разумом живёт он, а сердцем. Много странностей в его жизни, он не похож на другие народы. Чем, никто не может понять. Эту загадку, быть может, Время разгадает.
Лиля с дочкой и Рустамом уехала на Рериховские встречи под Челябинск. В домашних делах я получил небольшую передышку. После работы оставалось ещё много сил. Я бродил по городу, пытаясь найти выход всему, что накапливалось все эти годы. И дорога приводила меня к Тане.
Весной этого года к нам обратилась молодая семья с просьбой помочь вылечить девятилетнего сына. Он болел саркомой тонкой кишки. Они уже прошли химиотерапию, всех знахарей и целителей, но ничего не помогало: мальчик умирал. Родители отчаянно боролись за жизнь ребёнка. Я сам вряд ли мог помочь. Мои представления о болезнях были слишком жёсткие. Я знал, что дети болеют за грехи родителей. Пытался объяснить им это, но родители не хотели ничего менять в себе. Болезнь сына затмевала их рассудок. Тогда я попросил у них фотографию ребёнка и сказал, что моя знакомая Таня им займётся.
Таня занималась целительством. Были случаи в её жизни, когда к ней обращались с такими же проблемами. Одного мальчика, у которого был рак лёгких, она вылечила. Его положили в больницу со страшным диагнозом, но прошёл месяц, сделали анализы и ничего не обнаружили. Таня весь месяц занималась этим ребёнком, лечила по фотографии. Ещё её пациенткой была пожилая женщина, которая боролась за свою жизнь против рака. Таня ей помогала, но сильно не вмешивалась, считая что многое должно зависеть от самого человека.
Таня в совершенстве владела методом Бутейко и передавала его всем нуждающимся. После того, как я познакомил её с пранаямой и другими Знаниями, она пыталась построить общую систему исцеления человека. Все Знания, которые она получала, для неё становились прочным фундаментом в её делах.
— Как у тебя дела с мальчиком, с саркомой: — спросил я её при встрече.
— Саркома — это тяжёлая сущность, у неё шесть лепестков, четыре я уже сорвала. Сложный случай. Но я думаю, у него будет всё хорошо. Там такие тёмные наработки, и родители виноваты и сам мальчик. Как в воронку постоянно уходит энергия. Наверно, они постоянно ругаются. Если ты их увидишь, спроси, как они живут.
— Я не знаю их, с того раза они не показывались, и, кого ни спрошу, никто о них не знает.
— С раком легче справиться, чем с саркомой. У меня тоже был рак, ноги болели, я его методом вылечила. Вообще, метод уникален. Я пытаюсь привязать его к другим Знаниям. Ты уже знаешь, что в методе есть два понятия: контрольная пауза — задержка дыхания до первого желания вдохнуть, и максимальная пауза — это сколько сможешь вытерпеть на полном выдохе. Если максимальная пауза 30 секунд, то человек болен и болезнь прогрессирует. Если — одна минута, то человек относительно здоров. Если — одна минута и двадцать секунд, то человек способен контролировать здоровье. Одна минута и тридцать секунд — человек может понимать духовные книги, две минуты — человек может черпать информацию из Космоса. Три минуты — чистое тело, способное воспринимать энергию из Космоса. Четыре минуты — у йогов, занимающихся пранаямой. Восьмеричный путь йогов — это тоже задержка дыхания: одна минута — яма, две — нияма, три – хатха-йога, четыре — пранаяма, пять — медитация и так далее. У Константина Павловича максимальная пауза — шесть минут. У меня — три с половиной, у тебя — одна минута. Ты пробовал задерживать?
— Нет. Как это делать?
— Сделай вначале три спокойных выдоха, так, хорошо. Потом зажми нос на выдохе и держи. Можно зажимать нос, можно так держать. Мне легче, когда я нос зажимаю. Почувствовал барьер? Отсюда пошёл отсчёт времени, — Таня стала смотреть на секундную стрелку на часах. — Видишь? Кокон сжимается и затягивает дыры. Пусть трудно, терпи, диафрагма опускается. И уже, когда невмоготу, можешь вдохнуть, но не глубоко. У тебя сейчас пятьдесят пять секунд, пять секунд недодержал.
— Действительно, что-то изменилось, и голова стала светлей.
— Раньше говорили: «Глубже дыши», а нужно всё наоборот. У больного инфаркт, сердце останавливается, ему кислородную подушку — он умирает. А Константин Павлович подушку на голову, задерживает дыхание — всё, человек оживает. Врачи убивают астматиков, пока их везут на скорой с кислородной подушкой. Им надо просто задержать дыхание, и приступ пройдёт, а они раздыхиваются и умирают. Все дыхательные болезни — это защитное действие организма. Заложило нос — значит, недостаток углекислоты в организме. Подыши минут пять–десять, и всё пройдёт. А мы, наоборот, ингаляцию, расширяем дыхательные пути, тогда садим горло, затем — бронхи и доходим до воспаления лёгких. Все эти болезни человек заработал сам, по своему невежеству.
— Я тоже так считаю, но мы всё время говорим о методе, а я до сих пор не знаю, как правильно дышать.
— Я же тебе показывала! Поверхностное дыхание, и всё. Выдохнул, и потом делаешь диафрагмой, то есть животом неглубокие вдохи и выдохи. Тебе тяжело дышать, но преодолевай это. Всё, ты в методе.
Я подышал немного — стало невыносимо, и я вздохнул поглубже.
— А вот этого делать нельзя, — сказала Таня. — Таким вздохом мы всё портим. Сбиваемся с ритма. Если тяжело, терпи, закаляй волю. Это самое лучшее волевое упражнение. Ещё раз попробуй. Видишь, появляется светимость? Значит ты в методе. Дыши, как можно дольше. Так можно дышать в любых условиях, когда идёшь или работаешь — всегда. Полчаса в день, и ты здоров. Один час, и ты своим присутствием лечишь окружающих родственников. Два часа в день — твоё влияние распространяется на всех, кто рядом живёт. Три часа — уже город получает заряд. Четыре, пять и так далее.
— Летом у вас мало работы, — оглядывая пустой гардероб, сказал я.
— Все в отпусках, одна я осталась. Я сама так захотела.
— Лиля уехала на Рериховский семинар.
— Я знаю. Она меня звала.
— Мы уже столько знакомы, а я у тебя ни разу не был дома.
— Я живу с родителями. Можно сегодня пойти ко мне.
Дорога до Таниного дома показалась мне не такой уж длинной, как в прошлый раз. Мы поднялись на лифте на седьмой этаж, Таня открыла дверь. В узком коридоре стоял со всех сторон шкаф с одеждой, книгами, разным барахлом.
— Это моя комната, входи.
Чёрное пианино, разложенное кресло-кровать, маленький журнальный столик с полевыми цветами в керамической тёмной вазе. Маленькая полочка для книг. Иконы на стенах, фотографии святых, рисунки. На подоконниках несколько горшков с розами.
— Как вкусно у тебя пахнет, — заметил я, разглядывая предметы. — Что ты думаешь об этой книге? — я взял с полки Алису Бейли, «Трактат о семи лучах».
— Я целый месяц читала одну страницу, так много скрыто между строк. Пока всё расшифруешь… Эта книга для избранных. Агни-Йога более понятна. Она всё правильно описывает Законы нашего мира, мира тонкого, мира огненного.
— Это что за рисунки?
— Здесь ауры риса, гречки, пшеницы, ржи, овса. У меня есть пророщенная пшеница. Хочешь попробовать? Надо подбирать зёрна по аурам. Чтобы одинаковый цвет был у зёрен. Видишь? Каждое зерно отличается друг от друга, а эти одинаковые, попробуй их. Жуй долго.
— Я их проглотил.
— На ещё, эти одинаковые.
— Да, у них другой вкус. Странно, что они так сильно отличаются.
— У этих другая полярность. Те сладкие, а эти кислые. Надо для еды подбирать одинаковые пары, — Таня достала из своего мешочка на шее зёрнышки риса, гречки, овса, пшеницы. Видишь, здесь все пары одинаковые. Если тщательно всё это прожевать, то можно получить энергию на целый день.
— Тебе, действительно, хватает этих зёрнышек?
— Я пью ещё воду, беру с собой бутылочку. Здесь недалеко есть родник, там очень хорошая вода.
— В Свердловске проблема с питьём.
— Можно получать воду самому. Обычную из-под крана воду можно пропустить через «Родник» — угольный фильтр. Он с серебром, хорошо очищает и поляризует воду. Вода, пока течёт по трубам, становится нейтральной. Потом надо дать воде отстояться, можно в банку бросить несколько камушков: они придают воде первоначальную поляризацию (