Geum.ru

Игорь Беляев. Духовный Принцип Вселенной Часть IV

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   ...   15
в буш………, (непонятное слово — стр. 96 рукописи — Сергей), а потом понимаю, сколько дров наломал, но поздно.

— Всё нормально, Здесь люди понятливые. Просто давай решим на будущее: больше никогда я тебя выпившим не должен видеть. Пить можешь где угодно и с кем угодно. Но здесь, на репетиции ты должен быть с ясной головой. Это первый и последний раз.

— Всё, больше не повторится, завязываю.

Полдвенадцатого, когда мы все сидели и распивали чай, в дверь опять позвонили. «Сегодня дверь можно не закрывать: здесь проходной двор», — проговорила Ольга. «Это Володя Сверчков», — представил я бородатого мужчину. «Я не надолго, да вижу как раз вовремя», — сказал он. Лиля принесла ему табуретку из комнаты: «Просим к столу». Саша и его девушка ушли в комнату. Володе налили чай.

— Как интересно в этой жизни всё устроено. Сегодня не случайно мы все здесь собрались, — начал разговор я. — В пространстве существуют разные потоки жизни. Есть перекрёстки, где эти потоки пересекаются. Сегодня мы все попали на такой перекрёсток. Люди живут в разных Временах. Так, Володя живёт во Времени Настоящего. У него всё решено и определено. Мы пытаемся ещё что-то познать, открыть для себя новые качества этого мира. Мы опираемся на тех, кто прошёл вперёд. Но, кто пойдёт дальше, никому неизвестно. Все вы причастны ко Времени Будущего. Вам ещё многое предстоит осуществить, возможно, открыть то, что неизвестно настоящему. Ому-то сложно понять Будущее, но оно уже здесь, живёт рядом. И от того, что мы здесь сидим, зависит, каким оно будет. Вам понятно, о чём я говорю? По глазам девчат я увидел, что они меня хорошо понимают.

Володя пил чай и молчал. Потом неожиданно заговорил басом.

— Никому не дано определить Будущее, — сказал Володя. Это вне ведения (возможно, другое слово. Стр. 97 рукописи — Сергей) человека. А вообще-то я ничего не понял, о чём здесь идёт речь. Меня волнуют всё больше вопросы земного порядка.

— Володя — лучший хатха-йог города, окончил консерваторию по вокалу. Мы здесь тоже поём. В основном все музыканты. У нас так много общего, но совершенно разные цели.

— Невозможно узнать цели жизни, — возразил Володя.

— Я понимаю, Вам сложно принять мир, о котором Вы только что услышали, но мы уже живём в нём. Вы прокладываете нам дорогу, взваливаете на себя тяжесть первопроходцев. Нам идти легче, потому что есть вы.

— Я совсем ничего не понимаю. Я зашёл по такому вопросу. Может быть, из твоих знакомых есть две девушки для участия в кроссе.

— Это что такое? — удивился я.

— У нас эстафета, городское мероприятие, команды не собрана. Может, девушки твои пробегут. Особых усилий не надо: просто пробежать. А я бы устроил сауну, бассейн — это бы всё компенсировал.

— Оля, вы хотите в сауну? Здесь нужна ваша помощь. Надо пробежать немного. В эстафете.

— На лыжах, или босиком? — иронично проговорила Ольга. — Как прикажете, начальник.

— Хотите — участвуйте, хотите — нет: мне это без разницы. Это на ваше усмотрение.

Володя стал объяснять девушкам, где и как надо пробежать. Они отказывались, но потом согласились.

— Я давно хотела в сауну, да ещё с бассейном, — уговаривала себя Лена, — а тут бесплатно прелагают.

Володя ушёл. Мы стали располагаться спать: Саша с девушкой — в маленькой комнате, Ольга, Лена и Таня — в большой и я с Лилей — в третьей. Постелили на пол всё, что было мягкое в доме.

— Твои девушки не обидятся на тебя? — сказал Лиля. — Пришла, скажут, неизвестно откуда жена, всех разогнала.

— Ты пришла вовремя. Узнала, чем я занимаюсь. Я, наконец-то занимаюсь тем, чем хочу.

— Живи, как тебе угодно, но не делай так, чтоб другие страдали. Ты любишь Ольгу: у тебя глаза светятся, когда ты смотришь на неё. Она чистый, хороший человек. Мне её жаль. И чем ты её зацепил, непонятно. Она выше тебя на полголовы. Тебя это не смущает?

— У нас с ней совсем другие отношения. Мы пишем песни, и только.

— Вот уж не поверю, что у вас ничего не было или не будет. Ты мечтаешь с ней переспать — я тебя знаю.

— Лиля, прошу тебя, не вмешивайся в наши отношения. Ольга для меня — спасение. Она единственная в этом мире оправдывает моё время жизни. Всё остальное не имеет значения.

Утром все уехали, я остался один. И такая жгучая тоска овладела мной. Мой мир разбивался волнам судьбы. У меня всё не так, как у людей. Люблю одну, живу с другой, работаю день и ночь, но не получаю за это денег. Что ждёт впереди, невозможно понять. Дом, который стал оплотом моих дел, висит тяжёлым грузом неоплатных долгов. Как их отдавать? Я вышел в сад. Низко над землёй проносились тучи. Ничего не радовало здесь. Внутреннее беспокойство вывело меня на улицу. Я поехал в центр отыскивать Ольгу с Леной. Центральные улицы заполнились людьми в спортивной одежде. Я увидел Володю и побежал к нему.

— А где Ольга? — спросил я.

— Они на этапе, скоро забег. Мне некогда, я тороплюсь, — ответил Володя и растворился.

Я шёл по тротуару, куда глядят глаза, в надежде увидеть знакомых людей. Мимо меня проносились спортсмены в трусах и майках, тяжело дышавшие от скоростного бега. Я увидел среди них Лену, побежал за ней. Она передала эстафетную палочку молодому парню — то устремился вперёд. Кто за кем бежал, невозможно было понять. Лена восстанавливала дыхание, махала руками из стороны в сторону.

— А где Ольга? — спросил я.

— Она уже пробежала, — с трудом произнесла Лена. — Я уже сто лет так не бегала.

— Задержи дыхание, — предложил я ей.

— Не могу: я задыхаюсь.

— Задерживай дыхание, быстрей восстановишься.

— У меня ногу сводит.

Я помассажировал ей точку под коленом.

— Всё, хватит, уже лучше, — проговорила она.

Я надел на неё куртку. Заморосил дождь, зрители заторопились в укрытие.

— У меня голос пропал. Я не смогу петь.

— Всё будет хорошо, — успокаивал я. — Это не проблема. Где же Ольга?

Мы зашли в здание и увидели Ольгу, уже переодетую в обычную одежду. «Как ты себя чувствуешь?» — спросил я. «Мне понравилось. Словно на пять лет помолодела. Надо почаще бегать. А ты что пришёл?» — сказала Ольга. «Поддержать вас», ответил я.

Ещё весной Мария Михайловна приходила к нам, чтоб показать медитативный бег. Лиля, я и Мария Михайловна несколько раз совершили пробежки. И тогда я впервые понял удивительные способности этой пожилой женщины. Мы бежали с мыслями о расслаблении своего тела и раскрытии своих чакр. Тогда я впервые почувствовал, какую необычайную радость можно получить от бега и как быстро тело наполняется силой. Меня ноги сами несли. Это казалось одним из чудес моей жизни. Бег ради спортивных результатов всегда казался мне абсурдным. После бега с Марией Михайловной, я понял, что бег — это особая медитация тела. В горах Тибета есть вестники, пробегающие по двести километров без остановки. И в нашей стране практикуются эти Знания, человек познаёт свои возможности, удивляется своим результатам. Духовные цели раскрывают новые физические возможности человека. Невозможно увидеть одухотворённое сознание на Олимпийских играх. Человечество поощряет зрелище, а не суть явлений.

Ещё прошлым летом мы определили по своей шкале полезность для человека популярных видов спорта и обнаружили, что бег — самый полезный. Показатель полезности спортивного бега у нас составил 19 %, зато медитативного — 70 %.

Вечером Лена, Ольга и я поехали на «Эльмаш» в сауну. Володя нас встретил у служебного входа и провёл по запутанным коридорам в раздевалку. Несколько женщин в купальниках и мужчин в плавках сидели в парной. Разогрев до пота своё тело и омывшись под душем, я пошёл купаться в бассейн. К девчонкам подошёл Володя и предложил им массаж. Ольга отказалась, а Лена согласилась. Никакого особенного удовольствия от бассейна и сауны я не получил. И, что находят люди в этом, я не понимаю. Гораздо больший эффект отдыха и расслабления я получал парясь в своей бане.

После всего, что произошло за последние дни, музыка отошла на второй план жизни. Мы съездили несколько раз в клуб, пробовали репетировать песни, но ничего не получалось. Костя не мог держать ритм, девочкам не нравился звук, и множество нашлось мелких причин, которые не давали спокойно работать. Под конец местные ребята заявили, что это их аппаратура, они создали свой ансамбль и каждый вечер у них репетиция.

В один из вечеров, когда мы с Ольгой сидели дома, приехал на «Жигулях» Степан, музыкант с училища.

— Я вас по всему городу ищу, наконец-то, нашёл, — сказал он. — Пугачёва приехала. И она хочет встретиться с неизвестной, но перспективной группой. Я думаю, вы для неё находка. Сумеете выступить? Что для этого надо? Я всё устрою.

Мы переглянулись и не знали, что ответить.

— У нас ни одной песни не готово, — сказала Ольга. — Под гитару — пожалуйста, а аппаратуры нет, да и играть некому: сейчас всех невозможно собрать. Надо время.

— У вас шесть часов в запасе, всё можно устроить, а сейчас поехали, я покажу место, где выступать.

Мы сели в машину, выехали за город. В стороне от дороги стоял большой деревянный дом.

— Это партийная дача. Ельцин строил. Здесь всё есть, проходите.

Крупная женщина в белом фартуке и кокошнике нас пыталась остановить у дверей. «Это свои, музыканты, они со мной», — представил нас Степан.

— Ну что, нравится? — показывая комнаты, приговаривал Степан. — А вот и зал.

Он указал на площадку:

— А это место для выступлений.

— Что-то уж очень маленькая. Как тут разместиться? Колонки здесь едва поместятся.

— Колонки можно по бокам поставить, столы отодвинем. Вас это устраивает?

— У нас аппаратура, можно сказать, самопальная, из серии «Сделай сам». Да её ещё надо как-то привезти сюда.

— Это мы устроим без проблем. Что ещё?

— Надо собрать ребят. Костю я найду, а где живёт Саша, не знаю. Поехали за Костей, — сказал я.

Перед городом Степан свернул на заправку, где выстроилась очередь из машин. Он подъехал к свободной колонке:

— Времени нет, придётся заправиться по-блатному.

Он достал удостоверение, вышел из машины и быстро заправил её.

К счастью, Костя находился дома. Наше известие он принял очень осторожно. Долго молчал, пока я объяснял, что, где, как.

— Надо выступить, — сказал я. — Ты знаешь, где Сашу найти? Найди его, и приезжайте в клуб, я буду там.

Мы поехали на «Уралмаш». Я нарвал в саду ящик яблок и предложил их Степану как подарок от нас для Пугачёвой.

— Это хорошо, мне как раз их заказали, — обрадовался Степан.

Он пообещал, что в семь часов подойдёт машина, и сказал, чтоб у нас всё было готово.

Прошёл час нашего ожидания. Саша, Костя и я ходили взад и вперёд по клубу, прислушиваясь к подъезжавшим машинам.

— Может, они адрес перепутали? — спрашивал Костя.

— Я всё им точно указал. К тому же девчонки уже там, если что, подскажут.

Прошёл ещё один час. Другой, третий, четвёртый… Мы расположились на сиденьях и пытались дремать. Прошла ночь. С первым автобусом мы уехали домой. Ольга пришла около десяти. Я делал вид, что ничего не случилось.

— Как том Пугачёва? — неожиданно прозвучал от меня вопрос.

— Её всю ночь прождали — она так и не появилась. Поболтали с Кристиной, Пресняковым, ничего особенного. Сказали, что она поселилась на «Уралмаше», где-то в соседних домах. Может, в этот, может, в тот дом, кто разберёт? Да и какое это имеет значение? Иди, открой дверь: кто-то стучится.

Оказалось, это соседка принесла талоны на масло и колбасу.

— В потоке жизни каждый занимает определённое значение. Так, Пугачёва в мировой культуре не имеет никакого значения. Её музыкальный потенциал всего 55 %, — начал я, как бы оправдывая своё состояние.

— Что это за потенциал?

— А вот, смотри, — я стал замерять на столе пальцем. — Видишь, здесь барьер, это её показатель. Тем не менее, в России у неё огромная популярность. Почему? Всё оттого что она имеет силу и работает на максимуме своих возможностей, у неё показатель закручивается. … (непонятно после зачеркиваний — Сергей. Стр. 102 рукописи). Она молодец. Это можно сравнить с инструментом. Допустим, он имеет семь октав. Кто-то работает на двух-трёх нотах и при этом довольствуется ими. Кто-то использует две октавы, но, чтобы создать настоящую музыку, надо использовать его полностью. Только тогда музыка полностью удовлетворяет, насыщает наши потребности звука. Например, у тебя показатель 49 %. Но это твой потенциал. Сейчас ты работаешь на 17 % от него. Например, у Софии Ротару 15 %, а она популярна. Из всех советских певиц самый высокий потенциал у Анне Вески: у неё 85 %, но она поёт на 1-3 % от возможностей. Этот потенциал — совокупность всего (проверь правильность этого слова. — Сергей. Стр. 102 рукописи), можно сказать, того, что дал Бог. Вообще, вся советская эстрада не дотягивает до мирового уровня. Он начинается с 71 %. У «Автографа» вначале некоторые произведения были с таким потенциалом. Леонтьев — 49 %, Кобзон — 30 %. Значение любого певца можно определить. Самые высокие показатели у «АББЫ»: 93-94 %. «Биттлз» — в этих же пределах: 91-92 %. «Дип Перпл», как это ни странно, — 95%, может быть, оттого что они исполняли оперу «Иисус Христос». «Пинк Флойд» — 75 %. «Арабески» — 71 %. «Бони М» — 72 %. Если взять классиков, Чайковский — 92-93 %, Бах — 95 %, Моцарт — 97 %. Это всё запредельные показатели человеческих возможностей. Моя музыка — 82-86 %, но это только её потенциал. Сейчас она звучит максимум на 8-10 %, и даже меньше. Она вообще не звучит и для мира пока не имеет значения. Может, и вообще не будет иметь. Так вот складываются дела.

— Оказывается, что мы не можем петь. Мы стараемся, из кожи вон лезем, и всё коту под хвост!

— Это не так. У тебя были мгновения на репетициях, когда ты превосходила себя и пела на 81 %. Ты сама это хорошо понимаешь. Может быть, эта музыка заставляет выкладываться так.

— Я заметила, что некоторые твои песни сильно выматывают. Когда поёшь, нормально, а потом пустота.

— Просто ты отдаёшь им свою силу, а надо петь так, чтоб они сами работали на пространство. Ты сильно отождествляешься с тем, что поёшь. Это правильно, так и надо, иначе песня не прозвучит, но что-то главное в себе надо оставлять под контролем. Как бы смотреть на себя со стороны. Это искусство, и, как всему прочему, ему надо учиться. Можно узнать твой показатель через 12 лет, он будет 32 %, если ты пойдёшь по правильному пути, и, вероятно, когда-нибудь достигнешь всего, что хранится у тебя внутри. Это очень трудно сделать в нашем мире это почти невозможно.

— Но Пугачёвой удалось?

— Да ей удалось, но слишком большой жертвой, и здесь не обошлось без компромиссов. В жизни не должно быть компромиссов. Надо выбор сделать вначале пути и идти по этому пути до конца. И отступать или шарахаться в сторону нельзя. Можно ждать на одном месте, утаптывая площадку, утаптывая площадку, расширяя среду обитания, можно незаметно продвигаться верёд, как улитка, можно делать всевозможные петли, как в фильме Тарковского «Сталкер», можно всё, что угодно делать, но идти постоянно к цели, только тогда дойдёшь. Любой компромисс — это ловушка, и стоит один раз попасться — всё, выбраться из неё во много раз труднее, а порой — невозможно. Эти ловушки — самые безобидные, на первый взгляд, явления в жизни. Например, продать песню Пугачёвой. Просто взять и продать авторство и всё прочее. Ты получаешь выгоду, но после этого, тебе уже вряд ли удастся написать что-либо стоящее. Музыкой, как и всем в жизни, нас награждают. А за что? За труд, за стремление к цели. А какие цели мы ставим, занимаясь музыкой? Деньги? Слава? Что мы хотим? Согласно этому нам и будет всё даваться. Ты, безусловно, талантлива. Но это всё пока необработанный алмаз. Засверкает ли он всеми гранями и кому он будет служить — всё зависит от тебя. Ты материализуешь идеи в обществе, я провожу музыку в этот мир. У нас есть всё, чтоб идти к Богу. Жизнь дана человеку только для этого. Хочешь, я познакомлю тебя с людьми, для которых духовные задачи жизни важнее всего остального?

На другой день мы отправились с Ольгой к Марии Михайловне в гости.

— Проходите в комнату, — радостно приветствовала она нас у дверей. Сейчас баклажаны испекутся. Я немного на кухне похлопочу.

— Это духовные учителя человечества: Кут Хуми, Мория, Иисус Христос, — сказал я, когда Ольга разглядывала на стене фотографии. Это действительно их фотографии. Дело в том, что они не умирали и находятся сейчас в полном здравии где-то в горах Тибета. Это Учителя Шамбалы. Через них идут многие знания для людей. Например, Христос отвечает за религию на Земле. Мория — за культуру. Кут Хуми — за науку. У каждого свои, строго определённые функции. Представители Шамбалы есть во многих местах. Дела их определяют историю, но об этих людях никто не знает. Они просто делают свои дела. Что-то им удаётся, что-то — нет. Многое зависит от людей, их поляризации сознания. ХХ век — начало великих испытаний для человечества. И поэтому дали Знания, чтобы человек мог разобраться во всём, что происходит у нас в мире. Мир сильно меняется. В ближайшее время человечество ожидают трудные испытания. Мы родились в историческое время. Мы станем свидетелями великих свершений.

— Откуда ты всё это знаешь?

— Я ничего не знаю. Это Время говорит об этом. Оглянись вокруг и посмотри повнимательней — всё поймёшь сама.

Мария Михайловна внесла тарелки с фаршированными баклажанами.

— Аркадий у нас духовник, у него замечательная музыка, я слышала, как они играет. А Вы поёте? — обратилась она к Ольге. — Очень хорошо. Я бы тоже пела, но Бога голоса не дал. А мне так нравится петь. Любая молитва — это песня. «Отче наш! Иже еси на небесех! Да святится Имя Твоё, да придет Царствие Твоё, да будет воля твоя, яко на небеси, и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь, и остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим, и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго. Аминь», — она очень красиво пропела это, и пространство вокруг неё завибрировало. — Кушайте, небось, проголодались. Я готовлю, когда жду гостей. А гости у меня не так часто. Забыли все про меня: у каждого свои дела. Вот и Таня пропала.

— Она периодически живёт у нас, удивительный человек. Многое в её поведении не понятно сразу, но со временем я начинаю её понимать. Она ничего не объясняет толком: скажет что-нибудь, задаст задачу — я хожу целыми днями, расшифровываю, что она имела в виду. Потом понимаю и всегда удивляюсь. Таня очень многому учит. Она прирождённый учитель. Спасибо Вам за неё.

— Это тебе спасибо, что приютил её, ведь она ни с кем не может общаться, хорошо, что у неё появились друзья. Она очень одинока, мы все для неё чужие. Она витает в другом измерении, иногда спускается на землю и опять улетает. Ты её береги: она очень ранимая.

— Как Рустам? — спросил я. — Чем занимается?

— Он женится, или уже женился, точно не знаю. Разве он тебе ничего не говорил?

— Мы давно не виделись. Неужели он всё же решился? Молодец. Как быстро и неожиданно.

— И я от него этого не ожидала. Она совсем другая. Пусть у них всё будет хорошо. Дай Бог ему счастья. За последнее время Рустам очень изменился. Раньше часто звонил, в гости, бывало, зайдёт, а сейчас закрылся. Значит, так надо. Женя стал позванивать. У него с Лилей трагедия. Он её любит, а она гордая львица: не хочет никого признавать.

— Лиля иногда заходит к нам. Мне её по-человечески очень жаль. Но её очень сложно понять. У неё каждый день всё меняется. Что она хочет, сама не знает.

— Лиля в поиске, она романтическая личность. И тебя любит.

— И я её люблю, но для жизни этого мало.

— Как у вас дела с музыкой?

— Пишем песни, Ольга очень хорошо поёт. В общем, всё хорошо.

— Приглашайте на концерт, очень хочется вас услышать.

«Интересная женщина, — сказала Ольга, когда мы возвращались домой. — С виду в ней ничего нет особенного, но, когда она читала молитву, у меня мурашки по коже забегали и чуть «крыша» не поехала». «Она очень много интересного может делать, — откликнулся я. — Например, руки у неё могут пахнуть цветами. На этих людях держится мир».

Вечером пришла Лена и пригласила нас на премьеру в музыкальную комедию. Её знакомый саксофонист участвовал в спектакле. Он встретил нас у входа и проводил на балкон.

Я с трудом выдержал спектакль. Сердце моё было истыкано стрелами безумия, происходившего на сцене. За основу спектакля взяли библейский сюжет о Ное и его ковчеге, но постановка мне показалась столь безобразной и пошлой, что я едва досидел до конца. Медленно вышел на улицу.

— Оля, помоги мне, пожалуйста, — жалобно простонал я, — вытащи стрелы из моего сердца.

— Что с тобой? Ты весь бледный! — испугалась она.

— У меня сердце сейчас остановится. Быстрей помоги. Вытащи стрелы.

— Как? Я не знаю.

— Закрой глаза и представь моё сердце. Что видишь? Видишь, как оно истыкано стрелами? Вытаскивай. Молодец. У тебя получается. Давай, давай. Мне уже лучше. Работай.

— Я стараюсь. Всё, вроде оно чистое.

— Загладь раны, смажь бальзамом. Работай с мыслями. Вот я и здоров. Ты спасла меня.

— А ты сам, что ли, не можешь? — спросила Ольга.

— У меня не хватило силы. А ты молодец.

— Притворялся, наверно, — возмутилась Лена. — Хотя всё может быть. С чего бы это на тебя нашло?

— А вы разве ничего не заметили. Эти безумства на сцене разрушают пространство, людей — вот я и пытался их нейтрализовать. Там весь спектакль говорили о Боге. Но разве можно так опошлять это священное слово. Наш мир действительно лишился Божественного смысла. Мы сегодня получили хороший урок.

Вновь, как прежде, собрать всех на репетицию никак не получалось. Костя сдал все экзамены и поступил в училище. Саша «провалил» сочинение и куда-то пропал. Нам не давали ключи от комнаты, где находились инструменты. Председателя профкома уволили за пьянку. Я попросил свою трудовую книжку. На мне числилась вся аппаратура. Завхоз тщательно пересчитала все винтики, гайки на сломанных гитарах и сгоревших усилителях, предъявляя претензии по каждому пустяку. С большим трудом меня уволили. На обратной дороге я зашёл в ДК Лаврова на «Уралмаше». В одной из комнат шла репетиция ансамбля.

— Андрей, — представился музыкант за синтезатором. — Что у тебя за дело? Арсеньева? Это хорошо. Надо посмотреть поближе.

Я пригласил его вечером домой.

Андрей с виду больше напоминал физика: в очках, высокого роста, тёмно-синий костюм, белая рубашка, галстук. Он прослушал то, что я ему наиграл. Затем сел за инструмент, достал из дипломата нотную тетрадь и стал быстро записывать ноты только что записанной песни. Быстро записал мелодию и аккомпанемент. Я этому удивился.

— Мы профессионалы, ваш материал неплохой, с ним можно работать, — смеясь, проговорил он. — Давайте несколько песен разучим, а там видно будет. Я с ребятами день-два поработаю над аранжировками. Приходите в пятницу… Нет, в пятницу не получится: у нас танцы. В субботу, утром, в десять. А сейчас мне надо бежать: работа.

— Где ты его нашёл, — спросила Ольга.

— Так, случайно наткнулся.

— Сразу видно, что он музыкант, мы не успели глазом моргнуть, как он всё сделал.

Начались репетиции с профессионалами. Там я сидел, а всё остальное делали ребята. У них хорошо получалось. Ольга с Леной воодушевились, стали разучивать движения. Андрей позвал фотографа.

— Это для плаката: нам нужна хорошая реклама, — пояснил Андрей. — Мы всё сделаем, как надо. Ещё одну-две репетиции и просмотр.

В один из вечеров прибежал запыхавшийся Андрей. «У тебя двести рублей есть? — спросил он. — Надо взять напрокат аппаратуру, я договорился». У меня как раз было двести рублей, вырученных от продажи яблок и оставшихся после расчета с прежней работы. Мы поехали с ним на служебном автобусе за аппаратурой. «Так, — сказал Андрей, — завтра прослушивание. Приходи с утра пораньше, поможешь колонки таскать».

На следующий день к двенадцати часам мы все были готовы и ждали комиссию. Но её всё не было.

— Они, наверное, забыли про нас? — спросил я.

— Сейчас я сбегаю, потороплю их, — ответил Андрей.

Пришёл директор клуба, худрук и ещё несколько женщин. На сцене зажгли свет, заиграла музыка. Девчонки пропели несколько песен. Андрей спустился со сцены и подошёл к директору.

— Что скажете? — спросил он у комиссии.

— Вправе ли мы давать оценку? Её уже сделали другие. Песни хорошие. Про любовь есть. Играйте, занимайтесь. Но что от нас вы хотите?

— Услышать мнение. Можно устроить концерт.

— Концерт — это сложно: надо всё рассчитать. У нас таких людей нет в штате. От вас требуется проведение вечеров — вы этим и занимайтесь. А концерты пусть устраивают другие.

— Что он сказал? — спросила Ольга.

— Всё нормально, девчата свободны, а ребята — давайте собирать аппаратуру, концерт окончен. Опять эта язва, — Андрей скорчился от боли в животе. — Мне надо что-нибудь закусить, а лучше — чем-нибудь запить.

После просмотра творческий энтузиазм музыкантов ослаб. Нагруженные программой танцевальных вечеров, они неохотно играли наши песни.

— Для таких песен нужна хорошая аппаратура, говорил Толик-гитарист.

— Они не для нашей публики, — поддерживал его басист. — Их надо раскручивать, не каждый поймёт такое. Танцевать под них невозможно. Надо простые, шлягеры. А это совсем другое. Здесь нужны хоры, симфонические оркестры. Для кабака они тоже не подходят. Для них нужна отдельная площадка, своя публика. Да и никто не утвердит нас с таким репертуаром. Зачем нам это?

Я не мог понять, отчего так сильно переменилось настроение. Играют хорошо, всё правильно. Ольга с Леной работают в полную силу. Что ещё надо?

Вечером мы пришли посмотреть, что они играют на танцах. На сцене пела женщина, одна из тех, которых можно встретить в дешёвом кабаке, вся раскрашенная, нестандартная полная фигура и голос, словно с перепоя. Публика веселилась. Кривлялась в такт и не в такт барабанов. Аплодисменты и радостные воплики восторга. Худрук клуба вела вечер, устраивала аттракцион с публикой. Андрей сидел за синтезатором и выбивал рукой стандартные аккорды, иногда разбавляя гармонию простыми мелодичными звуками. Я не мог поверить, что всё это играет он и его команда.

— Неужели вам такая музыка нравится? — спросил я ребят в перерыве.

— А что, нормальная музыка, советская попса, публика заводится, — проговорил барабанщик.

Мне стало плохо, непонятно из-за чего. Я поспешил домой. Наши репетиции прекратились. Ольга уходила утром по своим делам, хлопотала насчет жилья и работы. Она вновь стала вести аэробику, надеясь на место в общежитии. В наш дом долгое время никто не приходил. Я позвонил Марии Михайловне.

— А Лиля уехала с Таней и Женей на юг, — ответила она.

Эти слова меня сильно обожгли. Я не мог ни о чём говорить, повесил трубку.

«Как же она могла так поступить! — возмутился я. — С Женей на юг! Неужели это возможно?» Когда я пришел домой, мысли мои стали успокаиваться. «Почему меня это так взволновало? — недоумевал я. — Что тут особенного? Ну уехала, что с того? Но с Женей! Какая же она нечестная. Хорошо, что с ними Таня, но всё равно это непорядочно. И где она деньги взяла? Она постоянно говорила, что нет денег, а тут — в Крым, на Чёрное море. Зачем?»

— Что случилось? — спросила, увидев меня, Ольга.

— Ничего, Лиля с Таней уехали в Крым отдыхать. А у нас свой Крым, своя Анапа.

Каждый раз, когда Ольга наводила порядок в доме, меня это сильно удивляло. Никак не хотелось его нарушать. Каждая вещь лежала на своём месте. Палас после её чистки становился, как новый. В расстановке каждых предметов читалась гармония. Однажды Ольга выгладила мою рубашку так, что я не мог оторвать от неё глаз. Минут пять держал рубашку и любовался отглаженными линиями. В Ольге нравилось мне всё, всё было безупречным. Даже тогда, когда она сердилась и, были случаи, пинала магнитофон на репетициях, в глазах поблёскивали огни слабости и беспомощности перед этим миром. Она стремилась к блеску и внутреннему покою. Она хотела что-то сказать этому миру, который так же, как и меня, не хотел её слушать. Мы были во многом похожи. Я стремился постигать мир, она стремилась петь, и у неё это хорошо получалось. Мы вместе писали песни. И у неё, и у меня они рождались легко и свободно. Каждый из нас дополнял друг друга. И понимал, и дорожил этим подарком судьбы. Но в наших отношениях не хватало чего-то главного, что связывает мужчину и женщину. Как поступать с Ольгой, я не знал. Мы о многом разговаривали и хорошо понимали всё, о чём бы ни говорили. Ольга удивительным образом преображалась, когда мы оставались наедине. Там, на сцене, она казалась далёкой и неприступной. Но в домашней обстановке вела себя спокойно и миролюбиво. Мне хотелось, чтобы наши чувства были полными, но каждый раз она останавливала меня. Я не мог понять, почему? Мы жили в разных комнатах и не решались, что-либо изменить. Так продолжалось всё лето, я посвящал её во всё, что знал сам. Она давал мне огромный заряд творческой энергии. Каждый человек в этом мире подсознательно чувствует свою задачу жизни. Его дела и поступки определяются этим. В моей жизни многое не решено. И полная неопределённость во всём.

Середина сентября. В саду деревья ломятся от яблок и груш. Впереди зима. Летние развлечения угасают. Надо быть готовым к новым испытаниям жизни. Ольга переехала в общежитие. К ней приехал её знакомый из Алма-Аты. И однажды, проезжая в трамвае по улице 8 марта, я увидел их, идущих по тротуару. Он — с длинными густыми волосами, типичный хиппи, бездельник — лениво переставлял ноги, тогда как Ольга размахивала руками и быстро, уверенно шла вперёд. Так вот распорядилась судьба: показала мне мгновения счастья, и вновь наступили сумерки будней.

Лиля с дочкой возвратилась ко мне. Я сильно соскучился по ним. И жизнь наполнилась вновь смыслом. И по-новому стали раскручиваться наши тугие узлы судьбы. Таня подружилась с Лилей и жила вместе с нами. Они обрушивали на меня свои шутки да прибаутки. Казалось, не стоило бы на это обращать внимания, но это разрушало мой мир. Шло насилие против всего, что я получил летом. Это происходило невольно. Таня, поиграв за пианино, расстроила его так, что звук полностью исчез. Я пробовал на нём играть, и ничего не получалось. Если раньше Лиля варила еду, то сейчас, подражая Тане, она перестала есть. Голодала, пила воду или жевала зёрна и зелень. Конечно, это у неё, как и всё раньше, было ненадолго, но сейчас я страдал. Я нуждался в поддержке — вместо этого получал упрёки в своей «гениальности», как это они говорили.

— Спустись на землю, живи, как все живут, — говорила Лиля. — Зачем тебе эта музыка? У тебя семья, дом, пили дрова, копай картошку, зарабатывай деньги, и всё будет в порядке. Я многого от тебя не прошу, можешь любить кого угодно, но долги свои отдавай вовремя. Ты сам завёл семью, вот и живи по-семейному.

Стоило мне что-нибудь возразить, как они вдвоём обрушивали на меня свой гнев, словно сковывали моё сознание крепкими цепями.

— Если бы ты действительно что-то стоил, то давно бы проявил себя, — настаивала Лиля. — Летом у тебя был шанс — ты его упустил, так что не верепенись, иди истопи баню. У нас чистка — нам надо попариться.

С Таней невозможно было ни о чём поговорить: она смеялась в ответ на всё, что я произносил, и говорила, что мне не хватает мудрости. Вместо безобидного цветка Таня стала такой же коварной и жестокой, как Лиля. В конце сентября в дверь постучали.

— Слышали, что дом продаёте, — сказал мужчина. — Можно посмотреть?

— Да мы вроде передумали, но проходите, смотрите.

Мужчина тщательно осмотрел дом, баню, сад.

— Сколько просите? — под конец спросил он.

— Пятнадцать тысяч. За сколько купил, за столько и продаю. Баню сам сделал, но да ладно, что это считать.

— Пятнадцать дорого. За четырнадцать мы бы решились.

— Хорошо, четырнадцать двести меня устроит. За переоформление платите вы.

— Дом хороший, что говорить, и место подходящее, но говорят, сносить скоро будут.

— Снесут — квартиру получите, плюс компенсация — вы ничего не теряете.

— Так-то оно так. Мы из Казахстана. Там у нас большой дом и целое хозяйство, а тут — только крыша. Будем решать. Нам надо перебраться сюда. Здесь у нас родственники. Пока придержите, через неделю решим.

Как только я представил, что смогу освободиться от долга, спина моя сразу выпрямилась, и мне показалось, что я вырос. За неделю с Лилей опять стало всё по-прежнему: беспорядок и полное нежелание что-либо делать, ссоры и раздражение по пустякам. «Пусть всё решает судьба, и я покорно ей следую», — сказал я про себя. Покупатели пришли через пять дней с твёрдым намерением купить дом, дали задаток. И я стал бегать собирать справки. «Больше всего расстроится мама, — думал я, — но другого выбора у меня нет. Ей можно всё объяснить, она поймёт. Где я буду жить? Но, да ладно, пока не до этого».

К Марии Михайловне приехала монахиня из Печорского монастыря, и они пришли ко мне в гости. Попросили сыграть на пианино, посмотрели портрет Христа, нарисованный мной ещё прошлой зимой. Остались очень довольны.

— Приезжайте к нам, будем рады, Вам надо обязательно посетить святые места, — напутствовала монахиня.

— Я дом продаю, — сказал я Марии Михайловне. — Долги надо срочно отдавать.

— У меня одна знакомая продаёт полдома на Южной. Не может найти покупателя. Покупай его, соседи — свои люди. Будешь жить, как у Христа за пазухой.

— Это опять новые проблемы, — возразил я.

— Проблем будет больше, если у тебя не будет жилья, — она дала мне телефон.

Я договорился о встрече с хозяевами. Небольшая комнатка и маленькая кухонька, заваленная мусором и стройматериалом, мне не понравились.

— Сделайте дверь и живите с радостью, — приговаривала хозяйка. — Родители наши померли. Мне с сестрой достался дом. Квартира и дача у меня есть — вот и решили продавать. Берите, не раздумывайте. Район хороший.

Мы договорились о цене. Меня всё устраивало. Пока готовились документы, я перевёз столярные инструменты, стал обустраивать новое жильё. Татьяна Ивановна, соседка по дому, оказалась приятельнице Марии Михайловны. Она собирала литературу по йоге, оккультизму и прочему. Меня она радостно встретила. «Здесь такой же сад, как у меня на «Уралмаше», — сказал я. — Какие удивительные яблоки. Даже не верится, что такое возможно на Урале». «Ваша только половина сада, — Татьяна Ивановна показала границу, — Если понадобится помощь, обращайтесь, Георгий поможет». Георгий, её сын, учился в девятом классе. «Не буду Вам мешать, работайте», — сказала она.

Сделав перегородку, я стал думать, где лучше прорубить дверь в стене, а то до этого я лазил через маленькое окошко на кухне. Передо мной стояла капитальная оштукатуренная стена дома. Я сделал замер рукой, и пробои показались в двух местах. Стал долбить. И — какое счастье! — моя дырка попала в щель. Стал ещё долбить, и оказалось, здесь был заделан старый проход. Я быстро разобрал его. Осталось сделать коробку и двери. Татьяна Ивановна, когда увидела, что я сделал, воскликнула от неожиданности.

— Ты как это сделал? Как тебе это удалось? Так быстро! И впрямь ты волшебник. Теперь я верю, что ты не простой человек.

— Да здесь просто уже было всё сделано до меня, я только восстановил давно забытое старое. А вы не помните, здесь раньше была дверь?

— Никогда её не было, всю жизнь здесь живу. И дом сами строили.

Может, и впрямь мне что-то помогало, но, так или иначе, вскоре квартира обрела жилые контуры. Я стал понемногу перевозить вещи. На завтра мы договорились идти к нотариусу переписывать на покупателей мой дом. А сегодня вечером вломился пьяный парень. «Я здесь жил до вас, это мой дом! — завопил он. — Что вы сделали с ним?! Почему беспорядок?! — оглядывал он коробки с вещами. Чтобы был порядок! Я приду завтра».

Так устроена моя жизнь: множество случайных событий переплетаются в определённое время и не дают возможности хоть на мгновение задуматься над происходящим. Тьма наступает на пятки. «Сектанты какие-то живут здесь, — прошёл слух о моём доме, — мясо не едят». Это староста нашёптывала соседям, что мы не берём талоны на колбасу. Они настороженно заглядывали через забор и следили за нами.

Утром пришла Лиля и, оказалось, очень вовремя. Я сообщил ей, что продаю дом. «Гляди, чтоб тебя не обманули! Ну и правильно, давай начнём всё заново. Слишком тяжёлые воспоминания остались в этом доме», — сказала она. Мы пошли к нотариусу. Покупатель не все деньги отдал мне, и по его виду нам стало ясно, что он темнит.

— Вы думаете отдавать деньги? — спросила Лиля.

— Да, кончено, вот подпишем документы, тогда рассчитаемся.

— Тогда уже может быть поздно. Может, Вы передумали их отдавать?

— Что вы хотите? — повысив голос, проговорил он. — Я продал большой дом, всё хозяйство за двенадцать тысяч, а вы хотите получить за свой — четырнадцать. Мне ещё надо машину заказывать, вещи перевозить.

— Тогда мы подождём, когда всё отдадите, тогда и пойдём к нотариусу, — уверенно проговорила Лиля, мы с ней развернулись и пошли в другую сторону.

— Подождите, ладно, договор есть договор, — он отдал оставшиеся деньги. Разорили вы меня.

Дом переписали, но вещи ещё оставались в нём. Новый хозяин повёл себя бесцеремонно: стал их выносить из дома. «Что же Вы делаете? — возмутился я, — разве можно так поступать?» «А Вы как со мной поступили? По закону? Это теперь мой дом, и всё здесь моё. Идите, доказывайте, что это Ваше. Выкусите, это моё! — он показал фигушку. — Я своих братьев позову, весь «Уралмаш» на дыбы поставлю!» Я ушёл не в состоянии выслушивать пьяные бредни.

На другой день я взял в трансагентстве машину, небольшой микроавтобус: другой не было. Подъехал к дому. Открыла хозяйка. «Проходите, — ласково проговорила она. — Мой вчера напился, Вы на него не сердитесь. Он, когда напьётся, не может собой владеть. Забирайте вещи». Я погрузил все коробки. В доме оставалось пианино. «Пусть день–два постоит, — попросил я хозяйку, — сами видите, какая у нас машина».

Водитель мне помогал с вещами и, когда мы сели, заговорил:

— Так, значит, на Южную? Маловато получается, надо бы четвертную добавить.

— Это сколько? — я не понял, о чём он говорит.

— Двадцать пять рублей.

Я протянул ему деньги, и мы поехали. Разложив все коробки в доме, я не смог найти чемодана со свёрлами и отвёртками. Стал вспоминать. «Я его точно клал в машину, хорошо помню, неужели в машине остался?» На следующий день всё же сходил в трансагенство, но этого водителя и след простыл. «Машины каждый день у нас новые, своих нет. Где сейчас их найдёшь? — оправдывалась диспетчер. — Номер-то запомнили? Нет? Тогда всё бесполезно. Идите на площадку, поспрашивайте у водителей». В чемоданчике находилось очень много полезных по хозяйству вещей. Просто тяжело было думать, что водитель мог их присвоить. «Такой грех брать на душу! Зачем? Он же никогда от этого не отмоется», — думал я.

На другой день перевёз пианино и почувствовал, что начинается у меня новая жизнь. Пришла Лиля, стала помогать мне наводить порядок. Мне так хотелось, чтоб пришла Ольга с Леной, но их не было, они жили в пяти минутах ходьбы, совсем рядом. «И они знают, где я. Почему они не приходят?» Оформили документы на этот дом. Сколько помню себя, впервые я почувствовал опьянённое состояние свободы и независимости. Все долги я мог отдать. Всё, что связывало мою жизнь, по счастливой случайности исчезло. У меня есть пианино, крыша над головой, я свободен и способен начать всё заново. Пошёл на рынок, купил большой аквариум, рыбок. В Ботаническом саду набрал растений. В доме стало уютно, тепло, хорошо. Вечером пришла Ольга с Леной.

— Всё же, ты зря продал свой дом, — сказала Лена, — те хоромы не сравнить с этой каморкой. И зачем ты это сделал? Здесь развернуться негде.

— А мне здесь больше нравится: и место спокойное, и дышится легче, и к центру поближе. Да и вы здесь рядом. С этим районом у меня много воспоминаний юности связано. Здесь я учился. Я рад, что всё так получилось.

Пока мы разговаривали, раздался звонок. Вбежала Лиля в домашнем халате.

— Ты опять их приваживаешь. Что они здесь делают? Я знала, что они здесь, — бормотала она.

— Ты откуда взялась, — удивился я.

— На машине приехала, сердце моё защемило. Гони их отсюда.

— Тебе никто права не давал распоряжаться моей жизнью. Это мои друзья.

Лиля заплакала:

— У тебя дочка, а эти вертихвостки... Что им от тебя надо?

— Мы пойдём, — проговорила Ольга. У вас тут свои семейные дела. Не будем вам мешать.

— Подождите, не уходите.

— Отстань от меня, — Ольга одернула мою руку, — не прикасайся.

Они взяли одежду и вышли.

— Лиля, что же ты наделала? Зачем?

Лиля плакала, сидя на стуле:

— Сама не знаю почему. Сижу дома, и вдруг что-то меня ударило, бегу, в чём была, останавливаю первую попавшуюся машину, грузовик, водитель понятливый оказался, мчусь через весь город, захожу и вижу их. Зачем ты опять с ними связываешься? Они такие, их — в дверь, они в окна залазят. Неужели ты до сих пор ничего не понял?

— Это я их пригласил, они мне нужны. Они поют мои песни.

— Тебе не песни нужны, а они. У тебя есть мы, зачем тебе кто-то ещё? Давай начнём всё заново.

— Ты знаешь, что это невозможно. Я не люблю тебя.

— А я люблю. Сяду под дверью и буду умирать. Пусть я замёрзну, но никуда не уйду. И девок не пущу сюда. Почему ты такой жестокий? Неужели у тебя нет сострадания к несчастной женщине?

И опять я стал обрастать бытовыми хлопотами, семейными заботами. На оставшиеся деньги я купил дешёвый телевизор, кухонный стол, электроплитку. Приехала мама. Увидела новое жильё и осталась довольна.

— Ты Лилю сюда не приводи, она опять не даст тебе жить, — сказала мама.

— Мама, это мои дела. И почему ты так говоришь? У нас с ней дочка. Ты сама знаешь, в какой обстановке они там живут. Здесь всё теперь моё. Как захочу, так и будет.

— Если ты опять с ней свяжешься, она этот дом у тебя отберёт. Вот посмотришь!

— Я знаю. Это наши дела. Поживём — увидим.

Сколько всего происходит с нами. Мы настраиваемся на одно, но чаще всего случается другое. Мы дезориентируемся во времени, теряем нить жизни, всё, что мы выстраиваем у себя, разваливается от невозможности контролировать действия.

Лиля жаловалась всем на свою жизнь и на меня. Пыталась найти поддержку среди знакомых. Приехал Александр Пастухов с приятелем.

— Проходите в комнату, — предложила Лиля, — у нас вечный беспорядок, не обращайте на это внимания.

Я обрадовался визиту столь значимого для меня человека.

— У нас и угостить вас нечем, — сказал я — Присаживайтесь, где стоите. Что вас привело в наш дом?

— Мы, собственно, по вашему вопросу. Ты почему Лилю обижаешь? — начал Александр.

— Как, обижаю? — удивился я. — О чём это вы?

— Лиля говорит, что ты её не любишь.

— Эти вопросы касаются нас двоих. Никому не дано права вмешиваться в них. Мы сами разберёмся.

— Видно, не поучается самим разобраться. Лиля мучается уже не первый год. Она прекрасный человек. Надо дорожить ей.

— Я ею дорожу, у меня нет к ней никаких претензий.

— Почему же тогда вы ругаетесь?

— Мы не ругаемся. Сколько живу с ней, не помню, чтоб я её за что-то ругал. Лиля, я тебя хоть раз за что-то ругал?

— Нет, ты не ругаешь, но вечно чем-то не доволен.

— Любой человек на моём месте поступал бы с тобой так же. Я просто хочу, чтоб ты была лучше, а ты делаешь всё наоборот.

— Я тогда ничего не понимаю, сказал Александр.

— Мы сами не можем понять, почему всё так происходит, вас и позвали, чтобы помогли разобраться в наших непростых отношениях, — проговорила Лиля.

— Я давно разобрался во всём, — сказал я. — Всё давно ясно и предельно понятно. Просто я не люблю её так, как она этого хочет. Она хочет, чтобы я работал на производстве, как все приносил деньги домой. Смотрел телевизор, задрав ноги. Она бы этим была довольна. Но у меня иная жизнь. Я должен делать то, что должен: писать музыку, книги. Для этого я живу. Ей надо помогать мне в этом, а она всё разрушает. Чем бы я ни занялся, она всё это ломает: сожгла кимоно, хотела сжечь дневники, прогнала моих друзей-музыкантов. И много всего, что не упомнишь. Лиле надо помочь, сколько живу с ней, столько пытаюсь объяснить, что никаких причин для беспокойства нет. Она ревнует меня ко всему, к девушке, которая прошла мимо, к дереву, которым я любуюсь, к небу, Солнцу, Знаниям. Это же болезнь. Это ненормально. Другой бы давно её прогнал. Но я вожусь с ней, надеюсь на её мудрость. Но, видно я ошибаюсь. Чем дальше в лес, тем больше дров, лес рубят — щепки летят. Так мы и живём. Мы понимаем, что с нами происходит. Так ведь, Лиля? Никто не сможет нам помочь. Мы сами всё решим. Вы просто объясните ей, что любовь и семья — это несколько разные вещи. В семье надо работать, кормить ребёнка, мыть посуду, наводить порядок, стирать бельё и многое другое. Это всё надо делать независимо от того, любишь ты это или нет. Это своего рода обязанности супругов.

— Ты хорошо знаешь мои обязанности, а сам по дому ничего не делаешь, — вступилась Лиля.

— Все, что надо, я делаю.

— Полочку прибить тебя надо целую неделю упрашивать.

— Я делаю то, в чём есть необходимость.

—Да, что нужно тебе ты, правильно, делаешь, но для меня ты ничего не сделал, я всё делаю сама, не чувствую мужской заботы.

— Я не могу приказывать сердцу. Тем не менее, мы живём, у нас всё есть, чтоб нормально жить.

— Ты не любишь меня, а это главное. Всё остальное не имеет значения.

— Может, и так — для тебя, для меня — всё имеет значение.

— Чем мельче событие, тем более значимо оно, — вставил Александр.

— Вот видишь? Для меня действительно любая мелочь имеет огромное значение. Полочку не мог повесить потому, что не было подходящих шурупов. Если прибивать на гвозди, завтра она отвалится. Когда их купил, тогда и повесил. Всегда так. Но тебе подавай сразу, сейчас, и наплевать на всё, от этого ты и страдаешь. Любое действие обусловлено возможностью. Ты требуешь действия без возможностей. От этого всё рушится. Тебе не хватает терпения и умения. Учись. Что тебе мешает? Тебе повезло, что я такой. Научись не разрушать, а строить, это сложнее, в этом суть жизни.

— Ты не подумай о нас плохо, — сказал Александр. — Просто Лиля меня попросила придти к вам.

— Я рад, что Вы пришли. Меня она не слушает. Вы ей скажите, она делает всё, как Вы говорите, Вы для неё авторитет. Всё, чему пытаюсь её научить, она не признаёт.

— В семье нет учителей, — сказал Александр. — Надо жить, помогать друг другу, принимать каждого таким, какой он есть.

— Я с этим согласен. Но как объяснить ей? У неё свои представления о жизни. Она хочет развлекаться, а жизнь загоняет её в работу, которая ей противна. Нашла бы принца и развлекалась. Она свободна.

— Ты опять меня гонишь. Видите? Ему безразлична я.

— Ты не безразлична. Объясните ей, что я имел в виду.

— Он хотел сказать, — пояснил Александр, — что надо смириться с тем, что даёт тебе жизнь сегодня. Завтра ты станешь принцессой, а сегодня ты золушка.

— Правильно. Счастье надо заслужить трудом. Я стараюсь, как могу, и ты должна мне помогать в этом, и всё у нас будет хорошо. Да, я не люблю тебя так, как ты этого хочешь, но посмотри на себя, как ты поступаешь со мной. Разве от этого может появиться любовь? Я просто защищаюсь от тебя, каждый день — от твоих нападений. Сколько я вытерпел, но всему есть предел. Если ты хочешь любви, заработай её. Это так просто: делать то, что должна. И всё. Мне так мало надо всего, ты прекрасно это знаешь: приготовит покушать, порядок — и всё.

— И тогда ты полюбишь? — спросила Лиля.

— Я всё время говорю, что у меня свои понятия о любви.

— А Вы что скажете?

— Скажу, что Вы обречены, — произнёс Александр. — Живите вместе и сами решайте свои проблемы.

— Мы опять ни к чему не пришли, — заволновалась Лиля. — Его послушаешь, так всё нормально, но так жить нельзя.

— Хватит, Лиля, не заводись, всё зависит от тебя. И никто тебе не поможет. Разберись в себе, и всё будет хорошо. Скажите, лучше, чем Вы занимаетесь. Я слышал, что Вы наладили производство пихтового масла.

— Пока только пытаемся, — сказал Александр, — много проблем с этим. Для производства нужно много пихты.

— У Вас превосходное масло. Мы с Рустамом тоже пробовали его получать.

— Рустам мне говорил.

— У Вас свои секреты, поделились бы с нами. А то Ваше масло сильно отличается.

— Ничего особенного нет, просто своя технология.

— Может, Аркадия возьмёте в свой кооператив? — предложила Лиля. — Он мается без работы.

— Да у нас своих людей занять нечем, мы только начинаем это дело. Что из этого выйдет, пока неизвестно.

— У меня свои дела, — сказал я, — пишу музыку. Хотя за это деньги не платят, но надо стараться.

— Музыкой в нашем мире семью не прокормишь.

— Да, я знаю, буду картины писать. Сейчас открылись художественные салоны, принимают любые работы, никаких справок не надо, я узнавал.

Арсеньева Ольга пригласила меня на региональный отборочный конкурс «Юрмалы-89». В этот день Лиля уехала к тёще, оставив дочку со мной. Я с дочкой и Ольгой пошли на концерт. Присутствовало телевидение. Среди молодых исполнителей ярких талантов не оказалось. Ольга входила в жюри. На перерыве в фойе к нам подошёл пожилой лысый мужчина и предложил дрожащей рукой Ольге нотную тетрадь.

— Вы обязательно посмотрите её, пожалуйста, мне очень важно Ваше мнение, приговаривал мужчина.

— Хорошо, я посмотрю, но я очень занята, — пытаясь отделаться от него, говорила Ольга.

Когда он отстал, она сказала мне:

— Много таких самоучек мнят себя великими композиторами.

— А может, действительно, у него хорошие песни.

— Он и раньше ко мне приставал, у него не песни, а пародии на коммунистические гимны. Сам посмотри, — Ольга взяла мою дочку за руки. — Мы тебе сейчас что-нибудь вкусненькое купим.

И они спустились в бар.

От того парня, что прилетел из Алма-Аты, Ольга едва отделалась. Он долгое время бегал за ней, угрожал её убить. Она его гнала, так как он ничего не мог делать, висел кандалами и требовал любви.

Всё же, как она сильно меняется! Её лицо, поведение, голос. И мне казалось, что только со мной она такая, какая и должна быть: мягкая, красивая, добрая, спокойная. Мне её очень не хватало.

Я перестал писать музыку. Как только садился за пианино, Лия начинала греметь посудой на кухне или подпевать мои мелодии, которые сбивали меня с толку.

— Я же тебе помогаю, — говорила она. — Мне нравятся твои песни, только плохо, что их поёт Ольга: она их неправильно понимает, её голос всё портит. А я хорошо пою? Правильно?

Нельзя было обижаться на это, если б это было один раз, но так продолжалось каждый день. И полностью разбивало моё вдохновение. То едва уловимое состояние, когда внутри начинает звучать музыка, заглушалось внешним насилием жизни. Возникавшее от этого чувство досады и раздражения, сказывалось на моём поведении. Я пытался скрыться, искал одиночества и покоя, но дом с каждым днём становился для меня причиной внутренних беспокойств. «Что же делать? Как жить дальше? Смириться с происходящим и принять всё, что даёт жизнь. Пусть будет, как будет. Но как жалко время, уходящее в прошлое. Неужели я смогу ещё когда-то писать музыку? Всё изменится, и музыка будет другой. Но кто оставит это время? Кто выразит его ритмы, звучание?»