Корякина Марина Валерьевна

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Ивакин Григорий Анатольевич, Кучер Ия Валерьевна, Калугина Марина Николаевна, Ткачева, 103.27kb.
• Капранова Марина Валерьевна kapranova m @ mail ru учебники, 31.8kb.
• Программа дисциплины «Фундаментальный анализ» для направления / специальности ( ступень, 71.41kb.
• Еремеева Марина Валерьевна Квалификационная категория: высшая программа, 966.28kb.
• Ушакова Марина Валерьевна кандидат экономических наук и доцент кафедры уп экзамен, 33.49kb.
• Ильина Алина Валерьевна, студентка гр. Раир-041 Научный Ли Марина Геннадьевна, преподаватель, 70.61kb.
• Куцеволова Марина Валерьевна Класс 9-ый Четверть I, II, III, IV виды учебной деятельности, 349.36kb.
• Контрольная работа Игнатьева Марина Валерьевна, кандидат юридических наук, старший, 52.91kb.
• Афанасьева Ирина Валерьевна, Тверских Ольга Ильинична, Касьяненко Марина, Мурсалиева, 26.62kb.
• Тупицына Марина Алексеевна Пименова Марина Николаевна (авторские коллектив) Самарская, 63.51kb.

Корякина Марина Валерьевна

аспирантка кафедры

истории России УрГУ

им. М.Горького

Придворные круги России в XVIII веке: политическая борьба после смерти Петра Великого (попытка обобщения)

Политическая история XVIII века долгое время была вне поля зрения профессиональных историков по целому ряду причин. Существовало ложное представление, что политическая история этого столетия изучена досконально. Отчасти такое ощущение создавалось тем, что этот период достаточно обеспечен источниками. Но дело не только в том, чтобы найти новые факты в этом обилии документального богатства, а в том, чтобы осмыслить происшедшее. Взаимодействие верховной власти и политических группировок, борьба за влияние в высших правительственных сферах, выявление устойчивости лидеров - проблемы эти непреходящи везде, где есть государство, следовательно политическое окружение и политическая борьба. Историографию этого периода подробно рассматривал С.М.Троицкийⁱ, высказывая пожелание «уделить особое внимание исследованию конкретных проявлений противоречий внутри господствующего класса феодалов и тех форм, которые принимала борьба между отдельными прослойками феодалов в тот или иной период»ⁱⁱ. В работах современных исследователей Е.В. Анисимоваⁱⁱⁱ, А.Б.Каменского^iv, Н.И. Павленко^v, Н.Я. Эйдельмана^vi представлена попытка вскрыть незаметно для посторонних механизм действия абсолютной монархии в кризисных ситуациях, разобраться в особенностях политического строя и политической культуры послепетровской России.

На наш взгляд, политическую историю России XVIII века, даже если попытаться вычленить внутреннюю политику, нельзя сводить лишь к истории дворцовых переворотов. Политическая борьба в придворных кругах, и притом острейшая, присутствовала на всем протяжении XVIII века. Безусловно, особое внимание вызывает приход государственного деятеля на политический небосклон и связанная с этим проблема укрепления своего положения, своих позиций , в целях удержания власти. В. О. Ключевский счел необходимым выделить целую эпоху «дворцовых переворотов», отличающуюся «некоторыми новыми явлениями в нашей государственной жизни» ^vii. Но что же можно считать собственно «дворцовым переворотом» среди множества известных фактов борьбы за обладание верховой властью? Характеристика Ключевского прочно утвердилась в литературе без раскрытия самого понятия и чёткого принципа его применения. Даже составить список дворцовых переворотов не так легко. Включать ли в него ниспровержение государей или ещё скандальные отставки фаворитов, удаление всемогущих министров? А как быть с теми случаями, когда всего лишь угроза применить силу оказалось достаточно, чтобы одна партия восторжествовала над другой? Термин «дворцовый переворот» отсутствует как в дореволюционных, так и в советских учебниках и справочниках по политологии. Только в недавно вышедшем словаре по политологии это понятие было включено в раздел «Заговор» - как определение разновидности политической интриги в тоталитарных или авторитарных политических системах, предполагающих тайное соглашение группы лиц для достижения определенных политических целей, конспирацию и «деструктивную деятельность»^viii. В западной терминологии это понятие также отсутствует. Термин «государственный переворот» употребляется только по отношению к политическим системам нового и новейшего времени и не включает российскую практику XVIII века. Даже хронологические рамки, названные Ключевским ( 1725 -1762 г.г.),не совсем точны. Ученый не мог, читая лекции в 80-х годах XIX века, упоминать о классическом перевороте 1 марта 1801 г. Это было запрещено. Современные исследователи продляют эпоху до 1825 года, заканчивая её восстанием декабристов.^ix В этот период общество приобретало опыт поведения в кризисной ситуации в условиях абсолютной монархии. Ученые давно задумываются над причинами столь нервной политической жизни страны после смерти реформатора.

Именно тогда начинают сказываться последствия реформ Петра. Перед потомками встала проблема корректировки его политики, «депетровизации России», по образному выражению А. Янова^x, так как в стране в ходе войн и реформ явственно наблюдалось перенапряжение сил. Изучая документы тех лет, с этим нельзя не согласиться^xi. Французский дипломат Кампредон усмотрел, что главным моментом этого процесса явилось не столько уменьшение подушной подати, увольнение торговли, лишение армии её фискальных политических функций, сколько учреждение нового правительственного института - Верховного Тайного Совета.^xii

В любую эпоху крупных преобразований усиливаются трения между разными группами в тех слоях общества, которые непосредственно затрагиваются этими новшествами. Ситуация осложнялась ещё и тем, что Петр создал принципиально новую ситуацию вокруг трона, приблизив к себе людей незнатного происхождения и даже иностранцев, хотя справедливости ради следует заметить, что иностранцы использовались лишь на вторых ролях в системе государственного управления. Естественно, что потесненная у кормила власти аристократия не вполне довольна происходящим. Ощущение общей опасности сплачивает её и побуждает активно и совместно противодействовать новой ситуации. В условиях самодержавного правления это означает борьбу за то, чтобы посадить на престол ставленника своей «факции» или хотя бы не допустить подобного успеха для враждебной партии. В такой момент для политической стабильности в стране крайне важно существование сильной династии, способной сглаживать противоречия и играть на них. Но именно такого наследия Петр после себя не оставил.

Династический кризис возник из-за того, что сын и законный наследник Петра I не разделял политических взглядов своего отца. Лишение Алексея прав на престол, затем суд над царевичем и его казнь пресекли естественный порядок передачи короны династии Романовых. Император способствовал грядущим смутам своим «Указом о престолонаследии» от 5 февраля 1722 года. Многие исследователи называют его главной причиной «революции XVIII века».^xiii Суть указа в том, что государь по своему усмотрению назначал себе преемника. Это должно было укрепить абсолютную власть, но на практике соперничество при дворе стало намного острее. Увеличилось число возможных претендентов не престол и вокруг каждого из них плелись интриги.

Необходимо отметить, что судьба русского престола стала тесно связана династическими браками Романовых с рядом княжеских домов Германии. Это служило средством усиления значения России в балтийском регионе. «Царь-немец» - совершенно новое явление отечественной истории, рожденное в XVIII веке благодаря политике Петра. Почва для конфликта налицо, и неудивительно, что национальные лозунги выдвигались при свержении Бирона. Анны Леопольдовны и Петра III.

Другой характерной чертой монархии XVIII века был фаворитизм, являвшийся проявлением того же типа политической культуры. Способ функционирования правительственных органов определяла не правовая норма, а личные отношения между собой и государем. Сенатор XIX века А.Н. Вельяминов-Зернов замечает, что в XVIII веке «главные заговоры» сменялись «малыми».^xivДело в том, что после смерти Петра реальная власть из рук самодержавного правителя фактически была отдана в руки фаворитов. Свержение «сильных людей» в некоторых случаях было даже важнее перемены царствующей особы. Автор работы о семействе Разумовских , И.В. Васильчиков, отмечает, что XVIII столетие уникально по числу временщиков.^xv Он называет три типа фаворитов: «труженики, случайные люди и талантливые сподвижники». Характеры временщиков зависят от персоны царствующего монарха. После смерти Петра начинается восхождение «случайных людей». Васильчиков характеризует их так: «... личности без всяких особенных талантов и заслуг, одной слепою вигрою случая, разом возводимые до высших государственных почестей и пользования несметными богатствами. Вся деятельность... (их) сосредоточивалась на придворных интригах, благодаря которым их влияние при дворе было огромно»^xvi.Такая власть фаворитов была возможна ещё и потому, что правители после смерти реформатора оказывались неспособными к управлению государством.

Спецификой этой эпохи является и то, что Петр создал пропасть между монархом и подданными, придавая большое значение укоренению в русском обществе европейского образа жизни. Придворная среда стала отличаться от всей страны платьем, нравами, речью. Были противопоставлены две культуры: традиционная и западноевропейская и понадобились десятилетия, чтобы последняя распространилась в русском обществе. Но непосредственно после смерти Петра о подобном примирении не могло быть и речи. Государь оказывался в зависимости от своего ближайшего окружения, а остальная страна на протяжении всего века оставалась по большому счету равнодушной к тому, какие перемены вдруг случились по воле кучки офицеров или аристократов столицы.

Еще одним следствием петровских реформ была особая роль гвардии - самого совершенного создания императора. «Петр дал семеновцам и преображенцам мощное ощущение участия в строительстве нового государства. Гвардеец не только был, но и ощущал себя государственным человеком. Он был предан будущему, был человеком реформы как жизненного принципа».^xvii К концу царствования Петра I в стране явно обозначились две структуры управления: гражданская и военная, элитой последней была гвардия. Особые функции контроля над всеми видами государственной деятельности развили в ней сознание своего особого положения не только в стране, но и у трона. Верхушка гвардии была таким же обязательным участником придворной жизни как высшие чиновники, сенаторы, члены дипломатического корпуса. Гвардия была единственной силой, к которой император мог обратиться за помощью в чрезвычайных обстоятельствах. А следовательно, никто не мог помешать ей сменить правительство. Следовательно, военно-приказный стиль управления и силовые методы общественно-политической борьбы не могли не породить естественной реакции в виде интриг и заговоров, опиравшихся на единственно оформленную политическую силу - гвардию.

И, наконец, благосклонное внимание монарха для тысячи дворян стала главным критерием и смыслом службы. Своё исключительно положение русское дворянство получило именно в XVIII веке, став самым политически активным сословием. Оно было главной опорой трона, но и главной угрозой, так как именно от него исходила она на протяжении ста лет. Появляются силы, связывающие свои надежды на изменение всего состояния дел, с возведением на престол другого лица. Недовольные из верхов общества устраивали заговоры и перевороты, сознательно подражая друг другу. Николай I серьезно изменил облик монархии, расширил её социальную базу, создав мощное чиновничество, тем самым ослабив значение дворянства, как сословия, несущего на себе главные правительственные функции, и перевороты завершились. Конфликты между властью и подданными стали принимать другие формы.

В ходе работы над темой мы отмечаем, что можно выделить два различных типа политических событий: мирные перевороты и отставки министров и военные перевороты. К мирным событиям непосредственно после смерти Петра можно отнести: воцарение Екатерины I и Анны Иоановны, свержение А.Д. Меншикова и отставку Долгоруких. Конечно, по накалу страстей это время не уступает всем последующим « дворским будням» XVIII века, но в этих случаях лишь угрозы применить силу было достаточно, чтобы одна партия восторжествовала над другой. Роль гвардейских офицеров ограничивалась тем, чтобы запугать своих политических противников. Соответственно мягкой была и участь потерпевшей стороны. Речь шла о ссылке, причем жертвы политических обстоятельств не сразу подвергались суровым репрессиям, а как бы постепенно спускались с высот власти к положению заключенного или ссыльного. Так было с Меншиковым, Долгорукими и Голицыными.

Перелом наступает на рубеже 40-х годов, когда свержение Бирона было проведено путем военного переворота. Гвардия уже главный и единственный участник передачи власти от одного лица другому. Офицеры теперь выходят на политическую сцену не для того чтобы оказывать давление на гражданские органы власти, а чтобы подменить их. Они насильственно свергают одних правителей и возвышают других, ставя остальное общество перед свершившимся фактом. Жертвы военных мятежей не встречают той предупредительности, на которую могли рассчитывать вельможи предшествующих десятилетий. При этом от переворота к перевороту нарастает жестокость к особам царствующего дома и близких к ним лиц. Конфликт власти с государством превращался в конечном счете в конфликт с личностью монарха. Если при конституционной монархии несогласие между властью и подданными снимались отставкой первого министра или изменением состава кабинета, то в России при аналогичной ситуации, по меньшей мере, требовалось убить царя.

В ситуации военного переворота заговорщики нуждались в авторитетном правительственном институте, который мог бы придать их действиям видимость законности и государственной необходимости. Если Елизавета мало нуждалась в «законном» подтверждении своих прав на престол, то Екатерина II таковых не имела вовсе, решила выбрать а этом качестве Сенат. В тех же целях придания законности происходящей смены власти важно было вовремя составить манифест, которым российские подданные извещались о жизненной необходимости для страны состоявшегося государственного переворота. ^xviii Подготовке текста манифеста уделялось много внимания, так как было важно срочно огласить собственную интерпретацию событий, вызвавших их причины, не допустить распространения в обществе иных версий происшедшего. Идейное обоснование переворота было не менее важно, чем сам захват власти.

Обращая внимание на военные перевороты, замечаешь любопытный факт: неожиданность каждого их выступлений была относительной. По настоящему внезапным можно назвать лишь свержение Бирона. Никто не мог ожидать, что именно фельдмаршал Миних, верный слуга режима, причастный к тайному сыску, вдруг решится на арест герцога Курляндского. Во всех остальных случаях говорить о глубокой тайне не приходится, причем власть тоже не проявляла чудеса бдительности. Анна Леопольдовна, Петр III, Павел I получали сведения или догадывались о готовящемся заговоре, были готовы принять решительные меры, и не успевали. Подобные намерения всякий раз лишь ускоряли переворот. С другой стороны, основной причиной начала переворотов становилось опасение, что правительство готово отразить нависшую над ним опасность. Создается впечатление, что если бы не возникла угроза раскрытия заговора, его участники еще долго бы собирались с духом и откладывали осуществление своих намерений до благоприятного момента. Поэтому такие события как разговор Анны Леопольдовны с Елизаветой, оскорбление Екатерины Петром III, угрозы Великому князю Александру со стороны Павла I сыграли важную роль в успехе мятежников.

При всей верхушечности переворотов, они не были исключительно «дворцовым делом». Династические проблемы, споры о преимуществах в праве наследования престола, рассказы о подложных завещаниях, интересах отечественных вельмож и происках иностранных дворов выносились на всеобщее обсуждение в манифестах, оправдывавших очередную насильственную смену власти. Тем самым поданных приглашали к рассуждениям о таких предметах, кои ранее считались недоступными для «умствований» черни. В результате государственных переворотов как естественное, вполне обычное средство решения общественных и личных проблем был признан и узаконен «обществом». Психологическое состояние общества не препятствовало, а способствовало постоянным конвульсиям политической системы XVIII века в России.

Традиция дворцовых переворотов как своеобразного «силового элемента» политической жизни не характерна не только для классической страны абсолютизма - Франции, но и для более «застойных», близких по типу развития к России, Испании, итальянских или германских княжеств. Российский вариант неограниченной монархии оказался, в силу исторических условий, ближе к «восточному» типу государственности^xix, в том числе к византийскому. Так же, как практику переворотов, феномен гвардии XVIII века можно сопоставить с историей Древнего Рима и средневековой Византии, что было совершенно незнакомо европейским абсолютным монархиям XVIII века.^xx

Обобщая все вышесказанное, необходимо отметить, что нестабильность и напряженность политической жизни России после смерти Петра, вызвана наличием противоборствующих группировок, что само по себе является следствием ускоренных реформ и модернизации. Мощное воздействие российских условий ( многовековой традиции коллективного противостояния внешней опасности, выработанного стереотипа дворянской «службы», необычных для Европы авторитета и власти монарха ) в сочетании с размахом петровских преобразований сформировали особый тип абсолютизма, во многом отличный от европейского. Для него были характерны: особая роль военно-бюрократического аппарата и новый порядок «Табели о рангах», который стимулировал служебное рвение выходцев из «подлых сословий», одновременно ставя их в зависимость перед благоволением самодержца.

При максимальном огосударствлении общественной жизни, отсутствии легальной политической деятельности, дворцовые перевороты становятся естественным способом разрешения противоречий между основными составляющими системы абсолютизма - самодержавной властью, правящей верхушкой, господствующим сословием. Противоречия между интересами дворян-землевладельцев и растущими потребностями государства в офицерах и чиновниках дополняли конфликт в рядах правящей элиты, о которых наглядно свидетельствуют события 1725 и 1730 годов. Из данного прецедента вырастает ещё одна закономерность, характерная для всего столетия. Возрождение приемов властвования, свойственных петровской эпохе, как и любые неосторожные манипуляции в области интересов дворянства, порождало ответную реакцию. Следует подчеркнуть, что порожденный модернизацией социальный конфликт находит своё яркое отражение лишь внутри сравнительно небольшой и замкнутой, но наиболее влиятельной социальной группы -правящей элиты.