Geum.ru

Вропу, с которой, после долгого разобщения, ей пришлось в XVIII веке сближаться, нельзя, конечно, ожидать, чтобы паука права развивалась в России самостоятельно

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   ...   14

К изучению материала гражданского права применяются два метода – индукции и дедукции. «Общие нормы права составляют, по преимуществу, как бы готовый материал для дедуктивных работ: изучив содержание закона, можно делать из него логические выводы, развивать общие его понятия и положения и строить на этом основании систему гражданского права» (стр. 12). Признавая значение дедукции в науке права, как придающей последнему систематическую форму, г. Малышев видит в ней тот недостаток, «что она связана содержанием положительных законов и не дает нам по существу ничего нового, ее результаты – чисто формальные». «Действительный гражданский быт можно изучать не иначе, как индуктивным путем. С этой целью нужно, во-первых, наблюдать и изучать конкретные гражданские отношения и факты быта, собирать образцы сделок и актов, определяющих эти отношения и в особенности самый надежный материал этого рода – судебные решения» (стр. 13).

В 1880 году г. Малышев издал особое приложение к первому тому, в котором изложил в систематическом порядке гражданские законы и обычное право России в общем их своде со включением законов Финляндии, Царства Польского, Остзейского края и Бессарабии, европейских и мусульманских. Это по истине гигантский труд, требовавший необыкновенного самоотвержения от ученого, которому приходится вложить массу работы в невидное и мало оцененное сочинение. Цель этого сборника заключалась в том, чтобы «содействовать, по мере возможности, обозрению и сравнительному изучению существующих материалов права, изложенных на разных языках в нескольких сотнях томов официальных и частных изданий; вместе с тем я желал содействовать и ученой разработке этих материалов в университетских курсах общего гражданского права России» (предисловие). С этой стороны наука должна быть в высшей степени благодарна г. Малышеву, хотя он и дал ей лишь один том приложения, содержащий постановления только о лицах и семейственных отношениях.

Последняя по времени попытка издания курса принадлежит профессору сначала демидовского лицея, потом одесского и, наконец, петербургского университета, Николаю Львовичу Дювернуа. Мы уже видели его вступление в научную область. После своей магистерской работы, относившейся всецело к русскому праву, г. Дювернуа обратил свое внимание более на римское право, посвятил ему свою докторскую диссертацию «основная форма корреального обязательства», проникся его духом и, хотя преподает русское гражданское право, но, судя по лекциям, – с точки зрения романиста. В 1889 году он издал первый выпуск своего курса под заглавием «Из курса лекций по русскому гражданскому праву». Заглавие возбуждает некоторое недоумение, – имеем ли мы дело с наиболее интересными, с точки зрения автора, местами из его ежегодных чтений или мы должны видеть в книге систематическое изложение гражданского права (тогда заглавие неуместно), или же перед нами краткий конспект из лекций профессора (но чрезмерная подробность опровергает подобное предположение). В лице г. Дювернуа русская литература имеет несомненно весьма оригинального писателя, как это признано его официальным рецензентом, г. Цитовичем (Зап. Новоросс. Универс., 1875, т. XVI, стр. 36); широкий размах мысли, не укладывающийся в строго научные рамки, живое и острое перо, увлекающее автора нередко в область фельетонной полемики вместо научной критики, преклонение перед римским правом, не согласующееся с его научным свободомыслием – такова характеристика этого ученого.

Изданный им выпуск курса содержит введение и начало общей части (о физических лицах). Введение заключает в себе: выяснение предмета и задачи курса (§ 1), историческая школа и оппортунизм некоторых современных учений о праве, право и закон (§ 2), публичное и частное право (§ 3), право общее и особенное (§ 4), рецепция римского права на Западе (§ 5), кодификация во Франции и Германии (§ 6), обозрение тех же вопросов по отношению в отечественному праву (§ 7). Из перечня этих отделов нетрудно заметить отрывочность мысли, отсутствие систематичности. В изложении нет последовательности, а только преемственность вопросов. Благодаря многословности, расплывчатости и перебрасывания мысли с одного предмета на другой, лекции г. Дювернуа теряют всякое педагогическое значение. Напр., автор уделяет очень много места полемике с Иерингом и иронизированию над его учением, над политическим направлением его, не ознакомив слушателей с сущностью школы Иеринга; студентам остается повторять остроты своего профессора без понимания степени их основательности. Сам автор ошибается на счет педагогической пригодности своего курса, когда утверждает, напр., что «разъяснил в § 2 вопросы метода изучения права в связи с природой его» (стр. 34), между тем как при самом внимательном чтении нельзя в этом § найти какого-либо разъяснения поставленных вопросов. Передать содержание введения положительно невозможно, потому что ценность его заключается в тех метких мелких замечаниях, которые разбросаны по всей книге и имеют научное значение для специалиста, но не для учащегося.

Мы обратим внимание только на установленное автором разграничение области частного и публичного права. В этом отношении г. Дювернуа слепо принимает взгляд, выдвинутый Августом Тоном в его Rechtsnorm und subjectives Recht, и совершенно игнорирует все те возражения, которые были сгруппированы товарищем автора г. Коркуновым в его «Лекциях по общей теории права», 1886 года. «В последнее десятилетие на наших глазах, – говорит г. Дювернуа, – молодому, талантливому немецкому ученому Августу Тону удалось вполне правильно поставить проблему определения границы права публичного и частного, связать этот вопрос с рядом других, тоже довольно сложных юридических понятий, и приготовить таким образом почву для ясной постановки и еще дальнейших, тесно с этими вопросами связанных, задач юриспруденции» (стр. 48). Автору особенно нравится в Тоне «совершенно спокойная разработка задачи, никаких деструктивных целей, ничего напоминающего Sturm-und Drang-Periode». Восхваляя Тона, г. Дювернуа постоянно имеет в виду несимпатичного ему революционера, Sturmvögel Иеринга. Одного только не может он извинить Тону, конечно, со своей романистической точки зрения – «незначительность наличной разработки римских источников и постоянное внимание к новым писателям, новым законам» (стр. 49). Г. Дювернуа убежден, что учение Тона представляет собой только новую форму учения Ульпиана, – в самом деле, как можно найти что-нибудь хорошее в современных воззрениях, что не было бы уже высказано римскими юристами! «Заслуга Тона в том, что он дал нам это правильное разумение Ульпиановского расчленения», «его заслуга есть именно методологического свойства, он правильно понял смысл этого разделения у римлян и у нас, истолковал точнее текст Ульпиана» (стр. 55).

Это учение г. Дювернуа выражает следующим образом. «За нарушением нормы следует известная реакция. В массе случаев такая реакция будет исходить непосредственно от органов, ограждающих публичные, общие, всем одинаково близкие интересы. Но возможны условия, где ограждение нарушенных норм права вовсе не вызывает непосредственно такой реакции. Противодействие этому нарушению ставится в зависимость от воли заинтересованного. Не государство защищает меня в ту же минуту, когда мне N не заплатит долга, займет часть принадлежащей мне земли под постройку, перейдет пределы дозволенного в сближении с моей женой. Нормы права, ограждающие силу обязательств, неприкосновенность вещных прав, чистоту семейных нравов (?), существуют для всех и каждого, но интерес, ими огражденный, есть в той мере личный для каждого, что притязание к защите нормы (?) может, без всякой опасности для права, быть предоставлено самому заинтересованному. Вот этот диспозитивный характер ограждения юридических норм и определяет особенность известной группы норм и дает им свойство частноправовых» (стр. 53). Итак, – для г. Дювернуа не существуют возражения, сделанные против теории Тона.

Здесь будет уместно указать на совершенно оригинальную попытку разрешения вопроса о пределах гражданского права, сделанную в последнее время приват-доцентом с.-петербургского университета, Коркуновым, в его лекциях по общей теории права. Представив предварительно весьма обстоятельный очерк предшествующих теорий по настоящему вопросу вместе с критикой, г. Коркунов предложил свою собственную теорию. По мнению этого писателя «надо искать объяснения различия частного и публичного права в различии общего характера юридической формы тех и других отношений. Право есть вообще возможность пользоваться чем-либо; эта возможность может быть обеспечена лицу в двоякой форме. Самая простая форма – это поделение объекта пользования в частное обладание по частям; другими словами, установление различия моего и твоего. На таком различии моего и твоего основывается весь институт частной собственности, приводящий к поделению определяемых частей народного богатства в частное раздельное обладание. На этом же начале основывается и институт семьи, ограничивающий каждую отдельную сферу, как исключающую вмешательство сторонних лиц». «Рядом с этой формой разделения объекта, различения моего и твоего, существует еще другая форма – приспособление объекта к осуществлению определенного интереса» (стр. 162, по изд. 1890). Так, институт дорожного права представляет приспособление определенной части территории к общему пользованию его, как средством сообщения, институт монетного права представляет приспособление металлов к пользованию ими, как орудием обмена (стр. 162). Автор полагает, что «группировка, основывающаяся на таком различии поделения объекта в частное обладание и приспособление его к общему пользованию, совпадает с исторически установившимся различием частного и публичного права» (стр. 163).

При всей своей оригинальности теория эта не имеет научного значения. Сама исходная точка автора неверна: право не есть возможность пользования, потому что такая возможность способна существовать независимо от права и, наоборот, наличность права еще не обеспечивает возможности пользования. Говоря о делении и приспособлении объекта, автор не объясняет, что он понимает под именем объекта, данную ли вещь или вообще все народное богатство; утверждая, что «правоспособность имеют все те, кто вообще признается способным получить обладание частью данного объекта» (стр. 164), г. Коркунов, очевидно, придерживается первого предположения. Но в таком случае позволительно спросить, о поделении какого объекта идет речь в договоре личного найма, доверенности? Если даже автор понимает под объектом вообще все народное богатство, то где будет поделение и приспособление в области семейственных отношений, которую г. Коркунов не исключает из гражданского права? При построении рассматриваемой теории перед автором носилось, очевидно, представление о земле, как выдающемся объекте в гражданском праве, допускающем до некоторой степени приложение его теории, хотя и здесь можно поставить вопрос, следует ли считать сервитут за поделение или приспособление.

Монографии по гражданскому праву за этот период времени, т.е. с введения судебной реформы, носят все, за исключением указанных диссертаций Дювернуа и Цитовича, догматический характер. Содействие практике разработкой важных для нее вопросов – такова задача научной юриспруденции. К сожалению, русская наука не решилась самостоятельно пойти в глубь своеобразных юридических отношений, сложившихся в русской истории, а продолжала обращаться за указаниями к западной науке. Вооружившись теорией, выработанной западными учеными, и материалом, доставленным западными законодательствами, русские ученые приступали к русскому праву, подводя его постановления под заимствованные теорию и систему. Само по себе это обстоятельство не может служить упреком, теория права всюду одна и данные, выработанные западной наукой, имеют несомненное значение и для России, но дело в том, что русские ученые не выходят из пределов вопросов, поставленных и исследованных на Западе, и вследствие того особенности юридического быта России остались без разработки. Поземельные отношения, межевое право, крестьянская семья – представляют массу совершенно оригинальных юридических черт, которые особенно интересуют суды такой земледельческой страны, как Россия. Между тем, практика не имеет возможности обращаться к науке за разрешением возникающих для нее в этой области вопросов. Только г. Победоносцев, как сам практик, может до известной степени служить руководителем практике в этой сфере.

Рассматривая результаты сделанных исследований в области вещного права, мы должны заметить, что эта часть гражданского права менее всего разработана в современной русской литературе.

Вопрос о владении принадлежит, по справедливому замечанию г. Муромцева (Ж. Гр. и Уг. Пр., 1876, кн. 4, стр. 1), к излюбленным вопросам гражданского права. При неясном еще различии владения и права собственности в нашем законодательстве и быту было бы весьма важно иметь полное исследование о владении по русскому праву, насколько оно выразилось в истории и разных местах свода законов. Однако подобного исследования нет. Мы не имеем даже полного изложения теорий владения, если не считать устаревшего труда Кавелина, отрывочных данных в статьях Муромцева и Митюкова, посвященных преимущественно полемике по поводу взгляда Иеринга, и, наконец, перевода сочинения Иеринга «Об основании защиты владения», 1883.

Вопросу о владении уделил свое внимание только г. Попов в обширной и заслуживающей внимания статье под заглавием «Владение и его защита по русскому гражданскому праву» (Ж. Гр. и Уг. Пр., 1874, № 4 и 5). По уверению самого автора предлагаемый труд имеет в виду опыт комментирования отечественных законов римской теорией владения, потому что «истины римской теории владения общечеловечны» (№ 4, стр. 57). С теоретической стороны главным руководителем автора, по собственному его призванию, был Савиньи (стр. 58). Поэтому-то, в противоположность Кавелину и Победоносцеву, приближающемуся в своем взгляде на этот предмет к Иерингу г. Попов вместе с Морошкиным и Мейером считает владение с точки зрения русского права фактом, а не правом (№ 5, стр. 128). Хотя «наше право вовсе не представляет ни одной статьи, прямо определяющей, что оно разумеет под владением», однако г. Попов полагает, что «и у нас владение принимается в том же смысле, как в римском и основанных на нем иностранных законодательствах» (№ 4, стр. 64). В своем очерке автор рассматривает сначала понятие владения (гл. I), потом приобретение и прекращение владения (гл. II и III), защиту владения (гл. IV) и в заключение делает выводы об основаниях защиты владения преимущественно в русском праве. С практической стороны имеют значение следующие выводы автора, сделанные в отношении русского права. Автор отрицает возможность иска о восстановлении владения движимыми вещами (№ 5, стр. 93). По вопросу о подсудности, возбуждающему сомнения вследствие неясной редакции 4 п. 29 ст. уст. гражд. судопроизводства, автор приходит к заключению, что иски о нарушении владения имеют двоякую подсудность, – разграничительной чертой служит шестимесячный срок, а отчасти и характер нарушенного владения; до истечения 6-месячного срока посессорный иск предъявляется в мировой инстанции, а после того окружному суду опять-таки в посессорном, а не петиторном порядке (№ 5, стр. 97).

Другой характер носит статья г. Юренева «Иск о защите владения по русскому праву» (Ж. Гр. и Уг. Пр. 1875, № 2). Автор чужд теории и рассматривает только кассационную практику и по некоторым вопросам, как напр., о возможности иска, о защите владения движимостью (стр. 49), приходит к другим выводам, чем г. Попов. Вопрос о владении был на рассмотрении петербургского юридического общества, ко­торому г. Деларов предложил реферат в заседании 24 февраля 1879 го­да. Реферат коснулся теории владения, но несколько односторонне, уделив внимание только тем взглядам, которые основание защиты владения искали в личности владельца. По вопросу о том, что такое владение, право или факт, г. Деларов полагает, вслед за Кунтце, что это вопрос устарелый. Однако его положение, что «оно есть, как всякое право, факт в своих предположениях и право в своих последствиях», не отличается достаточной ясностью. Некоторые вопросы о владении, преимущественно процессуальные, нашли себе разрешение в Опыте комментария г. Анненкова (т. I).

Право собственности составляет основу современного правового порядка и потому понятно, насколько важно было бы для практики иметь всестороннее исследование этого института как со стороны его юридической конструкции, так и со стороны разновидностей, образовавшихся исторически на почве поземельных отношений в России. Однако русская литература не имеет подобных сочинений ни оригинальных, ни переводных, так как сочинения Чичерина, Тьера и Лавеле не относятся к догматике. Некоторые вопросы из области права собственности нашли себе даровитого исследователя в лице профессора дерптского университета Ивана Егоровича Энгельмана. Его перу принадлежат два сочинения по гражданскому праву – «О приобретении права собственности на землю по русскому праву», 1859, и «О давности по русскому гражданскому праву», 1868. Оба сочинения носят характер историко-догма­тический. Внимание автора главным образом обращено на догматику, но вместе с тем он углубляется в историю настолько, насколько это необходимо для выяснения действующего права. Для сравнения и оценки постановлений русского права автор приводит также постановления римского и западных законодательств. Еще одна черта весьма выгодно выделяет г. Энгельмана из ряда юристов – это умение сочетать экономическую точку зрения с юридическим анализом. То и другое сочинение удостоились меньшей уваровской награды по рецензиям Дмитриева и Калачова.

Первое из указанных произведений г. Энгельмана «О приобретении права собственности на землю по русскому праву» разделяется на 3 части: в первой автор излагает историческое развитие способов приобретения бесспорного права собственности на землю в России, вторая часть содержит в себе изложение по ныне действующим законам и, наконец, третья заключает обозрение постановлений о приобретении права собственности на землю по законодательствам римскому, общегерманскому и французскому в сравнении с русским. Нельзя не согласиться с г. Дмитриевым, что «изложение способов приобретения собственности по различным изданиям Свода Законов составляет бесспорно лучшую часть труда г. Энгельмана»[3] и, прибавим мы, наиболее ценную для практики. В историческом развитии способов приобретения права собственности на землю автор видит 3 ступени, причем характер каждого периода определяется известным началом, соответствующим характеру самой собственности и понятием о ней современников. В древнейшие времена при преобладании фактического отношения к земле владение определялось единственно деятельностью отдельного лица, а потому способами приобретения собственности на землю являлись завладение и обработка. С большим устройством общественного порядка сам факт владения уступает место большей или меньшей его продолжительности, откуда возникает понятие о давности. Во второй период практика приказов стремится провести то правило, что все, что не приказано или не определено со стороны правительства, не может быть признано и не имеет права на признание со стороны общества. Собственностью, по этим началам, считается лишь то владение, которое признано со стороны правительства и в той мере, в какой последовало его признание. Третий период лишен, в описании г. Энгельмана, какого-либо определенного начала (предисловие, стр. XXVII и след.). Свое сочинение автор оканчивает указанием некоторых необходимых реформ, а именно введения публичных поземельных книг по губерниям, обязательного внесения в поземельные книги всех вообще переходов и изменений права собственности, обеспечения недвижимым имуществом только долгов, внесенных в книги.

Вторая работа г. Энгельмана, его докторская диссертация, появилась сначала на немецком языке «Verjährung nach russischem Privatrecht, historischdogmatische Abhandlung». После изложения учения о давности по римскому праву, автор дает обстоятельный обзор русской литературы, относящейся к вопросу о давности, историю этого института в России и, наконец, догматическое изложение постановлений русского права о давности. Так как появление сочинения г. Энгельмана совпало с возбуждением вопроса о пересмотре в законодательном порядке постановлений о давности, то оно, по словам г. Калачова, «было встречено с искренней радостью и приветствовано как одно из самых дельных юридических сочинений»[4]. В догматической части автор выказал себя замечательным юристом и несомненно, что практика не могла не почувствовать для нее значения этого сочинения. Г. Энгельман высказывается против внесения в теорию права абстрактного понятия о давности, особенно в том виде, как оно сформировалось в средние века, так как приобретающая и погашающая давность глубоко разнятся между собой (стр. 6, по русск. изд.). Автор доказывает, что русское право не выработало общего отвлеченного понятия о давности.

Тому же вопросу о давности посвятил свое внимание автор нескольких статей, собранных позднее в сборник, – Любавский, который поместил в Журн. Мин. Юстиции исследование «О давности в гражданских делах» (1863, № 12, в Юрид. моногр. и исслед., т. I, стр. 115–210). В этой работе автор старается установить понятие о давности, найти философское обоснование, выяснить историческое значение, дает очерк постановлений различных законодательств, историю и догму этого института по русскому праву. Однако полнота плана не совпадает с достаточной обстоятельностью содержания и сочинение далеко уступает труду г. Энгельмана. Вопросу о давности г. Лю­бавский уделил еще брошюру «Опыт комментирования русских законов о давности», 1865. Интерес, возбужденный появлением сочинения г. Энгельмана, вызвал статьи о давности Думашевского (Журн. Мин. Юст., 1868, № 4), Хоткевича (Моск. Унив. Изв., 1868, т. II) и некоторые другие, еще менее обращающие на себя внимание.

«После освобождения крестьян, при наделении их землей по уставным грамотам, не представлялось иногда возможности выделять для них к одним местам и все угодия. Поэтому возникли (сначала, по-видимому, временно, впредь до разверстания угодий) общие выгоны и выпасы, общие водопои, прогоны к водопою и пастбищам и другие виды сервитутных отношений». Так объясняет г. Горонович тот интерес, который должен был возникнуть в русском обществе к сервитутному праву и причину появления в печати его сочинения «Исследование о сервитутах», 1883. Эта работа состоит, кроме небольшого введения, из двух частей: в первой излагается теория сервитутного права, преимущественно с римской точки зрения, а во второй – постановления русского законодательства. В отношении теории г. Горонович находится под непосредственным влиянием Шёнемана (Schöneman, Die Servitu­ten, 1866), взгляды которого излагает подробно. Шёнеман определяет сервитуты, как вещные права на употребление и пользование плодами вещи без потребления ее. Этот ученый идет вразрез с господствующим воззрением, которое смотрит на сервитуты, как ограничения права собственности, предполагающие существование последней. Напротив, Шёнеман высказался против этого мнения и полагает, что сервитуты – институт вполне самостоятельный, независимый от института собственности, что в историческом развитии права сервитуты предшествуют собственности. Г. Горонович принимает этот взгляд Шёнемана и указанное определение, к которому он делает только некоторое дополнение, не совсем согласное с сущностью сервитутов, – «надо, – говорит автор, – добавить – краткое обозначение фактического содержания тех сервитутов, которые ограничивают собственника не в употреблении и не в пользовании его вещью, а в распоряжении его в пределах, законом установленных» (стр. 18).